Ирина Ратушинская Государь-император играет в солдатики - браво! У коней по-драконьи колышется пар из ноздрей... Как мне в сердце вкипела твоя оловянная слава, Окаянная родина вечных моих декабрей! Господа офицеры в каре индевеют - отменно! А под следствием будут рыдать и валяться в ногах, Назовут имена... Ты простишь им двойную измену, Но замучишь их женщин в своих негашёных снегах. Господа нигилисты свергают святыню... недурно! Им не нужны златые кумиры - возьмут серебром. Ты им дашь в феврале поиграть с избирательной урной И за это научишь слова вырубать топором. И сегодня, и завтра - все то же, меняя обличья,- Лишь бы к горлу поближе! - и медленно пить голоса, А потом отвалиться в своём вурдалачьем величье Да иудино дерево молча растить по лесам. декабрь 1982 тюрьма КГБ Киев
Екатерина Чевкина
Сибирь 
(монолог пленного шведа)
Ни о чем не жалей, ничего не желай, не радуйся, что живой -
Здесь такая тьма, что собачий лай срывается в волчий вой,
И этот вой - человечий крик, и крик пропадет в тиши...
А в небе желтый монгольский лик. Не гляди, не жалей - пиши
Хоть музыку, хоть стихи твори, займись золотым шитьем,
Хоть пиво вари, но не смотри с надеждой на окоем,
Толкуй Писанье, там все найдешь о себе и о короле,
Или как я, составляй чертеж, бредя по чужой земле.
...Тобольский поп, бородат и сед, сказал мне: дурак ты, швед,
Потому как вашего бога нет, да и Швеции вашей нет,
И я не посмел ему дать в лицо, пошел и напился в дым
Но протрезвел и в конце концов почти согласился с ним:
Ну как же могут быть на земле замки и города,
Если может время застыть во мгле, а пространство течь, как вода
Если каждый новый прожитый год отменяет прожитый год
А Господь, конечно, где-то живет - но здесь Господь не живет...
Здесь от Тобола до Колымы маршрут пролагаем мы,
Расширяя границы нашей тюрьмы, просторы нашей тюрьмы,
И на ландкарты, благодаря подданным короля,
Неволей их по воле царя ляжет его земля.
Ступай черти за хребтом хребет, ведя счет миль, а не лет,
Коль скоро Швеции в мире нет и писем оттуда нет
Ни детства нет, ни юной любви, ни Полтавы - все тлен и тьма! -
Но улыбайся, но делай вид, иначе сойдешь с ума!
Ты сойдешь с ума, ты утратишь честь, ты сознаешь, как оно есть...
Нет, притворяйся - Швеция есть, король и армия есть,
Что этот плен не хуже иных, случайность, миг, эпизод,
И эти дали не бьют поддых, что просто идешь вперед!
Иди на восток, - я уже привык, я всю жизнь иду на восток,
Я позабуду родной язык, не вернусь на родной порог...
Но этот лес, что зовут "тайга", где воет злое зверье,
И вся эта твердь, где ступит нога - прими проклятье мое!
Так говорю, обреченный швед, что уже не придет домой:
И сотню лет и тысячу лет останешься ты тюрьмой,
И жатву больше, чем серп войны, возьмут сии рубежи,
Ты высосешь мозг из этой страны, и лучшую кровь из жил.
А где упокоюсь я во Христе - кости мои в мерзлоте
Притянут тысячи ваших костей и кости ваших детей!
Что ж - вот вам карта вашей земли и вашей земли предел -
Сибирь, которой вы приросли. Я сделал все, что сумел.
