Юрий Нестеренко
Дневник мальчика
1 сентября
Меня зовут Филипп. Мне девять лет. Ну, по правде говоря, почти
девять.
Сегодня папа Виктор сказал мне, что мне будет полезно вести
дневник, куда я буду писать про все, что со мной случается, и про все,
что я думаю. Я спросил, зачем это нужно, и кто это будет читать. Он
ответил, что дневник помогает лучше разобраться в себе, а читать его
никто, кроме меня, не будет, если я сам не захочу. Я подумал и сказал,
что, наверное, захочу, потому что зачем писать, если это никто не
прочитает? Еще я спросил, надо ли писать в дневник только про что-то
особенное, или про все подряд. Папа Виктор сказал, чтобы я писал обо
всем, о чем захочу, и даже если есть что-то такое, о чем я не хочу
рассказывать родителям, об этом можно написать в дневник. Это он,
наверное, пошутил. Разве может быть что-то такое, о чем я не захочу
рассказать своим родителям? Они ведь у меня такие славные! Однажды,
когда мне было четыре с половиной года, я подсмотрел код кухонного
шкафа, забрался туда и съел полбанки варенья. А когда родители спросили
меня, кто это сделал, я сказал, что это Тося, потому что она работала на
кухне. А на следующий день, когда я проснулся, Тоси в доме не было. Я
спросил, где она, и мама Наташа сказала, что, раз Тося ворует варенье,
она нам больше не нужна. Мы возьмем другую прислугу, а Тосю отправили на
утилизацию. Я спросил, что такое утилизация, и мама Наташа сказала, что
негодную прислугу раздавливают тяжелым прессом, а потом кидают в
раскаленную печь. И тогда я заплакал сильно-сильно, так мне стало жалко
Тосю, а хуже всего было то, что все это с ней сделали из-за меня! И я
сказал родителям, что это я съел варенье, и мы должны сейчас же ехать в
то страшное место - может быть, Тосю еще не успели отправить в печь. И
тогда они заулыбались и сказали, что с самого начала знали, что это я,
потому что Тося не ест варенья, но я должен был сам понять, как плохо
может быть, если я буду говорить неправду. А потом вошла Тося, целая и
невредимая. И я побежал к ней, и обнял ее крепко-крепко, и просил у нее
прощения. Хотя теперь я понимаю, что она на меня не обиделась, потому
что Тося - робот, ее полное имя "Тоshiba Chambermaid 340A-II". Но я все
равно ее люблю! И с тех пор никогда не говорю неправду и все рассказываю
родителям.
Вообще хорошо, что в дневник можно писать про все, а не только про
что-нибудь особенное. Потому что ничего особенного со мной пока не
случается. Когда я вырасту, то обязательно сделаю какое-нибудь научное
открытие, и полечу к звездам, и научусь рисовать картины, как в музее
(мне нравится рисовать, но так хорошо пока не получается. Правда, в
одном американском музее я видел картины еще хуже, чем те, которые я
рисовал даже в пять лет. На большинстве этих картин вообще нельзя что-то
понять, там просто накаляканы цветные пятна без всякого смысла. Директор
музея сказал мне, что эти картины написаны в ХХ веке, когда многими
людьми владело безумие, и они не отличали красивое от уродливого, умное
от глупого и вообще хорошее от плохого. Тогда эти некрасивые картины
стоили очень больших денег, а теперь их хранят только как исторический
раритет, чтобы люди помнили, какими глупыми были их предки. Не хотел бы
я жить в ХХ веке! Хотя, возможно, тогда мои рисунки тоже повесили бы в
музее. Правда, директор сказал, что авторами всех тех картин были
взрослые. Я подумал еще и решил, что мне было бы стыдно, если бы такие
мои рисунки висели в музее. Все ходили бы и говорили: "Смотрите, Филипп
совсем не умеет рисовать, а туда же!" Но тем взрослым почему-то стыдно
не было. Наверное, они и в самом деле были очень глупыми. Ой, надо же
скобку закрыть!)
В общем, я сначала научусь как следует рисовать, а уж потом отдам
свои картины в музей. Вот тогда, наверное, в моей жизни будет много
всякого особенного. Хотя я еще не решил, какую профессию выберу в первую
очередь. Иногда после урока астрономии мне хочется стать космонавтом, а
после урока географии - моряком или геологом. А вот сейчас я пишу
дневник и думаю, что, наверное, быть писателем тоже здорово. Особенно
когда твои книги публикуют на главных серверах Сети, а один экземпляр
даже печатают, почти как в старину, только не на бумаге, а на вечном
пластике, и помещают во Всемирную Библиотеку в Вошингтоне. Вообще, в
мире столько всего интересного! Но я займусь этим, когда вырасту, а пока
я обычный мальчик, и мне надо учиться.
Учиться мне нравится. Мои родители столько всего знают, и так
интересно рассказывают! Еще бы, ведь у каждого из них - степень доктора
наук, а у некоторых и не одна. (Когда я впервые услышал, как это
называется, мне стало смешно: я подумал, что доктор наук - это тот, кто
лечит науки. Но папа Виктор объяснил мне, что, наоборот, "доктор" в
смысле "врач" - это сокращение от "доктор медицины". Причем в старину
совсем не все врачи имели степень доктора, но больные все равно их так
называли, чтобы сделать им приятное. Странные все-таки люди жили в
старину! Мне бы не было приятно, если бы меня называли титулом, которого
я не заслужил. Мне было бы неловко.)
Ну вот, я уже столько написал, и почти ничего - про сегодняшний
день. А ведь в дневнике надо писать, что случилось сегодня! Хотя, как я
уже сказал, это был обычный учебный день. С утра мы с мамой Еленой
занимались греческим. По правде говоря, этот язык кажется мне немного
смешным, с его окончаниями на "-ос" и "-ес". Латынь, по-моему, гораздо
красивее. Но греческий тоже надо знать, потому что эллинская культура
легла в основу нашей цивилизации. Мама Елена сегодня привела очередной
пример этого: оказывается, многие имена в нашем мире - греческие. И мое
имя, Филипп, в том числе. Оно означает "любитель лошадей".
Вообще-то меня так назвали не потому, что я люблю лошадей. Просто в
год, когда я появился на свет, была очередь буквы "Ф". По-латински она
пишется Ph и идет сразу после P. Называть ребенка по букве года - это не
закон, но этому правилу следуют, чтобы не было путаницы. В любом случае,
это мое временное имя. Если я захочу, то, когда вырасту, смогу выбрать
другое, вместе с фамилией. Детям ведь фамилия не нужна. Пока что я не
думал, как захочу зваться, когда стану взрослым. Может быть, я буду
брать себе новое имя каждый раз, как буду менять профессию. Я поделился
этой идеей с мамой Еленой, и она сказала, что это интересная мысль. Пока
так никто не делает, но, возможно, я стану первым!
Но сейчас меня зовут Филипп, и я сказал, что неправильно зваться
любителем лошадей и при этом видеть лошадей только в фильмах. Мама Елена
посовещалась с мамой Лусией, и та сказала, что, хотя лошади вместе с
другими млекопитающими в программе по биологии только через год, не
будет ничего страшного, если мы внесем небольшое изменение и посмотрим
лошадей прямо сейчас. Так что после урока греческого мы с мамой Лусией
полетели в Вену, где выступает лучший в мире лошадиный балет.
Вена - это столица Европейской Земли Остеррайх. Город мне очень
понравился, он такой красивый. Мама Лусия говорит, что Вена стала
особенно красивой сейчас, когда, наконец, посносили все уродливые
коробки, понастроенные в ХХ веке. Я думал, мы сразу отправимся смотреть
лошадей, но мама Лусия сказала, что было бы невежливо не зайти
поздороваться с бургомистром. Так что из стратопорта воздушное такси
доставило нас в городскую ратушу. Венского бургомистра зовут херр Йозеф
Шуленбург, он высокий и веселый. Он угостил нас чаем с пирожными и
распрашивал меня, как я живу, как учусь, что узнал за последнее время. Я
пока еще не очень хорошо говорю по-дойчски, поэтому иногда переходил на
инглиш. Я рассказал, что мы прилетели в Вену посмотреть лошадей, и херр
Шуленбург посоветовал нам поехать в манеж на фиакре. Фиакр - это такая
старинная карета, запряженная лошадью. Мне очень понравилась эта идея,
хотя так, конечно, медленней, чем на аэромобиле - но по воздуху я и так
летаю каждый день. Прощаясь, бургомистр сказал, что ему было очень
интересно познакомиться со мной, а мама Лусия сказала: "Надеюсь, мы не
очень отвлекли вас от работы". На что бургомистр ответил, что это
пустяки, и херр Апфель отлично со всем справляется. Я сначала подумал,
что это фамилия его заместителя, а потом догадался, что херр Апфель -
это менеджмент-комп фирмы Apple. Еще херр Шуленбург приглашал нас
прилетать в Вену опять, и мама Лусия ответила, что обязательно - когда
мы с мамой Элизой будем проходить Моцарта на уроках музыки. Я уже слушал
Моцарта, мне нравится его музыка. Жалко, что он умер!
