Джордж Райт
                    Отчаяние

				Да, это он, верхний предел, апофеоз отчаянья!

							М.Щербаков
							
				Что, если, доверчиво блуждая в темных
				подземельях мироздания, вы обнаружите
				истины столь ужасные и отвратительные,
				что знание их обратит все ваше существование
				в бесконечный кошмар?

							"Рильме гфурку"
				
				Все маршруты ведут замерзших
				В вечный холод и пустоту
				
							Fleur

    Вначале была тошнота. Не резкая тошнота отравления,  подступающая  к
горлу  рвотными  спазмами,  но  и  дающая  в  то  же  время  надежду  на
последующее  облегчение,  а  вязкая,  муторная  тошнота  слабости  после
долгого тяжелого сна в душном помещении. Наполняющая едкой ватой  грудь,
сухой гадостью - рот и пульсирующим свинцом - голову. С  одной  стороны,
меньше всего в таком состоянии хочется вставать и вообще  шевелиться.  С
другой - понимаешь, что, если продолжать лежать, голова  разболится  уже
по-настоящему. Так что надо все-таки пересилить себя и встать. И неплохо
бы открыть форточку, даже если на улице зима...
    Это были его первые осознанные мысли.  Вслед  за  осознанием  пришло
удивление: он понял, что действительно не  помнит,  какое  сейчас  время
года. Пока удивление превращалось в беспокойство,  а  беспокойство  -  в
страх, он обнаружил, что не помнит, что было накануне... или до этого...
или... он тщетно пытался выхватить  из  памяти  хоть  какой-то  фрагмент
своей жизни, но натыкался лишь на пустоту. Или (это ощущение пришло чуть
позже) на глухую стену, отсекшую его прошлое. Впрочем, с настоящим  дело
обстояло не лучше. Он не знал, где он находится и как здесь оказался.
    Не знал, кто он и как его зовут.
    Усилием воли он придавил  растущую  панику.  Надо  проанализировать,
сказал  он  себе.  Он  может  мыслить,  это   уже   хорошо.   Я   мыслю,
следовательно, я существую... Фраза пришла  откуда-то  издалека,  скорее
всего, она не сама родилась в его  мозгу.  Значит,  в  стене  существуют
трещинки, через которые что-то просачивается, и если последовательно  их
расширять... расковыривать... раздирать...
    Он открыл глаза.
    Зрение подтвердило то, о чем уже информировало осязание: он лежал на
довольно-таки жесткой койке, где не было  ни  простыни,  ни  одеяла,  ни
подушки. Только что-то типа клеенки... грязной и липкой клеенки под  его
голым телом. Впрочем, не совсем голым... кое-где на нем какие-то  тряпки
и лоскуты, но это непохоже было на одежду.  Рассмотреть  подробнее  было
сложно - приходилось пригибать подбородок к груди, отчего сразу начинало
ломить шею и затылок, и к тому же свет в помещении был слишком  тусклым.
Свет исходил из  покрытого  пылью  прямоугольного  плафона  на  потолке,
горевшего явно вполсилы, и к тому же  неровно:  дрожащее,  агонизирующее
освещение. "Аккумуляторы на последнем  издыхании",  -  пришла  еще  одна
чужая, "застенная" мысль. Аккумуляторы? Почему аккумуляторы?  Разве  дом
не должен быть подключен к общей электросети?
    Все же даже такое освещение позволяло разобрать, что комната  совсем
невелика. За исключением койки, в ней были лишь шкаф  у  противоположной
стены и столик у стены между ними. В четвертой стене находилась дверь, и
еще одна - справа от шкафа. Окон не было вовсе. Пахло затхлостью, словно
здесь никто не жил уже много лет.
    Он,  наконец,  сел  на  койке  (в  висках  и  затылке  сразу  тяжело
запульсировало), а затем встал на пол, с неудовольствием ощутив  пыль  и
грязь под босыми ногами. Хуже того - стоило ему  сделать  шаг,  как  под
пяткой что-то  мерзко  и  влажно  хрустнуло.  Что-то,  похоже,  живое...
точнее, бывшее живым за миг до того, как он на  это  наступил.  Таракан?
Очень может быть, что и таракан... бррр, мерзость! Он брезгливо проволок
пятку по грязному полу, стараясь  счистить  останки  этой  твари.  Затем
подошел  к  шкафу  и  открыл  дверцу.  Внутри   обнаружилось   несколько
пластмассовых вешалок, но никакой одежды.
    Он направился к двери возле шкафа; интуиция подсказывала, что за ней
- не коридор, а  туалет.  Когда  он  открыл  дверь,  свет  автоматически
зажегся с громким щелчком, заставившим  его  вздрогнуть.  Действительно,
там оказался совмещенный санузел -  совсем  крохотный,  но  освещавшийся
несколько ярче, чем комната. Слева  был  унитаз,  справа  умывальник,  а
прямо - задернутая непрозрачной голубой занавеской ванна.  Когда-то  все
это, должно быть,  сверкало  фаянсом  и  хромом,  но  те  времена  давно
миновали. Кафеля не было, его заменял какой-то пластик. В  более  ярком,
хотя и здесь тоже неустойчивом, свете еще яснее видна была грязь на полу
и подозрительные пятна на стенах. Пахло плесенью.
    Он повернулся к унитазу и поморщился; сиденье и  дно  были  в  бурых
потеках, давно, впрочем, засохших. Почему-то мелькнула ассоциация  между
отверстым унитазом и нижней челюстью черепа. Некоторое время  он  стоял,
ожидая свершения обычного физиологического ритуала, но из него так и  не
вышло ни капли. Просто не хотелось. А  вот  пить  хотелось.  Точнее,  не
столько даже пить, сколько избавиться от мерзкого привкуса во рту.
    Он развернулся к раковине. Она  была  не  в  лучшем  состоянии,  чем
унитаз; на дне - не то песок, не то чешуйки  ржавчины,  и  кран  заляпан
некой засохшей дрянью. Да, пить из-под этого крана он точно не будет. Но
хотя  бы  ополоснуть  лицо  и  руки...  Он  повернул  ручку   смесителя.
Послышалось сдавленное сипение, словно из горла умирающего астматика, но
воды не было. Вместо нее из крана  посыпалась  серая  пыль.  Затем  звук
изменился, словно воздух встретил  дополнительное  препятствие.  Он  уже
протянул руку, чтобы вернуть смеситель в исходное положение, но тут кран
фыркнул и выплюнул целую пригоршню тараканов. Ударившись о дно раковины,
они бросились врассыпную; некоторые, впрочем,  бестолково  заметались  и
закружились на месте.
    Его первой, рефлекторной реакцией  было  отскочить,  пока  хлынувшие
через край раковины насекомые не начали падать ему на  ноги;  однако  он
тут же  сообразил,  что  надо  закрыть  кран,  откуда  уже  лезли  новые
тараканы. Едва он успел это сделать, как почувствовал мерзкое  щекочущее
прикосновение - несколько насекомых, упавших на пол, уже карабкались  на
его лодыжки.  Он  исполнил  нечто  вроде  судорожного  танца  на  месте,
стряхивая  их,  и  отпрыгнул  к  унитазу,   с   отвращением   глядя   на
разбегавшихся по полу тварей. Будь он в обуви, непременно  передавил  бы
их - но сейчас мог  лишь  попятиться,  насколько  это  было  возможно  в
крохотной каморке, и надеяться, что они не полезут на него снова.
    "Смешно, - подумалось ему. - Я, человек,  загнан  в  угол  какими-то
жуками. Они ведь даже не ядовитые." Тем не менее, он не  мог  превозмочь
свою брезгливость.  Эти  твари  всегда  вызывали  у  него  непреодолимое
омерзение. Всегда? Кажется, это еще одно воспоминание,  прорвавшееся  из
его неведомого прошлого...
    Но тараканы, видимо, тоже  все-таки  боялись  человека.  Вскоре  они
разбежались - какие-то прошмыгнули в комнату, какие-то - под  занавеску;
куда делись прочие, он не уследил. Он поднял взгляд от пола и  посмотрел
в зеркало  над  умывальником.  Оно  тоже  было  пыльным  и  грязным,  но
посередине красовался неправильный овал более чистого стекла  (если  это
было стекло),  словно  кто-то  торопливо  протер  себе  окошко.  Человек
взглянул на себя издали, затем шагнул ближе,  с  неудовольствием  изучая
незнакомое нездорово-бледное помятое лицо с глубокими тенями под глазами
и неопрятными клочьями торчащих над повязкой волос.  Повязкой,  да.  Его
голова на уровне лба была  неряшливо  обмотана  чем-то  вроде  несвежего
бинта. Впрочем, нет - он еще более приблизил лицо к зеркалу - это был не
бинт с подобающей ему  ажурно-нитяной  фактурой,  а  какая-то  сплошная,
плотная серовато-желтоватая ткань с рваными бахромчатыми краями. И такие
же  повязки  и  просто  каким-то  образом  державшиеся  -  должно  быть,
присохшие - лоскуты были у него много где - на шее, на правом плече,  на
левом предплечье, на груди слева, на животе... а пальцы были  в  шрамах,
словно в следах от колец...
    Кажется, что-то проясняется.  Он  попал  в  аварию,  получил  травму
головы (и не только), поэтому ничего и не помнит... Но где он,  в  таком
случае? В больнице? Архитектура здания явно  отдавала  чем-то  казенным.
Но, если это  и  больница,  то  закрытая  и  заброшенная  лет  пятьдесят
назад...
    Крови на повязках не  было.  Боли  под  ними  (он  потрогал,  сперва
осторожно, потом сильнее) тоже. Однако попытка оторвать хотя бы  длинный
лоскут, сверху вниз  пересекавший  его  живот,  успехом  не  увенчалась.
Сперва он просто потянул, увеличивая усилие до  тех  пор,  пока  (теперь
уже) не почувствовал боль, затем  резко  дернул  несколько  раз  подряд,
каждый раз расплачиваясь новым импульсом боли  -  но  повязка  держалась
намертво. Словно... словно вросла в его тело. Да нет,  глупости,  сказал
он себе. Надо будет просто чем-нибудь ее  отмочить...  должна  же  здесь
где-нибудь быть вода...
    Он вновь поднял глаза к отраженному в зеркале лицу и вдруг отпрянул:
по зеркалу (как ему показалось на краткий миг - прямо по его лицу) снизу
вверх пробежал здоровенный таракан. На сей раз - в считанных сантиметрах
от его глаз. И теперь он ясно увидел, что с  этим  насекомым  что-то  не
так. Во-первых, таракан был не рыжим и не черным,  а  каким-то  бледным,
тошнотворно-белесым. Во-вторых, он был  слишком  большим  для  домашнего
таракана. И, главное, у него  было  семь  ног.  Не  шесть,  как  у  всех
насекомых, и даже не восемь, как у паукообразных, а семь.  Три  слева  и
четыре справа.
    Мерзкая тварь вдруг замерла в середине  зеркала,  словно  специально
давая  изучить  себя  и  убедиться,  что  никому  ничего  не  мерещится.
Превозмогая себя, человек некоторое время смотрел на  выродка.  Нога  не
была оторвана - конечности действительно росли асимметрично и,  кажется,
даже были разной длины.  Человек  беспомощно  оглянулся  по  сторонам  в
поисках предмета, которым можно пришибить уродца, затем сердито напомнил
себе, что имеются и куда более важные проблемы. Он повернулся к  еще  не
обследованной  ванне.  После  всего  уже  увиденного  особых  надежд  на
работающий душ он не питал, но все-таки отдернул занавеску.
    И замер. Стену  над  ванной  пересекала  размашистая  надпись,  явно
сделанная пальцем, щедро обмакиваемым во  что-то  темно-красное.  Только
одно слово: "ОТЧАЯНИЕ".
    От неряшливых букв вниз тянулись  давно  засохшие  потеки.  Невольно
проследив их направление, он опустил взгляд в ванну  -  и  вот  тут  ему
впервые захотелось закричать.
    На дне ванны, красно-буром от засохшей крови (да, он больше  не  мог
трусливо убеждать себя, что это вовсе не кровь), лежал вниз лицом  голый
мертвец. Мужчина, судя по всему,  не  старый  и  в  неплохой  физической
форме, хотя это его не спасло. В том, что это именно мертвец,  и  притом
не первой свежести, сомневаться не  приходилось;  синевато-бледную  кожу
покрывали пятна белесой плесени. В то же время трупной вони почему-то не
ощущалось. Не видно было и каких-либо ран с задней  стороны  тела  -  но
лишившийся памяти не сомневался, что спереди  они  есть,  и  еще  какие.
Похоже было, что этого несчастного в буквальном  смысле  утопили  в  его
собственной крови (слив был заткнут пробкой). Сколько крови во  взрослом
человеке - кажется, около пяти литров? Не  так  много,  но  захлебнуться
можно и в тарелке супа... или же он раньше умер от кровопотери? Впрочем,
смертельными могли быть и сами раны, из которых вытекло столько крови...
    Отсутствие смрада, однако, вызвало мысль, что  труп  на  самом  деле
может быть вовсе не трупом. А, скажем, манекеном. И  вообще  все  это  -
какой-то  идиотский  розыгрыш,  устроенный  не  в   меру   разошедшимися
друзьями. Напоили, отвезли в  какой-то  заброшенный  дом  (но  почему  в
заброшенном доме есть электричество, и в какую эпоху  строили  дома  без
окон?),  вымазали  тут  все  краской,  засунули  куклу  в   ванну...   А
тараканы-мутанты? Что, среди  его  друзей  есть  специалисты  по  генной
инженерии?
    Однако даже  это  не  объясняет  потерю  памяти.  Человек,  которого
напоили, может напрочь не помнить, где и с кем он пил - но ведь  не  всю
свою предыдущую жизнь! Кстати, пил ли он вообще в той жизни?  Может,  он
был идейным трезвенником? Он не мог вспомнить даже этого.
    Все же он наклонился и неуверенно  толкнул  лежащее  тело.  Холодная
скользкая  кожа,  покрытая  редкими  волосками,  слегка  поддалась   под
пальцами. Нет, это точно не резина или  что-то  подобное!  Он  брезгливо
отдернул руку и, оглянувшись, вытер ее о занавеску -  которая,  впрочем,
тоже отнюдь не производила впечатления стерильной.
    От толчка правая рука мертвеца немного повернулась,  и  теперь  ясно
было видно, что ее пальцы в крови, особенно указательный - но не сплошь,
а главным образом кончики. Видимо, зажатая между боком и стенкой  ванны,
рука не искупалась в общей кровавой луже на дне... тогда что  получается
- он специально макал ее в свои раны? Макал, чтобы сделать эту  надпись?
Если у умирающего есть шанс оставить последнее послание, хотя бы и таким
способом, логичнее ожидать, что он напишет имя убийцы или что-то в  этом
роде...
    Тот, в чьем сознании пронеслись теперь эти мысли, не  решился  вновь
прикасаться к трупу и уж тем более  переворачивать  его.  Ему  явственно
представилось, что бы он увидел: кожа, сплошь  покрытая  кровью,  жуткие
резаные раны - судя по количеству крови, бедолагу буквально  кромсали  -
возможно, внутренние органы, вываливающиеся через  эти  разрезы...  Нет,
нет! Что бы здесь ни случилось, отсюда надо убираться как можно  скорей,
пока он не стал следующим!
    Он выскочил обратно в комнату и рванул ручку двери, ведшей,  по  его
представлениям, в коридор. Мелькнула леденящая мысль, что дверь окажется
заперта - и точно: она не пожелала открываться ни наружу, ни внутрь.  Но
прежде, чем паника окончательно захлестнула его, он присмотрелся к двери
повнимательней и сообразил, что та просто  сдвигается  вправо.  С  новой
попытки  трудностей  не  возникло.  За  дверью  действительно   оказался
коридор, скупо освещенный все такими  же  тускло  мерцающими  плафонами.
Окон не было и там.
    Тут он вспомнил, в каком виде выскочил из комнаты, и решил  все-таки
найти хоть какую-то замену одежде. Выбор был  невелик  -  либо  пытаться
что-то соорудить из клеенки  на  койке,  либо  из  занавески  в  ванной.
Ситуация осложнялась тем, что ничего режущего у него не  было,  а  рвать
синтетический материал было бы непросто. Однако клеенку, как  оказалось,
кто-то уже уполовинил. Неужели с той же самой целью? Так или  иначе,  он
свернул себе из  оставшейся  половины  что-то  вроде  юбки.  Не  слишком
надежно - если придется  бежать,  наверняка  размотается  и  свалится...
впрочем, если ему действительно придется бежать, у него  будут  проблемы
посерьезней голой задницы.
    Уже  есть.  Он  пытался  гнать  от  себя  эту  мысль,  но  та   лишь
накатывалась сильнее. Добром это не кончится не кончится  это  не  может
кончиться добром... "Отчаяние".  Отчаяние,  тоска  и  страх...  да,  вся
атмосфера здесь (где?) к этому располагала. Но было еще  что-то,  помимо
осознания того, что он проснулся (очнулся!) черт знает  где,  ничего  не
помня, по соседству с захлебнувшимся в  собственной  крови  мертвецом...
Покопавшись в куцем обрывке своей памяти, он  с  удивлением  понял,  что
этим чем-то была мелькнувшая мысль о генной инженерии. Словно...  словно
он случайно задел больной зуб, до этого успокоившийся и  не  дававший  о
себе знать. Почему? Почему эта мысль вызывает у него такой страх?  Может
быть, эти повязки - результат не аварии, а биологических  экспериментов?
Каких-то операций, сделанных против его воли?  Хотя  причем  тут  генная
инженерия? Генетики... насколько он мог вспомнить,  генетики  никого  не
кромсают, они оперируют на микроскопическом уровне... Или дело было даже
не в генной инженерии как таковой, а в чем-то, частью чего она являлась?
В чем-то, что (нет! нет!  не  надо!)  он  не  мог  вспомнить.  Он  снова
попробовал, несмотря  на  разлившийся  липким  холодом  страх.  Нет.  Не
вспомнить. Пустота.
    Он  подошел  к  столику,  до  сих  пор  почему-то  избегавшему   его
пристального внимания, и обнаружил, что это не просто  столик.  Половину
его занимал встроенный экран, а возможно,  и  еще  какие-то  устройства.
Были ли там средства связи? Сейчас это уже трудно было сказать: все  это
было уничтожено, выломано и раскурочено с каким-то диким  остервенением.
Лишь сиротливо торчал из крошева оборванный световод.  Внезапно  человек
всмотрелся, насколько позволял тусклый свет. В оставшейся от экрана нише
среди обломков электроники (фотоники, прорвалось из пустоты, электроника
-  устаревший  термин)  валялось  нечто,  что  не  походило  на  элемент
схемотехники. Он поднял  этот  маленький,  скругленный  с  одного  конца
предмет и поднес его к глазам. В следующий миг он с  отвращением  понял,
что разглядывает сорванный человеческий ноготь; внутренняя сторона  была
в засохших  кровавых  лохмотьях.  Неужели  тот,  кто  здесь  все  ломал,
орудовал ногтями?  И  дикая  боль  вырываемого  с  мясом  ногтя  его  не
остановила?
    Потерявший память отшвырнул свой трофей и с тоской подумал, что  ему
не  помешает  хоть  какое-то  оружие.  Тут   же,   впрочем,   зловредное
подсознание заменило "не помешает" на  "не  поможет",  но  он  попытался
отогнать эту мысль. Хотя бы стул... ведь должен был быть в этой  комнате
стул? Но увы - стула нигде не было.
    Он снова вышел в погруженный в мерцающий  полумрак  коридор,  только
теперь осознав, что коридор идет не прямо, а плавно загибается, образуя,
по всей видимости, кольцо с довольно большим радиусом. В  какую  сторону
идти - налево или направо?  Куда  ни  пойди,  все  равно  не  разглядишь
заблаговременно, что  скрывается  за  поворотом...  Он  прислушался.  Ни
слева, ни справа не доносилось ни звука;  гнетущую  тишину  лишь  иногда
нарушало электрическое потрескивание неровно  горящих  светильников.  Он
пошел направо. Под ногами был все тот же грязный пол - сколько лет здесь
не было уборки? Впрочем, он уже не жалел, что приходится идти босиком  -
это позволяло двигаться практически  беззвучно.  Слева  тянулась  глухая
стена, справа - двери, подобные той, из которой  он  вышел.  Или,  может
быть, не совсем подобные - судя по расстояниям между ними, не  за  всеми
из них скрывались столь же маленькие каморки. Но у него не было  желания
заходить внутрь и натыкаться там... черт его знает,  на  что  там  можно
наткнуться. Его задача - выбраться отсюда как можно  скорее,  а  значит,
надо идти к выходу. Должен же где-то здесь быть выход?
    Тусклый   дрожащий   свет   нарушал   ощущение   реальности,   мешал
ориентироваться, создавая впечатление, что все это  -  просто  кошмарный
сон, в котором  он  так  и  будет  вечно  шагать  по  грязному  мрачному
коридору, не имеющему ни начала,  ни  конца...  На  какой-то  момент  он
настолько уверился в этом, что принялся  себя  щипать.  Разумеется,  без
всякого желаемого результата. Впрочем, припомнилось ему, на  самом  деле
щипать себя - это предрассудок, болевые  ощущения  тоже  могут  сниться,
правда, обычно они слабее, чем наяву, но спящий об этом не  догадывается
- а щипок и наяву не очень-то болезненен... Но, если  он  столь  логично
размышляет о сне, то, наверное, все-таки не спит. Однако, что если он  и
впрямь уже описал по этому коридору полный круг и пошел по  новой?  Если
выход за одной из этих одинаковых дверей... Или выхода нет  вообще,  тут
же всплыло в голове. Да ну, бред! А разве не похоже на бред все то,  что
окружает его с тех пор, как он пришел в себя?
    Эти мысли опутывали его липким холодным страхом, который  он  тщетно
гнал от себя. Всему должно быть объяснение. Всему должно быть...
    Да, конечно. Но кто сказал, что оно тебе понравится?
    Он тряхнул головой. Надо было как-то пометить дверь, из  которой  он
вышел, тогда бы он точно знал, пройден или нет  полный  круг.  Пометить?
Чем? Собственной кровью?
    Да нет же, цыкнул он на взметнувшуюся истерическую  мысль.  Оставить
открытой, что может быть проще! А может, он так и сделал? Закрыл  ли  он
дверь, когда вышел в коридор? В первый  раз  -  точно  да,  естественное
желание закрыться человека, сообразившего, что  он  голый...  а  вот  во
второй... он не мог вспомнить.
    Тут же, впрочем, он получил доказательство, что еще не описал полный
круг.
    На очередной двери справа  все  в  той  же  манере,  буро-красным  с
потеками (кровью, признай уже это, кровью), было  написано:  "УБЕЙ  СЕБЯ
СЕЙЧАС".
    - Обнадеживающе, - пробормотал он. Это было первое слово,  сказанное
им за то время, что он себя помнил. Обычно таким оборотом обозначают всю
жизнь, но в его случае... черт, а ведь  прошло,  наверное,  всего  минут
десять. Хотя у него ощущение, словно он блуждает по этому жуткому зданию
не меньше часа... Ему не понравился звук собственного  голоса.  Какое-то
хриплое карканье. Наверное, перед этим он молчал очень долго.
    А может быть, наоборот - сорвал горло от крика?
    Он замер в запоздалом испуге, прислушиваясь.  Может,  даже  это  его
невразумительное бурчание привлечет  каких-нибудь  неведомых  тварей  из
сумрака коридора? Или даже прямо из-за этой двери...
    Но все по-прежнему оставалось тихо. Хррр...  щелк...  хррр...  крак!
Человек вздрогнул от  неожиданности.  Один  из  плафонов  впереди  вдруг
погас, погрузив свою секцию коридора во тьму. Что там  за  этой  секцией
дальше,  не  было  видно  из-за  кривизны  коридора.  Очень  легко  было
представить, что...
    Человек напряженно ждал, вглядываясь в темноту. Нет, сказал он себе,
плафон просто вышел  из  строя.  При  таком  скачущем  напряжении,  явно
далеком от номинала, это  неудивительно.  Он  снова  перевел  взгляд  на
дверь. Вряд ли тот, кто оставляет подобные призывы,  его  друг.  А  если
враг пытается тебя отпугнуть, глупо идти  у  него  на  поводу.  Будь  за
дверью реальная угроза, едва ли его стали бы предупреждать о  ней,  даже
таким экзотическим способом... Он дернул ручку - дверь покорно уехала  в
стену - и вошел.
    Похоже, это была какая-то лаборатория. Вот именно что "была".  Здесь
повторился тот же яростный разгром, что и со  столиком  в  его  каморке,
только  в  более  крупных  масштабах.  Весь  пол  был  усеян   останками
истерзанных, раскуроченных  приборов,  с  мясом  выдранных  из  стоек  и
стеллажей; теперь уже трудно было сказать, для какого вида  исследований
они предназначались. Тут же валялись обломки крутящегося стула, который,
видимо, неведомый вандал пытался использовать  в  качестве  кувалды,  но
пластик стула оказался слишком легким и непрочным для такого применения.
    Потерявший память сделал несколько осторожных шагов, боясь  поранить
ноги. Но, кажется, осколков пробирок и предметных стекол здесь не было -
насколько, конечно, можно было разобрать  в  таком  хаосе  и  при  таком
освещении. Значит, скорее физика, чем биология  или  химия...  хотя  кто
знает  -  отсюда  могло  осуществляться  лишь  дистанционное  управление
оборудованием  в  какой-нибудь  герметичной  камере...  Среди   обломков
пластиковых корпусов и плат попадались какие-то металлические  пластины,
сердечники, катушки, обмотки - но, кажется, ничего, что  можно  было  бы
использовать в качестве оружия. И весь этот  погром  был  учинен  давно,
обломки успели зарасти пылью... пылью, почти  скрывшей  бурые  пятна  на
полу.  В  углу  возвышалась  массивная   металлическая   станина   некой
установки,  оказавшаяся  не  по  зубам  разрушителю.  И  на   ее   борту
красовалась очередная надпись,  сделанная  все  тем  же  образом:  "ТЬМА
БЫСТРЕЕ СВЕТА ХА ХА  ХА".  От  последней  палочки  последней  буквы  "А"
тянулась вниз струйка с каплей на  конце.  Прямо  на  этой  капле  сидел
белесый таракан... нет, скорее жирный круглый паук, словно бы  выползший
попить крови. Но на самом деле и струйка, и капля давным-давно засохли.
    Брезгливо кривясь - пауков он жаловал не  больше,  чем  тараканов  -
человек  все  же  подошел  поближе,  желая  рассмотреть   членистоногое.
Окажется ли представитель другого вида таким  же  мутантом-уродцем,  или
все-таки нормальным пауком? То есть  уродство  здесь  -  отклонение  или
норма?
    Он   приблизился   медленно,   не   желая   спугнуть    тварь,    но
предосторожность оказалась излишней. Паук  не  двигался.  Он  был  давно
мертв. Так и присох к кровавой  капле  -  похоже,  ему  не  хватило  ума
убраться, когда она начала загустевать... Человек поднял с лабораторного
стола обломок прозрачного полимера,  некогда,  вероятно,  бывший  частью
экрана, и ковырнул  им  высохшее  белесое  тельце.  Паук  упал  на  стол
поджатыми ножками кверху. Ног, как и положено всем паукам, было  восемь.
Три справа и пять слева.
    Человек вернулся в коридор. На сей раз он сознательно оставил  дверь
открытой. Для ориентации, сказал он себе, хотя на самом  деле  -  скорее
для того, чтобы не видеть  надпись  на  ней.  Но,  стоило  ему  об  этом
подумать, как надпись со всеми ее потеками встала у него перед  глазами.
"Убей себя сейчас..." Что бы там ни было  прежде,  в  этой  лаборатории,
пока что поводов для самоубийства он не видел. Для  оптимизма,  впрочем,
тоже...
    Внезапно человек вздрогнул, настигнутый новой волной липкого страха.
Физика, лаборатория, мутанты - все это словно слилось  вместе,  выщербив
из отсекшей его память стены еще одно понятие:  радиация.  Что,  если  в
этом все  дело?  Если  это  странное  здание  (исследовательский  центр?
клиника?) стало жертвой некой ядерной аварии, поэтому  здесь  все  давно
заброшено, и весь этот затхлый воздух пронизан медленной  смертью.  Если
мутировали даже насекомые и пауки,  куда  более  устойчивые  к  радиации
(откуда-то он это знал), то человек здесь наверняка обречен.  Поэтому  и
"убей себя сейчас" - пока еще можешь сделать это без больших  страданий.
От лучевой болезни умирают в жутких муках...
