Юрий Нестеренко
     
     Клятва Гиппократа
     
     Миллер в первый же момент понял, что что-то пошло не так. Не  понять
это было трудно, ибо яркие лучи летнего солнца повсюду пронизывали  кроны
вековых дубов; было, должно быть, около двух часов пополудни. Выход же  в
континуум всегда происходит ночью, по причинам  вполне  очевидным  –  так
гораздо  меньше  шансов,  что  кто-нибудь  из   местных   увидит   людей,
возникающих прямо из воздуха.
     Кстати, о людях. Миллер  поспешно  огляделся.  "Это  называется  две
новости – хорошая и плохая", – усмехнулся он. Хорошая заключалась в  том,
что, несмотря на дневное прибытие, свидетелей в  этом  лесу,  похоже,  не
было; плохой же новостью было отсутствие также и его товарищей.  Впрочем,
согласно  технической  документации,  разброс  во  времени  прибытия  при
синхронном старте может составлять до шести минут; Миллер подавил желание
взглянуть на запястье, где, разумеется, не было никаких часов, а был лишь
бронзовый  браслет  с  вмонтированной  внутрь   панелью   управления,   и
приготовился ждать.
     Минуты через две рядом возник Франтичелли.
     – Так, – произнес он, тоже сразу оценив ситуацию, – выходит, сбой. Я
слышал, что такое иногда случается, но никогда не думал... И куда же нас,
интересно, занесло? И где Цибульский?
     – Ответ на оба вопроса – не знаю, –  мрачно  откликнулся  Миллер.  –
Может быть, нам повезло, и сбой составил всего несколько дней.  Тогда  мы
можем продолжить миссию. Если же нет... Дальше 112 года нас зашвырнуть не
могло, не хватило бы энергии, а  вот  ближе...  мы  могли  вынырнуть  где
угодно – от Римской Галлии до прошлогодней Франции. Или даже  Германии  –
при сбое пространственные координаты тоже гуляют довольно ощутимо...
     – Гадать нет смысла, – перебил Франтичелли. –  В  лесу  мы  это  все
равно не  определим,  –  он  медленно  повернул  голову,  всматриваясь  в
просветы между деревьями. – По-моему, в той стороне дорога  или  просека.
Пойдем посмотрим.
     – Инструкция предписывает немедленное возвращение при попадании не в
то время, – покачал головой Миллер.
     – Вернуться мы всегда успеем,  –  возразил  Франтичелли.  –  Сначала
нужно убедиться, что время действительно не то. Не забывай, экспедиции  в
прошлое обходятся в несколько раз дороже полетов на Марс,  и  бог  весть,
когда нам выпадет следующая возможность.
     Миллер понимал это не хуже своего  товарища  –  однако  относился  к
инструкциям с несколько большим уважением, чем тот.
     – В любом случае, надо дождаться Цибульского,  –  сказал  он.  –  Он
возглавляет экспедицию, пусть он и решает.
     – Можешь ждать его здесь, если хочешь, а я пока взгляну  на  дорогу.
Не волнуйся, я не собираюсь вступать ни с кем в контакт.
     – Ладно, – буркнул Миллер, – оставайся на  связи.  И  осторожней  со
своими блестящими доспехами.
     Он следил за итальянцем, пока тот не  затерялся  среди  деревьев,  а
затем надавил языком на коренной зуб, активизируя передатчик.
     – Джузеппе, как слышишь меня?
     – Отлично,  –  раздалось  у  него  в  ухе,  куда  был  имплантирован
микроскопический приемник.  –  Похоже,  мы  высадились  у  самой  границы
леса... Да, точно, лес  тут  кончается.  За  ним  дальше  река,  довольно
широкая... Вдоль реки по нашему берегу идет дорога. Хорошая дорога, если,
конечно, не по современным меркам судить... Асфальта нет,  так  что  это,
самое позднее, XIX век... О, кто-то  скачет!  Трое  всадников  с  севера.
Сейчас, подъедут поближе... М-да, это явно не римляне и не галлы.  Похоже
на рыцарей. Ты знаешь, я не  великий  специалист  по  средневековью,  но,
думаю, не раньше X века и не позже XV. Огнестрельное оружие здесь, должно
быть, еще не распространено или вовсе неизвестно...