Фиакр уже ждал нас у крыльца, и тут я впервые близко познакомился с
лошадью! Лошадь была белая в черных пятнах, словно собака далматин; мама
Лусия сказала, что такая масть называется датский кнабструп. Звали
лошадь Блюмхен, что значит "цветочек". Ею управляет не киберводитель, а
настоящий кучер в старинной одежде! Я спросил его, настоящая ли лошадь
Блюмхен или генетически модифицированная. Он ответил, что, конечно,
модифицированная, иначе она бы пачкала мостовую и нехорошо пахла. Но в
остальном она в точности как природная. Роботов лошади, даже
модифицированные, слушаются плохо и вообще недолюбливают, наверное,
потому, что никак не могут понять, живые те или нет. Поэтому лошадьми
всегда управляют люди. Я попросил кучера, и он дал мне поуправлять
Блюмхен. Это оказалось совсем не сложно, даже проще, чем рулить
скутером. Полдороги я вел фиакр сам (кучер только подсказывал маршрут),
а люди на тротуарах и во встречных фиакрах улыбались и махали нам. В
Вене на большинстве центральных улиц запрещено движение колесных машин с
мотором - только воздушный транспорт, велосипеды и фиакры. Потом я
пересел на пассажирское место, и дальше нас довез кучер. На прощанье я
угостил Блюмхен яблоком, и она схрумкала его прямо у меня с ладони!
Потом мы смотрели лошадиный балет. Это потрясающее зрелище! Здание,
где его показывают, похоже на настоящий дворец, и снаружи, и изнутри;
его зеленые стены и белые с золотом колонны напомнили мне Эрмитаж в
Петербурге (Петербург - это столица Европейской Земли Ингерманландия).
Но главное, конечно - это сами лошади. Трудно поверить, что животные
могут выделывать такое! Они действительно танцуют под музыку, и так
слаженно, словно это отражения одного коня в паре десятков зеркал. Но на
самом деле это даже не клоны! И измененных генов у них тоже почти нет -
только чтобы не пахнуть. Существуют строгие правила лошадиного балета,
запрещающие другие изменения. Я не мог понять, почему так, ведь
модификации сделали бы этих лошадей еще лучше? Но мама Лусия объяснила
мне: "Когда животные - или другие организмы - используются для
практических целей, их, конечно, модифицируют, чтобы они наилучшим
образом выполняли свою задачу. Но балет - это не прикладная область, а
искусство. Если здесь допустить модификации, то это будет уже не
искусство жокеев и тренеров, а искусство генных инженеров. У них тоже
есть свои фестивали и соревнования, когда мы будем подробнее изучать
генетику, ты обязательно посмотришь, каких причудливых существ они
создают, когда ничем не ограничивают свою фантазию... но лошадиный балет
существует не для них. А для тех, кому интересно вырастить и воспитать
такое вот танцующее чудо из обычного жеребеночка." Сначала мне
показалось, что это все равно не логично, поскольку с модификациями было
бы проще, но потом я подумал и понял, что мне тоже интересно самому
нарисовать картину, даже несмотря на то, что пока у меня получается не
очень хорошо. И я не хотел бы вместо этого просто взять и загрузить из
Сети уже готовую. Ну или почти готовую, где мне оставалось бы
подредактировать только несколько пикселей.
В общем, балет мне очень понравился, я хлопал так, что чуть не
отбил ладони. А потом мы снова отправились в стратопорт и полетели в
Америку, чтобы посмотреть диких, совсем не модифицированных лошадей. В
штате Юта есть большой заповедник таких лошадей, их называют мустангами.
Пока мы летели в стратоплане, я решил свое задание по математике и
отослал его папе Артуру. Он проверил и сказал, что все правильно, хотя
третью задачу я решил не так, как в учебнике, и спросил, сам ли я
додумался применить геометрический подход вместо алгебраического. Я
сказал, что, конечно, сам, потому что мне сразу понравилась красивая
фигура, описываемая уравнением. "Ты способен оценить красоту тела в
четырехмерном пространстве?" - удивился папа Артур. Не понимаю, что тут
удивительного. Впрочем, папа Артур иногда бывает немного странный,
наверное, это потому, что он самый старый из моих родителей и даже
помнит ХХ век. Правда, он не любит об этом рассказывать. Зато у него
есть Филдсовская медаль, для математиков это то же самое, что
Нобелевская премия. Впрочем, это не значит, что я делю своих пап и мам
на тех, у кого есть Нобелевская премия, и тех, у кого ее нет. Я
одинаково люблю и тех, и других!
Однажды я спросил маму Наташу, правда ли, что в прошлом у детей
было не по восемь мам и пап, а только по одному. Она сказала, что
правда, и даже еще хуже - у многих был только один родитель, а немало
было и таких, у которых вовсе никого не было. Я попытался представить
себе, как это, и мне стало так страшно и грустно, как когда я подумал,
что больше не увижу Тосю. Да и сами дети появлялись на свет ужасным
путем - без всяких генных модификаций и даже без инкубаторов, а
рождались, прямо как дикие животные! Я пока не знаю подробно, как это
происходит у животных - я буду проходить это по биологии позже, но мне
даже не очень хочется это изучать. Я и так знаю, что дети выходили прямо
из тела, словно какашки (в дневнике ведь можно писать такое слово?) -
фу, гадость! Естественно, многие умирали или рождались уродами, причем
тогдашняя медицина не могла это исправить. Все-таки жуткое время было
это прошлое! Как хорошо, что я появился не тогда.
Ну вот, стратоплан пошел на посадку, и скоро мы были в заповеднике.
В заповеднике нельзя ездить, и нельзя подходить к диким лошадям - да они
и сами не подпустят и убегут, а если нет, то могут лягнуть или даже
укусить. Они действительно совсем дикие. Но мистер Пенроуз, директор
заповедника, объяснил мне, что на самом деле даже мустанги - это не те
дикие лошади, что населяли Землю до того, как их приручили люди. Хотя
предки лошадей зародились именно в Америке. Но американские лошади
вымерли 11 тысяч лет назад, а мустанги - это одичавшие потомки домашних
лошадей, которых в Средние века привезли сюда европейцы. Потом мы сели в
открытый глайдер и полетели смотреть мустангов. Мистер Пенроуз посмотрел
через спутник, где пасется ближайший табун, и мы полетели туда. Там было
почти шесть сотен лошадей! Мы не опускались ниже 10 метров, чтобы не
пугать их, но я все равно все хорошо рассмотрел, и через оптику, и так.
Дикие лошади действительно внешне очень похожи на модифицированных. Но
мистер Пенроуз пояснил, что модифицированным лошадям, которых видел я,
специально оставляют природный облик. Но есть уголки земли, где лошадей
все еще используют в прикладных целях, потому что это оказывается
дешевле и проще, чем летающие и шагающие машины - так вот их
модифицируют очень сильно, иногда не сразу даже скажешь, что это лошадь.
Он показал мне холограммы: одна такая лошадь больше походила на слона с
длинной шеей, и к тому же была покрыта косматой шерстью, у другой были
горбы, как у верблюда, а недавно создали лошадь с зелеными перепончатыми
крыльями. Но летать она не может: эти крылья - почти то же самое, что
солнечные батареи машин. В них живут микроорганизмы, которые получают
энергию от солнца и синтезируют нужные лошади питательные вещества. В
свою очередь, отходы организма лошади служат пищей для микроорганизмов.
Поэтому такую лошадь можно не кормить, ей нужны только вода и много
света, ну и некоторые соли, которые добавляют в воду.
Напоследок мы побывали в Музее эволюции в Солт-Лейк Сити, это один
из самых крупных таких музеев в обеих Америках. Там я познакомился с
историей лошади как биологического вида, начиная с эогиппусов и
хиракотериумов, живших на Земле 55 миллионов лет назад. Они были больше
похожи на собаку, чем на лошадь, и у них было по четыре пальца на
передних ногах и по три на задних! Конечно, в музее эти животные не
настоящие, а роботы, потому что целые ДНК их не сохранились, и их нельзя
реконструировать, как мамонтов. Но выглядят и ведут себя, как живые.
Удивительно, как изменились лошади за миллионы лет, но еще замечательнее
то, что теперь не надо ждать так долго, чтобы получить новый вид -
генетики могут сделать это за несколько месяцев.
В общем, лошади мне понравились, так что пока я не собираюсь менять
свое имя. Хотя у меня уже не раз бывало, что что-то мне нравится, а
потом я узнаю про что-то, что мне нравится еще больше. В мире столько
всего интересного!
Потом мы вернулись домой, где Тося уже приготовила очередной
замечательный ужин. У нее в памяти более миллиона рецептов, и не только
я, но и мои родители уже отчаялись запомнить, как называется очередное
блюдо. Но невкусными они никогда не бывают, это точно!
После ужина был урок математики с папой Артуром, и он задал мне
новые задачи, а потом папа Александр сыграл со мной три партии в
шахматы. Конечно, он опять все выиграл, но меня это не расстраивает -
все-таки он двадцать лет был чемпионом мира. В третьей партии мне даже
удалось выиграть у него качество, правда, он быстро отыграл его обратно,
попутно захватив инициативу на ферзевом фланге. Но все равно, он
говорит, что я делаю успехи. Потом я немного погулял по ночному городу,
любуясь лазерной иллюминацией. (Мама Виктория говорит, что раньше в этот
день начинался учебный год. Сейчас, конечно, это потеряло смысл, но
традиция устраивать праздничную иллюминацию осталась.) Вернувшись, я
вставил в комп чистый кристалл - теперь это будет мой дневник. Больше я
сегодня писать не буду, потому что хочу перед сном еще подумать над
новыми задачками папы Артура.