    Но зачем персоналу, спешно покидавшему здание после аварии,  крушить
оборудование? Злость на технику, которая подвела, конечно, понятна, даже
ученый может сорваться, но, когда для спасения дорога каждая  секунда...
И все эти кровавые надписи? Голый труп в ванне?  Кто-то,  кто  забрел  в
запретную зону уже после катастрофы и слишком поздно понял, что наделал?
    А может, не было никакой  эвакуации?  Может...  их  просто  списали?
Власти желали скрыть правду о катастрофе и никого  не  выпустили...  Или
все-таки  не  радиация,  а  какая-то  биологическая  дрянь,  и  они  все
оказались заражены... заражены и опасны... Кстати, способна ли  радиация
предотвратить разложение? А может, какой-то вирус как раз способен...
    Но он? Кто, в таком случае, он? Один из брошенного  здесь  персонала
или подопытный? Как он мог выжить здесь столько времени - ведь с момента
катастрофы, похоже, прошел не один год? Что он пил, что ел? Не тараканов
же... От этой мысли его передернуло.
    Есть ли другие выжившие? И чем грозит встреча с ними? Кто  оставляет
эти надписи? Сначала  он  думал,  что  слово  "отчаяние"  написал  перед
смертью тот человек в ванной. Но он истекал кровью, он не мог  добраться
в таком состоянии оттуда сюда или  наоборот...  а  все  надписи  сделаны
словно одной рукой. Тогда логично предположить, что это рука убийцы - но
где новые жертвы, чьею кровью писали здесь? Куда-то утащены, может быть,
еще живыми? Зачем? А зачем  надписи,  зачем  громить  технику?  Безумие,
безумие...
    Он вдруг почувствовал себя очень усталым. Не столько даже физически,
хотя голова оставалась  тяжелой  -  бесконечная,  безнадежная  усталость
накатывалась от этих попыток рационально обдумать  положение,  мучителен
был сам процесс мышления. "Никто  не  выжил",  вырвалось  вдруг,  словно
выдох агонии, из глубин сознания. Катастрофа  затронула  не  только  это
здание, все гораздо, гораздо хуже, на свете вообще  не  осталось  людей,
никого, только мутировавшие пауки и тараканы, и он никогда не  выберется
отсюда, никогда, никогда...
    Он глухо застонал сквозь зубы, привалившись к покрытой чем-то липким
стене, сам пораженный силой охватившего его отчаяния. Отчаяния, да. Не в
таком ли состоянии делаются эти надписи? "Убей себя сейчас..."  Нет,  он
должен бороться. Он не позволит этому месту  победить,  чем  бы  оно  на
самом деле ни  было.  Надо  искать  выход  ("Нет!  -  испугано  пискнуло
подсознание. - Не ищи, не надо, только ничего  не  ищи!")  Надо  искать,
твердо повторил себе он, и, собравшись с силами, заставил  себя  шагнуть
во тьму неосвещенной части коридора.
    Несколько мгновений он двигался вперед, осторожно переставляя ноги и
каждый миг ожидая, что нечто  холодное  и  скользкое  из  мрака  вот-вот
схватит его за лодыжку. Тьма оказалась длиннее, чем он ожидал  -  должно
быть, произошло каскадное отключение нескольких светильников подряд.  Но
вот впереди из-за поворота забрезжил неровный свет. Еще несколько  шагов
- и...
    Холодное и скользкое оказалось под его ногой и впилось ему зубами  в
ступню.
    Пронзивший его импульс страха заставил его не отпрыгнуть, а замереть
на месте - что было не слишком разумным. Однако паралич, длившийся  пару
бесконечно  долгих  секунд,  позволил  ему  сообразить,   что   челюсти,
разжавшиеся под его ногой, слишком вялые и совершенно  не  пытаются  его
кусать... и что он попросту наступил на лицо трупа.
    "Убей себя сейчас". Неужели кто-то все  же  последовал  совету?  Или
вернее все-таки, что кому-то помогли...
    Тут голова мертвеца повернулась (не сама,  запоздало  сообразил  он,
это  просто  потому,  что  он  давил  на  нее  своим  весом),  и   нога,
соскользнув, ткнулась в пол. Но вместо привычной уже грязи и  мусора  он
почувствовал под подошвой нечто иное. В  следующий  миг  он  понял,  что
стоит на длинных слипшихся волосах, раскинувшихся вокруг  головы  трупа.
Это женщина?
    Наверное,  следовало  более  тщательно  обследовать  тело,  хотя  бы
наощупь, а лучше - вытащить на свет, но отвращение, а также  страх,  что
убившее  женщину  может  все  еще  таиться  где-то   здесь   во   мраке,
перехлестнули любые рациональные соображения. Человек сорвался с места и
помчался  на  свет,  словно  за   ним   гнались   адские   демоны.   Его
импровизированная юбка свалилась, но  он  рефлекторно  успел  подхватить
падавшую клеенку. Через несколько мгновений он уже переводил  дух,  стоя
под очередным мерцающим плафоном. Его никто не  преследовал.  В  затхлом
воздухе слышалось лишь его тяжелое дыхание.
    Успокоившись - насколько это вообще было возможно в его положении  -
он привел свое одеяние в порядок и снова  двинулся  вперед.  Вскоре  его
усилия были хотя бы отчасти  вознаграждены  -  справа  открылся  проход,
уводивший, очевидно, к центру кольца. Но не успел он порадоваться  этому
зрелищу, как заметил нечто иное, далеко не столь обнадеживающее.
    Это были кровавые следы босых ног, шедшие по коридору ему  навстречу
и сворачивавшие в этот самый проход. И не только ног... тут и там  между
отпечатками ступней темнели крупные кляксы, кое-где сливавшиеся в  целые
дорожки, похожие на следы огромных червей. Так что  версию  о  том,  что
кто-то просто прошел по кровавой луже,  приходилось  отбросить.  В  этом
случае, кстати, каждый следующий след был бы  слабее  предыдущего,  чего
отнюдь не наблюдалось. Нет, кровь текла ручьями по ногам  шагавшего,  но
он упорно шел вперед, превозмогая боль...
    "Ладно, - подумал  человек,  -  что  бы  с  ним  ни  случилось,  оно
случилось там, откуда он шел, а не там, куда" - и свернул в проход.
    Здесь свет горел совсем тускло; некоторые плафоны периодически гасли
совсем, затем - вероятно, когда какие-то конденсаторы успевали  накопить
заряд - со щелчком вспыхивали на краткое время. Эти вспышки  не  столько
помогали, сколько слепили,  мешая  глазам  приспособиться  к  полумраку.
Идущий  почувствовал  под  ногой  какой-то  небольшой  плоский  предмет,
скользнувший по полу; присев на корточки, он поднял эту  штуку  и  встал
под ближайшим плафоном, надеясь рассмотреть находку.
    Это  была  небольшая,  длиной  примерно  с   ладонь,   прямоугольная
пластинка  -  скорее  всего,  металлическая,  а  может,  и  из  твердого
пластика. Определить ее материал было трудно, ибо  она  вся  была  густо
покрыта засохшей  кровью.  Кое-где  к  ней  присохли  короткие  кудрявые
волоски - скорее с тела, нежели с головы.
    Когда нашедший разглядел  это,  его  горло  сжало  коротким  спазмом
отвращения, и он чуть было не отшвырнул пластину,  но  тут  же  заставил
себя  мыслить  более  здраво.  Какое-никакое,  а  оружие...  причем  он,
очевидно, был не первым, кому пришла в голову эта мысль. Один  из  углов
пластины был остро заточен.
    Человек принялся ногтями отскребать находку от крови.  Пальцы  почти
сразу ощутили бороздки на одной из сторон.  Кажется,  на  пластине  была
выдавлена некая надпись.
    Наконец предмет  был  очищен  целиком.  Это  оказалась  табличка  из
золотистого металла (но явно не  из  золота,  судя  по  весу).  Надпись,
сделанная определенно  не  вручную,  состояла  из  единственного  слова:
"ГИПЕРИОН".
    Он попытался вспомнить, что  значит  это  слово.  Поначалу  сознание
упиралось все в  ту  же  глухую  стену.  Гиперион...  гипер...  гипер...
кажется, это какой-то персонаж из греческой мифологии. (Минуту назад  он
не  подозревал  о  самом  существовании  греческой  мифологии.)  Но  это
объяснение не удовлетворило его. Оно возникло слишком  поспешно,  словно
пытаясь заслонить  его  от  непонятного  страха,  плеснувшегося  со  дна
сознания. Страха перед чем-то, что едва ли  имело  отношение  к  Древней
Греции.
    Да и место, где он находился,  могло  быть  чем  угодно,  только  не
музеем античности.
    Впереди сверкнула очередная вспышка, выхватив из  мрака  лежащее  на
полу тело.
    Живой с опаской подошел к мертвому. В том, что лежавший  был  мертв,
не было никаких сомнений - как и в  том,  что  это  именно  он  оставлял
кровавые следы. Тело скорчилось в теперь уже засохшей луже крови, спиной
вверх, с подсунутыми под живот руками. Вероятно, пытался зажать рану...
    Но не это произвело самое тяжелое впечатление на потерявшего память.
Человек  на  полу  был  практически  голый  -  единственную  его  одежду
составляла импровизированная юбка, свернутая из  чего-то  вроде  грязной
клеенки.
    Точно такой же. Возможно даже, это и была вторая половина той самой.
    "Значит... значит, он очнулся в той же комнате, и пошел...  я  пошел
по кольцу направо, а он, видимо, налево... и там с ним сделали это..."
    Ледяной холод пронзил внутренности того, кто  был  еще  жив,  словно
лезвие,  располосовавшее  живот  его  предшественника.  Одна   маленькая
ошибка, стоило ему свернуть не в ту сторону... Кстати, сообразил  он,  и
тот необязательно пошел налево.  Он  мог  также  пойти  направо,  но  не
свернуть в проход, а двинуться дальше по кольцу...
    К горлу подступала тошнота, а резко  вспыхивающий  и  гаснущий  свет
отнюдь не способствовал осмотру - но все же нужно было обследовать труп.
Если он надеется получить хоть  какие-то  ответы  и,  главное,  избежать
такой же судьбы... если ее, конечно, вообще здесь можно избежать.
    Он попытался перевернуть мертвое тело, но то  словно  сопротивлялось
его усилиям. Он сообразил, что окровавленная кожа  прилипла  к  полу,  и
потянул сильнее. С влажным треском труп отклеился от пола  и  повернулся
на бок, а затем вяло перевалился на спину.
    Живот был распорот практически  от  солнечного  сплетения  до  паха.
Липко блестящие внутренности жирно  колыхнулись,  вываливаясь  из  раны;
какая-то черная слизь полилась на и без того изгаженный  пол.  Живой  не
выдержал и согнулся в приступе рвоты. Впрочем, настоящей  рвоты  у  него
так и не получилось. Мучительные спазмы  сотрясали  и  выворачивали  его
тело, но изо рта у него вышла лишь тонкая нитка кислой слюны.
    "Сколько же времени я ничего не ел?" -  мелькнуло  в  его  сознании.
Впрочем, голода он не чувствовал. Напротив, сама мысль  о  еде  в  таком
месте чуть не вызвала новую серию спазмов.
    Отдышавшись, он  заставил  себя  вновь  посмотреть  на  труп,  то  с
беспощадной яркостью озаряемый очередной вспышкой, то снова становящийся
едва различимым силуэтом во мраке. Вспыхивающий плафон каждый раз  жутко
отражался в вытаращенных глазах искаженного смертной мукой лица. И лицо,
и грудь были перепачканы кровью, но, не ощупывая,  трудно  было  понять,
есть ли там раны. Однако, присмотревшись, потерявший память  понял,  что
по крайней мере раньше они там были. На  мертвеце  тоже  были  присохшие
повязки, как и на нем самом...
    Но главную рану никто перевязывать не пытался - да и невозможно было
бы сделать это, не зашивая. Он снова посмотрел на распоротый живот.  Как
же этот бедолага умудрился идти в таком состоянии?!  Разве  что  потому,
что поддерживал клубок вываливающихся кишок руками...
    Новая вспышка озарила эти багровые руки со  слипшимися  пальцами,  и
новая мысль пронзила мозг потерявшего память. Нет, непохоже, чтобы  этот
несчастный пытался по  возможности  зажать  и  закрыть  свою  рану.  Его
скрюченные  пальцы  стискивали  слизистые   петли   собственных   кишок,
впивались в них ногтями... Этот человек должен был причинять себе адскую
боль.  Но  почему?!  Совсем  утратил  разум   на   почве   мучений,   не
контролировал себя в агонии?  Однако  реакция  на  боль  -  это  уровень
безусловных рефлексов, даже вцепившись в собственные  потроха  случайно,
он должен был тут же отдернуть руку...
    Внезапно в багровом месиве что-то дернулось и зашевелилось. Выживший
подумал, что сейчас он точно сойдет  с  ума,  если  уже  не  сошел;  ему
показалось, что кишки мертвеца  зажили  собственной  жизнью  и  вылезают
наружу. В этот миг снова погас свет.
    Человек в ужасе отшатнулся, готовый бежать, не  разбирая  дороги,  и
налетел на стену коридора. Внезапность этого удара едва не свалила его с
ног. Он удержал равновесие, схватившись за стену (плечо заныло от боли),
и, развернувшись лицом в сторону неведомой опасности, на миг  застыл.  В
наступившей тишине он услышал мерзкий влажно-липкий звук, словно  кто-то
лизал грязный пол большим клейким языком.
    Тут опять вспыхнул свет. Мертвец лежал на прежнем месте без  всякого
движения, как и подобает мертвецу. Звук издавало нечто, извивавшееся  на
полу неподалеку от трупа. В первый миг и впрямь  могло  показаться,  что
это  вылезшая  кишка,  зажившая  своей  жизнью.  Но  это  была  какая-то
червеобразная тварь длиной примерно с предплечье;  ее  черное  кольчатое
тело жирно блестело и оставляло  на  полу  кровавые  следы.  При  первой
вспышке  человеку  показалось,  что  тварь  ползет  прямо  на  него;  он
беспомощно вжался в стену,  хотя,  вероятно,  мог  бы  раздавить  и  это
существо одной ногой. Свет снова погас;  но,  когда  он  опять  зажегся,
стало ясно, что тварь спокойно  ползет  мимо,  не  обращая  внимания  на
охваченного паникой человека. Насколько он смог  разглядеть,  у  нее  не
было ни глаз, ни рта.
    Вот в чем дело, подумал он. Эта  гадина  завелась  у  того  парня  в
кишках, и он... возможно, он даже сам  располосовал  собственный  живот,
пытаясь от нее избавиться. Углом вот этой  самой  пластинки  с  надписью
"Гиперион"... Человека передернуло при мысли об этом; на какой-то миг он
очень живо представил себе, как проделывает это сам. Безумие, конечно...
безумие пытаться оказать себе такую "помощь" и пытаться выдрать тварь из
собственных внутренностей, а потом еще и куда-то идти...  но,  наверное,
муки, причиняемые ползающим в кишках гадом, были совершенно  невыносимы.
Как оно попало внутрь? Заползло через  рот?  Через  задницу?  (Смех  был
совсем неуместен, но он нервно хихикнул.) Нет,  скорее  всего  -  как  и
всякий паразит, проникло в виде крохотной незаметной личинки... Это  еще
более утвердило его в мысли, что, даже если здесь и обнаружится какая-то
еда,  притрагиваться  к  ней  нельзя.  Впрочем  (еще  одно  прорвавшееся
воспоминание), кажется, есть какие-то микроскопические глисты, способные
проникать в человека прямо сквозь кожу...
    "Убей себя сейчас." Убей себя  легким  способом,  пока  с  тобой  не
случилось вот такое... Это даже больше похоже на правду,  чем  версия  с
радиацией.
    Но куда "легкий  способ"  девался  потом?  Почему  этот  человек  не
попытался, к примеру, просто вскрыть себе вены? Слишком медленно? Но так
он наверняка промучился еще дольше... Все же надеялся остаться в  живых?
Или просто боль совсем лишила его способности мыслить здраво?
    Потому  что  все  бесполезно,  пришла   откуда-то   (из-за   стены?)
невероятно тоскливо-усталая мысль. Мысль, показавшаяся древней, как само
время. Все...  бесполезно...  отсюда  нет  выхода...  даже  такого...  и
следом, накатывающейся, нарастающей темной волной - отчаяние,  отчаяние,
ОТЧАЯНИЕ!!!
    Человек хлестнул себя по  щеке,  дабы  привести  в  чувство.  Впился
зубами в губу,  пока  не  почувствовал  соленый  вкус  крови.  Спокойно,
приказал он себе. Надо просто сохранять голову на  плечах  и  рассуждать
логически...  Почему-то  именно  эта  здравая  мысль  отозвалась   новым
всплеском ледяного ужаса у него в животе. Но он заставил  себя  задавить
иррациональный страх и продолжил: "Об  одной  опасности  я  теперь  знаю
точно - членистые паразиты. Единственная ли она? Вполне возможно, что  и
тот тип в ванне, и женщина в коридоре - или это все-таки  был  парень  с
длинными волосами? - умерли от той же причины. Откуда взялись эти твари?
Все-таки биологический эксперимент? И мы... едва ли мы его организаторы,
раз мы все оказались тут без одежды. Но отсюда еще не следует, что  наше
положение было одинаковым. Может быть,  не  все  потеряли  память.  Этот
человек, так упорно шагавший  куда-то  с  распоротым  животом...  скорее
всего, он все-таки знал, куда идет, и надеялся получить там помощь."
    Обойдя труп, он зашагал в прежнем направлении и вскоре достиг,  судя
по всему, центра кольца.  Здесь  коридор  разветвлялся,  огибая  толстую
колонну, пронзающую пол и потолок. Подойдя ближе, человек увидел в  этой
колонне закрытую дверь и две треугольных кнопки рядом. Лифт? Очень может
быть... но связываться  с  лифтом  при  полудохлом  электропитании  было
глупо. К счастью, двинувшись в обход колонны по левому коридору, человек
обнаружил выход на лестницу. Лестница оказалась винтовой;  она  обвивала
гигантский цилиндр, внутри которого была заключена и лифтовая колонна, и
огибающие ее  проходы.  Этот  цилиндр,  очевидно,  был  заключен  в  еще
больший, судя по форме внешней стены; никаких  окон  не  было  и  здесь,
освещение - те же плафоны,  на  сей  раз  вертикально  расположенные  на
внешней стене. В эту стену,  умещаясь  между  витками  лестницы,  уходил
коридор, по которому он только что  пришел  и  который  наблюдал  теперь
снаружи. Странная архитектура... Плафоны и здесь горели  тускло,  но  не
белым, а красноватым светом, что делало картину еще более угрюмой.
    Куда же теперь? Витки лестницы  полностью  перекрывали  пространство
между внутренней и внешней стенами, не позволяя, таким образом, увидеть,
как  далеко  вверх  и  вниз  тянется  эта  "резьба".  Обычный  опыт,  не
затронутый  амнезией,  подсказывал,  что  выход  из  здания,  каким   бы
причудливым оно ни  было,  должен  быть  внизу,  и  человек  уже  сделал
несколько уверенных шагов по ступенькам, но затем остановился. Что, если
весь этот  комплекс  находится  под  землей?  Отсутствие  окон  как  раз
наводило на такую мысль... особенно  если  речь  о  каком-то  опасном  и
секретном проекте...
    Он остановился, в нерешительности повернулся. И увидел на первой  из
ступеней, ведущих от площадки наверх, очередную кровавую надпись:
    "НЕ ХОДИ ТУДА!"
    Теперь у него уже не  было  прежней  уверенности,  что  эти  надписи
оставляет  некто,  враждебный  ему.  Скорее  всего  -  такие  же  жертвы
неведомых экспериментаторов  или  же  постигшей  их  катастрофы...  что,
впрочем - логично напомнил он себе - еще  отнюдь  не  означает,  что  им
следует безоговорочно доверять. Эти люди (жив ли кто-нибудь  из  них  до
сих пор?) могли ошибаться, могли, наконец, быть просто безумны... кто-то
ведь крушил с остервенелой яростью приборы?  И  что  там,  кстати,  было
написано в разгромленной лаборатории -  какая-то  явная  бессмыслица  на
тему тьмы и света...
    Тем не менее, он вновь  развернулся  и  пошел  вниз.  Чуть  было  не
побежал, тем более что лестница была достаточно крутой,  но  решил,  что
здесь надо все делать с осторожностью.
    Лестница была такой же грязной и  заброшенной,  как  и  все  в  этом
жутком месте. Может быть, даже еще грязнее - скорее всего в те  времена,
когда здесь  все  работало,  персонал  пользовался  лифтом,  а  лестница
предназначалась лишь для аварийных случаев.  Оттого  и  освещение  имело
такой оттенок.
    Он миновал несколько площадок  с  выходами  (каждый  раз  замирая  и
прислушиваясь, прежде чем пройти мимо очередной двери), но  решил  дойти
до самого низа. Если внизу  окажется  подвал,  тогда  он  поднимется  на
уровень выше...  Откуда-то  возникла  дурацкая  мысль,  что  этот  спуск
неведомо куда по  грязной  лестнице  сквозь  зловещий  красный  полумрак
напоминает сошествие в  ад.  Да,  стало  быть,  концепцию  ада  он  тоже
вспомнил. Как, впрочем, и то, что никогда  в  нее  не  верил.  "Чушь,  -
сказал он себе и на этот раз. - Здесь все совершенно  материально.  Даже
эти чертовы  твари-мутанты."  М-да,  "чертовы"...  Впрочем,  для  адских
демонов и неправильные  членистоногие,  и  даже  поселяющиеся  в  кишках
членистые черви как-то мелковаты.
    Наконец он  достиг  самого  низа.  Последняя  площадка  упиралась  в
полуоткрытые  створки  высокой  раздвижной  двери,  ведшей   не   внутрь
цилиндра, а вовне. Должно  быть,  дверной  механизм  заклинило  в  таком
положении, или же  дело  было  опять-таки  в  дефиците  энергии.  Однако
оставшаяся щель была достаточно широкой, чтобы в нее пролезть. За дверью
было абсолютно темно.
    А на правой половине двери красовалась еще одна  надпись,  сделанная
тем же способом в той же манере: "НЕ ДУМАЙ". О чем  именно  предлагалось
не думать, осталось загадкой, так как часть двери ушла в стену.  Человек
попробовал сдвинуть с места тяжелую створку, но с тем же успехом он  мог
бы дергать скалу. Ладно. В конце концов, как известно, призывы не думать
о  чем-то  конкретном  на  практике  ведут  к   прямо   противоположному
результату.
    Он  постоял,  прислушиваясь,  потянул  носом  -   никакого   свежего
дуновения, та же затхлая  мерзость  запустения,  что  и  повсюду  здесь.
Наконец, набравшись храбрости и сжимая в руке свое единственное оружие -
табличку с острым углом - он протиснулся во тьму.
    Слабая надежда на то, что какая-нибудь автоматика включит  свет,  не
оправдалась. Если  такая  автоматика  здесь  и  была,  то  не  работала.
Вернуться и поискать другого пути наружу? Но кто сказал, что такой  путь
есть или что он более безопасен?
    Он постоял еще немного, слыша  в  темноте  лишь  быстрые  испуганные
удары собственного сердца, а затем, вытянув левую руку  и  ощупывая  пол
босыми ногами, все-таки двинулся вперед.
    Через  несколько...  мгновений?  минут?  он  не  поручился  бы,  что
правильно определяет  время  в  таких  условиях,  хотя  уже  понял,  что
оказался в действительно большом помещении - пальцы его  руки  коснулись
стены. Стена была пыльной, но под пылью чувствовалась гладкость пластика
или какого-то подобного материала. Он двинулся  вправо,  ведя  по  стене
рукой, наткнулся на какую-то вертикальную металлическую  штангу,  обошел
ее, и рука снова провалилась в пустоту. Он пошел туда, пока не уперся  в
очередное препятствие...
    Поначалу ему казалось, что он соблюдает направление, но, в  какой-то
момент обернувшись, он не увидел щели в дверях, через которую должен был
сочиться свет с лестницы. Ни там, где  рассчитывал  увидеть,  ни  вообще
где-либо. С растущим ужасом он понял, что блуждает по лабиринту и забрел
уже далеко от входа... а  может  быть,  теперь  окончательно  погасло  и
аварийное освещение. Да что ж это за проклятое место?! Кому понадобилось
строить здесь еще и лабиринт?!
    Он снова попытался усилием воли задавить панику. Из любого лабиринта
можно найти выход, нужно лишь все время идти вдоль правой  стены...  или
вдоль левой, главное - раз решив, уже не менять это решение.  Но  стоило
ему попытаться последовать этому принципу, как он  убедился,  что  ходит
вокруг  огромного  куба.  Принцип  работает  только  для   топологически
связного лабиринта... если он верно вспомнил, что  такое  топологическая
связность...
    В отчаянии он рванулся вперед, налетел в темноте на очередную  стену
и принялся бить по ней кулаком. Судя по звуку, стена была совсем  тонкой
(она даже слегка прогибалась под ударами),  а  за  ней  было  пусто.  Он
попытался взрезать стенку углом таблички, но преграда,  хотя  и  тонкая,
оказалась слишком прочной.
    "Это не лабиринт", - сообразил он. "Это какой-то склад, а я  блуждаю
между контейнерами!"
    Впрочем,  это  открытие  не  сильно  облегчило  его  положение.   Он
по-прежнему не имел понятия, как выбраться отсюда  в  полной  темноте  -
хотя бы снова на лестницу, не говоря уже о том, что наружу. Он попытался
сдвинуть очередной контейнер, вставший у него на пути, но тот,  конечно,
оказался слишком тяжелым. А может, дело было в металлических штангах, на
которые он периодически натыкался - кажется, они служили для того, чтобы
фиксировать контейнеры  на  месте...  Сообразил  он  это  или  вспомнил?
Неважно! Штанги!  Склад  явно  был  заставлен  не  под  завязку,  причем
контейнеры, судя по всему, не были размещены в строгом порядке - но  вот
штанги должны идти через равные промежутки  и,  скорее  всего,  образуют
прямоугольную сетку. Значит,  если  идти  от  одной  штанги  до  другой,
отсчитывая их при этом...
    Внезапно что-то круглое подвернулось ему под  ногу,  и  он  едва  не
упал. Было слышно, как этот предмет, вывернувшись из-под ноги, покатился
по полу в противоположную сторону.  Что  это  было?  Какой-то  небольшой
цилиндр... может быть, просто мусор... Все же человек  сделал  несколько
шагов туда, куда ему подсказывал звук, затем опустился  на  четвереньки,
положил на миг  свою  табличку  и  принялся  шарить  руками  по  полу  -
осторожно, чтобы снова не отфутболить эту штуку.  Да  куда  ж  ты,  гад,
закатился... ага, вот!
    Он ощупал находку. Гладкий круг на одном конце, а на боковой  стенке
вроде кнопка... Неужели фонарик?! Он нажал  кнопку,  и  в  руке  у  него
вспыхнул неяркий свет, озарив подозрительные  темные  пятна  на  полу  и
стенку соседнего контейнера с каким-то  многозначным  номером.  Повезло,
наконец-то повезло!
    Человек радостно вскочил, и в тот же миг получил удар чем-то длинным
и твердым по голове. Перед глазами сверкнула  вспышка,  и  он  бессильно
повалился на загаженный пол.
    Придя в себя, он несколько секунд лежал, тупо  глядя  на  валяющийся
рядом и продолжающий  светить  фонарик.  Луч,  практически  параллельный
полу, особенно рельефно подчеркивал всю грязь и пыль. Макушка болела,  и
человек подумал, что теперь наверняка будет преизрядная шишка. Затем его
словно дернуло током: не о шишках надо думать, а о том, кто его  ударил!
Но все было по-прежнему тихо и, кажется, никто  не  собирался  снова  на
него нападать. Человек очень осторожно повернул голову  и  увидел  почти
что прямо над собой какие-то трубы. Не слишком толстые, сантиметров пять
в диаметре, одним концом они уходили в стенку  ближайшего  контейнера  -
кажется, эта стенка была не сплошной, а дырчатой... Человек взял фонарик
- ему по-прежнему никто не препятствовал -  и,  посветив  на  контейнер,
убедился, что это в самом деле так. Затем  он  сел  на  полу  и  перевел
взгляд и луч света в противоположную сторону, желая понять,  куда  ведут
трубы. В тот же миг у него перехватило дыхание от ужаса.
    Луч выхватил из темноты безмолвную фигуру, стоявшую менее чем в паре
метров от него. Фигура была облачена в (саван, показалось ему  в  первый
миг) когда-то белый лабораторный халат (причем,  кажется,  это  было  ее
единственное одеяние) и стояла недвижно, под неестественно большим углом
наклонив голову на левое плечо; длинные черные волосы полностью скрывали
лицо. Руки были бессильно  опущены;  на  мертвенно-бледных  голых  ногах
засохли протянувшиеся из-под халата струйки крови.