     – Ладно, уходи оттуда, – мрачно распорядился Миллер. – Уже ясно, что
это не II век, и нам здесь делать нечего.
     – Цибульский не появился?
     – Нет пока... Слушай, а может, он прибыл раньше нас? Шесть  минут  –
это штатный разброс, а у нас нештатная ситуация.
     – Ну так проверь. Монитор-то у тебя.
     – Ладно, сейчас.
     Миллер развязал лежавшую у его ног  котомку  из  грубой  холстины  и
вытащил из нее перетянутый шнурком свиток. Латинский  текст,  покрывавший
одну  из  сторон  манускрипта,  представлял  собой  письмо   из   столицы
коменданту одной  из  римских  крепостей  в  Галлии,  но  Миллера  сейчас
интересовала обратная, чистая сторона документа. Он приложил свой палец к
бледному пятну в углу; сличив отпечаток пальца с шаблоном,  нанопроцессор
активизировал схему, и экран толщиной всего в миллиметр заработал. Миллер
быстро пробежал пальцами по проступившим на псевдопергаменте  управляющим
символам. Информация, возникшая на экране, не слишком его порадовала.
     – Джузеппе, слышишь меня? Цибульский здесь. И он  тяжело  болен  или
серьезно ранен.
     – Он в сознании?
     – Кажется, нет. Сам посмотри, ты же у нас врач.
     – Ладно, иду к тебе. Где он?
     – Около трех километров к северу отсюда.
     Четверть часа спустя Франтичелли озабоченно  всматривался  в  данные
телеметрии, посылаемые ЛИСом – личным индикатором состояния Цибульского.
     – Ну что  ж,  хотя  он  и  без  сознания,  жизнь  его,  похоже,  вне
опасности, – подвел он итог. – Хотя, конечно, чем скорее  мы  его  отсюда
вытащим, тем лучше. И почему он сам не эвакуировался?
     – Очевидно, не успел. Ладно, идем. Надеюсь, он  лежит  где-нибудь  в
лесу, и нам не придется отбивать его у местной инквизиции...
     Однако надеждам Миллера было суждено  сбыться  лишь  отчасти.  Через
полчаса хрононавты, ведомые  сигналом  ЛИСа,  вышли  на  опушку  леса,  к
раскинувшейся у дороги деревне. Сигнал явно шел оттуда. Вряд  ли  в  этом
мирном селении существовали какие-либо застенки –  крепость,  видневшаяся
на другом берегу реки, внушала бы куда большие опасения – но похоже было,
что без контакта с местными жителями забрать Цибульского  не  удастся.  У
Миллера мелькнула было мысль дождаться ночи, но он тут  же  сам  вынужден
был отвергнуть эту идею: собаки не  позволили  бы  чужакам  пробраться  в
деревню незамеченными.
     – Что ж, ничего не остается, как идти туда  открыто,  –  резюмировал
Франтичелли, разглядывая крестьянские домики. На  лугу  у  реки  пестрели
коровьи бока; на мелководье плескались загорелые ребятишки; две девушки о
чем-то оживленно беседовали, облокотившись на плетень, и  теплый  ветерок
доносил их звонкий смех. Картина выглядела просто идиллической.
     – В таком виде?  –  усмехнулся  Миллер,  окидывая  взглядом  доспехи
римского центуриона, в которые был облачен его товарищ. Сам он  был  одет
аналогично.
     – Ну, живя возле такого широкого тракта, они тут каких только солдат
не видели, – беспечно откликнулся Франтичелли.
     – Вот как раз таких, как мы, и не  видели.  В  средневековой  Европе
было принято ходить в штанах, знаешь ли.
     – А шотландцы? Шотландцы ходили в килтах. У французских королей были
шотландские наемники...
     – Мне кажется, в килтах они ходили у себя в Шотландии, а во  Франции
их одежда больше соответствовала местной моде... и уж, во всяком  случае,
никак не походила на нашу. Эх, черт бы побрал нашу  узкую  специализацию!
Но нельзя быть корифеем сразу во всех эпохах...