2 сентября
Сегодняшний почти весь день был посвящен астрономии, и рано утром
мы с папой Рональдом отправились на Луну. Я уже бывал в космосе, два
раза на околоземной станции "Конкордия", но на Луне прежде не был.
Впервые люди побывали на Луне в 1969 году на корабле "Apollo-11", он
летел с Земли до Луны четверо суток. Современные лунные лайнеры летят
меньше четырех часов, это потому, что полпути они разгоняются, а вторую
половину тормозят, а "Apollo" почти весь путь летел по инерции. Но для
этого лунным лайнерам нужно брать много топлива. Чтобы не тратить его
еще и на взлет-посадку, они никогда не садятся ни на Землю, ни на Луну,
а только летают между орбитатальными вокзалами. Земной вокзал называется
"Терра-1", а лунный - "Селена-1".
На "Терру-1" мы прилетели большим пассажирским челноком - он втрое
больше тех, какие летают на "Конкордию". Да и сам вокзал намного больше,
чем научная станция. Орбита "Терры-1" выше, чем у "Конкордии", поэтому
сквозь прозрачный купол центрального зала видно сразу всю Землю целиком.
"Терра-1" всегда обращена этим куполом к Земле, а "Селена-1",
построенная по похожему проекту - к Луне. Мне повезло - когда мы
прилетели, вокзал был как раз над освещенным полушарием. Земля была
похожа на гигантский светящийся глобус, только весь заляпаный пятнами
облаков. И еще на фоне этого сине-белого шара чернели фигурки зависших в
воздухе туристов. Внешний обод вокзала вращается, чтобы создать
искусственную тяжесть, но центральная часть, куда стыкуются корабли,
неподвижна, и там всегда невесомость. Мне нравится невесомость! Папа
Рональд дал мне портативный двигатель на сжатом воздухе, и я немного
полетал по центральному залу. Я научился пользоваться такими двигателями
на "Конкордии", хотя там не так много места, и чаще всего люди просто
отталкиваются от стен и поручней, но начальник "Конкордии" разрешил мне
потренироваться летать в спортзале.
Но долго развлекаться в невесомости я не мог, потому что пора уже
было на рейс. Салон лунного лайнера оказался меньше, чем я ожидал, глядя
на эти лайнеры снаружи, через обзорный экран челнока - это потому, что
много места на корабле занимает топливо, а людей с Земли на Луну и
обратно летает не так много, куда меньше, чем на стратопланных рейсах.
Сам салон совсем не похож на стратопланный - он не вытянутый от носа к
хвосту, а круглый: его пол - это такой большой диск, на котором стоят
кресла, и хвост, то есть двигатели, находится не сзади (зада и переда у
диска вообще нет - кресла можно крутить в любую сторону), а снизу.
Поэтому, когда лайнер разгоняется или тормозит, по полу можно ходить,
как на Земле. И только в середине полета, когда лайнер разворачивается
хвостом вперед, появляется предупреждение о невесомости, и надо сесть и
пристегнуться.
Сначала я просто любовался видами на обзорных экранах, а потом
подключился к виртуальной системе и посмотрел фильм про освоение Луны. А
потом в салон пришел капитан корабля и спросил, не хочу ли я подняться в
рубку. Я, конечно, хотел! Я еще никогда не бывал в действующей пилотской
рубке - только в музейных. На первых стратопланах рубки были, но такие
перестали летать задолго до моей икубации. Сейчас любым стратопланом
управляет бортокомп, а если, в самом невероятном случае, с компом
что-нибудь случится, автоматически включится дистанционное управление из
ближайшего стратопорта. Но космос - другое дело, скорости здесь выше и
расстояния больше, на середине пути сигнал до лунного лайнера и обратно
идет почти две секунды, а корабль за это время пролетает около сотни
километров. Слишком много для дистанционного управления!
Оказывается, в рубке современного лайнера тоже есть пульт с
индикаторами, кнопками и рычагами, почти как на старинных кораблях и
самолетах. Но он, конечно, не используется: это резерв на самый крайний
случай, если возникнут проблемы и со всеми бортокомпами, и с
нейроинтерфейсами пилотов. Капитан сказал, что вероятность такого -
меньше одной миллиардной, но эти пульты все равно ставят, потому что
безопасность людей превыше всего. А в нормальных условиях, естественно,
пилоты подключают свои мозги к системам корабля напрямую через
нейроинтерфейс. Я тоже хотел подключиться, конечно, без возможности
отдавать команды, но капитан сказал, что этого нельзя делать без
соответствующей подготовки, иначе я получу серьезный нейрошок, когда на
мозг обрушится вся эта информация. Жалко, конечно, но я не обиделся. Мне
очень редко говорят "нельзя", но уж если говорят - значит, причина
действительно серьезная.
Потом мы прибыли на "Селену-1". (Капитан позволил мне наблюдать за
стыковкой из пилотской рубки, но, по правде говоря, вид оттуда почти
такой же, как и на обзорных экранах в салоне.) С вокзала до всех лунных
городов летают прямые челноки, но мы сели на экскурсионный катер,
который облетает Луну по орбите и лишь потом совершает посадку в столице
- Селенополисе. Мне очень понравились лунные кратеры и кольцевые горы
(они называются "цирки", хотя совсем не похожи на цирк, где выступают
модифицированные животные и роботы-клоуны) с низкой орбиты, и я сделал
много снимков. Особенно впечатляют пейзажи вблизи терминатора, где
подножия гор полностью скрыты в черной тени, а вершины ярко горят на
солнце - кажется, что они висят в воздухе, то есть, конечно, в вакууме.
Впрочем, на большей части ночной стороны чернота не абсолютная, потому
что сейчас полноземлие, и Земля освещает Луну гораздо ярче, чем Луна -
Землю. А иначе на видимой стороне Луны почти ничего нельзя было бы
разглядеть. Зато на обратной стороне сейчас день, и все очень хорошо
видно.
Затем мы прилетели в Селенополис и пошли на площадь Армстронга. То
есть это папа Рональд пошел, а я поскакал вприпрыжку. Скакать при
маленькой силе тяжести очень весело, даже взрослые туристы часто это
делают. Место посадки "Apollo-11", точнее, его лунного модуля "Eagle",
накрыто прозрачным куполом, похожим на большой купол над городом, но
если большой купол удерживает воздух, то маленький - наоборот, вакуум:
благодаря этому в центре площади все осталось таким же, как в день
посадки, и по-прежнему хорошо видны рубчатые следы ботинок Армстронга и
Олдрина в лунной пыли. А в семи метрах от посадочной ступени модуля,
там, где был установлен американский флаг (теперь он в Музее освоения
Луны), стоит высокая стелла из лунного базальта, на трех ее гранях
высечены профили Армстронга, Олдрина и Коллинза, а вокруг нее -
титановая лента со словами Армстронга "Маленький шаг для человека,
гигантский скачок для человечества" и датой этого шага - 21 июля 1969,
02:56:15 универсального времени. Мне вдруг стало так жалко Коллинза,
который был совсем рядом, но должен был оставаться на орбите и так
никогда и не ступил на поверхность Луны. Если бы он хотя бы дожил до
наших дней, когда прогуляться по Луне может любой желающий! Но он не
дожил. Они все умерли. Это так ужасно!
Потом мы пошли в Музей освоения Луны, где выставлены все аппараты,
которые совершили посадку на Луну и остались здесь, начиная с русского
зонда "Луна-9" и американского "Surveyor-1" и кончая чжунгойской "Лунной
лодкой-2" (я не запомнил, как это пишется иероглифами), которая должна
была вернуться на Землю, но не смогла взлететь из-за поломки
электроники. Первые луноходы тоже здесь. Я покатался на точной копии
лунохода, на котором ездили американцы с "Apollo-15". Для этого в музее
есть специальный полигон: настоящая, необработанная лунная поверхность
(даже с маленькими кратерами), а над ней сквозь квазистекло - настоящее
звездное небо. Правда, ради безопасности вакуум и лунные температуры там
делать все-таки не стали. Но все равно, чтобы почувствовать себя
настоящим астронавтом, катаешься в скафандре. Я очень боялся, что у них
не найдется скафандра моего размера, но он нашелся! Наверное, у них уже
бывали дети на экскурсиях. А может, мои родители позвонили им и заказали
заранее. Управлять луноходом нетрудно и ездит он медленно, на велосипеде
и то можно быстрее разогнаться, зато езда по неровной местности в
условиях пониженной силы тяжести - это незабываемые впечатления!
Потом мы вернулись в порт и вылетели на маленьком четырехместном
джампере на обратную сторону, в Западные Кордильеры, где находится
Большая Лунная Обсерватория. Джампер внешне совсем не похож на
стратоплан - без крыльев и форма не обтекаемая. Это потому, что он
летает в вакууме. Но принцип у него тот же: сначала разгон и набор
высоты на реактивной тяге, потом - полет до цели с выключенным
двигателем по баллистической траектории. Только стратоплан планирует и
мягко садится за счет крыльев, а джамперу в конце приходится снова
включать двигатель, чтобы затормозить. Пилота джампера звали Као Ван Лу,
и он появился на свет на Луне, в Новом Бейцзыне. Он старше меня всего на
18 лет! Наверное, поэтому он смотрел на меня не так, как другие
взрослые, особенно которые видят меня впервые. То есть не то чтобы
совсем безразлично, но так, словно мы уже не раз виделись. Я спросил,
почему джампером управляет он, а не бортокомп. Као улыбнулся и ответил,
что ему просто нравится летать. Но большими рейсовыми джамперами,
которые летают по регулярным маршрутам, действительно управляют компы. В
общем, как на Земле, где тоже есть малая авиация с пилотами-людьми.