    Казалось, что она (она, понял потерявший память, это женщина)  молча
разглядывает непрошеного  гостя,  улыбаясь  под  занавесом  своих  волос
ничего хорошего не сулящей улыбкой. Сидевший на  полу  закричал  бы  под
этим невидимым взглядом, но у него перехватило горло.  Пальцы  судорожно
зашарили по полу  в  поисках  оставленной  где-то  таблички.  Но  уже  в
следующий  миг  он  понял,  что  его  ужас  и   оторопь   вызваны   лишь
неожиданностью. Едва ли эта женщина могла быть тем, кто его ударил.
    Ибо он, наконец, обратил внимание  на  трубы,  в  нескольких  местах
вонзавшиеся сквозь халат ей в грудь  и  солнечное  сплетение.  Она  была
насажена на эти трубы, словно насекомое сразу на несколько булавок.
    Тут же потерявший память сообразил, что никто не бил его по  голове.
Он ударился об эти трубы сам, когда вскочил, будучи прямо под ними.
    Теперь он встал и подошел к мертвой женщине. Свободные  концы  труб,
бурые от крови, торчали из спины не меньше чем на метр; на  пол  из  них
натекла лужа. Сзади халат был  запачкан  красным  гораздо  сильнее,  чем
спереди, и человек отказался  от  идеи  надеть  эти  пропитанные  кровью
тряпки (для чего, конечно, пришлось  бы  сначала  снять  с  труб  тело).
Однако ему пришла в голову резонная мысль обыскать карманы халата.
    Их было лишь два. Правый оказался пустым, зато в  левом  обнаружился
сложенный листок. Человек развернул его и поднес  к  фонарику.  Это  был
какой-то список, составленный от руки (к счастью, на сей раз не кровью):
    д-р Калкрин - сам.
    д-р Харт - инфаркт
    проф. Поплавска - сумасшествие
    д-р Зильбершмид - сам.
    д-р Накамура - сам.
    д-р Лебрюн - кома
    проф. Вард - пожар в лаборатории, предпол. сам.
    проф. Штрайхер - пок. с собой в псих. клинике
    д-р Жирольдини - смерть в ДТП, предпол. сам.
    д-р Вонг - инсульт
    проф. Ковалева - ушла в монастырь, прин. обет молчания
    Потерявший память вертел бумагу  в  руке.  Загадочное  "сам.",  надо
полагать, означало самоубийство ("Убей себя  сейчас!").  Но  что  значил
весь этот  список  погибших  ученых?  Не  все  из  них,  правда,  умерли
физически, но, во всяком случае, погибли для науки... Возможно  ли,  что
все эти трупы, которые он здесь видел - это они и  есть?  А  он  сам,  в
таком случае - один из выживших?  Скажем,  профессор  Поплавска...  хотя
нет, это, кажется, женская фамилия (он вновь посмотрел на стоявшую рядом
с ним мертвую). Тогда, возможно, Лебрюн, очнувшийся от комы... хотя  это
место меньше всего похоже на действующий госпиталь... да, да, он уже  об
этом думал... но возможен ли некий гибрид комы с летаргией, при  котором
брошенный всеми на несколько месяцев пациент не только не умирает, но  и
способен самостоятельно прийти в себя? Кажется, это чистая фантастика...
хотя он ведь до сих пор не знает, в чем заключался  эксперимент  -  если
это был эксперимент...
    И остальные. Пожар в лаборатории, дорожная авария - как-то это  мало
похоже на то, что он здесь видел. Хотя он видел лишь четверых... точнее,
троих, на четвертую  он  только  наступил.  Но,  если  о  смерти  ученых
известно, почему тела бросили здесь? А может, то, что  написано  в  этой
бумажке, отражает лишь официальную версию?
    А может быть, все здесь  заброшено  именно  потому,  что  все  люди,
знавшие об этом месте, умерли, сошли с ума, впали в кому? Да ну, чепуха,
не может такое огромное здание быть инициативой небольшой группы лиц, не
отраженной в правительственных или корпоративных  документах...  Хотя  -
что он может сказать наверняка? Он, не помнящий даже, как его зовут?
    Он пошарил лучом  по  полу  в  поисках  брошенной  таблички,  нашел,
постоял, не зная, что делать с бумагой. За неимением карманов,  нести  в
руках три предмета было неудобно. Может, заучить этот  список  наизусть?
Есть ли в нем какая-то ценность? Единственный предмет в кармане женщины,
умершей страшной смертью... Может быть, именно эта информация стоила  ей
жизни? С другой стороны, убийца эту бумагу не тронул...
    Но был ли вообще убийца? Не похоже было, что жертва  сопротивлялась;
ее ноги стояли на полу, а не были подогнуты, как вышло бы, если  бы  ее,
уже умирающую, толкали вперед, насаживая на трубы все дальше и дальше. А
главное - как должен был располагаться убийца, чтобы трубы  не  помешали
ему сделать то, что  он  сделал?  Они  бы  уперлись  в  его  собственную
грудь...
    Но еще сложнее представить себе, что она  сделала  это  сама.  Сама,
прилагая немалую силу, насадила себя на трубы и шла вперед,  скользя  по
пропоровшему ее тело металлу, пока хватало сил...  Какую  же  чудовищную
боль она должна была испытывать!  Неужели  на  свете  существует  нечто,
способное заставить человека поступить  таким  образом?!  Даже  червь  в
кишках не казался достаточной причиной...
    Однако этот фонарик - не она ли его выронила? Ведь  убийца  едва  ли
бросил бы его здесь, вдали от выхода!
    Но мертвое тело уже ничего не могло прояснить. Возможно, будь  он...
как  же  это  называется?  патологоанатомом!   -   и   имей   при   себе
инструменты... Но, хотя он все еще не знал, кто  он,  он  почему-то  был
уверен, что точно не медик.
    В конце концов он обмотал листок вокруг рукоятки фонаря и подобрал с
пола табличку. Затем отправился на поиски выхода.
    Фонарик светил тускло - как видно, и его аккумулятор был практически
разряжен, так что с поисками определенно следовало поторопиться. Но  все
же хотя бы с таким источником света склад уже не  казался  чем-то  вроде
заколдованного леса. Контейнеры  не  были  специально  расставлены  так,
чтобы запутать оказавшегося здесь человека, так что он  довольно  быстро
отыскал выход обратно на лестницу. Это его, впрочем, уже не  устраивало,
и он двинулся  вдоль  стены  в  поисках  выхода  наружу.  Но,  к  своему
удивлению, обойдя весь склад по периметру, так и не нашел больше никаких
дверей. Некоторое время он стоял в  недоумении  -  некоторые  контейнеры
были явно слишком  велики,  чтобы  протащить  их  по  уже  знакомой  ему
винтовой лестнице. Как же они здесь оказались? Он с  сомнением  поглядел
на тускнеющий фонарик и все-таки снова двинулся вглубь склада.
    Мелькнувшая у него мысль оправдалась  -  через  некоторое  время  он
нашел их. Большие квадратные люки в полу  -  точнее,  даже  не  люки,  а
площадки подъемников, посредством которых  грузы  поднимались  откуда-то
снизу.  Значит,  это  все-таки  не  нижний  уровень  подземелья?   Хотя,
возможно, под зданием проходят туннели... Так или иначе, попасть туда он
не мог. Никаких кнопок, приводящих в действие механизм  подъемников,  он
не обнаружил.  Попытки  вскрыть  на  пробу  несколько  контейнеров  тоже
успехом не увенчались. Пришлось ни с чем возвратиться на лестницу.
    Как он и планировал, он поднялся на  следующий  уровень  и  вошел  в
проход, ведущий внутрь цилиндра. Здесь тоже было совсем  темно,  однако,
стоило ему сделать пару шагов, с натужным щелчком зажегся  свет,  причем
более яркий, чем прежде - это было так неожиданно, что он вздрогнул,  но
тут же понял, что просто кое-где автоматика еще работает. Желая поберечь
батарею, он погасил фонарь.
    Обогнув шахту лифта, он оказался в коридоре. Здесь тоже щелкнуло, но
свет не зажегся. "Может быть, в следующей секции сработает",  -  подумал
человек  и  сделал  несколько  осторожных  шагов   вперед.   Повод   для
осторожности, кажется, был. Пол под ногами был не просто  грязный  -  он
был какой-то жирный, местами скользкий. Это не была кровь. Ни  засохшая,
ни даже свежая.  Это  было  нечто  иное.  И  запах.  К  общей  атмосфере
затхлости и запустения здесь примешивалось что-то еще. Что-то тяжелое  и
неприятное. Не запах разложения, нет. Скорее  так  могло  пахнуть  нечто
живое... нечто, что даже  самый  экзальтированный  любитель  природы  не
захотел бы видеть своим питомцем. Точнее, не захотел бы видеть вообще.
    Человек остановился в нерешительности. Теперь он  услышал  и  звуки.
Тихие, едва различимые. Влажные. Скребуще-шевелящиеся.
    Он поднял фонарь, держа его, как  рукоять  меча.  Но  не  включил  -
сделал еще один шаг, зная (откуда-то вынырнуло это знание), что окажется
в зоне досягаемости датчика, отвечающего за освещение следующей  секции.
Эта надежда оправдалась. Щелкнуло, а затем зажегся свет.
    Свет озарил коридор, выглядевший совсем не так, как другие помещения
этого странного здания. То есть изначально, очевидно, он был выстроен  и
отделан в той же манере. Но если в прочих  местах  за  время  запустения
скопились лишь пыль и сор,  то  здесь  все  выглядело  гораздо  хуже.  С
потолка там и сям свисали  какие-то  бахромчатые  сопли,  лохмы  чего-то
вроде пыльной  паутины  и  бледно-мясистые  сосульки;  на  стенах  жирно
блестели студенистые потеки  и  мохнатились  кляксы  плесени;  на  полу,
усыпанном мертвыми насекомыми, кое-где, вспучив и разорвав искусственное
покрытие, топорщились уродливые, покрытые слизью грибы, похожие на куски
абортированных эмбрионов. Но не это было самым скверным. О нет, это  был
всего лишь фон, почти не отложившийся в сознании потерявшего память. Ибо
тот, парализованный ужасом и отвращением, таращился  на  то,  во  что  в
темноте едва не уткнулся носом.
    В каком-нибудь метре от его лица  поперек  коридора  висел  распятый
труп. Конечно, это был уже не первый мертвец, увиденный им за этот  день
- но предыдущим, какой бы жуткой ни была их гибель,  сильно  повезло  по
сравнению с тем, что должен был испытать перед смертью этот  несчастный.
Точнее, несчастная; хотя никакой одежды  на  теле  не  было,  потерявший
память не сразу понял,  что  это  женщина.  Кожу  с  нее  содрали  почти
полностью; лишь в нижней части тела с  багрового  мяса  кое-где  свисали
полуоторванные лоскуты - может быть, истязателю не хватило времени,  или
его что-то отвлекло.  Но  особенно  жутко  выглядела  круглая  голова  с
выкаченными шарами лишенных век глаз и  оскаленными  в  последнем  крике
безгубыми челюстями. Ног не было вовсе - от бедер осталось  лишь  месиво
кровавых, в потеках  жира,  лохмотьев,  из  которых  торчали  желтоватые
кости, а все, что ниже, было, похоже,  даже  не  отрублено,  а  попросту
выломано из коленных суставов. Живот  мученицы  был  вспорот,  и  кишки,
вывалившись в разрез, свисали наподобие безобразного бугристого  вымени.
В ее растянутые в стороны руки впивалась тонкая, но,  очевидно,  прочная
проволока,  взрезавшая  запястья  практически  до  кости;   левая   была
привязана таким образом к кронштейну,  на  котором,  возможно,  когда-то
была установлена камера наблюдения, а правая - к вентиляционной  решетке
в противоположной стене. (Вентиляция здесь, кстати,  не  работала,  как,
похоже, и во всем здании.)
    Трудно сказать, сколько продлилась  ее  агония;  но  теперь  в  этом
истерзанном и изувеченном теле вновь обреталась жизнь. Багрово-блестящая
ободранная плоть  местами  уже  обросла  какой-то  губчатой  дрянью,  но
главное  -  вся  была  изрыта,   изъедена   мелкими   дырками,   точнее,
прогрызенными ходами; из этих ходов вылезали, ползали по мертвому телу и
вновь скрывались внутри многочисленные твари, похожие на помесь  червяка
с насекомым. У них были треугольные головы, членистые передние  лапки  -
всего одна  пара  -  и  мягкие  извивающиеся  тельца.  В  длину  они  не
превосходили трех сантиметров, но  на  трупе  (и  тем  более,  очевидно,
внутри него) их было множество, и именно их  копошение  производило  тот
звук, который насторожил потерявшего память. В отличие от  муравьев  или
термитов, они двигались вяло и  неуклюже;  нередко  срываясь  с  мертвой
плоти и шлепаясь на пол. Под их ужасным гнездом уже скопилась целая куча
дохлых тварей; еще живые скреблись и извивались среди трупов товарищей.
    Коридор был не настолько  узок,  чтобы  распятый  труп  нельзя  было
обойти, но трудно было представить себе более наглядный знак, что дальше
идти не стоит. Потерявший память попятился.  Из  открытого  рта  мертвой
женщины вывалились сразу несколько членистоногих червей и, словно почуяв
материал для нового гнезда,  довольно  шустро,  насколько  позволяло  их
уродливое строение, поползли в его сторону. Это стало последней каплей -
он повернулся и бросился бежать. Бесстрастная автоматика определила, что
свет в этой секции больше не нужен, и тьма снова  скрыла  оставшийся  за
его спиной ужас.
    Но за мгновение до того, как свет погас, он  успел  увидеть  кое-что
еще. На двери лифта - как раз так, чтобы распятая могла  это  видеть  и,
вполне вероятно, ее же собственной  кровью  -  была  написана  еще  одна
фраза. Фраза, которая менее  всего  соответствовала  увиденному  в  этом
коридоре и вообще во всем этом проклятом здании: "СМЕРТИ НЕТ".
    Он опомнился лишь тогда, когда почти совсем задохнулся  от  быстрого
бега вверх по крутой лестнице. Он повалился на колени и уперся руками  в
ступеньку перед собой, шумно  и  тяжело  дыша;  сердце  колотилось  так,
словно вознамерилось разломать ребра, прорвать кожу и шлепнуться  мокрым
шматком мяса  на  грязную  площадку.  С  тем  самым  звуком,  с  которым
шлепались сорвавшиеся с трупа псевдочерви...
    Он вновь постарался выбраться из липкого омута паники  и  рассуждать
логично. Чем бы ни было то, что он только что видел, ясно одно - уж  это
никак не самоубийство. И тот, кто это сделал - тот,  кто  любит  убивать
людей ТАКИМ способом - вполне возможно, все еще  жив  и  где-то  в  этом
здании... И, кстати, кто сказал, что он только один?
    Наконец, отдышавшись  (и  с  удивлением  поняв,  что  совершенно  не
вспотел), он поднял голову - и уперся взглядом в надпись "НЕ ХОДИ ТУДА".
Ага, здесь он уже был... получается, он взбежал опять до первоначального
уровня... Но теперь он уже снова не был настроен принимать  всерьез  эти
надписи. Убей себя сейчас. Смерти нет. Бред... вот  именно  что,  скорее
всего, это просто бред. Наверное, это все  же  пишет  убийца.  Спятивший
маньяк, у которого начисто снесло крышу. Во всяком случае, человек  хоть
с какими-то остатками здравого ума едва ли мог сделать то, что он сделал
с той женщиной... Он или они, вновь напомнил себе потерявший  память.  С
одним маньяком еще есть шанс справиться голыми руками, а...
    Он посмотрел на свои руки. Ну  точно.  Фонарик,  все  еще  обернутый
бумажкой, валялся на ступеньке рядом, а  вот  таблички  нигде  не  было.
Теперь он вспомнил, как на бегу с него стала сваливаться  "юбка",  и  он
машинально  подхватил  ее...   Ну   разумеется,   мрачно   подумал   он.
Цивилизованный человек во всей  красе  -  бросает  единственное  оружие,
чтобы  соблюсти  никому  не  нужные  условности  приличий...   Надо   бы
спуститься вниз и поискать табличку. Но он не мог  себя  заставить.  Ему
мерещилось, что мерзкие черви с ногами уже ползут за ним снизу вверх  по
лестнице... Да и все равно, что он сделает этой жалкой табличкой? Она не
способна заменить даже самый  простенький  нож.  Ею  невозможно  нанести
глубокую рану, и даже неглубокую  получится  лишь  в  том  случае,  если
противник не сопротивляется... Все безнадежно, все. Ему  никогда  отсюда
не выбраться. У него возникло желание написать  прямо  на  полу  "ВЫХОДА
НЕТ". Если бы у него сейчас шла кровь, он бы, пожалуй, так и сделал...
    Он тряхнул головой. Нет, надо бороться с этими приступами  отчаяния.
Надо... бороться... Он взял фонарь и поднялся. Вверх  по  лестнице?  Или
сначала все-таки обойти до конца тот уровень,  на  котором  он  очнулся,
исследовать оставшуюся часть кольца? Он нашел  там  три  трупа,  да.  Но
теперь он убедился, что опасность может подстерегать не  только  там.  И
вообще, первый труп обнаружился в ванной за дверью  той  самой  комнаты,
где он лежал бесчувственный и  беспомощный.  Если  рассуждать  так,  его
должны были прикончить еще там, вместе с тем парнем... А может быть,  он
вообще избранный? Может, ему не грозит та же участь,  что  остальным,  и
именно поэтому он до сих пор жив? Впрочем, если и так, то не затем ли он
избран, что ему уготовано нечто еще худшее?
    Он тяжело вздохнул. Гадать бессмысленно. Он шагнул в проем,  ведущий
внутрь цилиндра, даже не зная, почему выбирает  этот  вариант  -  может,
просто потому, что не хотелось вновь карабкаться по крутой лестнице.  На
сей раз он обошел шахту лифта с другой стороны и двинулся по коридору, в
котором еще не был.
    Здесь никаких трупов не  оказалось  -  если  не  считать  нескольких
попавшихся на полу дохлых тараканов (или пауков,  или  кем  там  они  на
самом деле были). Внезапно ему пришло в голову, что, пожалуй,  в  начале
своего путешествия он бы не разглядел эти трупики в полумраке на грязном
полу.  Здесь  было  не  менее  грязно,  но...  выходит,  свет,  пусть  и
мучительно мерцавший, стал гореть несколько ярче и стабильнее? Только  в
этом коридоре, или на всем уровне? Почему-то он  вовсе  не  почувствовал
радости при этом открытии. Может быть, где-то отрубились большие  секции
плафонов - или другого оборудования - и за  счет  этого  больше  энергии
стало поступать оставшимся? Тогда вся эта  иллюминация  ненадолго...  Но
даже такой вариант был не самым худшим. Может... может,  все  это  место
_пробуждается_? Не как больной,  выходящий  из  комы,  а  как  вурдалак,
заворочавшийся в могиле...
    Он дошел до конца коридора и снова оказался  во  внешнем  кольце.  И
замер.
    Откуда-то слева доносились глухие удары.
    Он постоял на месте, вновь остро сожалея, что  остался  без  всякого
оружия (легкий  фонарик  на  эту  роль  никак  не  годился).  Но  теперь
возвращаться за табличкой тем более не хотелось. Подумав,  он  пришел  к
выводу, что между ним и источником этих звуков имеется преграда -  иначе
удары слышались  бы  более  четко.  Приложив  руку  к  внутренней  стене
кольцевого коридора, он почувствовал, как она слегка вздрагивает в  такт
- впрочем, вибрация явно приходила издалека. Едва ли  это  кого-то  бьют
головой об стенку, хотя теперь он бы  не  удивился  и  этому.  Скорее  -
кто-то или что-то рвется наружу сквозь запертую дверь... но  что  будет,
когда оно вырвется?
    Все же  он  пошел  налево,  навстречу  звукам.  Лучше  любая  прямая
опасность, чем неизвестность.  Если  там  рвется  на  свободу  такая  же
жертва, как и он сам - он ее выпустит. Если же, напротив, окажется,  что
в ловушку попал убийца... или  еще  какая-то  тварь,  скажем,  очередной
мутант, только уже далеко не насекомых размеров... тогда он постарается,
напротив, укрепить дверь или что там удерживает эту штуку... Но  как  он
это определит? Переговорив через дверь? А если убийца, каким бы безумным
он ни был, убедительно прикинется жертвой?
    Меж тем удары становились все ближе. Еще  несколько  шагов  -  и  он
увидел эту дверь. Она ничем не отличалась от той, из которой не  так  уж
давно вышел он сам, если не  считать  изувеченного  и,  видимо,  наглухо
заклиненного замка. Очевидно, кто-то хорошо постарался, чтобы эту  дверь
нельзя было открыть. И, возможно, старался не зря?
    Однако  он,  похоже,  переоценил  прочность  самой  двери,   которая
вздрагивала и прогибалась под ударами изнутри. В нее не  просто  стучали
руками и ногами - на нее, кажется,  бросались  всем  телом.  Потерявшему
память даже показалось, что на двери уже можно различить грубое выпуклое
подобие человеческого силуэта - и он почувствовал, что совсем не  уверен
в своем желании встретиться с тем, кто так неудержимо рвется наружу.
    Однако, пока  он  стоял  в  нерешительности  (подпереть  дверь  было
совершенно нечем, разве что - собственным плечом),  еще  один  отчаянный
удар выбил дверь из проема на несколько сантиметров, а  следующий  вовсе
опрокинул ее на пол. И следом в коридор вывалилось страшилище.
    Из погруженных во  тьму  беспамятства  глубин  вырвалось  подходящее
слово: мумия. И уточнение: из старых фильмов ужасов. Фигура  практически
с ног до головы была в  каких-то  грязных  повязках;  кое-где  они  были
порваны и в крови. Никакой иной одежды или обуви не было. Из-под  бинтов
на голове в нескольких местах  длинными  уродливыми  прядями  выбивались
черные волосы.
    Потерявший память невольно отпрянул.
    - Кто  ты?  -  хрипло  выдохнул  он,  вновь  вскидывая  перед  собой
бесполезный фонарик, словно меч.
    Фигура, обретшая равновесие, резко обернулась в его сторону. Похоже,
она была испугана ничуть не меньше.
    - А ты? - спросила она. Голос был женский. Да и очертания  тела,  на
самом деле, тоже.
    - Хотел бы я сам это знать... - пробормотал он,  запоздало  подумав,
что, возможно, стоило  прикинуться  более  осведомленным.  Или  хотя  бы
потребовать соблюдать очередность вопросов и ответов.
    - Ты ничего  не  помнишь?  -  поняла  она;  ее  голос  разочарованно
понизился. - Я тоже. Давно ты здесь?
    - Несколько десятков минут, - пожал плечами он. - А может, часов.  Я
не уверен, что правильно воспринимаю здесь время. И это от того момента,
что я пришел в себя. А до того... - он снова пожал плечами.
    - И я. Очнулась в запертой комнате, вся  в  бинтах.  Какое-то  время
думала, что за мной придут и что-то  объяснят.  Потом  стала  кричать  и
звать. Потом поняла, что никто не придет. Стала биться о дверь... Вот  и
все. А ты? Ты ведь был снаружи?
    - Моя дверь была открыта.
    - Но что там? То есть вокруг?
    - Ничего хорошего, - помрачнел он. - Я не знаю, где выход,  если  ты
об этом.
    - Это ведь не больница?
    - Да уж, в аду могут быть такие больницы...
    - Но и не тюрьма? Я имею в виду... - она огляделась по  сторонам,  -
слишком уж тут все загажено, даже для тюрьмы. И я выбила дверь камеры  -
где надзиратели, где тревога? Такое впечатление, что здесь уже много лет
нет никого живого...
    - Мы есть.
    - Да. Слушай, надо же нам как-нибудь друг друга называть...
    - Просто "Эй!" не подойдет?
    - Лично я не хочу, чтобы меня звали просто "Эй!" И потом,  вдруг  мы
найдем кого-то еще...
    Или он нас найдет, мрачно подумал мужчина, но вслух ответил:  -  Ну,
учитывая обстоятельства, можешь называть меня Адам, -  и  поправил  свое
единственное одеяние.
    - Тогда я - Ева, - легко согласилась она. - Учитывая обстоятельства,
- кажется, она только сейчас сообразила,  что  на  ней  нет  даже  такой
одежды. Впрочем, голой под всеми этими повязками она тоже не  выглядела.
Смутилась ли она, под бинтами опять-таки осталось неясным.
    Он вспомнил про бумажку, которую все еще  держал  в  руке  вместе  с
фонариком.
    - Слушай,  тебе  что-нибудь  говорит  фамилия  Поплавска?  Профессор
Поплавска. Подумай.
    - Нет, - покачала головой она. - А кто это?
    -  Тогда,  может,  Лебрюн?  Харт?  Ковалева,  наконец?  -  "нет,  на
монастырь это место уж тем более не похоже..."
    - Ты все-таки что-то знаешь? Кто все эти люди?
    Он молча протянул ей листок. Некоторое время она изучала список.
    - Думаешь, мы - кто-то из этих ученых? - она вернула ему бумагу.
    - Или жертвы их опытов. Не знаю. Ничего не знаю.
    - Где ты это нашел?
    - Ева, в твоей ванне... случайно... нет мертвеца?  -  вместо  ответа
спросил он.
    -  Мертвеца?  В  ванне?!  -  она  недоумевающе  вытаращилась  из-под
повязок, затем до нее дошло: - Хочешь сказать, в твоей есть?
    Он молча кивнул.
    - И много их тут?
    - Пока я видел пятерых. Но я побывал далеко не везде.
    - И все в ваннах?
    - Нет.
    - И как они умерли?
    - Так, как нам  не  стоит,  -  буркнул  Адам.  Перед  глазами  вновь
возникло видение распятой в коридоре, и он  содрогнулся.  Впрочем,  Еве,
судя по всему, тоже основательно досталось. - Болит? - участливо спросил
он, кивая на ее окровавленные повязки.
    - Немного. Должно быть, поранилась, когда билась о дверь.  Надо  же,
только теперь заметила.
    - А старые раны?
    - Нет, видимо, все зажило. Я даже пыталась снять повязки, но...
    - Они не снимаются, - кивнул Адам. - Та же история.
    - Я так боюсь за свое лицо, - призналась она. - Болеть-то не  болит,
но вдруг там, под бинтами, все изуродовано...
    - Нам сейчас не о красоте думать надо, - проворчал он,  подумав  про
себя: "Женщины!"
    - Ладно, давай думать о том, как отсюда выбраться. Что  ты  все-таки
знаешь?
    Он коротко рассказал ей, что успел повидать, не слишком  вдаваясь  в
подробности при описании трупов. Впрочем,  Ева  все  равно  поежилась  -
должно быть, обладала живым воображением.
    - Гиперион, - произнесла она. - От этого слова веет чем-то жутким.
    - Думаю, не от самого слова, а от того, что за ним скрывается. И что
мы не можем вспомнить.
    - Не можем или не хотим.
    Он был вынужден признать,  что  она  права.  Каждый  раз,  когда  он
пытался вспомнить, со дна его души, словно потревоженный ил,  поднимался
страх.
    - Ладно, - сказал он вслух. - пойдем наверх. На этом  уровне  выхода
наверняка нет.
    - Но ты ведь  не  весь  его  обследовал?  Здесь  могут  быть  другие
выжившие. Раз мы оба очнулись здесь...
    - Не хочу здесь задерживаться, - еще недавно  он  колебался  на  сей
счет, но теперь, обретя компаньона, решил, что от добра добра не ищут. -
Если мы не отыщем выхода, всегда  сможем  вернуться.  А  если  отыщем  -
пошлем сюда спасателей или кого там еще.
    - Может, ты и прав, - согласилась Ева. - От  этого  места  мороз  по
коже. И мне совсем не хочется смотреть на мертвецов.
    "Боюсь, ты их увидишь не только на этом уровне", - подумал Адам,  но
промолчал.
    Они дошли до лестницы и, переступив через предостерегающую  надпись,
начали подниматься.
    Дорога наверх оказалась намного короче, чем вниз. Всего два  уровня.
Войдя на верхний, они оказались между лифтом и еще какими-то раздвижными
дверями; никакого коридора  здесь  не  было.  Некогда  эти  двери  были,
очевидно, закрыты, но кто-то раскурочил их, вбив, судя  по  покореженным
краям, некий грубый клин между створками, а затем раздвинув их с помощью
рычага. В первый миг Адам обрадовался, что им не придется проделывать ту
же работу (тем более что свое орудие штурмовавший унес с собой), но  тут
же понял, что, если бы  их  предшественник  таким  образом  выбрался  на
свободу, спасатели или кто там еще из  внешнего  мира  уже  побывали  бы
здесь. Судя по лежавшей на всем пыли, взлом произошел давным-давно...