     – Да ладно,  не  брюзжи.  В  конце  концов,  там  живут  неграмотные
крестьяне, а не специалисты по средневековому костюму. Меня  куда  больше
волнует, на каком языке с ними разговаривать...
     – Да, классической латыни они, пожалуй, не знают. Не  говоря  уже  о
кельтском наречии древних галлов. Но ведь ты знаешь французский?
     – Не  очень  хорошо.  И  главное  –  французский  XXII  века  сильно
отличается от того, каким он был тысячу лет назад. Правда,  средневековый
французский намного ближе к латыни, чем современный... Ладно,  как-нибудь
объяснимся. В конце концов, у нас есть  золото,  а  это  –  универсальный
язык.
     – Мне бы не хотелось  расплачиваться  новенькими  римскими  монетами
через тысячу лет после их чеканки.
     – Этак мы до вечера будем стоять  и  прикидывать.  Идем,  там  видно
будет! – и Франтичелли решительно шагнул  из  тени  деревьев  на  дорогу.
Миллеру ничего не оставалось, как переключить пеленг  на  акустический  –
теперь сигнал ЛИСа Цибульского  попискивал  в  ухе  –  и  последовать  за
итальянцем.
     Деревня встретила римских легионеров  настороженно.  Местные  жители
действительно повидали на своем веку немало солдат и имели все  основания
для такого отношения. Конечно, двое, даже и с мечами, не слишком  опасны,
но что, если следом  за  ними  пожалует  целый  отряд?  Девушки-хохотушки
поспешно  юркнули  в  дом.  Кое-где   захлопывались   ставни.   Босоногий
мальчишка, ругаясь не подобающими его возрасту словами, торопливо загонял
во двор гусей.
     Миллер на мгновение остановился, поворачивая голову и  прислушиваясь
к сигналу, а затем решительно направился к одному из  домов.  Не  обращая
внимания на захлебывающийся лай рыжего пса, хрононавты пересекли  пыльный
двор и поднялись на крыльцо.
     Дверь открыл, судя по всему, сам хозяин. Это был уже  немолодой,  но
еще крепкий мужчина, державшийся солидно и  с  достоинством.  Если  визит
нежданных гостей и обеспокоил его, он явно старался этого не показывать.
     Франтичелли  приветствовал  его  по-французски,   а   затем,   мешая
французский XXII века с классической латынью,  попытался  объяснить  цель
визита.
     – Мы разыскиваем  нашего  товарища.  Понимаешь?  Товарищ,  друг.  Он
больной. Нам сказали, он в этом доме. Мы хотим забирать его. Понимаешь?
     – Да, мессир,  –  вежливо  ответил  крестьянин,  угадав  по  отделке
доспехов и  плаща,  что  перед  ним  офицер,  однако  тут  же  прикинулся
простачком: -Больной? Какой больной?
     – Да, да, больной! В этом доме. Мы точно знаем. Такой, как мы.  Нет,
другая одежда (Цибульский был в  одежде  патриция).  Он  блондин.  Волосы
белые, понимаешь? И нос...  такой,  –  Франтичелли  показал  горбинку  на
собственном носу. И подбородок... челюсть...  вот  так,  –  он  попытался
изобразить рукой. – Веди нас к нему. Мы будем платить.
     – Ах, раненый! – воскликнул крестьянин с просветленным видом, словно
до него только сейчас дошло. – Это, верно, тот, кого мои детишки нашли  в
лесу неделю назад. На него, как видно, разбойники напали. Худые  времена,
ох, худые, в округе кто только не шляется... – он метнул короткий  взгляд
на голые волосатые ноги странных солдат. – То бургундцы,  то  лотарингцы,
то местные, ничуть, прости господи, не лучше... Совсем, совсем  был  плох
ваш друг, когда ребятишки его  нашли.  Уж  мы  с  женой  его  выхаживали,
выхаживали... сейчас получше, храни его господь и святая  дева  Мария.  А
только одежды на нем никакой не было. Одежду разбойники забрали,  видать,
ценная была... – этот монолог, вероятно, мог продолжаться еще долго,  тем
паче что крестьянин  говорил  степенно  и  неторопливо,  но  Франтичелли,
потеряв терпение, прервал его.