Хотя на большей части обратной стороны сейчас день, в Западных
Кордильерах солнце зашло уже три дня назад и не мешает работе
астрономов. Впрочем, на Луне звезды хорошо видно и днем. А Большую
Обсерваторию построили на обратной стороне потому, что иначе часть неба
загораживала и засвечивала бы Земля. А то, что обсерватория стоит на
горной вершине, позволяет видеть небесные объекты, которые иначе
остались бы за горизонтом. Есть, конечно, и орбитальные обсерватории и
телескопы, но у твердой почвы под ногами есть свои преимущества. В БЛО -
самый большой неорбитальный телескоп в мире, его диаметр 220 метров, и
при этом он еще и поворачивается, наводясь на разные точки неба. На
Земле такая махина просто не выдержала бы собственной тяжести. В этот
телескоп видно самые далекие галактики и планеты у других звезд. Изучать
их в БЛО прилетают лучшие астрономы Земли, и очередь расписана на
несколько месяцев вперед. Я тоже посмотрел в этот телескоп - не с
главного наблюдательного поста, чтобы не мешать ученым, а на дублирующем
экране. Телескоп был нацелен на сверхновую в галактике Андромеды,
взорвавшуюся всего два дня назад. То есть, конечно, на самом деле два
миллиона лет назад, а свет до нас дошел только сейчас. На фоне
спирального рукава галактики образовалась красивая туманность, похожая
на экзотический цветок. Потом начальник обсерватории доктор Франц
Камински показывал мне другие изображения, заснятые с помощью этого
телескопа, и рассказывал о звездах и галактиках. Было очень интересно.
Лишь одно мне не нравится в астрономии - то, что звездные процессы идут
так долго, миллионы и миллиарды лет. Все-таки это слишком медленно. Мама
Хельга говорит, что я нетерпеливый.
Вечером мы вернулись на Землю и пошли на море с папой Иосифом. Я
люблю купаться на закате, когда в воздухе ни ветерка, море гладкое, и по
воде вытягивается от солнца огненная дорожка. И потом тоже, когда
темнеет и высыпают звезды, и можно лежать на спине и смотреть на них, а
в воде тоже загораются звезды, и если поболтать рукой или ногой, их
становится еще больше, целые галактики - на самом деле это крохотные
светящиеся организмы, мне про них рассказывала мама Лусия. Папа Иосиф
говорит, что завтра мы займемся подводным плаванием, и я уже с
нетерпением жду завтра!
PS. Одну из задачек папы Артура я так и не решил. Но я сказал ему,
чтобы он пока не говорил мне решение. Я хочу еще подумать.
PPS. Это я пишу ночью. Вообще по часам уже 3 сентября, но пусть это
будет запись за 2-е. А запись за 3-е я, как обычно, сделаю в конце дня.
Я уже лег спать, но проснулся посреди ночи, потому что захотел в
туалет. Обычно я не хочу этого в такое время. Может быть, это из-за
полета на Луну - папа Виктор говорит, что изменение силы тяжести может
влиять на метаболизм (если я правильно запомнил слово). Ну, я сходил, а
потом решил не идти сразу в кровать, а выйти на террасу посмотреть на
звезды и на Луну, с которой совсем недавно смотрел на Землю. Но Луны не
было, она уже зашла, и было темно почти как в Лунных Кордильерах, только
звезд меньше. Свет я, конечно, не зажигал, а потому не сразу увидел, что
на террасе есть кто-то еще. Они тоже смотрели на небо и море и меня не
заметили. Это были папа Виктор и мама Виктория (они - брат и сестра,
поэтому и имена у них похожие). Они негромко разговаривали - я услышал
их раньше, чем увидел. Я не стал их перебивать, потому что это
невежливо.
- Все-таки я не уверена, что мы правильно делаем, таская его по
всему миру, - сказала мама Виктория. - Конечно, все системы
перепроверяются множество раз, но все-таки это риск. А все то же самое
он мог бы узнать и из виртуальности, и даже почти не почувствовал бы
разницы.
- Ну ты же знаешь, это обсуждалось задолго до того, как мы получили
лицензии на воспитание, - ответил папа Виктор. - Если мы теперь будем
дрожать над своими жизнями, не высовывая носа из дома и довольствуясь
информацией, добытой для нас другими - очень скоро добывать ее станет
просто некому. И что дальше? Вечная стагнация? Закукливание в
виртуальных мирах? Между прочим, Вальтер всерьез уверен, что это - одна
из главных причин молчания космоса. Что цивилизации, преодолевшие первый
рубеж - технологии массового поражения - не преодолевают второй. По
Вальтеру, это вообще безвыходная ситуация. Чуть выше уровень
агрессивности - и самоуничтожение на первом рубеже. Чуть ниже - и
самосохранение берет верх над развитием на втором.
- Разве мы - не живое опровержение?
- На это он усмехается и предлагает вернуться к теме через тысячу
лет. Но мы не должны допустить, чтобы он оказался прав, как бы пафосно
это ни звучало! Конечно, никому неохота умирать, тем более теперь. Но
развитие - это всегда риск. В конце концов, и мы сами, включая Вальтера,
появились на свет благодаря катастрофе. 48 человек, экипаж и
пассажиры...
- Но среди них не было ребенка. Я ведь не говорю, что Филипп должен
сидеть в виртуальности вечно. Но пусть он хотя бы вырастет в
безопасности, а там уже сам принимает решения!
- И какое решение он, по-твоему, примет, будучи воспитан на
виртуальных мирах? В конце концов, с точки зрения интересов цивилизации,
гибель ребенка есть меньшее зло, чем гибель взрослого со всеми его
знаниями и умениями... Конечно, Вика, я понимаю. Он славный мальчуган, и
более того - это наш проект, наша творческая задача. Если мы не
справимся, проведут новый тендер, и следующий ребенок достанется другим
желающим. Но, при всем моем уважении к личным интересам, должен ли я
напоминать тебе про социальную ответственность? Тем более что обсуждаем
мы, по сути, чисто теоретическую возможность. Та катастрофа была
последней с многочисленными жертвами. С тех пор - только единичные
случаи, причем, как правило, по вине потерпевшего.
- Но мне не дает покоя мысль, что риск все-таки остается. И,
наверное, он никогда не исчезнет полностью. Даже если мы станем
всемогущи. Всемогущество, по определению, включает и способность
убивать, несмотря на все меры предосторожности...
- Подумай лучше о том, каково приходилось людям прошлого.
- В каком-то смысле им было проще, чем нам. Отчаяние обреченных
способно дать больше сил, чем надежда.
- Они старались не думать об отчаянии. Для них это была просто
жизнь. Хотя даже мне, с моими медицинскими регалиями, трудно понять, как
можно жить с этим и не свихнуться.
- А ты спроси у Артура.
- Спрашивал, представь себе. Он говорит, что всегда верил, что
бессмертия добьются еще при его жизни. Но предыдущие поколения были
лишены такой надежды. Многие, конечно, обманывали себя религиями, но
ведь не все... Нет, это действительно непонятно, как они могли сохранять
рассудок.
- Если считать, что они вообще его сохраняли. Ведь если смерть -
патология, то и психика смертных патологична. Разве мы сами не говорим,
что они были безумны? Возможно, их иррациональная агрессивность
порождалась этим даже в большей степени, чем сексуальностью. В конце
концов, секс возник лишь как следствие смертности. А как яростно они
пытались не допустить Модификацию? В Последней Войне погибло больше
людей, чем жило во всем мире во время Предпоследней. И это тогда, когда
уже было ясно, что бессмертие достижимо и будет достигнуто... Нет,
сейчас, конечно, можно сколько угодно рассуждать о чрезмерной жестокости
Первого поколения и праве дикарей жить так, как они хотят. Но я считаю -
Первое поколение попросту не имело права поступить иначе. Противников
прогресса необходимо было уничтожить до последнего - иначе мы ни одной
секунды не были бы в безопасности, живя с ними на одной планете. И даже
на разных планетах.
- Когда ты собираешься рассказать об этом Филиппу?
- Ты знаешь рекомендации Комитета. Подробное изучение истории - как
можно позже, чтобы не травмировать психику.
- Знаю, но не уверен. Многие вещи, напротив, легче воспринимаются,
если узнаешь о них в детстве...
Тут я догадался, что моим родителям было бы неприятно узнать, что я
их слышу, а я не хочу их огорчать. Поэтому я тихо вышел с террасы и
пошел к себе.
Я не все понял из их разговора, но если они беспокоятся, что я буду
горевать из-за этой Последней войны, то это они зря. Я так понял, что в
прошлом, когда многие люди были безумны, среди них нашлось немало
безумных настолько, что они хотели запретить модифицировать человека и,
значит, запретить бессмертие. С ними пришлось воевать, и в итоге их всех
убили. Ну и что? Мне их ни чуточки не жалко. Конечно, я знаю, что
убивать разумных существ нельзя - но разве тех, кто против бессмертия,
можно назвать разумными? Тем более если они мешают стать бессмертными
другим! К тому же, если они не хотели бессмертия, значит, они хотели
смерти, иначе-то никак. Ну вот ее и получили, все по справедливости.