    Внутри было  темно,  но  не  совсем;  во  мраке  светились  какие-то
огоньки. Неужели звезды? Снаружи ночь? Адам включил фонарик и решительно
шагнул вперед; Ева последовала за ним.
    Но это была не ночная улица и даже не окно  на  таковую.  Светящиеся
точки и впрямь напоминали звезды, но рядом со звездами в окне обычно  не
имеется никаких надписей. Очевидно, это было  изображение  на  экране...
точнее, как показал скользнувший луч фонарика,  на  стене,  одновременно
игравшей роль экрана. Ниже луч выхватил из  темноты  приборную  консоль,
протянувшуюся вдоль противоположной входу стены, а перед ней стояли  два
высоких кресла с подголовниками.
    Задержав луч на левом кресле, Адам увидел неподвижно  свесившуюся  с
подлокотника руку. Он ожидал увидеть нечто подобное.
    Адам и Ева подошли ближе. В обоих креслах сидело по человеку.  Слева
мужчина, справа женщина. Почему-то в одном нижнем белье. Голова  мужчины
бессильно упала на грудь, голова женщины,  напротив,  была  запрокинута.
Тусклый уже луч фонаря высветил белое лицо, располосованное сверху  вниз
глубокими бороздами, словно бы ранами от когтей, и пустые кровавые  дыры
на месте глаз. Ева невольно вскрикнула и схватилась за плечо Адама.  Тот
приподнял за волосы  голову  мужчины.  Лицо  этого  мертвеца  тоже  было
расцарапано, но не так жестоко. Зато рот и весь подбородок у него были в
засохшей крови. Тускло блеснули зубы, но не все - некоторые из них  были
сломаны, один так и торчал под углом из десны.
    - Что это? - брезгливо воскликнула  Ева,  наступив  босой  ногой  на
что-то мягкое, холодное и липкое. Адам посветил и наклонился.
    - По-моему, человеческий язык, - констатировал он, глядя на пол.
    - Вот гадость... отрезанный?
    - Больше похоже на откушенный...
    - А руки! Ты видишь, что с его руками?!
    Адам провел лучом сперва по одной, затем  по  другой  руке  мертвого
мужчины. Вид у них был жуткий. Их словно терзал взбесившийся  зверь;  из
предплечий были вырваны целые куски мяса, видны были разодранные вены  и
сухожилия.  Кровь  залила  подлокотники  и  застыла  большой  лужей  под
креслом...
    - Они... сошли с ума и растерзали друг друга? - предположила  Ева  с
дрожью в голосе.
    - По-моему, хуже, - покачал головой Адам, присев перед  креслами  на
корточки и  рассматривая  с  фонариком  окровавленные  пальцы  одного  и
второго трупа. - Каждый из них сделал это сам с собой.  Он  изгрыз  себе
руки и истек кровью. А она... она до кости разодрала себе ногтями  лицо,
выдавила глаза и, по-моему, воткнула пальцы через глазницы прямо в мозг.
    - Да что же здесь  такое  произошло?!  -  голос  Евы  был  близок  к
истерике. - Может... здесь в воздухе какая-то дрянь, от которой у  людей
сносит крышу? - она сделала движение, чтобы бежать прочь, но Адам поймал
ее за руку:
    - Если бы так, оно давно  распространилось  бы  по  всему  зданию  -
двери-то вскрыты.
    - Так и распространилось!  Сам  говоришь,  тут  везде  изуродованные
трупы!
    - Но с нами-то все в порядке. Если  что-то  и  было,  значит,  давно
выветрилось.
    -  В  порядке?!  Это  ты  называешь  "в  порядке"?!  -  она   тыкала
растопыренной пятерней в свои повязки.
    - По крайней мере, в большем, чем с ними, - он кивнул на  мертвецов.
- На них, кстати, никаких повязок нет. И, когда это  с  ними  произошло,
они были в одежде, причем не пропускавшей кровь.
    - Ну еще бы. Ведь это они здесь заправляли.
    - Не знаю... Но, во всяком случае,  те,  кто  их  раздели,  проявили
некое уважение к телам. Усадили обратно в кресла, а не просто бросили на
пол, - он повернулся и посветил  на  консоль,  не  оживленную  ни  одним
огоньком. - Чего не скажешь  о  пульте.  Здесь  все  громили  с  тем  же
остервенением, что и в других местах... Только с экраном не  справились,
потому что картинку показывает само вещество стены, и  оно,  как  видно,
достаточно прочное... Что ж,  не  знаю,  что  здесь  произошло,  но,  по
крайней мере, понятно, что это за место.
    - И что это?
    - Космический корабль. Мы не на Земле.
    - Ты думаешь так, потому что эта картинка похожа на звездную карту?
    - Это и есть звездная карта. Но не только, - он  снова  посветил  на
кресла. - Видишь эти  ремни?  Плечевые,  поясные...  Если  бы  это  было
наземное сооружение, сидящим за пультом не нужно было бы пристегиваться.
    - Здесь нет невесомости.
    - Значит, мы летим с ускорением. Или здесь  действует  искусственная
сила тяжести. Или еще какой-то  физический  принцип,  о  котором  мы  не
помним.
    - А может, мы уже сели?
    - Может. Но это вряд ли, - Адам снова смотрел на большой  экран.  Он
не помнил практически  ничего  из  астрономии,  но  не  сомневался,  что
подписи под яркими кружочками - это названия звезд. И все же  эта  карта
была необычной. Плотность звезд понижалась от краев к центру,  в  центре
же находилось довольно крупное пятно, очертаниями напоминавшее  бабочку;
четких краев оно не имело, но, чем ближе к центру, тем было светлее.  На
периферии пятна еще виднелось несколько звезд, но в середине было совсем
пусто. В первый момент это пятно показалось Адаму просто дефектом экрана
- вполне объяснимым, учитывая, в каком состоянии было все на  корабле  -
но затем он  решил,  что  этот  "дефект"  носит  слишком  уж  правильный
характер. Затем его внимание привлекло какое-то мерцание в левом  нижнем
углу; там ритмично вспыхивал и гас  красный  кружок  с  надписью  "Глизе
581". Еще левее и ниже горел желтый кружок, подписанный "Солнце".
    - Тебе что-нибудь говорит название "Глизе 581"? - спросил Адам.
    - Нет... не знаю. Мне кажется, я смогу вспомнить...
    - Думаю, это и есть наша цель. Точнее,  была.  Только  мы  ее  давно
пролетели и сейчас здесь, - он указал пальцем в центр "бабочки".
    - Разве люди уже научились летать меж звездами? Я ничего об этом  не
помню.
    - Я тоже. Но, похоже, научились. Нас не похитили  инопланетяне,  это
явно земной корабль, судя хотя бы по надписям...
    - И что же, по-твоему, здесь произошло?
    - Не знаю. Какое-то помешательство. Черт его знает,  чем  оно  могло
быть вызвано, но на разных членов экипажа это подействовало  по-разному.
Одни стали крушить технику и убивать друг друга. Другие  -  самих  себя,
причем не менее изуверски. Третьим повезло больше всего. Они всего  лишь
потеряли память.
    - А повязки?
    - Очевидно, мы пострадали в схватке с первыми. Но  все  же  остались
живы.
    - Я не об этом. Должна быть еще четвертая категория.  Кто  перевязал
нас, кто оказал нам помощь? Если кто-то из экипажа остался жив и здоров,
то где они, почему не пытаются чинить корабль, почему бросили нас?  Меня
так и вовсе заперли...
    - Не думаю, что кто-то остался жив, - покачал  головой  Адам.  -  Во
всяком случае, нормальный. Слишком уж все здесь заброшено.  Может  быть,
кто-то помог нам, но был убит потом. А  может,  потеря  памяти  была  не
мгновенной, и мы еще успели перевязать друг  друга.  Теперь  нам  больше
неоткуда ждать помощи.
    - А зачем было меня запирать?
    - Чтобы защитить от тех, кто еще бродил  снаружи,  -  пожал  плечами
Адам. - Если это сделал я, тогда понятно, почему я не  запер  сам  себя.
Видимо, надежно это можно было сделать, только сломав замок, и я боялся,
что не выберусь...
    - Все-таки, вдруг кто-то из безумцев еще остается в живых?
    - Не знаю. У меня такое ощущение, что здесь нет никого,  кроме  нас,
но ничего нельзя гарантировать. Корабль большой...
    - А как насчет одежды?
    - Что насчет одежды? - не понял Адам.
    - Допустим, нас раздели, чтобы оказать  медицинскую  помощь  -  хотя
непонятно, почему одежду не оставили в наших каютах, особенно  если  это
делали мы сами... Допустим  также,  что  безумцы  срывали  одежду  своих
жертв. Но ты сам говоришь - тот, кто раздел пилотов, проявил уважение  к
их телам...
    -  Ну...  не  знаю.  Может  быть,  это  безумие  настигало  не  всех
одновременно...
    - А я вообще не уверена, что твоя гипотеза с помешательством  верна.
И что все эти смерти и разрушения - дело человеческих рук.
    - А чьих? Хочешь сказать,  у  нас  на  борту  чужой?  -  скептически
усмехнулся он.
    - А почему бы и нет? Мы все-таки побывали на этой Глизе. И нашли там
жизнь - или это она нас нашла...
    - И какой-то монстр до сих пор бродит по отсекам и коридорам?
    - Если никто не смог с ним справиться - а похоже, что так и  есть...
и если он не сдох сам...
    - Нет,  погоди.  Допустим,  какие-то  смерти  можно  объяснить  так.
Особенно если этот монстр разумен - животное вряд  ли  способно  распять
человека на проволоке... Но эти пилоты явно  покончили  с  собой,  и  не
самым приятным способом!
    - Мы не знаем, - возразила Ева. - Сломанные зубы и ногти могут  быть
результатом борьбы. И раны тоже. То, что по форме следы укусов похожи на
человеческие, ничего не доказывает... Мы ведь не знаем, как он выглядит.
    - Или они.
    - Да. Или они.
    Адам некоторое время молчал, глядя на обезображенное  тело  мужчины.
Затем отвел луч фонаря  в  сторону,  не  в  силах  больше  выносить  это
зрелище. Но  так  было  еще  хуже:  откуда-то  из  самых  темных  глубин
сознания,  где   даже   у   самого   здравомыслящего   человека   таится
иррациональное, поднималось ощущение, почти уверенность, что  скрывшийся
во мраке мертвец,  пользуясь  своей  невидимостью,  сейчас  пошевелится,
начнет беззвучно подниматься  в  кресле,  протянет  обглоданные  руки  к
поживе, которую он наконец-то дождался... ведь недаром же было  написано
(кровью) поперек ведущей в рубку лестницы - "НЕ ХОДИ ТУДА"...
    Адам  попытался  отогнать  наваждение  и  заставить   себя   мыслить
рационально.
    - Пожалуй, ты права насчет  посадки  на  Глизе  или  где-то  еще,  -
медленно сказал он. - Все  эти  твари...  Пауки  и  тараканы  еще  могли
мутировать из обычных, хотя не могу себе представить, откуда им  взяться
на звездолете - не могли же его не продезинфицировать перед стартом.  Но
другие... Эти помеси червей с насекомыми... На  Земле  ничего  подобного
нет.
    - Ты так хорошо помнишь, что есть на Земле?
    - Нет... но есть разница между  "забыл"  и  "никогда  не  знал".  Во
всяком случае, я ее смутно чувствую. И я  совершенно  убежден,  что  эти
твари не из нашего мира.  Предположим,  их  взяли  на  борт  в  качестве
образцов  местной  фауны,  а  потом  что-то  случилось,  и  они   смогли
расползтись по кораблю... Не знаю, есть ли среди них что-то большое.  Но
и  мелкие  насекомые  могут  служить  переносчиками  инфекции,   которая
каким-то образом воздействовала на мозг...
    - А теперь? По-твоему, у нас уже образовался иммунитет?
    - Не знаю, - тяжело вздохнул он, - ничего не знаю. Кроме одного: нам
отсюда не выбраться.
    - Может быть, еще можно развернуть корабль к Земле,  -  сказала  Ева
без особой надежды в голосе. - Или хотя бы отправить сигнал бедствия.
    - Как? - Адам безнадежно обвел лучом  разгромленный  пульт.  -  Даже
если мы найдем инструменты... ты имеешь хоть  какое-то  представление  о
том, как тут все устроено? Мы даже не  помним,  что  люди  вообще  умеют
летать к звездам...
    - Ну, может, мы найдем не только инструменты,  но  и  инструкции,  -
неуверенно возразила  Ева.  -  И  потом,  что-то  нам  все-таки  удается
вспомнить. Хотя... - она замолчала.
    - Что "хотя"?
    - Мне страшно.
    - Неудивительно.
    - Нет, я не про то. Мне страшно вспоминать. Иногда мне кажется,  что
я уже почти подобралась к  своему  прошлому,  и  тут  сразу  такая  жуть
накатывает...  Словно  кто-то  в  голове  кричит:  "Нет,  не  надо,   не
вспоминай, не думай об этом!" У тебя так не было? Ну,  с  тех  пор,  как
пришел в себя?
    - Было, - сознался Адам. - Здесь нет никакой  мистики,  просто  нам,
очевидно, здорово  досталось,  особенно  тебе...  Естественная  защитная
реакция... Хм, "не думай", - припомнил  он.  -  Это  написано  на  двери
склада на нижнем уровне. Кстати, тебе не кажется,  что  если  бы  экипаж
боролся против монстров, то оставлял бы более осмысленные надписи?  Даже
если предположить, что им действительно нечем  было  писать,  кроме  как
кровью... но тогда  тем  более  надо  писать  только  самое  полезное  и
информативное. А тут... "Не ходи туда!" Ну вот мы пришли, и что?
    - Узнали, что мы на корабле.
    - И что в этом плохого?  Хотя...  да,  конечно.  Узнать,  что  мы  в
миллиардах миль от Земли, на мертвом звездолете, неуправляемо  несущемся
все дальше и дальше в бесконечную пустоту... если  верить  карте,  здесь
даже звезд нет... Но, если бы мы этого  так  и  не  узнали,  разве  наше
положение изменилось бы к лучшему?
    - Может, умерли бы в неведении, - вздохнула Ева.
    - Как вот эти? И остальные? Едва ли хоть кто-то из них умер легко. И
вообще, предупрежден - значит вооружен...
    - Ладно, - перебила Ева. -  Все  эти  разговоры  только  приводят  в
отчаяние! (Он вздрогнул, услышав это слово.) Давай искать.  Инструменты,
инструкции, других выживших - хоть что-нибудь!
    Они  вышли  из  рубки,  еще   напряженнее   вслушиваясь   в   тишину
злосчастного корабля.  Но  до  них  по-прежнему  не  доносилось  никаких
звуков,  если  не  считать  электрического  потрескивания  агонизирующих
плафонов. Впрочем... теперь Адам уже  не  сомневался,  что  их  свет  за
последнее время сделался несколько ярче.  Он  не  знал,  чем  это  можно
объяснить и чем это чревато - как, впрочем, и все то, что происходило на
этом проклятом звездолете. Он поделился наблюдением со своей  спутницей,
но та лишь пожала плечами и предположила,  что  свет  кажется  им  более
ярким после мрака рубки.
    Они спустились на уровень  ниже.  Здесь,  похоже,  тоже  размещались
какие-то посты управления, но и они были разгромлены  самым  беспощадным
образом, так что об  их  предназначении  оставалось  лишь  догадываться.
Кое-где среди изуродованных обломков валялись дохлые тараканы-мутанты  и
вяло ползали их еще живые собратья.
    - Я думаю - вдруг этот разгром учинили не безумцы и не  чудовища?  -
сказала вдруг Ева. - Что, если все это сделано совершенно сознательно?
    - Кем? - криво усмехнулся  Адам,  брезгливо  выискивая  место,  куда
поставить ногу. - Террористами-самоубийцами?
    - Членами экипажа,  которые  поняли,  что  этот  корабль  не  должен
вернуться.  Никогда  не  должен  попасть  на  Землю...   и   вообще   на
какую-нибудь обитаемую планету. Поэтому они направили его в  беззвездное
пространство, а потом...
    - Но зачем?!
    - Чтобы на Земле не повторилось то же самое,  что  здесь,  -  пожала
плечами она.
    - Из-за этих тварей? Да ну, чушь. Даже если они заразны,  существуют
же карантинные меры... корабль можно держать на орбите, пока  ученые  не
разберутся...
    - А если эти меры недостаточны? Наверное, когда они... то есть мы...
брали эту пакость на борт, то тоже не для того,  чтобы  развести  ее  по
всему кораблю. Ты говоришь, что больше всего _этого_  на  втором  уровне
снизу... видимо, там и был наш зоопарк... или  хранилище  образцов,  или
как это еще называется... и мы были уверены, что оттуда  не  выскользнет
ни одна бактерия...
    - Ну, предположим, кто-то допустил ошибку, не закрыл вовремя  дверь,
не прошел дезинфекцию... но это ж не  значит,  что  эта  дрянь  способна
проникать сквозь стены корабля и космический вакуум!
    - Не знаю. Может быть, тут дело вовсе не в химии,  не  в  физическом
прохождении сквозь стены...
    - А в чем?
    - Какое-то дистанционное воздействие, от которого  не  спасают  наши
защиты.
    - Черви-телепаты? - скептически хмыкнул  он,  но  тут  же  задумался
всерьез над этой идеей. - Некрофаги, вызывающие  у  куда  более  крупных
живых  существ  неконтролируемую  тягу  к  насилию   и   таким   образом
обеспечивающие себя запасами  падали...  и  квартирами,  -  он  вспомнил
распятый труп женщины, превращенный в огромный... муравейник, улей? -  и
его передернуло. - Вообще-то такая гипотеза многое объясняет.  Например,
почему здесь не гниют трупы. Если эта  фауна  обрабатывает  их  каким-то
консервантом... Но все равно, с какой стати крушить все приборы корабля,
лишая последних выживших  шанса?!  Ведь,  если  мы  уцелели  и  остались
нормальными, защитный механизм существует!
    - Может, они не были уверены, что мы остались нормальными.  Мы  были
без сознания, а у них не было времени ждать, чем все кончится... Но есть
и худший вариант.
    - Хуже,  чем  лететь  куда-то  в  межгалактическое  пространство  на
преднамеренно лишенном шансов на возвращение корабле?
    - Да. Если мы не остались нормальными. Если  эти  твари  уже  внутри
нас.
    Адам замер, прислушиваясь к собственным ощущениям. Он и впрямь готов
был  почувствовать,  как  паразиты  прогрызают   себе   дорогу   в   его
внутренностях - но чувствовал лишь липкий холод страха, разливающийся по
животу.  И  этот  страх  не  желал  уходить,   независимо   от   наличия
материальных подкреплений.
    - Ты не видела червя, что выполз из кишок того парня,  -  сказал  он
хриплым голосом, пытаясь убедить не столько ее, сколько себя. - Да и те,
что с ногами... они достаточно крупные, чтобы мы их почувствовали,  если
бы...
    - А если они просто ждут своего часа? -  возразила  Ева.  -  Личинки
могут быть и мелкими. И... они могут быть вовсе не  такими  тупыми,  как
может показаться. Они знают, что мы - последние на борту. И нас  оставят
жить  до  тех  пор,  пока  мы  не  встретимся  с  новыми  потенциальными
носителями и не передадим заразу дальше...
    - Все равно, - упрямо скривил губы он, - не может быть, чтобы  люди,
уже  научившиеся  строить  межзвездные  корабли,  не  умели  бороться  с
какими-то паразитами! Да и нет в них никакого особого ума...  я  имею  в
виду -  в  паразитах...  вон,  видишь,  из-под  ноги  убегать  и  то  не
торопятся, приходится смотреть, как бы не раздавить эту  гадость!  Да  и
сколько их уже передохло...
    - Наверное, им тяжело  адаптироваться  в  непривычной  среде.  Но  у
некоторых это все же получается, и даже  слишком  хорошо,  -  Ева  вдруг
присела на корточки, подобрала обломок какой-то платы  и  пошевелила  им
пару дохлых "тараканов", а потом опрокинула на спину их живого  собрата.
Тот  вяло  корячился  без  каких-либо  шансов  вернуть  себе  нормальное
положение. Ева с хрустом размазала его по полу. - Не пойму, откуда могли
взяться такие твари, - сказала она. - Ты заметил, что у них разное число
ног?
    - Ну я же сразу тебе об этом сказал!
    - Я имею в виду - даже у тех, которые вроде бы принадлежат к  одному
виду. Вот у  этого  ноги  все-таки  четные...  но  разной  длины.  Какая
эволюция могла породить такое?! И парность конечностей  -  это  ведь  не
случайный  каприз  земной  природы.  Это   действительно   удобно,   это
целесообразность, закрепленная  поколениями  отбора  для  совершенно  не
похожих друг на друга видов... Как же должен выглядеть  мир,  в  котором
вот такое неуклюжее существо с непарными  ногами  разной  длины  получит
эволюционное преимущество?!
    - Как мир ночных кошмаров,  -  пробормотал  Адам  и,  чуть  подумав,
добавил: - шизофреника. Слушай, а может мы с тобой вовсе и не  пришли  в
себя? Может, это все галлюцинации, а? Все  бы  отдал,  чтобы  проснуться
сейчас в уютной психушке...
    - Тогда и ты - галлюцинация, - заметила Ева. - С моей точки  зрения,
конечно. А с твоей - я...
    - Лучше уж быть галлюцинацией, чем червивым изнутри... Я... я  боюсь
тараканов, - произнес он почти жалобно. - И пауков.  И  червей  тоже  не
жалую... - он беспомощно оглядывал свое облепленное намертво  присохшими
повязками тело, словно ожидая увидеть, как нечто шевелится и ползает под
кожей. А может,  под  повязками  как  раз  оно  самое  и  есть  -  ходы,
проделанные личинками... - Охота  же  тебе  было  высказывать  гипотезу,
которую мы не можем проверить! И без того тошно...
    - Ага, а сам говорил - предупрежден значит  вооружен,  -  припомнила
ему Ева, но без всякого язвительного торжества в голосе. Тоска  и  страх
грызли ее изнутри похуже любых червей. - Ладно, давай уже пойдем  дальше
и будем делать хоть что-нибудь, а то я и впрямь с ума сойду...
    Они вышли в коридор, огибавший шахту лифта, и двинулись к  следующей
двери.
    - Между прочим, ты заметила еще одну странность? - спросил  Адам.  -
На таком большом корабле нигде на дверях нет табличек.  Конечно,  экипаж
должен был знать, где что - и все-таки здесь немудрено ошибиться дверью,
особенно в кольцевых коридорах...
    - Да, - согласилась она, - вряд ли так и было задумано.
    Он приблизил лицо к двери, тщательно осматривая ее с фонариком.
    - Как я и думал, табличка была, - констатировал он, - ее  следы  еще
можно различить. Кто-то поотдирал их со всех дверей... Зачем?
    - А зачем крушили оборудование?
    - Думаешь, чтобы мы не могли вернуться? Ну  уж  отсутствие  табличек
тут мало что дает по сравнению с раскуроченными пультами. Все равно рано
или поздно мы обследуем все помещения. Скорее верна  моя  версия  насчет
безумной ярости. Или...
    - Что "или"?
    - Или кто-то хотел, чтобы мы разобрались в  происходящем  как  можно
позже. Не то чтобы не разобрались вообще - он должен был  понимать,  что
отсутствие надписей на дверях нас не остановит - но чтобы это  произошло
как можно позже. Не знаю. Бред. Бессмыслица.
    - Может, и не бессмыслица, - возразила Ева. - Чем  дольше  мы  будем
разбираться, тем  дальше  улетим  за  это  время  и  тем  меньше  шансов
вернуться. А значит, такие шансы все-таки есть!
    - Ты сама-то в это веришь? - тяжело вздохнул Адам и взялся за  ручку
двери. - Ладно, посмотрим, что там.
    Ничего хорошего там не оказалось.
    Адам услышал за спиной мучительно-сдавленный горловой звук и  понял,
что это. Он уже сам оказывался в этом положении: желудок  Евы  выкрутило
рвотным спазмом, но изо рта у нее не вышло ничего, кроме этого звука.
    В этой комнате горел свет, и даже достаточно ярко. Здесь не было  ни
приборов, ни мебели, если не считать  останков  растерзанного  в  клочья
стула на полу. Помещение было полукруглым в плане; его  вогнутая  стена,
противоположная входу, как догадался Адам, представляла собой панорамный
экран, сделанный по той же технологии, что и карта  в  рубке.  Вероятно,
это помещение было гибридом библиотеки и кинозала; наверняка в то время,
когда все здесь работало, доступ к информационным ресурсам корабля можно
было получить и из других мест, но именно здесь  условия  для  просмотра
были наиболее комфортными. Щель в стене слева, из которой торчали  мятые
белые лохмотья, сейчас ассоциировалась скорее с отверстием для туалетной
бумаги, но на самом деле здесь, очевидно, можно было получить распечатку
необходимых данных. Никаких панелей управления нигде  видно  не  было  -
видимо, здесь использовался голосовой  или  еще  какой-то  бесконтактный
интерфейс.
    Но на все эти технические подробности Адам и Ева  обратили  внимание
не сразу. В первый миг в глаза им бросились многочисленные кляксы крови,
испятнавшие экран и боковые стены - кое-где вместе  с  кровью  к  стенам
присохли какие-то белесые комочки - и  скорчившийся  труп  на  полу  под
экраном. Это был мужчина; на нем были трусы и ботинки, но больше никакой
одежды. Его голова превратилась  в  бурое  месиво,  где  между  клочьями
слипшихся от крови  волос  торчали  острые  обломки  костей,  доходившие
максимум до висков; вся верхняя часть черепа была размозжена  полностью,
а покрывавшая ее кожа разорвана, и растерзанный мозг наполовину вытек на
пол из этой жуткой дыры. На полу возле повернутой  набок  головы  лежали
полукруглыми слизистыми каплями и оба выбитых глаза; ниточки нервов  еще
тянулись от них в расколотые глазницы.
    Пальцы мертвеца покрывала бурая корка засохшей крови... и,  кажется,
не только  крови.  А  прямо  над  ним  по  экрану  наискось  протянулась
очередная надпись. Точнее,  не  совсем  очередная.  Буквы  были  кривые,
разной величины, наползали друг на друга и вообще выглядели так,  словно
их  писал  сильно  пьяный  человек,  страдавший  к  тому   же   болезнью
Паркинсона. Во многих местах к ним прилипли все те же белесые комочки  и
волосы. Но все же написанное можно было прочитать.
    - ТЬМАМИКРОКОМ=МАК, - разобрал Адам. - Боже... кажется, это написано
его мозгом.
    - В каком смысле? -  Ева  еще  чувствовала  дурноту,  но  уже  могла
говорить.
    - В прямом. Он расколошматил себе голову о стены... или ему  помогли
это сделать... а потом некто, окуная  палец  в  разбитый  череп,  как  в
чернильницу...
    - Думаю, никто ему не помогал, - возразила Ева с дрожью в голосе.  -
Он сделал все сам, и надпись тоже. Поэтому она такая кривая.
    - Неужели человек в таком состоянии еще способен  писать?  С  каждой
буквой выковыривая из своих мозгов по куску?
    - Человеческий мозг обладает очень  большим  запасом  надежности,  -
откуда-то эта информация всплыла в памяти Евы. - Может  погибнуть  целое
полушарие,  а  личность  все  еще  будет   сохраняться,   и   даже   без
значительного ущерба, хотя и могут быть утрачены  отдельные  умения  или
понятия...
    - Тут, очевидно, ущерб был. Может, когда он  начинал  писать,  то  и
имел в виду что-то осмысленное, но к концу скатился в полный бред.
    - По-моему, это не бред, - покачала  головой  Ева,  прислушиваясь  к
своим неуверенным воспоминаниям. - Тьма... микроком... мне кажется,  это
значит "микрокосм". Микрокосм равен макрокосму  -  вот  что  он  пытался
написать. Когда-то давно я слышала эту фразу... но  не  могу  вспомнить,
что она означает.
    - Что-то средневековое, - припомнил Адам. -  Кажется,  представление
алхимиков  о  том,  что  человеческая   природа   тождественна   природе
вселенной. Только они это понимали не в том смысле,  что  законы  физики
едины для всех, а более буквально и  примитивно,  ну  и  всякую  мистику
вокруг этого накручивали... Вот ведь черт! Как устроен  звездолет  -  не
помню, даже имени своего не помню, а всякую бесполезную чушь...