     – Хорошо, мы платим тебе за труды, а сейчас веди нас к нему.
     – Конечно, проходите, мессиры, – он отступил назад, пропуская  их  в
дом. Обещание заплатить успокоило его, однако он  предпочел  вернуться  к
прежней теме, желая сразу устранить возможные недоразумения: – Ни одежды,
ни вещей, все забрали окаянные, клянусь святым Жаком, моим  покровителем.
Меня Жак Дэй зовут, а соседи дядюшкой Жаком кличут. Вы  у  них  спросите:
мыслимо ли дело, чтобы из семьи  дядюшки  Жака  кто  чужое  присвоил?  Да
никогда, скажут вам, скорее Мес вспять потечет!
     – Ладно, ладно, – нетерпеливо махнул рукой  Франтичелли,  понимавший
едва ли половину из этой болтовни. Пригнув голову, он шагнул в  маленькую
комнатку, где на лавке,  укрытый  лоскутным  одеялом,  лежал  Цибульский.
Рядом, на  грубо  сколоченном  табурете,  стоял  кувшин.  Пахло  каким-то
травяным отваром. Итальянец откинул одеяло, обнажив неестественно бледное
тело. Раны были скрыты под повязками;  кое-где  сквозь  ткань  проступали
пятна крови, не очень, впрочем, большие.
     – Только сейчас его нельзя трогать, – просунул  голову  из-за  плеча
Миллера дядюшка Жак. – Рано еще. Вы его оставьте у нас  еще  недельки  на
две, а потом приходите. Сами видите, мы с женой о нем  заботимся.  Теперь
уж ничего, а уж какой сначала плохой был...
     – Не волнуйся, – ответил Франтичелли, –  я  не  только  воин,  но  и
лекарь. Я знаю, как быстро поставить его на ноги. А сейчас не мешай  мне,
понимаешь?
     – Конечно, мессир, – кивнул крестьянин и вышел  из  комнаты.  Миллер
последовал за ним, предпочитая на всякий случай держать  хозяина  в  поле
зрения. Тот, однако, как-то неловко засуетился на месте,  явно  не  спеша
удаляться от двери больного – уж очень ему хотелось если не одним глазком
увидеть, то хоть одним ухом услышать, что это за чудодейственное лечение,
которое способно поставить на ноги еле живого человека?  и  нет  ли  тут,
оборони создатель, колдовства?
     – Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь! – громко  провозгласил
на  латыни  Франтичелли,  угадавший  сомнения  хозяина.   Услышав   столь
благочестивое начало, дядюшка  Жак  окончательно  успокоился  и  проводил
Миллера в просторную горницу, где хозяйка, рослая и дородная женщина, уже
накрывала на стол.
     – Не побрезгуйте нашим угощением, мессир, –  хозяин  подождал,  пока
гость усядется на лавку возле стола, и сел сам. То была  не  просто  дань
обычаям гостеприимства –  любопытный  дядюшка  Жак  надеялся,  что  гость
разговорится за едой и расскажет  о  событиях  во  Франции  и  в  дальних
странах, откуда, несомненно, прибыли столь диковинно облаченные воины.
     Угощение было не бог весть каким изысканным  –  кисловатое  домашнее
вино, овечий сыр, пресные, хотя и пышные, лепешки  –  но  Миллер,  как  и
положено хрононавту, не отличался привередливостью.  Беседа,  однако,  не
клеилась – сказывалась разница  между  латынью  и  старофранцузским.  Так
продолжалось до тех пор, пока к компании не присоединился Франтичелли.
     – Я провел  стимулирующую  регенерационную  терапию,  –  сообщил  он
Миллеру по-английски, – думаю, через пару часов мы уже сможем довести его
до леса.
     – О'кей, – кивнул Миллер.  Разумеется,  прежде  чем  возвращаться  в
будущее, где Цибульский сразу попадет в госпиталь, надо сперва  добраться
вместе с ним до укромного места. Не годится  растворяться  в  воздухе  на
глазах у жителей деревни. – Как он? Говорит?