Вообще я не понимаю, как это можно - быть против бессмертия.
Кажется, этого не понимает даже папа Виктор... Ведь смерть - это так
ужасно, ужаснее этого ничего не может быть вообще! Это значит, что тебя
уже никогда больше не будет, никогда-никогда. Однажды я попытался
представить себе, каково это, и мне стало так страшно, что я закричал.
Потом я несколько раз просыпался ночью от страха, с быстро колотящимся
сердцем, и мне приходилось успокаивать себя, повторяя, что я бессмертен.
Каким же кошмаром была жизнь в прошлом, когда смерть была неизбежна!
Безумцев, конечно, не жалко, но ведь было и много хороших людей, которые
не дожили... Как мне все-таки повезло, что я появился на свет тогда,
когда бессмертие уже изобрели!
3 сентября
Утром, как и обещал папа Иосиф, мы пошли на море, и он учил меня
плавать под водой. Я уже давно хотел этому научиться, но прежде родители
говорили, что еще рано, потому что мой организм недостаточно развился.
Но вот теперь уже стало можно!
Самое важное в подводном плавании - научиться правильно дышать. Это
не так просто, как дышать на суше, потому что на суше мы дышим
инстиктивно, а инстинкта подводного дыхания у человека нет. Папа Иосиф
рассказал, что раньше людям вообще приходилось вешать на спину большие
тяжелые баллоны с воздухом и дышать через трубочку. Это, должно быть,
было очень неудобно. А еще немодифицированные люди не умели подстраивать
свои глаза под разные коэффициенты преломления, и им приходилось
надевать на лицо специальное стекло, чтобы смотреть в воде.
На самом деле, дышать под водой не сложно. Лишь в первое время
приходится помнить о том, чтобы давить дыхательный рефлекс и случайно не
вдохнуть через нос, а потом уже привыкаешь дышать жабрами, и желания
вдыхать по-сухопутному не возникает. Хотя, даже если такое случиться,
это не опасно. Придется, конечно, выдавливать воду из легких, но
жаберному дыханию это не помешает. Обратно, с водного на сухопутный
способ, переключиться еще проще.
Сначала мы с папой Иосифом плавали на мелководье. Там очень
красиво, кругом громоздятся большие камни, обросшие разными водорослями
- зелеными, желтыми, рыжими, белыми, и они колышутся, потому что на
такой глубине еще заметен прибой. Некоторые из этих водорослей на самом
деле не водоросли, а щупальца актиний. Между этими камнями плывешь, как
по улицам города, и если проплывать совсем близко, то водоросли
щекочутся. А вокруг шныряют разноцветные рыбки, поодиночке и стаями.
Потом мы поплыли к кораловому рифу. Коралы похожи на маленькие деревья с
изогнутыми ветками, и всякой живности там еще больше. Я видел морские
звезды, и больших раков-отшельников, и всяких моллюсков. А в маленькой
пещерке на дне живет мурена, она похожа на змею, но змеи симпатичные, а
у мурены морда страшная. Но я ее не испугался, для человека она не
опасна. Потом мы проплыли через грот и оказались по другую сторону рифа,
где дно быстро уходит в глубину, и папа Иосиф учил меня погружаться.
Немодифицированные люди, несмотря на свои баллоны, могли погрузиться
лишь на какую-нибудь сотню метров, а чтобы спуститься ниже, им
приходилось залезать в специальные батискафы с толстыми стенками. А
когда они оттуда возвращались, то должны были по много дней просиживать
в барокамерах, чтобы их не убил перепад давления! А всего-то и нужно,
что правильно выравнивать давление внутри себя, когда погружаешься и
всплываешь. Это нетрудно, я научился с первой же попытки. Но, конечно, у
людей прошлого не было генов кашалота.
Большие глубины понравились мне меньше. Там не так красиво, как на
поверхности - темно, и водоросли какие-то все серые, а рыбы уродливые.
Зато мы видели там большого осьминога. У него щупальца были с мою руку,
а папа Иосиф говорит, что из-за давления он меньше, чем на самом деле, а
если его поднять на поверхность, он станет еще больше. Но мы не стали
его трогать. Тут мне уже стало холодно, потому что на глубине вода
никогда не прогревается, и мы поплыли назад.
После глубины вода у берега совсем теплая, но, когда мы вылезли,
подул ветер, и мне захотелось побегать, чтобы согреться. Мы с папой
Иосифом стали бегать наперегонки, и он, конечно, меня все время обгонял.
Он не чемпион по бегу, но ведь он взрослый. Если бы я его обогнал, это
значило бы, что он мне поддался. А мои родители знают, что я не люблю,
когда мне поддаются. Когда поддаются - это унизительно. Уж лучше
проиграть по-честному.
Вот только... иногда мне все-таки обидно проигрывать. Знаю, что это
честно и справедливо, и что, если бы мне поддались, было бы еще хуже - а
все равно обидно. Глупо, конечно. Я не говорил это родителям. Да,
выходит, все-таки есть что-то, что я им не говорил. Ведь они такие
славные, и я не хочу их обидеть. Да и чем бы они могли мне помочь?
Только бы подумали, наверное, что я глупый. И нетерпеливый, как говорит
мама Хельга. Пройдет еще девять лет, и я тоже буду взрослый, и буду
такой же быстрый и сильный, как любой из них. Конечно, мне кажется, что
девять лет - это долго, потому что это столько, сколько я уже прожил. Но
ведь я буду жить миллион миллиардов триллионов лет, и даже еще больше.
И все-таки мама Хельга права, я нетерпеливый. Иногда мне тоскливо
оттого, что кругом одни взрослые. Хотя они меня любят, и я их люблю. Но
так хотелось бы пообщаться с кем-то таким же, как я! По правде говоря, в
последнее время мне становится тоскливо все чаще. Хорошо, что теперь
есть хотя бы дневник, где я могу об этом сказать. Папа Виктор был прав.
Ближайшие ко мне по возрасту дети - это Леонард и Урсула. Я никогда
с ними не общался. Леонарду скоро четырнадцать, он почти взрослый. А
Урсула девчонка, но это-то ерунда, но она совсем малышка, ей только
пять. Мне бы с ней было скучно. Всего на Земле сейчас пять детей, считая
меня, а на Луне ни одного.
Раньше, когда бессмертие еще только изобрели, люди все еще умирали
каждый год тысячами, из-за аварий и всяких других бедствий. Но с тех пор
наука развилась еще сильнее, техника стала очень безопасной, природные
катастрофы предотвращают или, в крайнем случае, предсказывают заранее, а
врачи научились возвращать человека к жизни почти в любой ситуации.
Правда, иногда, раз в несколько лет, еще случаются такие аварии, после
которых от мозга не остается совсем ничего, даже чипов-имплантов, на
которые пишется резервная копия памяти. Тогда в Генетическом Банке
отбирают лучший материал и запускают инкубацию нового ребенка. Мы все
появились на свет потому, что кто-то умер. И я, и Леонард, и Урсула, и
даже мои родители, кроме папы Артура. Когда я об этом узнал, мне стало
не по себе. А потом я подумал и понял, что это глупо: ведь раньше люди
тоже рождались вместо тех, кто умирал, просто это не было явно написано
в Законе, потому что умирали все. А из-за того, что не было Закона, в ХХ
веке началось перенаселение, и люди чуть не погубили всю жизнь на
планете и чуть не перебили друг друга. Теперь такого быть не может. Уже
больше ста лет людей два миллиарда сто четырнадцать миллионов тысяча
триста восемьдесят - столько, сколько было, когда Закон вступил в силу.
В основном это, конечно, те же самые люди.
Когда мы вернулись с моря, я спросил папу Рональда, не изменят ли
Закон, когда мы откроем новые планеты, пригодные для жизни. Но он
сказал, что нет. Дело не в том, сказал он, что новым людям негде
селиться. Теоретически и Земля могла бы прокормить больше, чем два
миллиарда. Дело в принципе. Если мы позволим своей численности расти,
то, как бы медленно и осторожно это ни происходило, рано или поздно мы
заполоним всю Землю. И любые другие планеты тоже. Ведь у нас впереди
вечность. "Но ведь и Вселенная бесконечна", - сказал я. "И в ней
наверняка бесконечно много других цивилизаций, - ответил папа Рональд. -
Если все они, достигнув бессмертия, начнут неограниченно разрастаться,
как этакие раздувающиеся пузыри, к чему это приведет?" "В конце концов
пузыри столкнутся, - понял я. - Но почему не остановиться именно тогда?"
"Тогда может быть уже поздно. Ведь это будет означать, что свободных
планет в космосе уже практически не осталось. Ни у нас, ни у них не
будет пространства для маневра. А планеты и звезды, в отличие от нас, не
вечны, не забывай. Найти новый дом для двух миллиардов не так уж сложно.
А если нам придется эвакуировать половину Галактики, да еще в условиях,
когда аналогичной проблемой озабочены другие расы?" "Верно, - признал я.