    - Он, похоже, не считал ее бесполезной, - тихо произнесла Ева.
    - Ну ему она точно не помогла, - фыркнул Адам. - Ладно, к вопросу  о
пользе... - он направился к трупу. Ева оставалась на пороге.
    - Что ты хочешь делать? - спросила она.
    - Во-первых, снять с него ботинки... Поделим по-братски? Тебе левый,
мне правый?
    Ева хотела ответить, что это глупая шутка, но поняла, что ее товарищ
по несчастью совершенно серьезен.
    - Едва ли будет удобно ходить в одном ботинке, - сказала  она.  -  К
тому же они мне явно велики. Забирай себе, если хочешь.
    - Хорошо, - Адам снял обувь с трупа и обулся, попутно  отметив,  что
на мертвеце нет носков. У него тоже были  опасения  насчет  размера,  но
ботинки пришлись как раз в пору.
    - Вот, кстати, еще непонятно, - заметил  он,  -  куда  девалась  вся
одежда. Пока мы знаем только, что пилоты в рубке умерли одетыми -  иначе
их тела все были бы в крови. И что кто-то потом забрал  их  костюмы,  не
побрезговав тем, что они окровавлены. А вот все остальные,  включая  нас
самих...
    - Кстати, тех двоих мы пока не нашли, - напомнила Ева.
    - Да. Но корабль большой. И, кстати, не факт, что их было двое.  Они
взяли два костюма, но это еще не говорит об их количестве...
    - Может, они все еще живы?
    - Вряд ли. Если они, как  и  мы,  пережили  катастрофу  -  могли  бы
оставить какие-то указания для других выживших. Осмысленные указания, не
такую вот белиберду, - он  кивнул  на  стену.  -  Скажем,  "место  сбора
там-то"...
    - А разве мы оставляем для кого-то указания?
    - Хм... - смутился Адам. - А ведь верно. Мне это не пришло в голову.
    - Так, может, начнем?
    - Не думаю, - покачал головой он. - Если и здесь  и  бродит  кто-то,
кроме нас, мы не знаем, кто это и  в  каком  состоянии.  И  чем  чревата
встреча.
    - Вот и они рассуждают так же.
    - Ну может быть.  Кстати...  -  Адам  нагнулся  и  подергал  обломок
черепа, торчавший из размозженной головы мертвеца.
    - Что ты делаешь?!
    - Нам нужно оружие. Хотя бы такое, - убедившись, что выломать  кость
не удается, он выпрямился и с силой топнул ногой в ботинке по лежащей на
полу голове трупа. Громко хряснуло и вязко чавкнуло. Ева  с  отвращением
отвернулась. Адам вновь  нагнулся.  На  сей  раз  ему  удалось  выломать
довольно крупный кусок затылочной кости  с  остро  торчащим  зубцом,  и,
положив на пол фонарик, он принялся  очищать  свою  добычу  от  остатков
мозга, плоти и волос. Внезапно ему представилось, как  это  выглядит  со
стороны. Межзвездный корабль, высшее достижение человеческого  разума  и
науки - и полуголый дикарь, изготавливающий костяное  рубило  из  черепа
своего  соплеменника.  А  ведь  они  оба   наверняка   получили   высшее
образование... может, даже ученые степени...
    - Какой это по счету? - спросила Ева, по-прежнему  не  глядя  в  его
сторону.
    - Ммм... восьмой. Не считая нас.
    - А сколько в твоем списке?
    Он ногой стряхнул бумажку  с  рукоятки  фонаря,  наступил  на  край,
расправляя ее, и вгляделся, пересчитывая строки.
    - Одиннадцать. Ну и что? Ясно же, что это не список членов  экипажа.
Каким бы большим ни был корабль,  монастырей  и  автодорог  здесь  точно
нет...
    - Но как-то этот список связан с нами и с тем, что  здесь  творится!
Может быть, это экипаж предыдущей экспедиции. Или наши дублеры. То  есть
наоборот - мы их  дублеры.  Нас  послали  после  того,  как  с  основным
составом случилось то, что там написано...
    - То есть, по-твоему, все это началось еще на Земле?!
    - Не знаю. Не могу вспомнить. Но я чувствую, что  этот  корабль  был
обречен с самого начала. Нет, даже не чувствую - знаю... знала раньше...
не могу, когда я думаю об этом, меня охватывает такое отчаянье! Но и  не
думать тоже не могу! - Ева сжала руками голову, до боли впившись ногтями
в виски между повязками. - Ну? Ты закончил тут?
    - Я собираюсь проверить. Насчет паразитов. Теперь у меня  есть,  чем
сделать вскрытие. Конечно, я не собираюсь резать себя, хотя  только  это
дало бы полную уверенность...
    - Э... Адам! Ты что задумал?! - Ева резко повернулась в его сторону,
глядя на него округлившимися от страха глазами. - Ты с ума  сошел?!  Вот
так, небось, все и начинается! - она сделала шаг назад, готовая бежать.
    - Ты что? - удивился он. - Ты... решила, что я  собираюсь  вскрывать
тебя? Фу, чушь какая! Хотя...
    - Что "хотя"?!
    - Да нет, это чисто теоретически... действительно, чтобы  проверить,
не заражены ли мы внутри, следовало бы взять одного из нас... да  говорю
же, теоретически! Я не убийца! Я  хочу  вскрыть  его!  -  он  кивнул  на
мертвеца. - Если у него в кишках окажется такая же  тварь,  как  у  того
парня, дело плохо... а если нет, значит, она заползла туда случайно...
    - Даже если не окажется, личинки могут быть  невидимы  невооруженным
глазом.
    - Успокоила... Ну да, и даже если он внутри чист, это еще ничего  не
говорит о нас... Но все равно... - Адам сел  на  корточки  и  перевернул
мертвеца на спину. "Вот уж никогда не думал, что мне придется вспарывать
живот коллеге его же костью", - подумал он. Впрочем, строго  говоря,  он
не знал, о чем думал в том своем прошлом, отсеченном стеной. Но вряд ли,
действительно, об этом.
    Он вонзил костяной зубец в неестественно бледный, покрытый курчавыми
волосками живот. Плоть сначала глубоко промялась, не поддаваясь,  и  изо
рта мертвеца вырвался тяжелый вздох. Адам вздрогнул и обмер, но  тут  же
сообразил, что это просто вышел выдавленный  им  воздух.  Он  нажал  еще
сильнее, и кожа лопнула, разойдясь жутким багровым ртом. Крови не  было,
она давно свернулась.
    Адам  вновь  почувствовал  приступ  тошноты,  но  теперь  уже  легко
преодолел его.  После  всего,  увиденного  ранее...  Вспарываемая  плоть
поддавалась тяжело, словно была резиновой - а может, просто  не  хватало
остроты его "инструменту". Приходилось прикладывать значительные усилия.
Да, это совсем не то же самое, что разрезать ножом мясо на  тарелке  (от
этой мысли к горлу снова подступил комок,  и  Адам  подумал,  что,  если
когда-нибудь отсюда выберется, станет вегетарианцем). Наконец он дотянул
разрез до самого паха и, взявшись за края, растянул их в  стороны.  Надо
же, сколько внутри жира, а ведь покойный вовсе не выглядел  толстяком...
Так, вот этот мокрый мешок, очевидно, желудок... а вот и кишки,  похожие
на клубок огромных скользких червей. Настоящих червей - ни  земных,  ни,
что  самое  главное,  здешних  -  видно,  однако,  не  было.  Но,  чтобы
действительно убедиться в их отсутствии, придется все здесь  порезать  и
заглянуть в каждую кишку...
    - Ну что там? - потеряла терпение Ева.  Несколько  раз  она  бросала
брезгливые взгляды в его сторону, но приблизиться не решалась.
    - Пока  вроде  ничего...  никаких  личинок,  яиц  или  что  там  еще
бывает... Сейчас я вскрою его кишечник. О, это еще что?!
    Из разреза, сделанного под самым желудком, высунулось нечто белесое.
Рука Адама дрогнула, но он тут же понял, что ни  на  что  живое  это  не
похоже. Он располосовал покрытую слизью трубку дальше и  двумя  пальцами
вытащил из нее смятый и слипшийся комок бумаги.
    - Кажется, нам послание, - пробормотал Адам.
    - Ты в самом деле так думаешь? -  Ева  все-таки  пересилила  себя  и
шагнула внутрь помещения.
    - Да нет, конечно... Вряд ли он ожидал, что его будут вскрывать.  Но
зачем-то ему понадобилось глотать эту штуку.
    - Не проще было разорвать?
    - Ты меня спрашиваешь?  Может,  он  сделал  это  просто  в  приступе
ярости. И в том же приступе бился головой о стены. А может... не  хотел,
чтобы кто-то снова сложил листок из обрывков.
    - Опять от нас что-то скрывают? Сможешь развернуть это так, чтобы не
порвать?
    - Постараюсь... Вообще, кажется, эта бумага прочнее обычной.  Может,
даже и не бумага вовсе, просто похожа... черт, мы даже не помним, на чем
теперь пишут...
    Ему и впрямь удалось расправить мокрый листок на полу. Ева, стараясь
не смотреть на вскрытого мертвеца, присела на колени рядом и поднесла  к
листку включенный фонарь.
    Буквы были достаточно хорошо различимы - на сей раз отпечатанные,  а
не рукописные. Текст не имел ни начала, ни конца.
    "щей теории  темной  материи-энергии  Бернштайна-Вонга  (Ноб.пр.  по
физике 2063), показавшей, что темная материя на самом деле  не  является
некой особой материей, как считалось ранее, но представляет собой особое
состояние, в которое может переходить обычная  материя,  причем  переход
является полностью обратимым [3]. Широко распространенное представление,
что объекты в данном  состоянии  способны  перемещаться  со  скоростями,
многократно превышающими скорость света, на самом деле не вполне  точно.
В действительности тела  в  "темном"  состоянии  подчиняются  уравнениям
Обобщенной квантовой теории [5], откуда, в частности, следует, что такое
тело  не  имеет  фиксированной  координаты   в   континууме   (ни   даже
фиксированной проекции на континуум);  его  местоположение  представляет
собой  суперпозицию  всех  возможных  координат,   вероятность   которых
описывается некоторой трехмерной функцией распределения Ф, зависящей  от
кривизны континуума в каждой точке и конфигурации поля  темной  энергии.
Полет «темного» корабля, соответственно, в действительности представляет
собой переконфигурацию поля  темной  энергии  таким  образом,  чтобы  на
момент  схлопывания  волновой  функции  корабля  (что   происходит   при
отключении поля) функция Ф имела значение выше порогового в окрестностях
точки прибытия. Как было показано Козельским (2065), для любой  конечной
точности Е можно за конечное время (и при приложении  конечной  энергии)
осуществить переконфигурацию поля таким образом, чтобы корабль  вернулся
в стандартное состояние в пределах заданных координат  с  точностью  |Е|
[6].
    Положения теории были экспериментально подтверждены группой Калкрина
(2070, 2071), что стало отправной точкой  для  программы  "Гиперион".  В
2077 беспилотный зонд  "Гиперион-1",  оснащенный  генератором  Калкрина,
обследовал систему звезды Глизе 581 и успешно возвратился на Землю.
    Вместе с тем, Общая теория темной  материи-энергии,  даже  имея  уже
экспериментальное и  практическое  подтверждение,  по-прежнему  не  дает
ответа на  ряд  вопросов.  Сущность  темной  энергии  остается  спорной.
Остается нерешенной проблема космологической константы, согласно которой
наблюдаемая  в  гравитационных  взаимодействиях   интенсивность   темной
энергии во Вселенной на 120 порядков ниже расчетной. Бернштайн объясняет
это  тем,  что  бОльшая  часть  темной   энергии   не   проявляет   себя
гравитационно. Для объяснения такого положения дел им был предложен  ряд
гипотез [3][7][8], ни одна из которых,  однако,  в  настоящее  время  не
является общепризнанной. Критике этих гипотез,  в  частности,  посвящены
работы Миллера (2065) и Бирнбаума  (2069)  [9][10].  Чань  (2067,  2069)
предложил альтернативное объяснение, согласно ко-"
    - "Тьма быстрее света", - пробормотал Адам, дочитав. - Не такой это,
выходит, и бред.
    -  Значит,  мы  на  корабле  с  двигателем   Калкрина,   -   сделала
практический вывод Ева. - Но тут ведь сказано, что  полет  к  Глизе  581
прошел успешно?
    - Беспилотный, - напомнил Адам. - После этого  послали  пилотируемый
корабль... и вот тут что-то пошло не так. Насколько  я  понимаю,  мы  не
вышли вовремя из темного состояния в обычное пространство. Ну, в  общем,
неудивительно, если тут началось все это безумие и погромы...  наверное,
даже  вывели  из  строя  компьютер,  который  должен  был  вернуть   нас
автоматически... но генератор поля продолжает работать,  унося  нас  все
дальше.  То  есть  изменяя  вероятность  нашего  местонахождения   таким
образом, что...
    -  И  чтобы  вернуться  в  нормальный  мир,  достаточно  просто  его
выключить? - перебила Ева.
    - Да, но мы окажемся черт-те где.  Помнишь  "бабочку"  на  экране  в
рубке? Это и есть  графическое  представление  функции  Ф.  Мы  вынырнем
где-то в ее пределах, скорее всего, ближе к центру. Не  знаю,  насколько
изображение там соответствует линейным масштабам, но если соответствует,
мы окажемся, как минимум, в сотнях световых лет от Земли. И, возможно, в
десятках от ближайших звезд.  А  если  масштаб  логарифмический,  вообще
страшно представить...
    - То есть надежды позвать на помощь нет.
    - Никакой. Из темного состояния радиограмму тоже не отправить.
    - Линейно... - пробормотала вдруг Ева.
    - Что?
    -  Картинка  в  рубке.  Если  она  и  впрямь  линейная...  хотя   бы
приблизительно... и если провести линию через Солнце, Глизе 581 и  центр
экрана, то получается, что Солнце дальше от нас, чем Глизе.  А  если  бы
то, что случилось, произошло на обратном пути, и мы проскочили бы  Землю
- было бы наоборот.
    - То есть ты хочешь сказать, что мы не высаживались в системе  Глизе
581?
    - Именно. Трудно поверить, что мы там сели, а потом продолжили полет
в прежнем направлении. Да и  изображение  на  экране  -  ведь  там  была
выделена именно эта звезда.
    - Откуда же тогда эти твари?
    - Не знаю.
    Адам помолчал, затем снова взялся за обломок черепа:
    - Так или иначе, они здесь есть. И  мне  надо  довести  проверку  до
конца.
    Дальнейшее ковыряние в кишках мертвеца, однако, не принесло  никаких
открытий. Адаму попались еще несколько клочков бумаги, но совсем  мелкие
и расползающиеся; как  видно,  часть  распечатки  этот  человек  все  же
изорвал  на  куски,  прежде  чем  глотать.  Возможно,   профессиональный
криминалист с соответствующим  оборудованием  и  сумел  бы  восстановить
полный текст, но Адаму это было не под силу. Его и без  того  мутило  от
того, что он  делал...  и,  главное,  от  нарастающего,  наваливающегося
сознания безнадежности всех попыток.
    Никаких  следов  паразитов  в  мертвом  теле,  однако,  все  же   не
оказалось.
    - Все же я думаю, что в системе Глизе 581 есть жизнь, - сказал Адам,
поднимаясь. - Иначе нас бы туда...
    - Жизнь в  системе  Глизе  581  обнаружена  зондом  "Гиперион-1",  -
произнес вдруг спокойный мужской голос.
    Оба человека вздрогнули; Ева бросила дикий взгляд на мертвеца  -  ей
показалось, что это заговорил он. Но оскаленные челюсти трупа оставались
неподвижны, голос же продолжал звучать:
    - Из семи планет системы к потенциально обитаемым относятся  третья,
четвертая  и  пятая.  Орбитальное   обследование,   проведенное   зондом
"Гиперион-1", показало, что средняя температура на  поверхности  третьей
планеты  составляет  около  360  градусов  Кельвина  из-за   парникового
эффекта, а количество свободного кислорода  в  атмосфере  слишком  мало,
чтобы поддерживать существование аэробных  форм  жизни.  Вместе  с  тем,
состав атмосферы и уровень радиации  не  исключают  наличия  на  третьей
планете анаэробных форм...
    - Кто ты?! - крикнула Ева, задирая голову к потолку.
    - Спокойно, - тихо ответил Адам. - Каким-то образом  активизировался
голосовой интерфейс информационной системы.
    - ... остается открытым, - продолжал голос.  -  Состав  атмосферы  и
практическое отсутствие магнитного поля на четвертой планете делают  ее,
по всей видимости, непригодной для жизни; никаких признаков  таковой  не
обнаружено.  Условия  на  пятой  планете  более  благоприятны.   Средняя
температура поверхности составляет 280  градусов  Кельвина  (значительно
варьируясь в течение года ввиду высокого эксцентриситета орбиты,  однако
год длится лишь 67 дней, что, вкупе со значительной массой планеты и  ее
атмосферы,  микширует  температурные  колебания);   значительная   часть
планеты покрыта океаном,  свободным  ото  льда  в  тропических  широтах.
Наличие в атмосфере двадцати шести процентов кислорода свидетельствует о
его биогенном происхождении.  Прямые  доказательства  наличия  жизни  на
планете получены посадочными модулями А и Б, обнаружившими бактериальную
флору в воде и почве, соответственно. Орбитальные  наблюдения  позволяют
предположить наличие обширных растительных массивов на суше тропического
пояса и крупных форм жизни  в  океане,  хотя,  согласно  мнению  доктора
Накамуры, сохраняется возможность иной интерпретации полученных  данных.
Необходимо  дальнейшее  исследование  обеих   планет   с   высадкой   на
поверхность. Однако сила тяжести на третьей планете составляет 2.7 g,  а
на пятой - 3.4 g, что затрудняет работу человека на поверхности. В связи
с этим,  хотя  корабль  "Гиперион-3"  рассчитан  на  одиннадцать  членов
экипажа, никто...
    Что-то щелкнуло, и голос замолк.
    - "Гиперион-3", - громко и отчетливо произнес Адам. -  Информация  о
корабле  "Гиперион-3".  Ход  экспедиции.  Члены  экипажа.   Диагностика.
Чрезвычайные ситуации на борту.
    Но его призывы остались без ответа. Поврежденная система умерла  так
же неожиданно, как и пробудилась.
    - Проклятая железяка, - устало выдохнул Адам.
    - Да, - без выражения откликнулась Ева. - Проклятая. Мы  прокляты  с
самого начала. Калкрин, Вонг, Накамура...  все,  кто  имел  отношение  к
этому проекту...
    - Не все, - возразил Адам.  -  В  распечатке  упоминались  и  другие
ученые. Бернштайн, Козельский... кто там еще... Миллер...
    - Наверное, это теоретики, - ответила  Ева.  -  Они  не  участвовали
непосредственно в программе "Гиперион".
    - И что? Что в этом такого? Я не верю во  всякую  мистическую  чушь.
Хотя... ну, допустим, те посадочные  модули  все  же  привезли  какую-то
заразу на Землю... Да нет, вздор. Нас бы тогда никуда не отправили.
    - Ты лучше скажи, почему  наш  корабль  называется  "Гиперион-3".  И
никакого упоминания о втором. Только о первом зонде.
    - Ну... наверное, второй  послали  обследовать  какую-нибудь  другую
звезду, поэтому он и не имеет отношения к данной теме...
    - Не думаю, что межзвездные экспедиции - такое дешевое удовольствие,
а жизнь в космосе - такое частое явление, чтобы человечество могло  себе
позволить распылять силы. Уж если первый зонд нашел  обитаемую  планету,
да плюс еще одну, где может быть хотя бы анаэробная  жизнь...  наверняка
вся  дальнейшая  программа  сосредоточилась  на  этом   направлении.   И
"Гиперион-2" послали туда же. Только он не вернулся.
    - И, не разобравшись в причинах этого, отправили нас?  Как  ты  сама
говоришь, слишком уж это дорогое удовольствие.
    - Может быть, мы - спасательная экспедиция. Или им  показалось,  что
они нашли причину. Но она была лишь следствием...
    - Ладно, - тяжело вздохнул Адам. - У тебя  есть  какие-нибудь  идеи?
Ну, кроме того, что все безнадежно?
    - Ну... мы так и не обследовали до конца  тот  уровень,  на  котором
очнулись...
    - Хорошо. Идем, - он кое-как  обтер  руки  о  свою  "юбку"  и  вновь
вооружился своим костяным орудием. Фонарик он отдал Еве, желая сохранить
одну руку свободной.
    Они вновь спустились по  лестнице  и  прошли  по  коридору,  который
некогда привел Адама к узилищу Евы. Только  теперь  мужчина  свернул  не
налево, а направо.
    И почти сразу же оказался перед дверью с красным крестом.
    - Медпункт, - констатировал он. - Ну наконец-то. Совсем вылетело  из
головы, что где-то на корабле  он  должен  быть.  Надеюсь,  там  имеются
антидепрессанты. Я бы очень даже не отказался,  -  с  этими  словами  он
открыл дверь.
    - Бож-же... - выдохнула Ева, конвульсивно отворачиваясь.
    Здесь тоже горел свет, озаряя медицински-белые стены, пустые шкафы с
распахнутыми прозрачными дверцами и стойки с разбитым оборудованием.  На
кушетке  у  стены   лежал   голый   женский   труп,   обезглавленный   и
выпотрошенный. А в середине помещения,  привязанные  к  креслам,  сидели
друг напротив друга еще два мертвеца в когда-то голубых, но ныне бурых и
заскорузлых от крови комбинезонах (а вот обуви на них  не  было,  только
носки). Слева мужчина, справа женщина - о последнем, впрочем, можно было
догадаться только по фигуре, ибо ее лицо скрывали окровавленные повязки.
Точнее, то, что осталось от ее лица.
    - Ну вот мы и нашли тех, кто раздел пилотов, - пробормотал Адам.
    - Ты... ты видишь, чем они связаны? - выдавила из себя Ева, стараясь
не смотреть.
    - Да, - спокойно ответил Адам. - Кишками. Но не их собственными. Ее,
- он кивнул в сторону кушетки.
    Действительно, на телах сидевших не  было  заметно  ран,  во  всяком
случае,  пока  на  них  была  одежда.  Зато  их  головы  были  распилены
практически пополам - неровный, неумелый горизонтальный разрез  проходил
над  самыми  бровями.  Грязная  хирургическая  пила,  которой  это  было
проделано, валялась на полу между креслами. Неподалеку  валялись  и  обе
срезанные верхушки черепов, по-прежнему покрытые кожей и волосами -  кем
бы ни был неведомый любитель трепанаций, обрить "пациентов" он  явно  не
удосужился. Судя по крови, залившей их лица, они были еще живы, когда  с
ними проделывали это.
    Но самым жутким было даже  не  это.  По  всей  видимости,  тот,  кто
распилил им головы, не тронул мозг, а  лишь  обнажил  его  -  во  всяком
случае, в первый момент. А вот  дальше...  Ошметки  мозгов,  похожие  на
больших дохлых слизней, были расшвыряны по всему  медпункту.  И  это  не
было  сделано  в   один   момент.   Хорошо   были   видны   инструменты,
использованные для этого. Обычные столовые ложки. Одна из них торчала из
черепа мужчины, словно из  жуткого  котелка.  Вторая  валялась  под  его
бессильно повисшей рукой.
    - Тот, кто это сделал... - начала Ева, бросив быстрый косой взгляд и
снова отвернувшись.
    - Нет никакого таинственного убийцы, - перебил Адам. -  Они  сделали
это сами.
    - Что... что ты говоришь? По-твоему, сами себя связали, сами...
    - Не каждый - себя. Друг друга. Взгляни, их головы крепко  привязаны
к подголовникам, но правые руки свободны.
    - Здесь только одна пила, - заметила Ева, бросив еще один взгляд.
    - Да. Очевидно, им пришлось пилить друг другу голову по  очереди.  А
вот ложек хватило, чтобы вычерпывать друг другу мозги одновременно - ну,
иначе бы и не получилось...
    - По-твоему, - Еву передернуло, - они _это_ ели?
    - Дай фонарик.
    Адам подошел к мертвецам, посветил в вяло открытые рты.
    - Нет, - резюмировал он, - не похоже.  Просто  старались  уничтожить
мозг друг друга.
    - Зачем?!
    - А зачем тот парень наверху бился головой о стену, пока не вылетели
глаза?
    Ева ничего не ответила. Она стояла, тяжело привалившись к косяку, и,
кажется, снова  боролась  с  тошнотой.  Тошнотой,  от  которой  не  было
спасения даже в рвоте.
    - Думаю, он не просто бился о  стены  от  ярости...  или  боли...  -
продолжал рассуждать Адам, который  тоже  чувствовал  себя  препакостно.
Взгляд автоматически прилипал к жуткому месиву в располовиненых черепах.
Наглядный ответ на вопрос, какой части  мозга  человек  может  лишиться,
прежде  чем  утратит  способность  двигать  рукой  -   как   выясняется,
достаточно  большой...  Но  слова  помогали  хоть  как-то  отвлечься  от
ощущения безнадежной жути, опутывавшей Адама, словно слои тяжелой мокрой
резины, залепляющей нос и рот,  не  позволяющей  дышать...  -  Он  хотел
именно разрушить собственный мозг. И рвал его пальцами,  когда  расколол
череп. Но проделывать такое с собственной головой... не очень удобно.  С
чужой  намного  легче.  Вот  почему  эти  двое  подошли  к  делу   более
основательно...
    Он оглядывался по сторонам в  поисках  кровавых  надписей,  которые,
возможно, могли бы хоть что-то прояснить. Но их не было. Здесь - не было
ни одной.
    На рукаве мертвой женщины, сидевшей левым боком к двери,  еще  можно
было разобрать эмблему - темно-синий круг, опоясанный  красным  кольцом.
По верхней части кольца выгибалась надпись "ГИПЕРИОН", на нижней  стояла
цифра "III". В синем круге красовалась рука,  протянутая  к  разметавшей
лучи  звезде.  Должно  быть,  дизайнер  эмблемы  считал,  что   картинка
получилась гордой и обнадеживающей. Адаму, однако, показалось,  что  это
рука утопающего, тщетно хватающаяся  за  воздух  в  последнем  отчаянном
жесте.
    На левом нагрудном кармане комбинезона тоже была эмблема, но ее было
почти невозможно различить под коркой крови. Адам разобрал лишь  крупные
буквы  МКА  и  вспомнил,  что  это  значит  "Международное   Космическое
Агентство". Ниже - прямоугольная нашивка с личным именем.  Лида...  нет,
кажется,  Линда...  фамилию  было  совсем  не  разобрать.  Он  собирался
попробовать отчистить нашивку, но  услышал  за  спиной  шлепающие  звуки
босых ног.
    - Куда ты? - обернулся он. В проеме двери уже никого не было. - Ева!
Стой!
    - Я... не могу, -  донеслось  из  коридора.  -  Не  могу  стоять  на
месте... мне кажется, я вот-вот вспомню... мне  так  страшно!  Все,  что
угодно, только не этот ужас! Не думать! Недуматьнедуматьнедумать! - судя
по звукам, она бросилась бежать по коридору в сторону лифта.
    - Ева! Вернись! - кричал Адам. - Ты не должна бродить здесь одна!  У
тебя же совсем никакого оружия!
    Но она, должно быть, уже и не слышала его - а может, не воспринимала
слов.
    "Нет, - угрюмо подумал Адам, - я не брошу все и  не  побегу  за  ней
только потому, что у нее бабья истерика. Сначала  надо  обследовать  все
здесь."
    Он положил осколок черепа на колени мертвой и  расстегнул  ее  левый
карман. Что тут? Расческа. Да уж, навести красоту - это для него  сейчас
самое важное... тем более что и  зеркала-то  поблизости  нет.  Он  сунул
бесполезный предмет обратно. А в правом что? Кажется,  пусто...  а  нет,
что-то есть. Ручка. Сейчас редко кому приходится писать от руки (это  он
помнил),  но,  очевидно,  в  экипировку  космонавтов  подобный   предмет
все-таки входит. Пригодится ли ручка ему? Кто знает, но у  него  нет  ни
третьей руки, ни карманов. Переодеться в комбинезон мертвеца? Натягивать
на себя эти кровавые тряпки совсем не хотелось.
    Тем более что все, кто проделывал это до него, умерли.