     – Да, хотя пока еще слишком слаб. Восемь глубоких  ножевых  ранений,
пять из них – смертельные для человека этой эпохи. На него  действительно
напали какие-то бандиты, сразу после  прибытия.  Он  не  успел  применить
парализатор.
     – Ясно, – снова кивнул  Миллер.  Хрононавт  не  имеет  права  никого
убивать, даже для защиты собственной жизни – дабы не вызвать изменений  в
истории.  Впрочем,  парализатор  –  вполне  неплохая  замена  оружию.  То
обстоятельство, что парализатор  Цибульского,  как  и  прочие  его  вещи,
попали  в  руки  разбойников,  Миллера  и  Франтичелли   не   беспокоили.
Во-первых,  все  оборудование  хрононавтов  замаскировано  под   предметы
подобающей эпохи, и незнающий  не  сможет  привести  его  в  действие.  А
во-вторых, и это самое главное, все  приборы  настроены  на  сигнал  ЛИСа
своего владельца и при удалении от  хозяина  на  определенное  расстояние
попросту саморазрушаются, обращаясь в ржавчину и труху. Самые же  главные
приборы,   включая   ЛИС   и,   разумеется,   трансхрон,   обеспечивающий
возвращение, имплантированы глубоко в тело хрононавта.
     – Трансхрон не  поврежден?  –  спросил  Миллер,  подумав  о  ножевых
ударах.
     – Нет, все тесты в норме.
     Франтичелли отхлебнул вина из кружки, и дядюшка  Жак  воспользовался
возможностью, чтобы  вновь  почтительно  поинтересоваться,  откуда  гости
прибыли в эти края.
     – Мы – шотландские дворяне на службе у короля, – ответил итальянец.
     Хозяин  вновь  недоверчиво  рассматривал  их  диковинные   шлемы   с
гребнями, короткие и широкие мечи, кожаные сандалии на босу  ногу,  более
приличествующие странствующему монаху, чем воину и тем более дворянину...
     – А... какого короля? – осторожно спросил он.
     "Вот черт, угодили в период какой-то смуты!" – подумал  Франтичелли.
– Во Франции только один законный король! – заявил  он,  грозно  нахмурив
брови.
     – Конечно, конечно, – поспешно согласился  дядюшка  Жак.  –  Просто,
сами знаете, благородные господа, какие нынче времена...
     Благородные господа были бы как раз весьма непрочь это узнать, но не
будешь же прямо спрашивать, какой сейчас год. Даже и просто расспрашивать
о делах в стране было бы странно – они, путешественники и  слуги  короля,
должны быть осведомлены об этом лучше, чем крестьянин, всю жизнь  живущий
на одном месте...
     В результате беседа хотя и сдвинулась  с  мертвой  точки,  но  текла
довольно вяло. Франтичелли старательно преувеличивал свое незнание языка,
чтобы уходить от расспросов. Дядюшка Жак, чья словоохотливость  требовала
выхода, говорил больше, но, так и не уяснив  политическую  принадлежность
вооруженных гостей, пользовался на редкость  невнятными  и  расплывчатыми
формулировками, когда речь заходила о событиях глобальных, и  все  больше
жаловался на местные беспорядки, на шаставшие по округе банды,  некоторые
из которых, как понял Франтичелли, возглавляли не обычные  разбойники,  а
соседские дворяне.
     – Совсем житья не стало, мало что  на  путников,  уж  и  на  деревни
нападают, – сетовал крестьянин. – У нас теперь каждый день на  колокольне
дозорный дежурит. Чуть что – в набат, и тут уж хватай, что у  кого  есть,
выбегай из дома... Ладно, от обычной-то шайки отобьемся, а если,  оборони
господь от такого несчастья, бургундцы пожалуют? Вот в запрошлом годе...
     В этот момент  в  горницу  вбежала  девочка  со  словами:  "Папа,  у
Жаннетты опять началось!" Воскликнув  это,  она  остановилась,  испуганно
глядя на чужаков.
     Франтичелли бросил косой взгляд на хозяина. Тот, похоже, был напуган
еще больше, чем его дочь.