- Но откуда мы знаем, что эти другие ведут себя так же, как мы? Что они
приняли такой же Закон?" "У нас хватило ума понять, что это необходимо,
- пожал плечами папа Рональд, - должно хватить и у них. А тем, у кого не
хватит, вряд ли хватит его и для бессмертия."
Все это правильно, конечно. Мне даже стало немного стыдно, что я не
додумался до этого сразу. Но все равно жалко, что я никогда не смогу
поиграть с другими детьми. То есть в принципе смогу, конечно,
когда-нибудь, когда сам уже буду взрослым. Но тогда мне это будет уже
неинтересно.
Потом мы с мамой Элизой занимались музыкой, и я написал и отладил
две небольшие пьесы. Пока они, конечно, не очень сложные - всего три
уровня вложенности процедур. Правда, мама Элиза уже рассказывала мне,
что раньше композиторы не пользовались не только процедурами с
вариативными параметрами, но даже простыми циклами и условными
переходами и вообще не умели программировать, а расписывали на бумаге
каждый звук по отдельности в явном виде. Вот же дикость! Это все равно
что вместо формулы ряда приняться выписывать в строчку значения всех его
элементов. Впрочем, у музыкантов прошлого не было другого выхода, потому
что тогда не было синтезаторов, и музыку приходилось исполнять на
примитивных механических инструментах (тогда их еще не называли
механическими). Но мама Элиза говорит, что любители играть на таких
инструментах сохранились даже сейчас. Они называют свою музыку "живой" и
считают, что она лучше синтезированной. Во времена первых синтезаторов
это действительно было так, но современные синтезаторы воспроизводят
абсолютно любые оттенки звука, включая случайные вариации и особенности
стиля. Были даже опыты, призванные переубедить этих консерваторов: им
давали прослушать "живую" и запрограммированную на мелкие дефекты
синтезированную музыку, не говоря, какая где - и они не могли это
правильно определить. Но даже после этого остались те, которые стоят на
своем и не желают изменять своим привычкам! Жалко, что даже в нашем мире
есть такие глупые люди.
Потом был урок физики, и папа Михаэль рассказывал мне, какие
структуры образуют атомы и молекулы в разных веществах - обычных
кристаллах, металлах, фулеренах, квазижидкостях и т.д. Все это я
рассматривал в электронный микроскоп. Самые красивые те кристаллы, где
атомы сильно отличаются по размеру. Еще мне понравилось, что из одних и
тех же атомов углерода получается шесть совершенно разных веществ - все
определяется тем, как эти атомы сложены. И я увидел, как работают
нанороботы, устраняя дефекты кристаллической решетки. Папа Михаэль
говорит, что примерно так же они чинят и живую клетку, но там процессы
сложнее, и это я буду проходить по биологии еще не очень скоро.
Потом я пошел играть на компе в "Колонизацию". Это такой
стратегический симулятор про то, как земляне колонизуют планету в другой
звездной системе. Они прилетают туда, за много парсеков от Земли, и
поэтому могут рассчитывать только на свои собственные силы и на то, что
привезли с собой. Кстати, правильно отобрать перед стартом все, что
может понадобиться, учитывая, что грузоподъемность кораблей не
бесконечная - это предварительный этап игры. А главная задача в
"Колонизации" - чтобы ни один колонист не погиб. Добиться этого очень
трудно, потому что поначалу планета совсем дикая, и, пока на ней не
смонтируют хотя бы первые пояса климат-контроля и биологической
безопасности, постоянно подкидывает какие-нибудь гадости - то ураган, то
эпидемию, то вообще что-нибудь немыслимое, вроде "гравимагнитных
аномалий из-за асинхронных осциляций ядра планеты", но я пока еще не
очень хорошо знаю физику и играю на уровнях, где такого нет. Я
провозился до самого вечера, но все же прошел на следующий этап, и мои
результаты отправились в общую базу знаний. В "Колонизацию" играют люди
по всему миру, пополняя базу знаний о том, с какими трудностями могут
столкнуться земляне при освоении инозвездных планет и как эти трудности
преодолевать. Люди пока еще не летали к звездам, но когда-нибудь они
полетят, и эти знания пригодятся. Мама Виктория, правда, говорит, что
симулятор генерирует лишь те опасности, которые основаны на известных
нам законах природы, а в космосе может отыскаться и что-то неизвестное.
Кажется, ей не очень нравятся космические полеты. Но, кроме того, что
космос - это очень интересно, летать туда надо, потому что со временем
Солнце погаснет, и нам все равно придется перебираться на другие
планеты.
После ужина я покатался на скутере, а потом еще подумал над
задачкой папы Артура. Я очень надеялся, что после всех преобразований
члены старших степеней сократятся, но они не сокращаются. Проверил все
три раза - я нигде не ошибся. Будь функция линейной или хотя бы
квадратичной, все было бы очень просто, но с этими старшими степенями...
Волнистый график, совсем не красивый. Но, гляда на него, я вдруг
подумал, что его можно представить как множество очень коротких прямых
отрезков - а уж с прямыми-то проблем не будет. Я обрадовался, что нашел
решение, но в следующий миг понял, что не знаю, как определить параметры
этих прямых. Должно быть какое-то правило, позволяющее рассчитать угол
наклона касательной в каждой точке графика функции. Надо будет над этим
еще подумать. Папа Артур, конечно, не говорит мне ничего обидного, но
мне кажется, он недоволен, что я так долго вожусь с этой задачей. Не
хочу его разочаровывать.
Завтра у меня - годовщина окончания инкубации. В прошлом это
называлось "день рожденья", но теперь так не говорят, потому что
"рождение" - это плохое слово, рождаются только животные. Мне, наконец,
исполнится полных девять лет. Странно, что люди прошлого тоже это
праздновали. Ведь каждый "день рожденья" означал, что они еще на год
приблизились к смерти! А может быть, они потому и устраивали праздник,
чтобы не думать об этом? Так или иначе, к ним, как и сейчас, приходили
гости, дарили подарки, и они вместе ели что-нибудь вкусное. Интересно,
что мне подарят завтра? И что приготовит Тося? Наверняка это будет
просто объеденье! Жаль только, что гостей у меня не будет. К взрослым на
их праздники гости приходят - другие взрослые, их друзья, а ко мне
прийти некому. Я даже как-то подумывал, не попробовать ли пригласить
Леонарда, но затем подумал, хотел бы я сходить на годовщину окончания
инкубации Урсуллы, и понял, что Леонард ко мне тоже не пойдет. Жалко,
конечно. Ну да что поделаешь...
4 сентября
Мне подарили настоящий парусник! Это почти точная копия старинной
каравеллы, на которой Кристобаль Колон впервые приплыл в Америку.
Забавная история: сначала Колон думал, что это не Америка, а Хиндустан,
а потом еще несколько веков люди думали, что он открыл Америку первым из
европейцев, хотя задолго до него это сделали викинги. Вот как плохо было
жить в эпоху, когда открытия не публиковались на научных сайтах.
Мой корабль отличается от старинного только размерами - он в
полтора раза меньше, как раз под мой рост. А так он даже сделан из
настоящего дерева! Естественно, оно обработано нанопротектором, поэтому
никогда не сгниет и не обрастет ракушками. Ну и, конечно, Колону нужны
были матросы, чтобы управляться с парусами, а на моей каравелле это
делают сервомоторы. Кораблем можно управлять обычно, через
нейроинтерфейс, а можно по-старинному, штурвалом и голосовыми командами.
Мне пока интересней по-старинному. Всю первую половину дня папа Иосиф
учил меня ходить под парусами - это, оказывается, не так просто,
особенно когда ветер не попутный. А потом, когда у меня уже стало
получаться, мы снова причалили, и на борт поднялась вся моя семья. В
обычные дни то одного, то другого из моих родителей нет дома (если у
меня нет с ними занятий в этот день), но в годовщину моей инкубации
всегда собираются все шестнадцать. Они оделись в старинные костюмы, и
мне тоже подарили такой костюм, прямо как у Колона. По правде говоря, он
совсем не такой удобный, как уникомб: в нем много отдельных деталей, а
еще всякие пряжки, застежки и завязки - сразу даже и не сообразишь, как
это все надевать. Но мне все равно понравилось! Хотя одеваться так
каждый день я бы все-таки не хотел.
Мы вышли в открытое море, и я повел каравеллу к необитаемому
острову, который в двадцати милях к югу от нашего здешнего дома. Из
нашей гавани его не видно, но я смог проложить курс, не пользуясь
спутниковым навигатором! А родители называли меня senior maestre, то
есть "господин капитан", и вообще говорили в основном на эспаньоле.
Эспаньол я знаю лучше, чем дойч и франсэ, но пока еще хуже, чем инглиш.
А потом мы бросили якорь в мелководной бухте, окруженной скалами, и
сошли на берег, где нас, оказывается, уже поджидала Тося с праздничным
ужином. Тося была в костюме туземца-дикаря, и это было ужасно смешно! А
приготовила она на этот раз торт в виде трехмерной географической карты.
Чтобы рельеф выглядел отчетливей, масштаб в высоту был гораздо крупнее,
чем в длину и ширину - горы так и торчали вверх! И прежде, чем
кто-нибудь мог съесть какой-нибудь кусок, он должен был сказать, как
этот кусок называется. Разные горы, острова и земли были разными на
вкус. Было очень весело.