Ю. Михайлик Гамала В Гамале все погибли, кроме двух сестёр Филиппа. Во время тройной зачистки их не смогли найти. Гамала относилась к городам крепостного типа, куда очень трудно ворваться и откуда нельзя уйти. С трёх сторон высокие стены, а с четвёртой - гребень обрыва, висящий над чёрной прорвой, куда страшно даже смотреть. Около пяти тысяч жителей, когда ещё были живы, бросились в эту пропасть, предпочитая лёгкую смерть. С ними были деньги и вещи - довольно странный обычай! Спуститься туда сложно, подниматься еще трудней. Но кое-кто из солдатиков всё же вернулся с добычей. (И некоторые предметы сохранились до наших дней.) Хронист, описавший все это, был горек, сух и спокоен. Он пришел туда с победителями, в одних цепях, налегке. До того, как попасть в плен, он был храбрый и стойкий воин, и командовал обороной в небольшом городке. Потом их загнали в пещеры и обложили туго, и когда между смертью и рабством им пришлось выбирать, они после долгих споров поклялись, что убьют друг друга. Он остался последним. И он не стал умирать. Он писал прекрасные книги. Он улыбался славе. Его любили красавицы. У него удалась судьба. Он и сегодня известен нам как Иосиф Флавий. Флавий - это имя хозяина. А Иосиф - имя раба. Мы обязаны памятью предателям и мародерам. Мы обязаны сладостью горьким всходам земли. Мы обязаны жизнью двум девочкам, тем, которым Удалось спрятаться так, что их не нашли.
Людмила Уланова Жизнь прекрасна. К чёрту паровоз. Серая крошащаяся фотка: Девочка в морщинистых колготках Волочёт, не глядя, за собой Паровозик с треснувшей трубой. По ступенькам тащит и по лужам, Он уже изгажен и контужен, Дважды вмят в подножие столба (Оттого и треснула труба). Из вагонов падают игрушки - Лысый заяц, две облезлых хрюшки. Чебурашка рухнул под забор. Девочка не видит их в упор. Утонула в луже обезьянка. Но с упорством маленького танка, Растеряв колёса по пути, Продолжает девочка идти... И к каким вратам какого рая Девочка так яростно шагает?.. Вот и цель. Сырой панельный дом. Тётка в кресле. На столе альбом. Пальцами, разбитыми артрозом, Тётка гладит фотку с паровозом. Скоро, скоро девочка дойдёт. Двадцать лет... еще двенадцать... Год... Ближе... Ближе... Ближе... Дошагала! И альбом захлопнула устало. Жизнь прекрасна. К чёрту паровоз. Нет ни слёз, ни повода для слёз.
A-Socio
Жизнь
Нам обещали детство розовое, в цветах, чтобы светло на сердце, чтобы неведом страх, и впереди дорога, и позади семья, чтобы шагали в ногу рядом твои друзья, чтобы тепло от ласки, чтобы душа вовне, чтобы жилось как в сказке всем - и тебе, и мне.
Где-то цвели рассветы, где-то алел закат, и оказалось - это детство других ребят.
Наше текло иначе - кровью из тонких вен. Мы провели на дачах сотни рабочих смен, мы убирались в доме, ели горелый рис, вечером на балконе, глядя устало вниз, ветру дарили стаей мыльные пузыри и уходили. Зная - даже сейчас умри, но не изменишь вечный ход и порядок дел...
Кто-то взрослел беспечно, кто-то просто взрослел.
Нам обещали юность - сладкую, как вино, радостную бездумность, арии под окном или платок с балкона, лунное серебро, взгляд неприступно-томный, пламенное перо, танцы, беседы, встречи, жизнь ощутить сполна, праздники каждый вечер, каждый сезон - весна.
Но разошлись дорожки, выбор стоял ребром. Кто-то упился в лёжку, вечность топил бухлом, чтобы не знать, не помнить, не оставлять следов, чтобы когда хоронят - не находилось слов. Кто-то зимой и летом, сон и еду забыв, двигался против ветра, не ощущал, что жив, шкафом копил одежду, денег копил мешком, жизненную безбрежность высветил маяком и, проклиная слабость, тихой искал земли.
Те и другие сладость жизни не обрели.
Нам обещали зрелость - счастье солидных пар, в сердце бушует смелость и неостывший жар, в доме - семья и гости, в мире - покой и труд, в небе сияют звезды, рыбы в реке плывут, счастливы человеки, нет на планете зла и решены навеки мелочные дела.