     – Что случилось? – спросил итальянец, хотя Миллер пихал его  в  бок,
что означало "не вмешивайся".
     – Да нет, ничего, мессир, – пробормотал дядюшка Жак.  –  Жаннетта...
моя старшая дочь, мессир...
     – Так что с ней? – настаивал Франтичелли. – Она больна?  Или,  может
быть, рожает?
     – Нет, что вы, мессир, она еще совсем юная девушка!  И  она...  нет,
право, это все пустяки, не стоит и говорить!
     – Ты же знаешь, я врач, – Франтичелли говорил мягко,  что  не  очень
вязалось  с  его  воинским  облачением.  –  Хороший  врач.   Без   ложной
скромности, других таких ты вряд ли встретишь. Я учился в Риме. (Это была
чистая правда.) Ты помог нашему товарищу, а  я  постараюсь  помочь  твоей
дочери. Позволь мне взглянуть на нее.
     Крестьянин глядел на него с сомнением. Он и сам понимал, что лекарь,
способный в два часа  поднять  на  ноги  тяжелораненого,  встречается  не
каждый день. Но можно ли доверить постороннему человеку,  да  еще  такому
странному, столь деликатное дело?
     – Дело в том, мессир... ее недуг не телесный...  да  что  я  болтаю,
старый греховодник, может, это и не недуг вовсе, а благодать божья!
     – Для того и ученость, чтобы отличать одно от  другого,  –  уверенно
возразил Франтичелли; дядюшке Жаку, конечно, незачем было знать,  что  он
атеист.
     Хозяин еще некоторое время колебался и, наконец, решился.
     – Хорошо, мессир. Простите мне мои сомнения,  но  вы  же  понимаете,
Жаннетта мне не чужая, все думаешь, как бы хуже не вышло... Только...  вы
ведь никому не станете об этом говорить?  Сами  знаете,  как  люди  любят
болтать сплетни, да примысливать худое...
     –  Всякий  врач  обязан  хранить  врачебную  тайну,  –  заверил  его
Франтичелли и пошел за ним следом.
     – Эй, ты куда? – окликнул по-английски Миллер, мало что  понявший  в
прозвучавшем диалоге. – Надеюсь, ты не забыл инструкцию?
     – Помню, помню, – отмахнулся итальянец, скрываясь за дверью.
     В комнате, куда привел его дядюшка Жак,  находилась,  действительно,
совсем юная девушка, скорее даже девочка лет  четырнадцати  –  в  средние
века, за столетия до акселерации, это был  совсем  еще  детский  возраст;
впрочем, Жаннетта была выше многих своих сверстниц, но  сейчас  это  было
незаметно,  ибо  дочка  крестьянина  стояла  на  коленях,  вполоборота  к
вошедшим. Лицо ее с неожиданно тонкими,  словно  бы  и  не  крестьянскими
чертами, трудно было назвать красивым, однако оно обладало тем  обаянием,
которое порой  производит  более  сильное  впечатление,  чем  совершенная
красота. Сейчас, однако, лицо это было искажено гримасой безумия.  Широко
распахнутые сияющие глаза смотрели в угол комнаты, но явно  видели  нечто
совсем иное.  Губы  застыли  в  блаженной  полуулыбке;  из  угла  рта  на
подбородок  сочилась  струйка  слюны.  Девушка  вздрагивала  всем  телом,
раскачиваясь из стороны в сторону и стискивая руки перед  грудью.  Темные
волосы, слипшиеся от пота, в беспорядке разметались по плечам.
     – Давно это с ней? – спросил Франтичелли.
     – С прошлого года, мессир, – ответил сокрушенно дядюшка Жак.  –  Она
говорит, что в такие минуты ей являются святые и ангелы божьи. Только кто
ж знает, может, это и  благодать,  а  ну  как  наваждение?  –  крестьянин
набожно перекрестился.
     – Не то и не другое, – решительно возразил Франтичелли. – Твоя  дочь
больна, но, думаю, я смогу исцелить ее. А теперь оставь нас и  ничего  не
бойся.
     Дядюшка Жак явно не был  в  восторге  от  идеи  оставить  свою  дочь
наедине с незнакомым мужчиной.