    Адам понял, что вся эта кровь не принадлежала одному  человеку,  или
даже двум. Эти двое в медпункте не были теми, кто  раздел  пилотов.  Они
явно сняли комбинезоны  с  других  мертвецов,  а  те,  вероятно,  еще  с
других... И вот теперь эстафета дошла до  последних  выживших.  Возможно
ли, что одежда как-то влияет на то, что здесь творится? Да ну,  бред.  А
что  здесь   не   бред?   Лучше   он   не   будет   повторять   действий
предшественников, какой бы бессмыслицей это ни казалось...
    Адам   повернулся   к   мертвому   мужчине.   Выдернул   ложку    из
желтовато-багрового месива в его черепе - он не  мог  на  это  смотреть,
возникало ощущение, словно эта ложка вгрызается в его собственную голову
- и отшвырнул ее в дальний угол. Затем перешел к  его  карманам.  Правый
был туго набит и оттопыривался.
    Там оказалось нечто вроде свитка, не просто туго скрученного,  но  и
сложенного так, чтобы  его  можно  было  запихать  в  карман.  Свитка  с
каким-то чертежом... или рисунком...
    Разворачивая его, Адам сразу понял, что это не бумага. И  не  ткань,
как показалось ему на какой-то миг. Свиток развернулся  полностью,  и  в
тот же момент Адам понял, что именно держит в руках.
    Это была человеческая кожа, срезанная с живота. Был отчетливо  виден
дырявый пупок и верхний клок темных  лобковых  волос.  Но  на  остальной
площади кожа была лишена растительности. Живот был женский.
    И на этой коже, когда она еще принадлежала  своей  хозяйке  -  живой
хозяйке, у которой шла кровь, когда  с  ней  это  проделывали  -  кто-то
вырезал некий грубый чертеж. Запекшаяся кровь отчетливо  обрисовала  его
контуры и несколько коротких надписей. В первый момент Адаму показалось,
что это какая-то каббалистическая абракадабра, но  затем  он  сообразил,
что просто держит чертеж вверх ногами.
    Теперь он понял, что перед ним  упрощенная  схема  корабля.  Не  все
отсеки были подписаны, а надписи походили на клинопись,  но  все  же  их
можно было разобрать. "РУБКА", "ЖИЛ ОТС", "ГЕН" "БИОС"...  БИОС  -  это,
кажется, какая-то аббревиатура, связанная с  компьютерной  техникой.  Но
почему  это  было  написано  напротив  зараженного  уровня  с   распятой
женщиной? И что такое "ген", располагающийся, судя  по  схеме,  точно  в
середине корабля? Что-то, относящееся к генетике? (Он вновь почувствовал
приступ иррационального страха при этой мысли) Нет, нет.  "Ген"  -  это,
должно  быть,  генератор.  Генератор  Калкрина,  он   же   -   двигатель
"Гипериона". У кораблей прошлого двигатели располагались в корме,  но  у
темного звездолета иной принцип движения, он путешествует за  счет  поля
темной энергии, окутывающего корабль...
    Адам бросил почти машинальный взгляд на безголовое тело на  кушетке,
затем,  озаренный  идеей,  подошел  ближе.   Попытался   свести   вместе
ободранные  до  мяса  края  распотрошенного  живота,  приложил  "чертеж"
сверху. Да. Кожу определенно срезали отсюда. Если этой женщине  повезло,
к этому моменту она была уже мертва.
    Почему, кстати, чертеж перевернут? Ее что, подвешивали за ноги?
    Адам не стал брать жуткую картинку с собой ("А тот парень таскал  ее
в кармане... да, и теперь он мертв,  ему  вычерпали  ложкой  мозги").  В
конце концов, схема достаточно простая, запомнить несложно.
    Если только он снова не потеряет память.
    Он  бегло  осмотрел  медпункт  в  поисках  скальпелей  или   чего-то
подобного, способного служить  лучшим  оружием,  нежели  острый  обломок
затылочной  кости.  Но  увы  -  похоже,  что   большинство   медицинских
инструментов тоже было уничтожено вандалами, громившими корабль. Или, по
крайней мере, куда-то  унесено.  Пила,  которой  вскрывали  черепа,  для
нанесения быстрого эффективного удара явно  не  годилась.  Вздохнув,  он
снова взял свое костяное орудие. Хотя он уже сам не знал, верит ли в еще
бродящих по кораблю убийц.
    Если только не взбесится сама Ева. А она, кажется, уже не так далека
от этого.
    Он вышел в кольцевой коридор, затем в проход к  лифту,  и  несколько
раз громко позвал ее. Ответом ему было молчание мертвого корабля.
    Впрочем,  не  совсем  мертвого.  Двигатель,  очевидно,   по-прежнему
работал. И освещение... вне всякого сомнения, оно стало ярче.
    До лифта он добрался почти бегом. Евы не было и здесь. Ну и  где  ее
теперь искать? По всему звездолету? "Ева!!!" - безнадежно крикнул он.  С
тем же результатом.
    Он обошел вокруг шахты лифта, заглянул  в  противоположный  коридор,
теперь освещенный из конца в конец. Мертвец со вспоротым  животом  лежал
на прежнем месте и, насколько мог судить Адам  с  такого  расстояния,  в
прежней позе. Кольчатая тварь, конечно, давно уползла. Знать бы, где она
теперь ползает... меньше всего хочется наступить на такое неожиданно.
    "Если бы я был охваченной отчаянием и страхом женщиной, побежал бы я
в сторону трупа?" - спросил себя Адам и сам себе ответил: "Нет.  Значит,
все-таки на лестницу."
    От выхода на  лестницу  он  вновь  позвал  свою  спутницу  и  мрачно
подумал, что, если на корабле все-таки есть кто-то еще, они делают  все,
чтобы облегчить врагу задачу. Ну, наверх или вниз? Вряд  ли  она  решила
спрятаться в рубке... хотя, кто знает,  на  что  она  способна  в  таком
состоянии... Подождав еще несколько секунд, он все-таки  двинулся  вниз,
не имея ни малейшего понятия, что делать дальше. Ева  могла  забрести  в
любой из отсеков, в любое из помещений...
    Он решил все же сначала пройти  всю  лестницу  до  конца,  продолжая
окликать пропавшую. Потом, если это не поможет, придется последовательно
обходить уровни. Заодно и узнает, что делается там, где он еще не был...
Впрочем, в  том,  что  ничего  хорошего  там  не  делается,  он  уже  не
сомневался.
    Он нашел Еву почти в самом  низу,  недалеко  от  входа  на  страшный
уровень, где висела на проволоке женщина-улей. Ева лежала  на  ступенях,
скорчившись в неестественной позе, головой вниз, как никогда не  лег  бы
человек по своей воле. Картина  стала  ясна  Адаму  с  первого  взгляда:
бежала, не помня себя, споткнулась на крутых ступеньках, сломала шею.
    А может, кто-то ей и помог. Хотя если так, то она легко  отделалась,
учитывая состояние других жертв.
    Так или иначе, Адам снова один. Один на один с этим жутким кораблем,
и мысль об этом наполнила его такой безвыходной тоской, что  впору  было
самому броситься головой вниз на ступеньки.
    Тяжело переставляя ноги, он спустился к телу, присел рядом и положил
окровавленную руку на скрытое под грязными повязками плечо Евы. И тут же
понял, что поторопился с выводами. Женщину била дрожь, но она была жива.
Или это была дрожь агонии?
    Но нет, она, упершись руками в ступени, медленно  подняла  голову  и
посмотрела на своего товарища по несчастью взглядом  истязаемого  детьми
зверька. Изо рта на перевязанный подбородок текла кровь.
    - Ты ранена?!
    - Нет... - произнесла она пустым равнодушным голосом.
    - А это что?
    - Это? - она машинально лизнула губу. - Кажется, я кусала губы...  -
и она вновь замолчала.
    - Я нашел карту, - сказал Адам, чтобы хоть что-то  сказать.  Что  из
себя представляла эта карта, он, конечно, не стал уточнять.
    - Ну и что? - так же бесцветно откликнулась Ева.
    - Ну... теперь мы знаем,  где  генератор.  Надо  подняться  на  пять
уровней...
    - И что? - повторила Ева.
    - Может быть, там есть какая-то дублирующая система управления.  Раз
уж мы не можем ничего сделать  из  рубки...  Должно  же  быть  аварийное
отключение на месте. Скажем, специально для проведения ремонтных работ.
    - Это не поможет, - покачала головой Ева.
    - Ну, конечно, мы вывалимся посреди межзвездного  пространства.  Но,
по крайней мере, перестанем тратить топливо или от чего там работает наш
генератор... и перестанем удаляться от Земли. А потом, может  быть,  нам
все-таки удастся разобраться и  что-то  починить...  -  последняя  фраза
прозвучала откровенно фальшиво, и он сам это понял.
    - Нам уже ничего не поможет, - устало произнесла Ева. -  Неужели  до
тебя до сих пор не дошло? Господи, какой же ты осел...
    - Ну ладно, - он решительно поднялся. - Мне надоело это нытье. Я иду
разбираться с генератором. А ты, если хочешь, можешь и  дальше  валяться
на лестнице и ждать, пока вон оттуда приползут  червежуки  и  сделают  в
тебе гнездо, - и он двинулся вверх по лестнице,  не  оглядываясь.  Через
некоторое время по шлепающему звуку шагов он  понял,  что  Ева  все-таки
идет за ним следом.
    Схема не  подвела.  Двигательный  отсек  оказался  именно  там,  где
ожидалось. Но проход к генератору преграждала наглухо  закрытая  тяжелая
дверь, выкрашенная в косую черно-желтую полоску.  Вместо  ручки  у  этой
двери было матовое изображение ладони, слабо светившееся красным. На его
гладкой поверхности заметны были следы ударов  чем-то  острым,  но,  как
видно, материал был отменно прочным.
    "Сенсорная панель", - догадался  Адам  и  с  досадой  закусил  губу.
Очевидно, доступ разрешен отнюдь  не  любому  члену  экипажа,  а  только
инженеру или кому-то вроде... И где теперь искать среди всех этих трупов
инженера? А главное, не поможет...  современные  биометрические  сканеры
достаточно умны, чтобы не срабатывать от мертвой руки...
    Оставалась надежда лишь на то, что хотя бы один из них двоих и  есть
инженер, имеющий допуск. Адам по-прежнему не  помнил,  каковы  были  его
обязанности на борту, но вероятность не слишком велика...
    Он приложил руку к панели, мысленно готовясь,  что  сейчас  придется
просить о том же Еву, а когда и это не сработает...
    Раздался мелодичный звук, и он даже сквозь пальцы увидел, как панель
засветилась зеленым. Стоило ему убрать руку, и дверь отъехала в сторону.
    Они вошли в  тамбур,  за  которым  обнаружилась  еще  одна  дверь  с
надписью "Внешний контур. Только для авторизованного  персонала"  и  еще
каким-то табло, которое, однако, не горело. А  справа,  на  стене  между
двумя дверями, действительно находился резервный щит управления.
    Взгляд  Адама  сразу  приклеился  к  надписи  "Аварийное  отключение
генератора" на панели с красной кнопкой. Но сама эта  кнопка  ничего  не
отключала - она лишь снимала блокировку с  защитного  кожуха.  Адам  без
колебаний нажал ее. Кожух откинулся, под ним оказалась  большая  красная
рукоять.
    До упора повернутая вниз.
    Это было неправильно. Адам  мог  потерять  память,  но  нечто  более
глубокое, чем любые осмысленные воспоминания - выработанный бесчисленным
повторением рефлекс - говорило ему, что на любом  летательном  аппарате,
от планера до звездолета,  для  любого  переключателя  "вверх"  означает
"включено", "вниз" - "выключено". Никак не наоборот.
    Все  еще  не  веря,  он  все-таки  перебросил  рубильник  в  верхнее
положение - ровным счетом ничего не изменилось - затем вернул в  нижнее.
Ну да,  правильно:  именно  напротив  нижнего  положения  стоят  буковки
"ВЫКЛ". И лишь затем он обратил внимание  на  показания  индикаторов  на
щите.
    "Мощность главного контура: 0"
    "Мощность резервного контура: 0"
    "Остаток топлива: 0"
    "Система отключена"
    - Этого не может быть, - пробормотал он.
    - Ну?! - воскликнула Ева с истерическими нотками в голосе. -  Теперь
ты понял, наконец?
    - Что понял? - рявкнул он в ответ. - Что я должен был понять?!
    - То, что мы покойники.
    - Положение у нас хреновое, - согласился Адам, - но все-таки...
    - Что "все-таки"?! Мы уже мертвы, понимаешь? Мы умерли, и это -  наш
ад!
    - Что за чушь ты несешь...
    - Господи, ну я же говорила, что ты -  осел!  Чем  ты  слушал?!  Это
одиннадцатиместный корабль!
    - Ты имеешь в виду тот список?
    - Причем тут список?! Сколько трупов мы нашли?
    - Восемь плюс в медпункте.. одиннадцать, - ошарашенно понял Адам.
    - Вот именно.
    - Нет, - он потряс головой. - Этого не может быть.
    - Чего не может быть, так это "зайцев"  на  межзвездном  корабле.  В
городской автобус и то без карточки не войдешь.
    - Я не знаю... должно быть  какое-то  рациональное  объяснение...  -
бормотал Адам, а перед глазами его стояла кровавая надпись,  которую  он
видел только одно мгновение, прежде,  чем  ее  поглотила  тьма:  "СМЕРТИ
НЕТ".
    - За то время, что ты себя помнишь, у тебя возникало желание есть? -
дожимала Ева.
    - Издеваешься? В такой-то обстановке?
    - А пить? А в туалет?
    - Просто прошло еще недостаточно времени...
    - Да мы даже проблеваться не можем, когда выворачивает! И не потеем,
когда бегаем! Скажешь, у тебя не так?
    - Ну...
    - А вот это? - она ткнула рукой в щит. - Как может  корабль  лететь,
если у него давным-давно закончилось топливо? И не могло не  закончится.
Глизе 581 всего в двадцати световых годах от Солнца, - должно быть,  она
вспомнила это. - А  мы?  Ты  видел,  как  далеко  мы  забрались.  Первый
звездолет просто не мог быть рассчитан на такой далекий путь.
    - Может быть, изображение в рубке -  ошибка?  Сбой  компьютера,  тем
более учитывая, как  здесь  все  крушили?  И  на  самом  деле  мы  давно
вывалились  в  обычное  пространство  и  дрейфуем   там   с   досветовой
скоростью... мы ведь не знаем, что на самом деле творится снаружи...
    - А свет? Откуда здесь электричество? Если все мощности по нулям - я
так понимаю, это относится не только к работе двигателя...
    - Просто аккумуляторы еще не сели...
    - Ты сам говорил - свет стал ярче. Кто их заряжает?
    - Солнечные батареи. Может, мы на самом деле  рядом  с  какой-нибудь
звездой...
    - Кстати, если мы свободно  дрейфуем,  где  невесомость?  Только  не
говори мне, что эта штука вращается. Тогда бы сила тяжести в  разных  ее
местах была разной, а мы были уже много где, и...
    - Я уверен, все можно объяснить.
    - Идем.
    - Куда?
    - В медпункт.
    - Ты же сама убежала оттуда.
    - Да. А теперь хочу кое на что повнимательней посмотреть. Да и  тебе
показать.
    Она развернулась и пошла к лестнице, и теперь уже  он  вынужден  был
поспешить следом.
    - Между прочим, - язвительно  заметил  он,  шагая  вверх  по  крутым
ступеням, - если мы призраки, то почему топаем по  лестнице?  Почему  не
воспарим сквозь стены и потолки? Может,  у  нас  и  нарушились  какие-то
физиологические реакции, но лично я чувствую свое  тело,  и  оно  вполне
материально.
    - Может, так и должно быть,  -  ответила  она,  не  оборачиваясь.  -
Откуда ты взял, что призраки летают по воздуху - из мультиков?  Если  бы
мертвецы ничего не чувствовали, откуда бы взялись мучения в аду?
    - Я не верю в ад.
    - Я тоже раньше не верила.
    Через пару минут они вновь вошли в помещение медпункта. На этот  раз
Ева решительно подошла к мертвой женщине в кресле и  принялась  отчищать
от крови бирку с ее именем. Адам пожал  плечами  и  занялся  тем  же  по
отношению к мужчине.
    - Линда Эверетт, - прочитала Ева, закончив работу.
    - Виктор Адамсон.
    - Сказала бы, как положено,  "очень  приятно",  но  это  не  слишком
подходит к ситуации.
    - Ты хочешь сказать, что... это и есть мы? То есть наши тела? - Адам
уже успел привыкнуть к трупам и прикасался к ним без особых  эмоций,  но
тут вдруг поневоле отшатнулся от сидевшего в кресле.  -  Только  потому,
что их фамилии похожи на...
    - Не только фамилии. Повязки у нее на лице, как у  меня.  И,  думаю,
под комбинезоном то же самое.
    - Повязки не...
    - Не доказательство, знаю. Как насчет этого? Придержи-ка ему  голову
ровно.
    Ева, пересилив себя, подняла с пола верхнюю часть черепа  мужчины  и
опустила ее туда, где та пребывала до вмешательства пилы. Получилось  не
совсем ровно, но голова вновь стала выглядеть, как голова, а не как чаша
из кошмарных снов.
    - Не знаю, насколько хорошо ты помнишь свое лицо, - сказала  Ева,  -
но  можешь  поверить  моему  женскому  взгляду  со  стороны  -  сходство
потрясающее.
    Кровь, залившая лицо мертвеца, сделала это не  столь  очевидным,  но
теперь, всмотревшись, Адам вынужден был признать сходство с тем, что  он
увидел в зеркале вскоре после пробуждения. Вот только там, где у него на
лбу была повязка, здесь багровела жуткая щель распила.
    - Так ты это увидела, прежде чем убежала отсюда?
    - Да. Ну и у меня как щелкнуло, все  стало  сходиться...  Только  не
говори, что в экипаже у тебя был брат-близнец, - добавила Ева. -  А  это
что, ручка? Тоже кстати. Ты сохранил бумагу с именами?
    Адам хотел ответить отрицательно, но, взглянув на  фонарик  в  своей
руке,  убедился,  что  его  рукоятка  по-прежнему  обернута   исписанным
листком. Должно быть,  он  прихватил  его  машинально  перед  уходом  из
информатеки.
    - Пиши... - начала Ева, но тут же перебила себя.  -  Хотя  нет,  там
скорее женский почерк. Диктуй, - она с ручкой в руке подошла  к  столику
возле кушетки и приготовилась записывать на его белой поверхности.
    Адам развернул листок. Тот был замусолен и заляпан кровью, но  буквы
еще можно было разобрать.
    - "Д-р Калкрин - сам. Д-р Харт - инфаркт..."
    - Видишь, я даже не смотрю на то, что пишу, - комментировала Ева,  -
чтобы ты не сказал, что я пытаюсь имитировать почерк... Ну  вот,  теперь
давай сюда свой листок.
    Адам подошел и положил список рядом со свежими надписями  на  столе.
Комментарии не требовались - было очевидно,  что  оба  перечня  написаны
одной рукой.
    - Стоп, - произнес Адам. - Не сходится. Ведь этот листок я нашел  не
здесь, а в кармане у мертвой женщины в склад-отсеке. Если ты здесь, а не
там, как он там оказался? И кстати - даже если предположить,  что  мы  -
это они, - он ткнул пальцем в сторону трупов в креслах, - то  эти  имена
не могут быть нашими. Ведь это не наши, то есть не их, комбинезоны.  Они
сняты с пилотов в рубке...
    - То есть это мы так предположили. Но, может быть, как раз здесь  мы
неправы. Мы все еще не знаем, что случилось с одеждой большинства членов
экипажа...
    - Как и с самим экипажем, - напомнил Адам. - И еще. Ну, допустим, мы
умерли. И наши души заперты здесь, как на "Летучем голландце" - вот  уж,
действительно, летучем... Но где, в таком  случае,  остальные?  Где  еще
девять призраков?!
    - Может быть, они попали в рай. И только мы  оказались  так  грешны,
что...
    - Рай, ад - чушь собачья! Лететь на межзвездном корабле и  принимать
всерьез эти средневековые глупости!
    - Может быть, - не слушала его Ева, - может быть, на самом деле  это
именно мы... мы всех и убили! А в конце концов - друг друга...
    - Ага, - скривился Адам, - и я лично грыз руки пилоту...
    - Почему нет? Мы предполагали, что либо это сделал он сам в каком-то
припадке, либо некий  инопланетный  монстр  с  похожей  на  человеческую
челюстью. Но есть ведь третий, наиболее простой и  вероятный  вариант  -
другой человек...
    - И мы ничего не помним. Почему? Если даже принять  версию,  что  мы
прокляты, то разве наказываемый не должен знать, за что он наказан?
    - Вот мы постепенно и узнаём.
    - Не верю, - упрямо повторил Адам, глядя на распиленное пополам лицо
своего двойника. - Чушь. Бред. Не может быть.
    - Ну давай пойдем  в  рубку.  Осмотрим  пилотов  тщательней,  чем  в
прошлый раз.
    - Ты еще предложи следственный эксперимент. Выгрызть кусок  из  руки
трупа и сравнить следы... - его передернуло.
    - Я ни на чем не настаиваю, Виктор...
    - Не называй меня так!
    - Двигатель не работает, топливо на нуле, корабль неуправляем и весь
экипаж мертв, - устало перечислила она. - И мы заперты здесь без  выхода
и надежды. А верить или не верить - это твои трудности.
    - Ну ладно, - беспомощно пожал плечами Адам. - В рубку, так в рубку.
Все равно я не знаю, куда идти и что делать дальше.
    И они снова поднялись в рубку. Свет здесь по-прежнему не горел, но у
Адама  возникло  твердое  ощущение,  что   фонарик,   уже   почти   было
разрядившийся, стал светить ярче. Это уже не  укладывалось  ни  в  какие
разумные  объяснения  -  уж  его-то  точно  ни  от  каких   батарей   не
подзаряжали...
    Адам остановился перед креслом первого пилота ("первый  -  тот,  что
слева", всплыло из глубин отрезанной  памяти),  внимательно  осмотрел  с
фонарем изуродованные руки трупа, затем направил  луч  ему  в  лицо,  на
которое в прошлый раз бросил лишь беглый взгляд (а Ева, кажется, на  это
лицо вообще тогда не смотрела).
    - Что ты там говорила насчет близнецов? - хрипло спросил он.
    Ева встала рядом, не веря собственным глазам. Если не брать в расчет
царапины, выломанные зубы и отсутствие  шва  на  лбу,  на  нее  смотрело
закатившимися глазами то же самое лицо, что и в медпункте.
    - Ничего не понимаю, - пробормотала женщина. - Который же из них ты?
    - Я - это я! - агрессивно рявкнул Адам, тыкая  себя  в  грудь.  -  А
эти... я не знаю, кто они такие! Может быть... - добавил  он  уже  более
рассудительным тоном, - может, в экипаже действительно были братья? Или,
более вероятно, клоны...
    - Никто не пошлет клонов в дальнюю экспедицию, -  возразила  Ева.  -
Там нужны разные специалисты, а не копии одного и того же.
    - Но клоны, как  и  природные  близнецы,  похожи  только  внешне,  а
специальности у них могут быть разные...
    - Все равно. Их наличие  на  борту  может  породить  психологические
проблемы,  -  обрывки  когда-то  читанных  наставлений  по   космической
психологии всплывали в ее сознании. - Начиная от обычной путаницы, в том
числе злонамеренной, и кончая....
    - Но даже если твоя безумная версия верна и я  умер,  я  же  не  мог
умереть два раза!
    - Не знаю. Теперь уже ничего  не  знаю.  Все  это  кажется  каким-то
мороком...
    - Я реален, черт подери! - заорал  Адам  и  с  размаху  ударил  труп
кулаком в лицо. Несколько плохо державшихся зубов провалились в  мертвый
рот, один из них повис под губой на кровяной прожилке.  -  Слышишь,  ты,
дохлятина?! Реален! Реален! - он молотил снова и снова, а в  голове  его
билось осознание того факта, что лица всех обнаруженных здесь  мертвецов
были либо не видны, либо обезображены,  либо  искажены  и  запачканы.  И
все-таки, даже несмотря на это, он мог бы обратить внимание на  сходство
раньше - если бы его подсознание не  противилось  до  самого  последнего
момента, пока его буквально не ткнули носом... - Я не хренов призрак!!!
    - Виктор! Адам! Прекрати! - Ева пыталась хватать его за руки, но  он
отшвырнул ее. Живая женщина, не  удержав  равновесия,  упала  на  колени
мертвой, сидевшей в правом кресле, и та от толчка уронила ей  голову  на
плечо, клацнув зубами. Адам ударил беспомощный труп пилота  еще  дважды,
затем бессильно уронил руки. В разбитом лице мертвеца теперь уже  трудно
было узнать его собственное, но это не спасало. Приступ  ярости  схлынул
так же внезапно,  как  и  начался,  уступив  место  чему-то  куда  более
страшному - гигантской  и  неотвратимой,  как  цунами,  волне  отчаяния.
Самого черного и беспросветного отчаяния,  многократно  превосходившего,
он был в этом совершенно  уверен,  любые  горести  его  прежней  забытой
жизни. И чувствуя,  как  эта  волна  обрушивается  на  него  всей  своей
тяжестью, он побрел прочь из рубки - не видя, куда  идет,  шатаясь,  как
пьяный.
    - Адам! - Ева выбралась из объятий покойницы и  нагнала  товарища  у
выхода из рубки. Почти силой она развернула его, чтобы он не уперся лбом
в полузакрытую дверь.
    И тут в  тишине  раздался  звук,  которого  они  менее  всего  могли
ожидать. Открылись двери лифта.
    Адам и Ева, едва не  столкнувшись  головами,  уставились  в  просвет
между дверями рубки. В освещенном проеме лифтовой кабины, привалившись к
его краю, стоял человек. Босой, в грязном и окровавленном нижнем белье.
    Тот, кого здесь никак не могло  быть.  Просто  потому,  что  он  был
двенадцатым.
    Впрочем,  простоял  он  недолго,  какую-то  долю  секунды.  А  затем
повалился вперед и, никак не попытавшись смягчить падение,  грянулся  на
пол. Звук, с которым  его  лоб  с  размаху  ударился  об  пол,  заставил
вздрогнуть обоих свидетелей.
    Адам первым протиснулся между дверями  и  присел  рядом  с  упавшим.
Затем поднял безнадежный взгляд на Еву.
    - Мертв? - поняла та.
    - Причем давно. Видимо, застрял в лифте, когда отрубилось питание. И
так и умер, привалившись к дверям, которые не смог открыть.
    Говоря это, Адам смотрел на лицо мертвеца. Лицо,  которое  он  видел
уже как минимум трижды, включая отражение в зеркале.
    Но Ева уже смотрела на другое.
    - Господи... Ты только взгляни на его руки!
    Адам посмотрел. Потом тяжело поднялся и  заглянул  в  кабину  лифта,
которая оставалась открытой, ибо ноги покойника оставались лежать  между
дверями.
    Все стены кабины изнутри были исписаны красным. И это  уже  не  были
отдельные фразы крупными буквами. Это был сплошной текст (не разделенный
даже знаками препинания),  покрывавший  стены  по  спирали,  начиная  от
высоты, до которой писавший мог дотянуться, и почти до самого пола. А на
полу валялись куски того, что он использовал вместо фломастера.
    - Он откусывал себе пальцы, - констатировал Адам. - По кускам. Чтобы
написать это. Когда кровь переставала  течь,  наступал  черед  следующей
фаланги... А последние фразы, - он всмотрелся в широкие  и  размазанные,
почти нечитабельные буквы в считанных дюймах от пола, - мне кажется,  он
дописывал языком. Макая его в кровь, текущую из запястий.
    - И... по-твоему, это ответ? -  спросила  Ева,  испуганно  глядя  на
кривые строки.
    - Думаю, да.
    - Мне так страшно... мне кажется, нам не надо это читать!
    Но Адам, конечно, уже шагнул внутрь кабины. Начало  текста,  видимо,
обозначала большая клякса, от которой протянулась вниз засохшая  струйка
почти по всей высоте кабины. На тот момент у писавшего  было  еще  много
"чернил"...
    "отчаяние  тьма  это  действительно  тьма  темная  энергия  отчаяние
единственный смысл и суть вселенной боже бога нет есть  только  отчаяние
создавшее мир какие мы идиоты мы ничего не поняли когда стали загибаться
исследовавшие зонд мы верили только  приборам  даже  когда  оно  сожрало
обезьяну слишком поздно сдавать назад сказали ошибка  компьютера  только
изменили численность все  равно  биосинтезатор  два  идиота  добровольца
спасают престиж программы ради науки дебилы дебилы лучше бы мы  в  самом
деле были дебилами хотя не поможет оно в итоге поглотит все ибо оно есть
альфа и омега закон возрастания отчаяния..."