Возвращаться домой на каравелле было бы слишком долго, тем более
что к вечеру ветер почти совсем стих, и мы полетели назад на глайдере. А
каравелла придет домой на автопилоте.
А потом, когда я уже сидел в своей комнате, ко мне зашел папа
Артур. Я сказал ему, что уже почти нашел решение его задачи, осталось
чуть-чуть (общего правила мне найти не удалось, но я вывел несколько
частных). Но он сказал, что пришел не ради этого, а потому, что хочет
сделать мне еще один подарок. Я удивился: мои родители дарят мне подарки
на праздники все вместе, а не каждый по отдельности. Если бы на каждую
годовщину инкубации мне дарили 16 подарков, даже в нашем большом имении
их скоро некуда было бы девать. Но папа Артур сказал, что то, что он
хочет подарить - это не вещь. Это исполнение моего желания. "Какого
желания?" - спросил я, но папа Артур лишь приложил палец к губам, а
потом велел мне закрыть глаза и не подсматривать. Он взял меня за руку и
куда-то повел - судя по всему, сначала в правое крыло дома, а потом
вниз. Но на улицу мы так и не вышли. Мы оказались в какой-то маленькой
комнате - я понял, что она маленькая, потому что мы остановились почти
сразу, как вошли - и папа Артур сказал, что передо мной кушетка, на
которую надо лечь. Я лег на спину, по-честному не открывая глаз, и моя
голова погрузилась во что-то мягкое, не похожее на обычную подушку. Папа
Артур сказал, что надо сосчитать про себя до ста, а потом я могу открыть
глаза и увижу дверь. За ней мое желание исполнится.
Мне было очень интересно и хотелось считать побыстрее, но я нарочно
заставил себя сосчитать медленно. Когда я открыл глаза, папы Артура в
комнате не было - я даже не заметил, когда он ушел. И сама комната
показалась мне странной. Конечно, в нашем здешнем доме много комнат,
даже больше, чем в южном, куда мы улетаем на зиму, и не во всех из них я
бывал. Но это была очень необычная комната. Стены, пол и потолок в ней
были совершенно белыми, без всяких изображений. Обычно, когда стены
выключены, они голубоватого цвета. Окон не было, свет исходил с потолка.
Другой мебели, кроме кушетки, тоже не было. Из комнаты вела только одна
дверь - очевидно, та, через которую мы вошли. Но это была не обычная
дверь, которая уезжает в стену, когда к ней подходишь! Это была
старинная дверь - деревянная, с металлической ручкой, которую нужно
повернуть, а потом потянуть, чтобы дверь открылась. Я видел такие двери
в музеях, но никогда - в нашем доме.
И из-за этой двери доносился шум. У меня хороший слух, и я сразу
это услышал. Мне не доводилось слышать такой звук раньше, но, подумав, я
решил, что если бы много людей стали говорить вслух, не слушая друг
друга, получилось бы что-то похожее. Мне даже показалось, что я различаю
отдельные голоса. Я подошел к двери и прислушался. Точно, за дверью
шумели, причем, кажется, там собрались одни женщины. Их было много -
даже если бы все восемь моих мам принялись кричать друг на друга (чего
они, конечно, никогда не делают), столько шума бы не получилось. Я не
понимал, как эти крикливые женщины могут исполнить мое желание, да и
откуда они вообще взялись в коридоре, по которому я только что прошел с
папой Артуром - однако открыл дверь и шагнул вперед.
Я оказался вовсе не в коридоре, а в большой комнате, почти зале. Из
окон в противоположной стене лился солнечный свет - очевидно, это были
экраны, ведь настоящее солнце уже зашло. И ни одной женщины в этой
комнате не было. Вообще ни одного взрослого. Там было не меньше трех
десятков детей - таких же, как я!
В первый миг я даже не понял, кто это. Все-таки прежде я никогда не
видел детей, если не считать самого себя в зеркалах и на экранах - а их
было еще и так много! Мне показалось, что комната наполнена какими-то
визгливыми карликами - хотя карлики были только в старину, до
Модификации. Правда, и одежда на них была старинная - не такая, как во
времена Колона, но и не уникомбы, а какие-то одинаковые темно-синие
мундирчики с блестящими пуговицами. Когда же я понял, кто это, то замер
в изумлении - наверное, так я не удивлялся за всю мою жизнь.
Сначала они не заметили меня и продолжали галдеть. Большая комната
была в три ряда заставлена маленькими столиками без мониторов и панелей
нейроинтерфейса; к каждому столику были приставлены два некрасивых и
явно неудобных стула с деревянными сиденьями и спинками. Видимо, все эти
столы и стулья предназначались для детей, но далеко не все дети сидели
на своих местах. Некоторые бегали по проходам между столами и толкались
друг с другом, некоторые сидели прямо на столиках, а в самом дальнем от
меня углу шла еще какая-то возня. На стене справа от меня висело нечто,
что я сперва принял за большой выключенный экран (почему-то коричневого
цвета), но для экрана оно выглядело слишком грубо, и к тому же было
перемазано какими-то грязно-белыми разводами. Между "экраном" и рядами
столиков стоял еще один стол, побольше, но тоже без всякого
оборудования, с простой деревянной крышкой. К нему был приставлен
единственный в помещении мягкий стул, но на него почему-то никто не
садился.
И, конечно же, весь шум в комнате производили дети. Я не мог
понять, почему они так орут. Может быть, потому, что каждый старался
перекричать остальных, чтобы быть услышанным? Но если бы они говорили по
очереди, ну или хотя бы потише, то прекрасно слышали бы друг друга. Но
вот некоторые из них все же заметили меня и принялись грубо толкать
локтями своих соседей (неужели вместо того, чтобы просто позвать их?!) и
тыкать пальцами в мою сторону. Все больше глаз устремлялось на меня, и
шум стал быстро стихать.
- Здравствуйте, - сказал я и широко улыбнулся. При всех странностях
своего поведения это были настоящие, живые дети, мои ровесники! Так вот
о каком желании говорил папа Артур!
- Новенький! - пискляво крикнул один из них, даже и не подумав
поздороваться в ответ. - Ребья, новенький!
Они тоже заулыбались. Правда, не все - некоторые посмотрели на меня
без всякого интереса и отвернулись к своим соседям. И те, которые
улыбались... что-то в этих улыбках было странное. Неправильное. Но в
первый момент я этого не понял.
- Ну-ка иди сюда, новенький, - лениво протянул какой-то толстый
голос. - Дай-ка мы на тя позырим.
Я понимал не все слова - видимо, они говорили на каком-то
неизвестном мне диалекте - но сделал несколько шагов вперед и
остановился возле большого стола, повернувшись к ним.
- Давайте знакомиться, - сказал я. - Меня зовут Филипп.
Один из них вскочил из-за своего столика в правом ряду и тоже
сказал: "Меня зовут Филипп". Я удивился, что его зовут так же, как меня
- ведь у детей не бывает одинаковых имен - но еще больше меня удивило,
что он сказал это не мне, а своим товарищам, которые и так должны были
знать, как его зовут. При этом он еще и жутко гримасничал, вытягивая
свое и без того длинное лицо. Некоторые дети засмеялись.
- Филипп! - крикнул кудрявый мальчик из-за стола в левом ряду. - А
можно просто "Филя"?
Вообще-то мне не очень нравится, когда меня называют не полным
именем, но мне так хотелось подружиться с этими детьми!
- Мож... - начал я и запнулся, почувствовав подвох. Но было уже
поздно.
- Простофиля! Простофиля! Сам признался! - радостно завизжал
кудрявый. Теперь довольно смеялись уже, кажется, все.
Мне это совсем не показалось остроумным. Но я все-таки заставил
себя широко улыбнуться. Я все еще надеялся на дружбу с ними.
- Вообще-то Филипп - это греческое имя, - решил пояснить я. - Оно
означает "любитель лошадей".
- Да ты, блин, бота-аник, - снова протянул толстый голос, и на этот
раз я увидел его обладателя. Это был толстый мальчик, на полголовы выше
меня, с большими красными щеками. Теперь он шел ко мне по проходу
какой-то странной вихляющейся походкой. Мне стало жалко его: раз он
такой толстый, значит, его родители совсем не следят за его здоровьем.
Да и учат его плохо.
- Нет, я не ботаник, - объяснил ему я. - Я еще не выбрал себе
первичную специализацию, и, по правде говоря, есть предметы, которые
нравятся мне больше, чем ботаника. А лошадей изучает не ботаника, а
зоология. Ботаника - это наука о растениях.
Его щеки еще больше налились красным.
- Самый умный, да?! - процедил он, нависая надо мной и щуря и без
того небольшие глаза, отчего он стал очень похож на свинью.
- Смотря среди кого, - логично ответил я. - Мой возрастной
коэффициент интеллекта 235. А у тебя какой?
Вместо ответа он размахнулся и ударил меня кулаком в грудь! У меня
хорошая реакция, но я никак не мог ожидать такого и не сумел ни
увернуться, ни сохранить равновесие. Я отлетел назад и ударился об
"экран", окончательно убедившись, что это не экран, а просто деревянная
доска. Внизу у нее был бортик, и об этот бортик я приложился спиной.
А они опять хохотали, хотя теперь-то уж точно не было ничего
смешного!
- Пожалуйста, не делай так больше, - попросил я толстого. - Мне
больно, и мне не нравится эта игра!