     – "Не навреди" есть первая заповедь врача,  –  назидательно  добавил
Франтичелли, –  я  клянусь  тебе  святой  Троицей,  –  он  перекрестился,
вспомнив, в какую сторону это делал хозяин дома, – что  твоей  дочери  не
будет нанесено никакого урона. Если сомневаешься в моем искусстве,  пойди
взгляни, насколько улучшилось состояние нашего товарища за минувший час.
     Некоторое время дядюшка Жак подслушивал под  дверью,  готовый,  если
что,  прийти  на  помощь  Жаннетте,  но  изнутри  не  доносилось  никаких
подозрительных звуков. Лишь один раз что-то тонко загудело, словно комар,
и тут же смолкло. Наконец, утомившись ожиданием, хозяин дома  вернулся  в
комнату, где скучал Миллер.
     Они сидели друг напротив друга, не разговаривая; время от времени  в
дверь с любопытством заглядывал кто-нибудь из  детей  хозяина  и  тут  же
исчезал, встретившись с суровым  взглядом  отца.  Дядюшка  Жак  переживал
далеко не лучшие минуты в своей жизни; с каждой  из  них  он  все  больше
сожалел, что доверился этому  странному  полувоину,  полулекарю;  и  вот,
когда он уже совсем извелся, в дверях, наконец, появился Франтичелли.
     – Твоя дочь здорова, – объявил он. – Окончательное исцеление  займет
еще несколько дней, но припадков больше не будет.  Сейчас  она  спит,  но
прежде, чем мы уйдем, ты сможешь разбудить ее  и  убедиться,  что  все  в
порядке. Потом, однако, пусть спит дальше. Не нагружай ее работой по дому
в ближайшую неделю.
     Дядюшка Жак вскочил на ноги.
     – Не сейчас, – остановил его Франтичелли, –  я  скажу,  когда  будет
можно.
     Полчаса спустя он снова  осмотрел  Цибульского.  Тот  уже  порывался
встать и идти, крайне досадуя, что,  в  нарушение  инструкции,  провел  в
неподходящем времени целую  неделю.  Франтичелли  заверил  его,  что  еще
двадцать минут ничего  не  решают,  и,  наконец,  позволил  хозяину  дома
переговорить с  Жаннеттой.  Девочка  ничего  не  помнила  о  лечении,  но
чувствовала себя хорошо. Дядюшка Жак рассыпался в благодарностях,  обещая
век молить господа бога за искусного лекаря, и – к вящей радости  Миллера
– решительно отверг попытку расплатиться за помощь Цибульскому новенькими
монетами  с   профилем   императора   Траяна.   Возможно,   хозяйственная
крестьянская натура и заставила его тут же пожалеть об  этом  благородном
порыве, но слова были произнесены, и брать их назад было поздно. Наконец,
после всех теплых слов и пожеланий,  двое  хрононавтов,  поддерживая  под
руки третьего, покинули дом семьи Дэй и двинулись в сторону леса.
     – Зачем ты это сделал? – бурчал Миллер. – Уж лучше бы  мы  заплатили
им золотом!
     – В самом деле, Франтичелли, – поддержал его Цибульский, –  конечно,
эти люди спасли мне жизнь, и я им благодарен, но вам не следовало...
     – Я врач, – ответил итальянец, – я, в  конце  концов,  давал  клятву
Гиппократа.
     – Для хрононавтов она неактуальна, – напомнил Цибульский.  –  Мы  не
имеем права не только отбирать жизнь,  но  и  спасать  ее.  Мы  не  можем
допустить изменения истории, даже когда речь  идет  о  жизни  всего  лишь
одного человека.
     – Я и не спасал ничью жизнь! Я знаю инструкцию не хуже вас.  Диагноз
этой  девочки  –  экстатические  парциальные  судороги  и  мусционогенная
эпилепсия. Это не смертельно.  Я  провел  сеанс  коррекции  электрической
активности  ее  мозга,  а  также  ввел  ей  в   кровь   сто   микрокапсул
стабилизаторов,  которые,  поочередно  растворяясь,  обеспечат   успешное
течение реабилитационного  периода.  К  счастью,  современные  технологии
позволяют полностью излечивать эпилепсию. Вот и все. Конечно, может быть,
в будущем из-за этих припадков ее бы сожгли, обвинив в связи  с  нечистой
силой. Но мы, в конце концов, не можем предусмотреть всего. Любой наш шаг
в прошлом  теоретически  может  иметь  непредсказуемые  и  далеко  идущие
последствия.