    Для Адама это отнюдь  не  было  бессвязной  тарабарщиной.  С  каждым
прочитанным словом стена в его сознании рушилась с  треском  и  грохотом
прорванной плотины, истина неудержимо  рвалась  наружу,  и  он  говорил,
говорил, даже понимая, что не должен этого делать, что обрекает Еву,  то
есть Линду, на преждевременную - хотя все равно неизбежную  -  муку,  но
его собственная мука не позволяла ему остановиться,  и  вскоре  ему  уже
даже не нужно было смотреть на кровавые буквы, один вид которых наполнял
болью шрамы на пальцах...
    - Мы называли это  темной  энергией.  Энергией  вакуума,  рождающего
частицы и античастицы. Силой, ускоряющей разбегание галактик. В общем-то
все это так. Но ее истинное имя -  Отчаяние.  Сущность  Вселенной  и  ее
основополагающая  сила.  Когда-то  люди  считали,  что   главный   закон
мироздания - закон неубывания  энтропии.  Но,  будь  это  так,  была  бы
невозможна никакая эволюция, никакое движение от простого к сложному, от
межзвездного газа - к звездам и планетам, от неорганических молекул -  к
живым клеткам и  организмам.  Тогда  было  постулировано,  что  процессы
самоорганизации могут протекать в незамкнутых системах, где есть  приток
энергии извне. Но тогда выходило, что и  сама  Вселенная  -  незамкнутая
система, иначе откуда может черпать энергию она? Теперь  мы  знаем,  что
это за энергия и какой закон мироздания действительно является  главным.
Закон возрастания отчаяния. Можно сказать,  что  отчаяние  -  это  сила,
заставляющая галактики разбегаться в ужасе, хотя это  бегство  в  вечную
пустоту не принесет облегчения...
    - Но разве галактики могут что-то чувствовать? - перебила  Ева,  чье
сознание все еще противилось воспоминаниям. - Они же не живые!
    - Это всего лишь вопрос  терминологии.  Можем  ли  мы  сказать,  что
камень чувствует жару или холод? Но ведь они действуют  на  него  вполне
объективно,   заставляя   трескаться   или   даже    плавиться...    Но,
действительно, неодушевленные предметы  неспособны  ощутить  отчаяние  в
полной мере. Поэтому все процессы во  Вселенной  протекают,  в  конечном
счете, в направлении эволюции жизни и разума. Ибо жизнь и в  особенности
разум есть не что иное, как отчаяние, способное  осознать  себя.  И  тем
замкнуть положительную обратную связь и реализовать единственную цель  и
смысл существования Вселенной  -  достижение  абсолютного,  бесконечного
отчаяния...
    - Но ведь отчаяние - это просто эмоция! Возникающая в нашем мозгу  в
ответ на удары судьбы. Оно субъективно!  Как  оно  может  быть  какой-то
фундаментальной космической силой?!
    - Если сильно ударить человека по голове, он увидит краткую вспышку.
Пресловутые искры перед глазами. Это - субъективная иллюзия, но  она  не
значит,  что  объективного  света  не  существует.  Вот  аналогия   того
отчаяния, что мы испытывали в  быту.  А  теперь  сравни  эту  вспышку  с
необходимостью смотреть глазами, лишенными век, глазами,  не  способными
ни моргнуть, ни отвести взгляд - смотреть на солнце... нет,  на  тысячи,
на триллионы солнц, разом на все звезды Вселенной! По сравнению  с  этой
мукой, с силой отчаяния, на сто  двадцать  порядков  превосходящей  силу
гравитации, любые самые страшные физические страдания  -  лишь  желанный
способ хоть как-то отвлечься, хоть на  миг  получить  облегчение!  И  мы
сами, сами приближали это!  Развивая  науку,  совершенствуя  наш  разум,
стремясь постигнуть мир - то есть постигнуть  отчаяние...  Хотя  мудрецы
еще в древности чуяли неладное и предупреждали, что во многом  знании  -
много печали. И статистика четко показывала, что самый  высокий  уровень
самоубийств - в  наиболее  высокоразвитых  странах.  Но  мы  не  сделали
выводов даже тогда, когда вернулся "Гиперион-1". Очередной триумф земной
науки... автоматика отработала безупречно... а потом ученые,  работавшие
с вернувшимся зондом,  начали  один  за  другим  кончать  самоубийством,
сходить с ума или впадать в кому.  Это  притом,  что  они  ощутили  лишь
остаточные эманации темной энергии. Но приборы не зафиксировали  никакой
угрозы для жизни за все время полета, и даже имевшиеся на борту  образцы
простейших, червей и насекомых были в порядке. Их организмы были слишком
примитивны, чтобы  испытать  отчаяние...  Поэтому,  конечно  же,  участь
ученых предпочли замять "во избежание шумихи в  желтой  прессе  и  урона
имиджу  программы",  объяснив  все  серией  трагических  совпадений.  Но
все-таки, прежде чем посылать к звездам людей, отправили еще один  зонд,
на борту которого был шимпанзе. И "Гиперион-2" бесследно исчез. Если  бы
он вернулся с мертвой или безумной обезьяной, вероятно, наш полет бы все
же не состоялся. Но он просто исчез, и никому не пришло  в  голову,  что
дело могло быть в живом существе, не имевшем никакого доступа к системам
управления.  Все  списали   на   сбой   бортового   компьютера.   Запуск
"Гипериона-3" был уже слишком  широко  разрекламирован,  в  проект  были
вложены огромные средства, отступать было поздно. И все-таки из-за  этой
череды несчастных случаев в программу полета были внесены  изменения.  С
самого начала планировалось, что люди не будут высаживаться  на  слишком
массивные  планеты  Глизе  581.  Эта  роль  была  отведена   биороботам,
создаваемым и модифицируемым  в  соответствии  с  возникающими  задачами
прямо на борту, в биосинтезаторе с запасом протоплазмы,  размещенном  на
втором снизу уровне. Чудеса земной генной инженерии... Экипаж должен был
лишь обрабатывать собираемые и доставляемые ими данные. Но под давлением
скептиков, говоривших об опасности полета для людей,  было  решено,  что
бОльшая часть этих данных будет обработана на  Земле.  Корабль  был  уже
спроектирован и построен в расчете на  одиннадцать  членов  экипажа,  но
полетели только двое...  Ты  все  еще  не  вспомнила,  Линда?  Здесь  не
двенадцать трупов, а гораздо больше, этот корабль набит ими. Но на самом
деле здесь нет никого, кроме нас!
    - Ты... хочешь сказать, все эти мертвецы - биороботы?
    - Нет, нет, все гораздо  хуже!  Наши  технологии  не  позволяют  нам
создавать  точные  копии  человека!  Биологические  модели,  на  которые
рассчитан наш синтезатор,  намного  примитивнее.  Но  ЕМУ  не  требуется
посредник в виде синтезатора, ибо оно само есть сила, творящая жизнь.  И
оно не отпустит нас...
    - Оно?
    - Отчаяние! Чем ты слушаешь?  Отчаяние!  Оно  способно  организовать
жизнь из неживой материи, но на это уходят миллионы лет, ибо оно само не
обладает никаким разумом. Но с таким подарком, как готовая  протоплазма,
все  происходит  гораздо  быстрее.  Все  эти  ползучие  твари  -  жизнь,
самозародившаяся у нас на борту! Поэтому они такие уродливые и неуклюжие
- они не проходили естественного отбора,  кажется,  большинство  из  них
даже не способны питаться и размножаться... Но главное - это мы,  Линда,
мы! Микрокосм есть подобие макрокосма! Душа на самом деле существует,  и
это вовсе не бесплотный  ангел  с  крылышками.  Это  устойчивая  матрица
темной энергии, или, что то же самое, структурированное отчаяние...  Все
то время, что мы пытались исследовать темную энергию в глубинах космоса,
она была в нас самих! Но точности наших приборов не  хватало,  чтобы  ее
заметить - мы ведь искали лишь гравитационную  составляющую,  которая  в
десять  в  стодвадцатой  степени   раз   слабее   истинной   сущности...
Понадобился генератор Калкрина, чтобы перевести нас в  состояние  темной
материи и тем ввести  наше  отчаяние  в  резонанс  с  великим  отчаянием
Вселенной.  Теория  предсказывала,   что   при   отключении   генератора
произойдет самопроизвольный возврат в исходное состояние,  но  это  было
верно лишь для неодушевленного зонда. Когда на борту  есть  одушевленные
существа, генератор  Калкрина  лишь  запускает  процесс,  который  затем
становится самоподдерживающимся. В темном  состоянии  нам  не  нужно  ни
есть, ни пить, ни даже дышать - темная энергия питает нас напрямую...
    - Я дышу! - перебила женщина.
    - Я тоже, потому что рефлекс - но не  уверен,  что  теперь  нам  это
действительно необходимо. Это как парусный корабль, на который поставили
мотор... И все системы звездолета  питаются  энергией  нашего  отчаяния,
поэтому, когда оно растет, свет становится ярче, и  включается  то,  что
ранее отключилось...
    - Но трупы...
    - В том-то все  и  дело!  Мы  не  можем  умереть!  Мы  пытались  уже
множество раз! Но всякий раз, когда мы убиваем тело,  по  матрице  нашей
души воссоздается новое! Закон  возрастания  отчаяния  не  позволит  нам
ускользнуть! Ни нам  и  никому  другому.  Рано  или  поздно  в  отчаяние
провалится все. Сначала - экипажи межзвездных кораблей вроде нас,  потом
- целые цивилизации, чей разум достигнет такого уровня,  чтобы  войти  в
резонанс с вселенским отчаянием напрямую. Наверное, рано или  поздно  до
того же самого доэволюционируют даже звезды и галактики, и во  Вселенной
не  останется  ничего,  кроме  темной   материи,   объятой   бесконечным
отчаянием... То есть на самом деле этот процесс уже ближе к концу, чем к
началу - темной материи уже вчетверо больше, чем той, которую мы считаем
обычной...
    - А повязки? - Линда цеплялась за  соломинку.  -  Ну,  допустим,  мы
воскресали без одежды, это логично, но  кто-то  же  нас  перевязывал?  И
почему мы вообще в этом нуждались?!
    - Это не повязки, -  вздохнул  Виктор.  -  Это  мертвая  кожа.  Наше
подсознание пыталось  спасти  нас  от  правды,  представляя  это  просто
присохшими повязками... Смотри! Смотри на них внимательно!
    Женщина поднесла к глазам перевязанную руку. Теперь она видела,  что
края "бинтов" на самом деле  представляют  собой  уродливые  шелушащиеся
рубцы, а на трупно-серой поверхности самих  "повязок"  можно  разглядеть
поры и отдельные невыпавшие волоски. Значит, и ее голова... ее  лицо  на
самом деле не было замотано - оно _превратилось_ в эти жуткие лоскуты...
    - Душа - это не просто личность, - продолжал  объяснять  Адамсон.  -
Энергетическая матрица хранит информацию и  о  теле,  иначе  воскрешение
было бы невозможным. Естественно, никакой информации об одежде там  нет,
и о гнилостных бактериях тоже - поэтому  тела  здесь  не  разлагаются...
Небольшие ранения не затрагивают эту матрицу, но действительно серьезные
и причинившие  особо  сильную  боль  отражаются  на  ней  -  поэтому  мы
воскресаем с мертвой кожей или, как минимум, со шрамами на  месте  таких
ран. Однако и это не позволит нам умереть. Мы пытались. О боже,  сколько
раз мы пытались...
    Линда вздрогнула и  со  стоном  рухнула  на  колени,  сжимая  руками
голову.  Теперь  и  она  не  могла   спастись   от   хлынувших   потоком
воспоминаний. Воспоминаний, как она разрывала себе  лицо  и  выдавливала
глаза... изо всех сил  отталкивалась  ногами  от  пола,  насаживая  себя
животом и грудью на  трубы...  вырезала  чертеж  проклятого  корабля  на
собственном теле... висела, растянутая на  проволоке,  в  то  время  как
человек, говоривший сейчас с ней, медленно сдирал с нее кожу...
    - Ты помнишь, как распинал меня? - глухо спросила она.
    - Нет, - ответил он; должно  быть,  это  воспоминание  было  слишком
ужасным, и подсознание все еще пыталось скрыть хотя бы  его.  -  Неужели
это я... хотя, конечно, кто же... зачем?
    - Я сама  упросила  тебя.  Подвергнуть  меня  максимально  долгой  и
мучительной пытке. У меня самой бы это не получилось, я уже пробовала...
Я надеялась, что сойду с ума. Что такая боль разрушит мой рассудок, и  я
больше не воскресну.
    - И я согласился, хотя понимал, что уже некому будет оказать  ту  же
услугу мне... Но все равно не вышло. А потом мы пытались  добиться  того
же, уничтожая собственный мозг. Но и это не помогло. Лишь амнезия  после
воскрешения оказалась более  глубокой.  Может  быть,  дело  в  том,  что
нервная ткань мозга сама по себе не испытывает боли.
    - Зачем мы крушили всю технику? Просто от отчаяния?
    - Не только. Приборы быстро бы  раскрыли  нам  истину.  Мы  пытались
продлить блаженство неведения после  следующего  воскрешения.  Ведь  для
того, чтобы ощутить всю силу  отчаяния,  надо  в  полной  мере  осознать
его...
    - А сейчас? Мы осознаём? Мне очень плохо  и  страшно,  но  я  бы  не
решилась снова на то, о чем просила тебя тогда...
    - Пока еще в полной мере не осознаём. Нужно  какое-то  время...  это
как автоматическая настройка... но позже даже  та  боль  покажется  тебе
меньшим злом, чем отчаяние! Мы уже избавлялись от инструментов из страха
перед болью, которую  причиним  с  их  помощью  себе  потом  -  а  когда
приходило "потом", проклинали себя за то, что сделали это...
    - Говорила же тебе, не надо это читать!
    - Рано или поздно отчаяние  все  равно  накрыло  бы  нас.  Даже  без
подсказок. Так уже бывало. Начиная с самого первого раза, когда  мы  еще
не знали, что к чему...  И  более  того  -  с  каждой  новой  смертью  и
воскрешением этот срок сокращается.
    - Значит, у нас мало времени, - Линда поднялась на ноги. - Мы должны
что-то сделать!!!
    - Мы ничего не можем сделать, - покачал головой Виктор. -  Ни  мы  и
никто во  Вселенной.  Отчаяние  -  это  не  бог,  не  какая-то  разумная
сущность, с которой можно было бы договориться.  Самого  жестокого  бога
можно задобрить молитвами и жертвами. Но мы имеем дело с абсолютно тупой
природной силой. С  фундаментальным  законом,  определяющим  направление
процессов во Вселенной. Против него все бесполезно...
    - В прошлый раз мы заклинили двери нескольких  кают,  где  я  обычно
воскресала, - вспомнила Линда, - но я все равно  появилась  в  одной  из
них. Как оно это делает?
    - Думаю, тут проявляются свойства темной материи. Вспомни, что  наши
координаты фактически размазаны по Вселенной...
    - Так мы что, все-таки можем проходить сквозь стены?
    - Сознательным образом - нет, - Виктор стукнул кулаком о  стену  для
убедительности. - Но смерть, видимо,  аналогична  переходу  в  квантовое
состояние, а воскрешение - схлопыванию волновой  функции.  Только  не  в
пределах Вселенной, а в пределах корабля.
    - Наши души могут существовать без тел?
    - Насколько я понимаю, нет  -  во  всяком  случае,  такое  состояние
неустойчиво. Поэтому всякий раз образуются новые тела.
    - Но это происходит только на корабле, введенном в темное  состояние
генератором Калкрина. Покинуть корабль мы ведь не можем?
    - Нет. С нашей точки зрения, пространство замкнуто в пределах  поля,
созданного генератором.
    - А если мы взорвем корабль?
    - Не думаю, что это разрушит  поле.  Я  же  говорю,  его  уже  давно
стабилизирует не генератор, а мы сами...
    - Но при  взрыве  мы  погибнем  одновременно!  До  сих  пор  нам  не
удавалось это сделать, даже когда мы пытались. Возможно, в таком  случае
поле  ослабнет?  И,  главное,  будет  уничтожен  биосинтезатор   с   его
протоплазмой! Новым телам просто неоткуда будет возникнуть!
    - Что ж, - медленно произнес Виктор, -  может,  у  нас  и  есть  еще
надежда умереть. Теоретически. Ибо на практике мы не  сможем  уничтожить
корабль.  Это  только   в   идиотской   старой   фантастике   звездолеты
оборудовались системами  самоликвидации.  Хотелось  бы  мне  спросить  у
авторов  этой  чуши,  снабжались  ли  такими  системами  их  собственные
автомобили, поезда,  самолеты?  И  если  нет,  то  ради  какого  дьявола
конструкторы космических кораблей, по их мнению, должны  были  поступать
иначе?
    - Топлива у нас нет, - рассуждала Линда, - но это  если  говорить  о
реакторе,  питавшем  генератор.  А  у  нас  на  борту  еще  должны  быть
посадочные модули для доставки биороботов на планеты и обратно. И у  них
свои двигатели... я правильно помню, на химическом горючем?
    - Да, - кивнул он. - Мы же не хотели нанести ущерб биосферам планет,
поэтому - никакой  радиации...  но  для  хорошего  взрыва  и  химических
компонентов должно хватить. Не  знаю  только,  сумеем  ли  мы...  Ладно,
терять все равно нечего, идем. Ангарная палуба на третьем уровне.
    Пользоваться вновь заработавшим лифтом они все же не рискнули, помня
(особенно Виктор),  чем  это  закончилось  в  прошлый  раз.  Подгоняемые
надеждой и страхом - надеждой умереть и страхом не успеть сделать это до
того, как отчаяние вновь обрушится на них в полную силу -  они  побежали
вниз по лестнице. Когда они,  наконец,  выскочили  на  ангарную  палубу,
после этого бега по спирали у них  слегка  кружилась  голова  -  хотя  в
прежние времена тренированные  астронавты  даже  не  заметили  бы  столь
легкого испытания. Видимо, все пережитое все же высосало  у  них  немало
сил...
    Здесь тоже была сенсорная панель идентификации,  и  Виктора  уже  не
удивило, что она опознала его. Зажегся зеленый  индикатор,  подтверждая,
что люк в открытый космос закрыт и доступ на ангарную палубу разрешен, а
затем дверь отъехала в сторону.
    Конусовидные  спускаемые  аппараты  стояли  на  разграфленном  полу,
удерживаемые дырчатыми кронштейнами. В высоту каждый аппарат не достигал
и метра. Двух не хватало.
    - Проклятье, - обреченно произнес Виктор.
    - Мы не смогли бы улететь на них, даже если бы  нам  было,  куда,  -
уныло согласилась Линда. - Теперь я вспомнила. Биоинженерия  -  это  как
раз моя специальность. Биороботы, которых мы  собирались  синтезировать,
размерами где-то от жука до большого краба. Для сбора образцов и  съемки
больше и не надо, а  каждый  лишний  грамм  при  доставке  на  орбиту...
особенно учитывая повышенную гравитацию...
    - Это неважно, все равно нам не вырваться за пределы поля, - перебил
Адамсон. - Главное, что мы уже пробовали использовать зонды, - он указал
на пустые места. - И у нас, очевидно, ничего не вышло.
    - Мы все еще помним не все,  -  поняла  Линда.  -  А  что,  если  мы
попадаем в ловушку собственных представлений? Приходим, видим,  что  уже
пробовали... и уходим, не пытаясь снова. Раз за разом.  А  этих  зондов,
может, вообще не было. Сократили, как и численность экипажа.
    - Нет, вот как раз зонды сократить не могли, -  возразил  Виктор.  -
Без них вся экспедиция теряла смысл. Мы  пытались  использовать  их  для
взрыва... но не здесь. Здесь у них только маломощные движки, позволяющие
плавно залететь в ангар и вылететь из  него.  А  вот  снаружи  находятся
ракетные  ступени  с  топливом  и  настоящими  двигателями,  с  которыми
аппараты стыкуются при отправке...
    - Мы можем до них добраться? Снаружи ведь вакуум? Хотя -  должны  же
где-то быть скафандры. Программа полета не предусматривала наш выход  из
корабля, но на аварийный случай...
    - Я не удивлюсь, если в нашем нынешнем  состоянии  мы  можем  выжить
даже в вакууме, - мрачно изрек Виктор. - Но в любом случае это  позволит
нам разве что постучать кулаком в стенку  ракеты.  И  даже  если  бы  мы
взорвали ее там - ущерба  звездолету  это  не  нанесет.  В  вакууме  нет
взрывной волны. Поэтому ракетные  ступени  и  вынесены  наружу...  Может
быть, в прошлые разы мы забыли как раз об  этом!  Но  если  нам  удастся
протаранить ракетой корабль, особенно в районе биосинтезатора...  может,
и получится.
    - Как мы сможем управлять ракетой?
    - Напрямую - никак. Только запрограммировать  компьютер  спускаемого
аппарата.
    Линда подошла к ближайшему посадочному модулю и  проскребла  ногтями
по  его  гладкой  поверхности.  Тонкие,  как  волос,  щели  обрисовывали
очертания нескольких лючков, но они, конечно, и не подумали открыться.
    - И как мы доберемся до компьютера?
    - Без инструментов внутрь не влезть, - мотнул головой Виктор.  -  Но
это необязательно. Помимо рубки, есть еще резервный пост  дистанционного
управления, прямо в этом отсеке, -  он  замолчал  на  несколько  секунд,
вспоминая, а затем решительно повернулся и указал  на  дверь  в  дальнем
углу: - Вон там.
    - Если он тоже не разбит... - пробормотала  Линда,  шагая  вслед  за
Адамсоном.
    Ее подозрения оправдались. Громоздкий пульт был взломан, а из  стены
справа от него торчал оборванный провод.
    - Не думала, что у нас тут есть такие старинные  кабели,  -  сказала
Линда; эта часть ее памяти тоже еще  оставалась  во  тьме.  -  Вроде  же
сейчас везде используют проводящие наноканалы прямо в стенах?
    - Это же резервная система, - пояснил Виктор. - Здесь все специально
сделано на примитивной, зато надежной элементной базе. Сломать  труднее,
починить легче...
    - Думаешь, мы еще сможем это починить?
    - Попробую. Я, кажется, уже вспомнил достаточно.
    Он с усилием снял погнутую крышку пульта  и  полез  в  электрические
внутренности. Линда ходила взад-вперед по тесному помещению поста, не  в
силах  оставаться  на  одном  месте.  Ей  казалось,  что  она  физически
чувствует, как отчаяние, подобно черному яду, расползается по  ее  телу,
разъедает ее изнутри...
    - Кажется, шанс есть, - произнес вдруг Виктор. - Не  помню,  кто  из
нас ломал этот пульт, но он справился с  задачей  не  слишком  хорошо  -
возможно, из-за нехватки  инструментов.  В  общем,  учитывая  повышенную
прочность   и   неоднократное   резервирование...   контакты,   конечно,
получаются на соплях, но... хотя бы несколько минут, думаю, проработает,
- он еще некоторое время ковырялся внутри, затем развернулся к Линде:  -
Есть только одна проблема. Выдран слишком большой кусок  кабеля.  Может,
ты помнишь, куда мы его дели?
    - Нет, - покачала головой она.
    - Тогда... Здесь нет  ничего  проводящего  подходящей  длины.  Чтобы
подать напряжение, нам нужен проводник длиной минимум в полметра...
    - Я поняла. Я сделаю это. Возьмусь за концы провода.
    - Вообще я хотел предложить жребий...
    -  К  черту  жребий!  Я  биоинженер.  Я  тоже  проходила   пилотскую
подготовку, но первый пилот - ты. Борткомпьютеры - твоя епархия.
    - Ладно.  Но  там  высокое  напряжение,  я  не  гарантирую,  что  ты
выдержишь...
    - Виктор, это смешно. Ну сдохну в очередной раз, какая разница? Цепь
останется замкнутой. Давай скорее, я не могу больше это выносить!
    - Хорошо. Тогда берись здесь и здесь.
    Она встала  на  колени  возле  пульта;  отодрав  изоляцию,  обмотала
оборванный конец провода вокруг пальца  правой  руки  и  стиснула  ее  в
кулак, а левую руку сунула внутрь пульта; Адамсон помог ей всунуть палец
в разъем. Затем кое-как приладил крышку пульта - полностью она, конечно,
на место не встала, но подключить экраны  и  клавиатуру  удалось.  Здесь
даже клавиши были  настоящие,  как  в  старину,  а  не  изображаемые  на
сенсорной поверхности экрана...
    -  Включаю,  -  предупредил  Виктор  и  соединил  ранее  разомкнутые
перемычки.
    Тело Линды выгнулось дугой, и она попыталась  закричать,  но  острая
судорога, скрутившая все ее мышцы, не  позволила  ей  открыть  рот.  Она
могла  лишь  мычать  через  округлившиеся  ноздри.   С   сухим   треском
зашевелились уцелевшие клочки волос на ее голове. Отвратительно  запахло
паленым.
    Но Адамсон не мог отвлекаться на это, не  мог  даже  позволить  себе
думать  о   ее   страданиях.   Экраны   осветились,   побежали   надписи
самодиагностики.  Виктор  торопливо  прервал   тест   и   отключил   все
предупреждения. Он и сам знал, что в таком режиме  пульт  проработает  в
лучшем случае несколько минут,  пока  не  перегорит  первый  соединенный
встык контакт или не загнется от нарушения  номиналов  еще  какой-нибудь
элемент. Человеческое тело - все  же  плохая  замена  сертифицированному
кабелю...
    Виктор попытался активировать компьютер  первого  зонда.  "Связь  не
установлена", - зажглось на экране. Где проблема -  в  пульте,  в  самом
зонде, где-то между ними? Нет ни времени,  ни  возможности  разбираться!
Второй зонд... "Связь не  установлена".  Третий...  похоже,  он  все  же
поторопился, сочтя пульт полностью работающим!  Тем  более,  что...  да,
точно -  к  запаху  сожженной  человеческой  кожи  примешивался  запашок
горящих элементов  плат.  Все-таки  запустить  полную  диагностику?  Это
минуты три в лучшем случае...
    Линда продолжала мычать;  ее  тело  выгнулось  так,  что,  казалось,
вот-вот хрустнут сломанные позвонки. Виктор  бросил  на  нее  мгновенный
взгляд и  вновь  яростно  защелкал  кнопками.  Пятый  зонд...  нет,  все
бесполезно... если только каким-то чудом не оживет шестой,  последний...
есть!!!
    Пальцы Виктора заскользили по сенсорной  панели.  Несмотря  на  весь
свой архаичный вид, пульт все же не был таким примитивным, как  на  заре
космической эры. Для  программирования  полета  не  требовалось  вводить
десятки  и  сотни  строк  кода  -  достаточно  было  указать   цели   на
поворачиваемой и масштабируемой схеме. Вылет  из  ангара  и  стыковка  с
ракетой - вообще базовые операции, не требующие  отдельной  программы...
теперь разворот и...
    - Сейчас, Линда, - сказал он, нажимая на кнопку подтверждения.
    "Выбранный курс угрожает безопасности корабля. Программа отменена."
    Тупая железяка! То есть, наоборот, слишком умная...
    Линда все еще мычала и, значит, была  жива.  Лучше  бы  она  умерла,
подумал Виктор. Умерла и опять возродилась в блаженном неведении в своей
каюте...
    - Потерпи еще немного, - беспомощно пробормотал он, вызывая на экран
настройки. Изменить уровень безопасности... "Введите пароль".
    Пароль! Проклятье! Ну конечно  же,  он  знал  пароль...  когда-то...
много смертей назад...
    Жуткое  мычание  оборвалось,  сменившись  каким-то   захлебывающимся
хрипом. Пахло горелым мясом. Но она все еще была жива.
    И вдруг, словно вынырнув из самых черных глубин  отчаяния,  буквы  и
цифры пароля встали у Виктора перед глазами. Он ввел  их  так  поспешно,
что ошибся. Еще раз,  не  торопись,  не  обращай  внимания  на  звуки  и
запахи... Есть! Проверка на предельную перегрузку - отмена, проверка  на
остаток топлива - отмена... отменить, все отменить...
    Проверки на столкновение со звездолетом в  настройках  не  было.  Ее
нельзя было отменить. Как совершенно справедливо заметил Адамсон  ранее,
никакому нормальному конструктору не могла  прийти  в  голову  ситуация,
когда экипажу понадобится  разрушить  собственный  звездолет.  Рисковать
зондом - да, даже уничтожить зонд... но не сам корабль!
    Виктор протянул  руку  выключить  питание.  Ничего  не  выйдет.  Они
обречены. Обречены снова и снова принимать на  себя  вселенскую  тяжесть
космического отчаяния, искать облегчения в физических муках,  умирать  и
возрождаться для нового страдания, навечно  запертые  в  этом  проклятом
корабле...