- А то что? - расплылся в улыбке он (и вот теперь я понял, что
неправильного в их улыбках). - Наябедничаешь мамочке, простофиля?
- Мне не нравится эта икра-а-а, - проблеял кривляка, тоже
назвавшийся Филиппом. Теперь я уже не был уверен, что его действительно
так зовут. - Щас нам рыба скажет речь, как икру свою беречь!
Толстый снова подходил ко мне, и я понял, что он хочет опять меня
ударить. Я просто не знал, что делать в такой ситуации. И никто из них
не пытался его остановить или прийти мне на помощь - наоборот, им явно
нравилось то, что они видели!
Я понял, что надо уходить. Но, когда я повернулся к двери, на пути
у меня уже стояли еще двое. Стояли и молча ухмылялись. Я попытался
обойти их, они шагнули вбок, загораживая мне дорогу.
- Пожалуйста, дайте мне пройти, - сказал я как можно тверже. И
снова в ответ - довольный хохот и вопли!
- Рыба!
- Селедка!
- Филька-килька!
Внезапно что-то больно ужалило меня в щеку. Я обернулся и увидел
мальчишку, державшего одним концом во рту пластмассовую трубочку. Я
понял, что это духовое оружие, как в книжках про дикарей, только
маленькое. В книжках дикари стреляли отравленными дротиками, и я
испугался. Я провел рукой по щеке и посмотрел на пальцы, проверяя, нет
ли крови. Крови не было, но в тот же миг что-то мокрое и холодное,
прилетевшее с другой стороны, ударило меня в лоб. Это оказался огрызок
яблока. Я подумал, что он, должно быть, весь в слюнях того, кто его
жевал, и меня чуть не стошнило.
- Что вам нужно?! - закричал я, борясь с подступающими слезами. -
Если я вам не нравлюсь, дайте мне просто уйти!
- Ты нам очень нравишься, Килька, - прохрюкал толстый.
Через всю комнату в меня полетел еще какой-то предмет, больше
предыдущих, но уж теперь я был начеку и поймал его в воздухе. Это
оказалась печатная книга! Впервые в жизни я держал ее в руках. Конечно,
я видел книги в музеях, но музейные экспонаты нельзя брать в руки,
потому что бумага - ветхий и ненадежный материал. Каким же дикарем надо
быть, чтобы кидаться книгой! Я осторожно разгладил помявшиеся страницы и
прочитал надпись на обложке - это был учебник математики.
- Отдай!
Это крикнул низкорослый мальчик из дальнего угла комнаты. Он
пытался вырваться из рук двух мальчишек побольше, державших его. Он был
весь красный и растрепанный, одна пуговица на мундирчике оторвана.
Наверное, один из этих двоих и бросил книгу. Только сейчас я понял, что
происходило в том дальнем углу, когда я вошел. С этим мальчиком
проделывали примерно то же самое, что и сейчас со мной. Только это
привлекало гораздо меньше внимания остальных. Потому что... потому что
было для них слишком привычным!
Я понял, что в этой страшной комнате у меня есть по крайней мере
один союзник. Он не выглядел сильным, но все-таки вдвоем мы могли
больше, чем поодиночке.
- Отпустите его! - крикнул я. - Вы же делаете ему больно!
И снова в ответ - смех! Я никогда раньше не замечал, что люди могут
становиться такими некрасивыми, когда смеются.
Маленький мальчик отчаянно рванулся из рук своих мучителей.
Раздался треск, и еще несколько пуговиц брызнули в разные стороны, а
левый рукав его мундирчика наполовину оторвался. Однако ему все же
удалось вырваться, и он побежал по проходу ко мне. Но тут же кто-то из
сидевших за столиками подставил ему ногу, и мальчик споткнулся и упал,
вызвав новый взрыв веселья. Но я уже спешил ему навстречу (толстый
попытался ухватить меня, но я увернулся) и, едва мальчик начал
подниматься, протянул ему его учебник.
Он улыбнулся сквозь слезы. Я тоже улыбнулся ему.
- Филька-килька!!! - вдруг выпалил он мне в лицо, прижимая книгу к
груди. -Филька-килька-простофилька!
Я опешил. Я уже ничего не понимал, кроме того, что мне надо срочно
выбраться из этого ужасного места. Я повернулся и побежал к двери,
готовясь отталкивать тех, кто будет мне мешать. Но их было слишком
много. Мне не удалось пробиться. Они окружили меня со всех сторон,
толкали, пинали и щипали. Я не выдержал и громко заплакал, что вызвало у
них только новый взрыв радости. Может быть, из-за того, что слезы мешали
смотреть, мне показалось, что меня окружают вовсе не люди. Вокруг меня
бесновалась стая уродливых, хохочущих и кривляющихся обезьян. Хотя даже
обезьяны, которых мне показывала мама Лусия, так себя не ведут...
И тогда я сделал то, что мне прежде и в голову бы не пришло
сделать. Я бросился с кулаками на толстого, потому что понял, что он
здесь главный. Да, он явно был одним из самых тупых даже среди них, и
все-таки главным! Я не знаю, как такое может быть. Но мне не удалось его
ударить. Он просто отпихнул меня обеими руками, а в это время позади
меня кто-то встал на четвереньки, и я упал. И тут же тот, об кого я
споткнулся, завопил "Куча-мала!!!" и плюхнулся прямо на меня. На него
повалился еще кто-то, и еще...
В какие-то секунды я оказался под грудой барахтающихся тел. Ужасная
тяжесть придавила меня к полу, я едва мог дышать. К тому же от них
воняло, мерзко воняло потом и еще какой-то гадостью - модифицированные
люди никогда так не пахнут. И они продолжали оглушительно орать и
визжать.
- Папа Артур! - закричал я из последних сил, но мой голос тонул в
этом гвалте. - Папы! Мамы! Кто-нибудь! Помогите!
И вдруг все кончилось! Я понял, что лежу уже не на полу, а на
кушетке в белой комнате. А рядом стояли папа Артур и папа Виктор. Это
было такое облегчение! У меня сразу высохли слезы. Но потом я снова
испугался и посмотрел на дверь - вдруг те страшные гоблины вырвутся
оттуда? Но вместо старинной деревянной двери там была обычная. И тогда я
успокоился окончательно.
- Все в порядке, Филипп, - сказал папа Артур и взял меня за руку. -
Их больше нет.
- Это был сон? - догадался я.
- Да, - кивнул папа Виктор, а папа Артур добавил: - Эта кушетка -
генератор управляемых сновидений. Принцип действия похож на системы
виртуальной реальности, но обеспечивает более глубокое погружение.
И тут я почувствовал вместо облегчения обиду.
- Зачем?! - воскликнул я, вырывая у него руку. - Зачем ты это
сделал? Сегодня же моя годовщина окончания инкубации! Ты обещал сделать
мне подарок!
- Но папа Артур действительно исполнил твое желание, - возразил
папа Виктор. - Ты ведь хотел встретиться с другими детьми? И ты с ними
встретился.
- Хоть это и был сон, дети были самые настоящие, - добавил папа
Артур. - То, что ты видел - это подлинные воспоминания... одного
человека, родившегося до эпохи бессмертия. Лишь чуть-чуть
подредактированные, с учетом разницы имен.
- Этот человек - ты? - догадался я.
- Ты умный мальчик, Филипп, - улыбнулся папа Артур. - И поэтому я
не сомневался, что ты поймешь смысл моего подарка. Ты больше не
сердишься?
Как я мог сердиться? Ведь я видел всего лишь короткий сон, а для
папы Артура все это когда-то было реальностью! Мне стало так жалко его,
что я чуть было снова не заплакал. Я вскочил с кушетки и крепко его
обнял.
А потом я действительно понял смысл его подарка. Ведь раньше я
думал, что отсутствие других детей - единственное, что плохо в нашем
мире. Но только теперь я по-настоящему понимаю, в каком чудесном,
замечательном мире я живу!
PS. А задачу папы Артура я все-таки решил! Он сказал, что для этого
мне пришлось изобрести дифференциальное исчисление, до которого
математики в старину не могли додуматься много веков! Все-таки люди
прошлого были совсем глупые. А самое забавное, что на самом деле я
должен был проходить это исчисление только через два года! Задача, как я
сначала и думал, должна была решиться простым сокращением старших
степеней. Но в условиях оказалась опечатка! Папа Артур поначалу
удивился, что я так долго решаю эту задачку, и перепроверил условие. Но,
найдя ошибку, он не стал ничего говорить мне, потому что ему было
интересно, как я справлюсь. Все-таки хитрый он, папа Артур - если не
считать того случая с Тосей, другие мои родители ведут себя более прямо.
Наверное, это потому, что он родился в ХХ веке. Но я все равно его
люблю!
2006
Если вам понравилось прочитанное, пожалуйста, поддержите автора любой суммой:
или BMC (разовые пожертвования или постоянное спонсорство)
или Patreon (подписка)
или Zelle (из США) для georgeyright@gmail.com
или Wise (не из США) для:
Номер счета 7010141420
Код банка(Routing Number) 031100649
Банк Discover Bank
Имя George Right
или криптовалюты:
BTC 14ozyVuh2myB1Nxqz2wVQ2vfXtgd8mP7ov
ETH 0x311b5964C36098CCe66885cb373A727D2B7Bd840
Постоянный адрес этой страницы: http://yun.complife.info/boy.txt