     – Именно на это упирают сторонники запрета хрононавтики,  –  заметил
Миллер.
     – Но хрононавтика существует уже тридцать лет, и  за  это  время  не
обнаружено  ни  малейших  признаков   изменения   истории!   –   возразил
Франтичелли.
     – Существует теория, что они и не могут быть  обнаружены,  –  сказал
Миллер. – Просто, когда происходит изменение истории, меняется  все  –  и
любые материальные свидетельства прошлого, и наша собственная память.
     – Ну ты же знаешь – теория, выводы которой в принципе не могут  быть
ни  доказаны,  ни  опровергнуты  экспериментально,  не  может   считаться
научной, – парировал итальянец.
     Они вошли в лес и осмотрелись. Кажется, посторонних глаз  поблизости
не было. Пора активизировать трансхроны. Первым отправили Цибульского.
     –  Да,  кстати,  ты  не  спросил  у  хозяина  название  деревни?   –
поинтересовался Миллер, прежде чем включить прибор.
     –  Спросил  перед  уходом.  Домреми.  Тебе  что-нибудь  говорит  это
название?
     – Впервые слышу.
     – Вот и я тоже, – кивнул Франтичелли и исчез. Следом  за  ним  исчез
Миллер.
     После прибытия на базу Цибульского, разумеется,  сразу  отправили  в
госпиталь, а Миллер и Франтичелли, пройдя карантинный контроль,  вышли  в
рекреационный зал для  прибывающих  хрононавтов.  Психологи  не  советуют
сразу по возвращении из прошлого ехать домой; надо дать психике  какое-то
время для адаптации к ритму и реалиям родной  эпохи.  Правда,  участников
неудачной экспедиции в Римскую Галлию это не касалось – ведь они  пробыли
в  прошлом  лишь  несколько  часов.  Однако  вместо  того,  чтобы   сразу
проследовать  на  выход,  Миллер   устремился   к   монитору   глобальной
информационной сети и просмотрел свежий выпуск новостей.
     – Ну что там? – небрежно осведомился Франтичелли.
     –  Ничего,  –  откликнулся   Миллер,   –   Соединенное   Королевство
Великобритании и Франции столь же незыблемо, как  и  все  последние  семь
веков.
     – Само собой, – усмехнулся Франтичелли, – не думал  же  ты  в  самом
деле, что с  ним  что-то  может  случиться  из-за  какой-то  крестьянской
девчонки?

     2001
     
     Примечания:
     В исторических документах встречается разное написание фамилии Жанны
– Дарк, Тарк, Дар и Дэй. Современное написание д'Арк, на дворянский манер
(переводящееся как "Аркская"), появилось  лишь  в  XVI  веке  и  является
неверным.
     Диагноз  Жанны,  реконструированный  по  известным  симптомам,  взят
изстатьи "Нейрональные субстраты религиозного  опыта"  д-ра  Дж.  Салвера
ид-ра  Дж.  Рабина  (Журнал  Нейропсихиатрии  и  Клинической  Неврологии,
1997,часть 9, номер 3, специальный  выпуск:  нейропсихиатрия  лимбических
иподкорковых расстройств).

Если вам понравилось прочитанное, пожалуйста, поддержите автора любой суммой:

или BMC (разовые пожертвования или постоянное спонсорство)
или Patreon (подписка)
или Zelle (из США) для georgeyright@gmail.com
или Wise (не из США) для: 
    Номер счета 7010141420 
    Код банка(Routing Number) 031100649 
    Банк Discover Bank 
    Имя George Right
или криптовалюты:
BTC 14ozyVuh2myB1Nxqz2wVQ2vfXtgd8mP7ov
ETH 0x311b5964C36098CCe66885cb373A727D2B7Bd840