    Стоп! Он отдернул руку. Пространство,  замкнутое  в  коконе  поля...
компьютер зонда ничего не знает об этом! Он не рассчитан  на  запуск  из
темного состояния - разумеется,  ведь  такой  запуск  лишен  смысла.  Он
считает, что за пределами ангара  обычный  континуум,  где  разгоняться,
развернувшись кормой к кораблю, значит удаляться от него...
    Пальцы Адамсона вновь скользили  по  панели  и  тыкались  в  кнопки.
Только бы успеть! Запах паленых деталей становился  все  сильнее,  пульт
мог вырубиться в любой миг. Так,  максимальное  ускорение  на  старте  -
правильно отменил все ограничения по  перегрузкам  и  топливу  -  тогда,
когда  звездолет  внезапно  окажется  перед  носом  ракеты,   маневровые
двигатели не успеют развернуть ее и избежать столкновения...
    "Программа подтверждена. Стартовая последовательность инициирована."
    Зажегся  красный  транспарант,  показывающий,  что  выход  в   ангар
блокирован, и включился еще один экран, отображающий вид с камеры зонда.
В нормальных условиях на откачку воздуха из  ангара  ушло  бы  несколько
минут, но из-за отмененных настроек безопасности широкие двери разошлись
сразу, выпуская воздух в космическое пространство. Впрочем, снаружи была
не обычная чернота космоса, а какой-то  тошнотный  серо-бурый  полумрак,
разумеется,  лишенный  всяких  звезд.  Посадочный  модуль,   развернутый
подвижным кронштейном носом к выходу, включил свои двигатели.
    Виктор  предпочел  бы  проследить  процесс  стыковки  с  ракетой   и
дальнейший ее путь до самого конца, но Линда была все еще жива, и он  не
мог мучить ее дальше. Компьютер должен справиться с  задачей...  Адамсон
вновь протянул руку, чтобы отключить пульт. В этот миг,  как  полагалось
при любых операциях в околокорабельном пространстве, снаружи  включились
бортовые огни, и в их свете сквозь приближающийся к модулю дверной проем
Виктор увидел россыпь каких-то мелких предметов, летевших за бортом.  Он
понял,   что   это   такое   -   выброшенные   ими   инструменты   (поле
сконфигурировано так, чтобы создавать силу тяжести внутри корабля, но не
за его пределами, вспомнилось пилоту). Если зонд столкнется с  ними,  не
повлияет ли это на его курс? Вроде не должно, слишком мелкие...
    - Все, Линда, - выдохнул он,  когда  зонд  оказался  за  бортом,  но
прежде, чем он успел разорвать цепь, в недрах пульта  раздался  короткий
треск  электрического  пробоя.  Но  успевшие   зарядиться   конденсаторы
удерживали изображение на экране еще пару секунд. И  за  эти  секунды  в
поле зрения камеры модуля попал еще один предмет, дрейфовавший в  облаке
мусора, но заметно более крупный.  Тело,  раскинувшее  руки  и  ноги.  И
Виктор даже успел разглядеть, чье  именно.  Экран  погас,  а  перед  его
глазами еще стояла оскаленная гримаса его собственного трупа...
    Линда  рухнула  навзничь,  деревянно  ударившись  затылком  об  пол.
Почерневшие пальцы  дымились.  Из  носа  текла  кровавая  слизь.  Виктор
нагнулся над женщиной. Признаков жизни она не подавала. Все-таки умерла?
Но даже если так, это не тот  случай,  когда  о  мертвой  можно  сказать
"отмучилась"... во всяком случае, пока ракета не выполнит свою задачу.
    Но если она сейчас возродилась в носовой части корабля, то  погибнет
ли она, когда ракета врежется здесь, в районе  кормы?  Возможно,  что  и
нет... но если  будет  уничтожен  биосинтезатор  со  всей  протоплазмой,
череда перерождений закончится, и на полуразрушенном корабле ей в  любом
случае останется недолго. Как он только  что  убедился,  в  вакууме  они
все-таки не выживают. Хотя... уверен ли он, что тогда  его  убил  именно
вакуум? Может быть, он долго не мог покончить с собой,  пока  не  поймал
один из летевших рядом предметов? По тому, как нехорошо стало Виктору от
этой мысли, он понял, что, скорее всего, угадал.
    Ну, где же взрыв? Виктор почувствовал, как тяжелая усталость, верная
спутница  безнадежного  отчаяния,  наваливается  на   него   снова.   Он
привалился к стене и закрыл глаза -  как  оказалось,  как  раз  вовремя,
чтобы услышать передавшуюся через стенку короткую тупую дробь ударов. Ни
один из них не был достаточно силен,  чтобы  заставить  громаду  корабля
хотя бы слегка вздрогнуть. Конечно же, это не  мог  быть  взрыв  ракеты.
Столкновение с инструментами или что там еще они выбрасывали? Но где же,
где эта проклятая ракета? Неужели  промазала?  Если  он  неверно  оценил
кривизну того псевдопространства, в котором  они  находятся...  впрочем,
деваться ракете все равно некуда, слишком уж тут мало  места,  рано  или
поздно... вот только куда придется удар...
    Если Линда мертва, можно снова  подключить  ее  тело  к  проводам  и
попробовать опять установить связь с ракетой. Он уже взял ее за  руку  с
этой мыслью, но в этот момент тело женщины вдруг конвульсивно дернулось,
она кашлянула так, словно давилась собственным языком,  снова  судорожно
содрогнулась, а потом тяжело подняла голову.
    - Мы еще... здесь? - хрипло выдохнула она.
    - Какие же мы идиоты! - воскликнул Виктор, осознав  вывод  из  своей
последней мысли. - Тебе не надо было  хвататься  за  провода!  Мы  могли
притащить сюда любой труп и использовать его!
    - Ничего... - она  неловко  вытерла  лицо  тыльной  стороной  правой
ладони, стараясь не коснуться ничего обожженными пальцами.  -  Лучше  уж
это, чем ОНО...
    - ОНО, - убито кивнул Адамсон. - Может быть, ОНО влияет даже на наши
решения... заставляя нас выбирать те, которые служат его закону - закону
увеличения отчаяния...
    - Ракета. Что с ракетой? Тебе не удалось ее запустить?
    - Удалось, но... Я понял. Мы дважды идиоты, -  угрюмо  констатировал
Виктор. - На корабле нет  системы  самоуничтожения.  Но  на  беспилотной
ракете - есть! И когда компьютер понял, что столкновения не  избежать...
до нас долетели лишь мелкие обломки.
    - И мы никак не можем это отключить?
    - Нет. А если бы даже и смогли -  это  был  единственный  модуль,  с
которым мне удалось  наладить  связь.  Да  и  пульт,  боюсь,  больше  не
заработает...
    Линда  сидела  на  полу,   глядя   на   свои   почерневшие   пальцы.
Страдальческая гримаса кривила  ее  изуродованное  лицо,  выглядевшее  в
результате особенно жутко - слои мертвой кожи, наползая друг  на  друга,
сминались жесткими складками и кое-где даже трескались.
    - Очень больно? - спросил Виктор. - Может быть,  тебе,  ну...  новый
цикл?
    - Смерть как лучшее  лекарство,  убийство  как  первая  помощь...  -
пробормотала она. - Нет. Не хочу опять сначала. Опять все  вспоминать...
переходить от надежды к... тем более, все короче... Слушай. Я знаю,  что
нам делать. Мы  все-таки  взорвем  этот  проклятый  корабль.  Во  всяком
случае, второй уровень точно.
    - Как?
    - Водород. Гремучий газ.
    - И откуда мы его возьмем, тем более в таких количествах?
    - Заставим эту дрянь саму создать свою погибель.  Запустим  вирус  в
протоплазму. Ее клетки очень пластичны. Способны служить материалом хоть
для отдельных человеческих тканей, хоть для анаэробных  биороботов...  а
выделение биогенного водорода - это рутинный биохимический процесс.  Его
совсем несложно запрограммировать. Сейчас  протоплазма  растет  за  счет
темной энергии, как растительная биомасса Земли за счет солнечной - ну и
пусть растет, чем больше, тем лучше. Вирус встроится во все ее клетки. И
заставит их вырабатывать водород.
    - Ты сможешь создать такой вирус?
    - Я все-таки биоинженер.
    - Да, но... все разгромлено...
    - На втором уровне тоже есть резервный пост.
    - Если он в таком же состоянии, как этот...
    - Что мы теряем? Идем.
    - Ладно, - бесцветным голосом согласился Адамсон. - Пошли.  Если  ты
настаиваешь...
    - Ты не веришь, что у нас получится?
    - Оно не отпустит нас. Не знаю, как, но не отпустит.
    - Виктор, не говори так! Это оно заставляет тебя так думать! Ты ведь
сам говорил - это абсолютно тупая сила, а не какой-то  хитрый  враг!  Мы
должны бороться!
    - Ты  еще  можешь...  на  что-то...  надеяться?  -  волна  апатии  и
бессилия, накатившая на него, была так сильна,  что  он  едва  заставлял
себя шевелить губами.
    - Боль. Думаю, дело в ней. Пока я думаю о боли, я не могу  полностью
сосредоточиться  на  отчаянии.  Но  оно,  конечно,   будет   становиться
сильнее... Идем же, пока еще можем это выносить! - видя, что  Виктор  не
двигается с места, она с размаху влепила ему пощечину, затем еще одну  -
и застонала от боли в собственных пальцах. Адамсон нехотя  положил  руку
на панель, открывающую выход. Ангар уже  вновь  заполнился  воздухом,  и
автоматика позволила им покинуть диспетчерский пост.
    На втором уровне мало что изменилось со  времени  последнего  визита
Адамсона - разве  что  омерзительная  жизнь,  похоже,  расплодилась  еще
сильнее. Но, как и в тот раз, Виктор глядел  не  на  слизистые  грибы  и
свисавшие с потолка мясные сталактиты, а на изуродованный труп, распятый
поперек  коридора.  В  мертвой  плоти  все  так   же   вяло   копошились
получерви-полужуки; кажется, их стало больше, и их трупиков  на  полу  -
тоже. Теперь он знал, что это тело Линды, и что чудовище, сотворившее  с
ней такое - он сам.
    Воспоминание о происходившем тогда резко  выплеснулось  в  сознание,
породив ощущение почти физического удара.  Адамсон  вздрогнул  и  крепко
зажмурился, но от этого кошмарная сцена только  яснее  проступила  перед
глазами...
    - Я тоже это помню, - тихо сказала Линда. - Идем, - и она решительно
двинулась боком мимо собственных  изувеченных  останков,  поднырнув  под
вспоротую проволокой руку. Виктор двинулся следом, стараясь одновременно
и не глядеть на тело, и не коснуться его. Под ногами влажно  хрустели  и
чавкали мертвые насекомоподобные твари, во многих местах  уже  покрывшие
пол  сплошным  ковром;  ботинки  липли  и  оскользались  в   слизи.   Он
порадовался - насколько этот глагол вообще был применим в такой ситуации
-  что  все-таки  надел  обувь  мертвеца...  то  есть,   конечно,   свою
собственную. Но Линда шагала по всей этой гадости  босиком  и,  кажется,
даже не обращала на это внимания. Меж тем коридор вокруг них  все  менее
походил  на  конструкцию,  созданную  человеком,  и  все  больше  -   на
внутренность какой-то чудовищной, пораженной полипами  и  язвами  кишки.
Свет уже не мог проникать сквозь все, что наросло на  плафоны,  пришлось
снова использовать фонарик. В одном месте дорогу  им  преградило  что-то
вроде мягкого бревна; Линда наступила на это (раздался звук, похожий  на
хлюпающий вздох) и пошла дальше,  а  Виктор  споткнулся  в  темноте.  Он
посветил под ноги и скривился, когда понял, что это такое. Это был труп,
ставший теперь частью общей массы, облепившей стены, пол и  потолок;  он
оброс так густо, что уже невозможно было понять, мужской он или женский,
не  говоря  уже  о  причине  смерти.  Можно  было  различить  лишь  дыру
отверстого рта - черный провал в  сплошной  бугристой  корке,  полностью
скрывшей прочие черты лица. Виктор  почувствовал  опасение,  что  дальше
проход вообще  зарос  наглухо,  и  им  придется  едва  ли  не  буквально
прогрызать себе путь в помещение поста...
    Тем не менее, до заветной двери они добрались без особенных проблем.
По всему периметру двери из щели между ней  и  стеной  выперла  какая-то
губчатая дрянь, а сенсорная идентификационная панель  заросла  зловонной
черной  плесенью  -  но,  похоже,  работала  и,  насколько  можно   было
различить, светилась красным. Адамсон  брезгливо  стер  плесень  локтем,
затем привычно приложил ладонь. Ничего, однако, не изменилось - меж  его
пальцами пробивался все тот же зловещий красный свет.
    - Пусти, - велела Линда и, почти отпихнув  его,  приложила  руку.  -
Здесь мое королевство.
    В подтверждение ее слов панель озарилась  зеленым,  а  затем  дверь,
разорвав губчатую массу, ушла в сторону.
    Помещение  поста  управления  биосинтезатором   оказалось   загажено
меньше, чем коридор возле него; больше всего  наростов  было  на  стенах
возле двери, а на самом  пульте  -  лишь  небольшие  лужицы  маслянистой
слизи, кое-где поросшие  плесенью.  По  стенам  и  потолку,  однако,  во
множестве ползали псевдотараканы, периодически срываясь и падая на  пол.
Упавшие на спину не могли перевернуться и так и валялись белесым  брюхом
кверху, вяло шевеля лапками. "Сейчас меня стошнит",  -  подумал  Виктор,
хотя и знал уже, что ничего из этого не выйдет.
    Но  главное  -  пульт  работал!  На  нем  не  было  никаких   следов
сознательного разрушения.
    - Похоже, сюда мы еще не добирались, - произнес  Адамсон.  -  Должно
быть, отвращение оказалось сильнее всего прочего...
    Линда потрогала липкое сиденье кресла - когда она отнимала палец, за
ним потянулись клейкие нити - и,  отодвинув  кресло  в  сторону,  встала
перед пультом на колени.  Экраны  ожили,  повинуясь  ее  прикосновениям;
Виктор различил на одном из  них  пупырчатую  цепочку  какой-то  сложной
органической  молекулы.  Другой  экран,  транслировавший  изображение  с
камеры   наблюдения,   показывал   что-то   вроде   круглого   бассейна,
заполненного  жирной  и  вязкой  пузырящейся   массой;   "это   и   есть
протоплазма", - понял Адамсон.
    - Ты уже знаешь, что именно делать? - спросил он.
    - В общих чертах я продумала схему вируса, ну  а  конкретику  сейчас
доведу до ума... в системе есть все нужные средства.
    - Долго это займет?
    - Программирование или синтез?
    - Весь процесс до конца. До того момента,  как  мы  сможем  все  тут
взорвать.
    - Не знаю. Минимальный естественный интервал между делением клеток -
около двадцати минут.  Мы  используем  всякие  катализаторы,  чтобы  его
ускорить, но все равно для того,  чтобы  инфицировать  всю  биомассу,  а
потом еще выработать достаточно газа, потребуется,  как  минимум,  много
часов. Возможно, дней...
    - Дней?! Мы не выдержим! Я чувствую... чувствую ЕГО силу уже сейчас!
    - У нас нет выбора. Придется терпеть. Если мы убьем  себя  или  друг
друга на полпути, придется все начинать сначала.
    Что-то закопошилось у Виктора в волосах; он машинально стряхнул  это
на пол. Это  оказался  упавший  с  потолка  таракан.  Адамсон  брезгливо
раздавил тварь ботинком.
    Он не знал, сколько времени он расхаживал по помещению поста,  кусая
губы и вцепляясь  руками  в  волосы,  когда  все  более  страшные  волны
невыносимого отчаяния накатывали на него. Линда продолжала колдовать над
своим пультом; ей было полегче - она была занята делом, и к тому  же  ее
отвлекала боль ожогов; когда становилось особенно плохо, она  специально
давила на пострадавшие пальцы. Адамсон понимал, что она страдает меньше,
чем он, и почувствовал, что ненавидит ее за  это.  В  какой-то  миг  эта
ненависть стала столь сильна, что он уже готов был наброситься  на  нее,
чтобы рвать, зубами и ногтями рвать ее плоть. Вместо этого он  несколько
раз с силой ударил себя кулаком по лицу, пока не ощутил на губах  кровь,
бегущую из расплющенного носа.
    - Сколько еще?! - заорал он. - Сколько ты будешь копаться?!
    - Все, - мертвым голосом выдохнула  Линда.  -  Я  запустила  синтез.
Сейчас прогоню тесты и смогу примерно сказать, сколько нам ждать.
    Виктор сел на грязный пол, впившись ногтями  в  ладони  и  сдавливая
кулаками виски.
    - Уровень водорода... - бормотала Линда. - Нет. Не может быть!
    - Что еще? - простонал Виктор. - Ты ошиблась? Все напрасно? Я  знал,
знал, что...
    - Нет.  Наоборот.  Там  полно  водорода!  Синтезатор  весь  заполнен
гремучим газом. Но этого же  не  может  быть!  Прошли  только  считанные
минуты, никакой вирус не размножается с такой скоростью!
    - Значит, приборы врут.
    - Нет. Не врут... Кажется... кажется, я знаю, в чем дело. Это как  с
ракетами. Мы не помнили, что пытались  уже  дважды.  Мы  сломали  пульт,
чтобы предотвратить третью безнадежную попытку, но тебе все-таки удалось
заставить его работать...
    - Хочешь сказать, что идея с вирусом тоже не в первый  раз  приходит
тебе в голову? - понял Адамсон.
    - Да. Это же естественно, что мы раз за разом придумываем одно и  то
же... Только эта идея не была безнадежной.  Мы  просто  поняли,  что  не
дотерпим до конца процесса... Но он уже шел автоматически, наше  участие
не требовалось. Главное было -  не  мешать.  Не  разнести  здесь  все  в
очередном приступе отчаяния, особенно - еще не вспомнив, что к чему...
    - Значит, - потрясенно сообразил Виктор, -  значит,  мы...  то  есть
я... повесил тебя в коридоре в качестве... знака "Вход запрещен"?!
    - Да. К этому времени мы уже знали, что кровавые  надписи  типа  "не
ходи туда!" не действуют. А увидев ЭТО - ты ведь не пошел дальше? И я бы
не пошла... нет, я действительно надеялась, что боль убьет мой разум,  и
для меня все кончится, но если нет... как оно и вышло...
    - И сколько еще до конца процесса?
    Линда вновь посмотрела на экран.
    - Он завершился. Вся протоплазма инфицирована.
    - Значит, мы потеряли кучу времени, пока ты создавала вирус  заново!
- вновь взорвался Виктор. - Мы уже давно могли со всем покончить!
    - Не кричи. Осталось чуть-чуть. Идем.
    Им не понадобилось возвращаться в коридор - в резервуар  синтезатора
можно было пройти прямо из  поста  управления.  Спустившись  по  пологой
лесенке и миновав вешалку, на которой когда-то висели  защитные  костюмы
(где были они теперь, на каких из так и ненайденных трупов?), астронавты
оказались перед еще одной покрытой наростами дверью; под  наростами  еще
можно разглядеть значок биологической опасности - что,  разумеется,  уже
не могло остановить пришедших. По идее, за дверью должен был  находиться
герметичный тамбур, но как тогда вся  эта  живность  оказалась  снаружи?
Благодаря парадоксальным свойствам темной материи - или же они выпустили
ее сами? Линда вновь приложила руку к сканеру, и они, преодолев  тамбур,
вышли на балкон, опоясывавший изнутри большое круглое помещение, которое
они уже видели на экране. Вблизи колыбель жизни  производила  еще  более
отталкивающее впечатление,  чем  на  мониторе;  вязкие  пузыри  медленно
вздувались и громко лопались в паре метров у них под ногами,  в  воздухе
стоял густой тяжелый  запах  какого-то  тухлого  варева.  Теперь  Виктор
понял, что означают эти пузыри - это выделялся  водород.  Сам  по  себе,
конечно, лишенный запаха.
    - Ну и? - осведомился Адамсон. - Как мы это подожжем?
    - Ой, - смутилась Линда, - действительно, совсем вылетело из головы.
У нас были электрозажигалки, но где их теперь искать?
    - Подозреваю, что за бортом.
    - И тут, - она оглядывала стены, - нет никаких проводов, до  которых
мы могли бы дотянуться...
    - Хоть бы эта хрень была из металла!  -  Виктор  ударил  кулаком  по
перилам балкона. - Был бы шанс  высечь  искру.  А  тут  кругом  сплошной
пластик...
    - Химически инертный и пожаробезопасный,  -  мрачно  кивнула  Линда.
Затем вдруг уткнулась взглядом в первого пилота: - Подожди. Есть идея. Я
сейчас принесу.
    С этими словами она выскочила за дверь, оставив Виктора в бессильной
тоске стискивать  круглые  перила.  Что  еще  за  идея?  Круг  прогресса
замкнулся - на борту самого  передового  достижения  человеческой  науки
встает та же проблема, что и в первобытной пещере: проблема добычи огня.
Только здесь он нужен не для того,  чтобы  выжить,  а  для  того,  чтобы
умереть. И сделать это гораздо сложнее - предметы под рукой  у  древнего
дикаря  не   изготавливались   по   канонам   повышенной   безопасности,
исключающим  любую  случайную  искру...  Но   пусть,   пусть   она   уже
возвращается скорее и принесет все,  что  угодно!  Он  больше  не  может
выносить это отчаяние! Еще немного - и он прыгнет в это булькающее внизу
дерьмо, даже зная, что ничем  себе  не  поможет,  а  только  начнет  все
сначала...
    Когда, наконец, запыхавшаяся Линда прибежала обратно,  Адамсон  даже
не заметил ее. Он глухо скулил, раскачиваясь на месте,  стиснув  зубы  и
закрыв глаза. Ей пришлось дважды окликнуть его, чтобы привлечь внимание.
    - Принесла? - жадно спросил он.
    - Вот.
    Она  протягивала  ему   расческу.   Самую   обыкновенную,   лишенную
каких-либо  высокотехнологических  наворотов,  некогда  пренебрежительно
оставленную им в кармане ее комбинезона.
    - Это еще что?!
    - Причешись.
    - Какого хрена?
    - У меня осталось слишком мало волос. А твои почти не пострадали. Их
должно хватить.
    - А-а... - наконец сообразил он, беря расческу. - Электростатика?
    - Именно.
    Он принялся яростно  драть  расческой  спутанные  волосы.  Наверное,
подумалось ему, ни  один  школьник  с  таким  остервенением  не  наводит
красоту перед первым свиданием. Каким было его  первое  свидание?  Да  и
было  ли  оно  у  него  вообще,  или  его  интересовала  только   наука?
Оказывается, в его памяти еще слишком много провалов. Но теперь это  уже
и неважно...
    - Виктор.
    Он остановился. Его волосы  слегка  потрескивали.  Линда  неуверенно
заглядывала в его глаза.
    - Мы ведь с тобой были... не просто коллегами? Между нами...  что-то
было?
    - Не помню, - честно покачал головой он. - Если и  было...  отчаяние
стерло все. Я даже не могу вспомнить, как ты выглядишь на самом деле. То
есть я видел твои трупы, но...
    - Я тоже помню  об  этом  очень  мало.  Но  мне  кажется,  что...  я
чувствую... Скажи, а ты бы хотел, чтобы между нами все  началось  снова?
Если бы не все это... - она беспомощно провела рукой в воздухе, указывая
то ли на свое изуродованное лицо и тело, то ли на стены резервуара.
    Он посмотрел на жуткую лоскутную маску,  ставшую  ее  лицом.  Маску,
почти лишенную мимики... и лишь в глазах жила мольба.
    - Да, -  сказал  он,  думая,  что  произносит  лишь  ни  к  чему  не
обязывающую утешительную ложь. Однако с удивлением  понял,  что  это  не
совсем так... а может быть, даже совсем не так.  Эта  часть  его  памяти
оставалась во тьме, но нечто  совсем  смутное,  практически  неосязаемое
проступало  оттуда...  нечто,   столь   контрастировавшее   с   нынешней
безнадежностью... с безнадежностью участи всей Вселенной... - Да,  хотел
бы, - повторил он уже тверже и даже попытался улыбнуться.
    Она ответила на эту улыбку, насколько позволяло ее теперешнее  лицо,
и протянула к нему руку. Он протянул руку навстречу,  понимая,  что  это
значит. Их пальцы встретились.
    Сухо щелкнула искра, ужалив их мгновенной взаимной болью.
    Грохота взрыва они уже не услышали.
    Вначале  не  было  ничего,  кроме   слепого   ужаса.   Потом   стали
возвращаться ощущения... ощущения собственной телесности. Испугавшие его
еще больше, чем их отсутствие. Он понял,  что  не  может  шевельнуть  ни
рукой, ни ногой, ни единым пальцем - и в то же самое  время  он  не  был
парализован. Он  чувствовал  свое  тело  -  большое  и  тяжелое,  просто
огромное... и при этом он не мог бы сказать "здесь находится тот  орган,
а здесь - этот"; не мог бы даже сказать, где верх, а где низ.  Это  было
просто ощущение чудовищной инертной массы. Но веки все-таки повиновались
ему, и он открыл глаза.
    Вокруг не было ничего, кроме серо-бурой пустоты, и  в  этой  пустоте
находился он. Или они.  Или  оно...  Его  голова  торчала  из  огромного
шарообразного кома плоти, грубо слепленного из  человеческих  трупов,  а
также губчатой массы, слизи и останков прочих  форм  жизни,  порожденной
синтезатором. Все это было отныне единым  целым,  словно  некая  могучая
сила сжала и скатала вместе фигурки из  пластилина.  Впрочем,  некоторые
мелкие червеобразные и членистоногие твари,  пережившие  катастрофу,  не
стали общим строительным материалом и теперь свободно ползали  по  шару,
забираясь в затянутые кожей ложбины между  сросшимися  телами,  телесные
полости и рваные дыры.
    То тут, то там из общей массы изуродованной плоти выступали  мертвые
головы - иногда целиком, иногда лишь до половины или меньше,  отчего  их
лица сделались растянутыми и перекошенными. Всего в  каком-нибудь  метре
от лица того, кто прежде звал себя  Виктором  Адамсоном  (и  кто  теперь
вспоминал свое прошлое куда быстрее,  чем  после  прошлых  воскрешений),
незряче пялилась шарами глаз и скалилась  безгубым  ртом  ободранная  до
мяса голова Линды-улья. А немного левее от нее торчала еще одна голова -
Линды-мумии. Но  эта  голова  не  была  мертвой.  Ее  веки  задрожали  и
мучительно поднялись...
    Даже ни с чем не сравнимые  ужас  и  отчаяние  не  помешали  Виктору
осознать, что в произошедшем нет никакого зловещего умысла,  покаравшего
непокорных грешников. Только законы физики, которые, как он  справедливо
заметил  ранее,  беспощаднее  любых  темных  богов.  Когда  одновременно
погибли оба ретранслятора отчаяния  и  был  уничтожен  материал  для  их
регенерации, произошел спонтанный качественный переход.  Резкое  падение
темной энергии  вынудило  поле  схлопнуться  до  минимального  объема  и
наиболее  энергетически  выгодной  шарообразной  формы.  При  этом   вся
неодушевленная материя корабля, бесполезная  для  поддержания  отчаяния,
оказалась выброшена  за  пределы  поля  и  рассеялась  в  континууме.  В
замкнутом объеме внутри осталось лишь то  единственное,  что  еще  могло
послужить носителем жизни - неразложившаяся плоть мертвых тел...
    И  теперь  у  него  осталось  совсем  немного,  что  он  еще   может
противопоставить  отчаянию  (Отчаянию,  ОТЧАЯНИЮ!)  Сжевать  собственные
губы. Потом язык. А потом оно обрушится на него всей своей тяжестью,  на
сто двадцать порядков превосходящей силу гравитации.
    Он смотрел в глаза живой Линды, вытаращенные от ужаса почти  так  же
широко, как у мертвой Линды рядом с ней, и понимал, что отныне он и  она
всегда будут вместе, и что они никогда не умрут. И тогда он  закричал  -
закричал так, что, казалось, его собственные барабанные перепонки должны
лопнуть, а легкие разорваться и с кровью выплеснуться из горла... Но  из
его рта не вырвалось ничего. Во-первых, у него больше не было легких.  А
во-вторых, его окружала безвоздушная пустота.
    Изо рта освежеванной головы Линды-улья выбрался  первый  таракан  и,
неловко ковыляя, пополз к его лицу.

окончено 13.08.09