Но не сложилось что-то снова и как всегда: пакостная работа, мелкая суета, где-то шумят скандалы, где-то царит разброд, денег всё время мало, в каждой семье - урод, в каждом ботинке - гвозди, в каждом глазу - бревно, ноют к погоде кости и впереди - темно.
Долго ли там осталось? В чем-нибудь повезло?
Нам обещали старость - чистую, как стекло. Бабушкины улыбки, дедушкины очки, юркие, словно рыбки, внуки-озорники, кресло-качалка в зале, фикус в горошке цветёт, бабушкино вязанье, дедушкино ружьё, дети приходят часто, кот на руках мурчит, в жизни случалось счастье, что до сих пор бодрит.
Факты чернее ночи: полная нищета, сердце болит и почки, жизнь позади - пуста. Дети звонят немногим, капает в ванной кран, мерзнут больные ноги, старый просел диван, катится жизнь натужно, годы уходят вдаль, и ничего не нужно и ничего не жаль.
Все понапрасну ждали.
Больно теперь и зло.
Может в самом начале что-то не так пошло? Что-то чуть-чуть подправить, бросить неверный путь, как-то себя заставить где-нибудь повернуть?
Но бесполезен опыт прошлых неверных дел - горестный предков шепот нам помочь не сумел, жизнь свою кособоко строя и как-нибудь, мы не нашли намеков, не уловили суть.
Время раскроет тайны - где-то кому-то там станут известны грани всех этих наших драм. Он обойдет ошибку, сможет учесть нюанс и заживет с улыбкой - после и вместо нас.
Тэм Гринхилл (Наталия Новикова) Нагадала нам судьба придорожный кабак Кто здесь друг, а кто враг, теперь поди разбери Кто бы думать посмел, что всё закончится так Да вот за дверью метель, и не уйдёшь до зари Наливай да пей Да за наших детей За глухих и слепых Под защитой толпы За тупое тепло За приручённое зло И за то, чтоб в бою Нам умереть повезло Ночь сжигать на свечах, явь заливая вином Мы остались вдвоём смотреть обиде в лицо Сколько лиг впереди - теперь уже всё равно Наша сказка закончилась бездарным концом Наливай да пей Да за веру в людей За предательства яд За все пороки подряд За убийц и лжецов За отступивших творцов И за то, чтоб врагов Мы узнавали в лицо Мы вернёмся сюда через три тысячи лет А до этого срока вряд ли вспомнят о нас Мы оставим свой след на неостывшей золе Прежде чем нас убьют за выражение глаз Наливай да пей За погибших друзей За ушедших за грань И за уставших от ран За избравших покой И на всё махнувших рукой И за то, чтоб от них Мы уходили легко Впрочем, выбора-то нет, а есть плохое вино А раз так - надо пить, не опасаясь утрат Мы не сможем помочь миру там, за окном И разбитую веру нам уже не собрать Наливай да пей За крушенье идей За ловушки судьбы И за возможность забыть За безумную цель За ночную метель И за то, чтоб дошли Художник и менестрель
Михаил Борзыкин Уходи один Ты не станешь глазами для слепых: Слишком много их - миллиарды их! Устами не станут эти рты, Рожденным жрать не поможешь ты. Не в силах дать им всем любовь - Этого не смог даже их бог. Спаситель им нужен только для того, Чтоб солгать ему и распять его... Уходи один... Восстань великой единицей! Восстань против толпы смиренной! Восстань! Этот город - убийца. Восстань! Уходи от системы. Восстань! Стадами по огромным городам - Им лучше так... Что ты можешь им дать? Страданье... Ты оставь его для тех, Чей хозяин страх, а жизнь - это грех. Не станешь голосом толпы, Музыкой для быдла тебе не быть. Спрячь подальше чувство дряхлое вины - Им уже не помочь, они обречены... Уходи один...