- Никаких сомнений - это цивилизация!

Слова этнолога и лингвиста Клэйтона - который наконец-то мог прибавить к названиям своих профессий вожделенную приставку "ксено-" - были встречены дружными криками и аплодисментами. В межзвездные экспедиции отбирают людей, хорошо умеющих контролировать свои эмоции, но в эту минуту никто из экипажа "Кеплера" даже не пытался сдерживаться. Слишком долго - с момента появления первых, еще нечетких изображений "регулярных структур на поверхности, напоминающих искусственные сооружения" - они напускали на себя подобающий ученым скепсис, не решаясь поверить, что величайшая мечта человечества наконец-то сбылась, и воплотить ее выпало именно им. Земные звездолеты обследовали уже многие десятки планет, и на восьми из них даже обнаружили жизнь - но ни в одном из этих миров, даже и в тех, что были существенно старше Земли, эволюция не продвинулась дальше одноклеточных. В научных кругах все громче звучал тезис, некогда считавшийся маргинальным - мол, хотя жизнь во Вселенной, по всей видимости, достаточно распространена, разум - явление почти уникальное, а возможно, даже и без "почти". Земная эволюция ведь тоже на протяжении миллиардов лет не могла перейти от одноклеточных к многоклеточным, и этот переход впору было счесть скорее совершенно невероятным чудом, нежели правилом...

Геката (на тот момент еще не имевшая собственного имени, а лишь букву при номере звезды) при наблюдении из Солнечной системы тоже не выглядела многообещающим местом для поиска не только разума, но и жизни, ибо находилась слишком далеко от своего солнца - оранжевого карлика. Основной целью экспедиции "Кеплера" был намного более близкий к звезде мир, обращавшийся у внутреннего края "зоны Златовласки". Увы - он оказался абсолютно непригоден для жизни. Его плотная атмосфера состояла главным образом из ядовитых газов, исторгаемых бесчисленными вулканами, а по поверхности вместо воды текли реки лавы. Высаживать туда возвращаемые аппараты, даже и беспилотные, не имело смысла. Экспедиция удовлетворилась орбитальными наблюдениями и данными, которые передали с поверхности невозвращаемые зонды. И лишь после этого фиаско вынужденно обратила внимание на вторую и последнюю планету земного типа в системе.

Геката получила свое название ("крестником" выступил не кто иной, как Клэйтон) благодаря своей огромной луне и сплошному слою облачности, таинственно скрывавшему всю поверхность планеты, словно у Венеры. Но если Венеру парниковый эффект под облаками превратил в настоящий ад, то Гекату он подогрел как раз до нужной температуры, чтобы обеспечить незамерзающей водой от полюса до полюса. Вообще, именно такой способ нагрева - не прямым солнечным теплом, а через рассеивающие его по всей планете сплошные облака - обеспечивал Гекате почти постоянную температуру по всей поверхности, без больших перепадов между высокими и низкими широтами.

Однако райским местом Геката отнюдь не была - во всяком случае, с человеческой точки зрения, а точнее - с точки зрения сухопутных существ. Океан занимал 82% всей поверхности, но главное - из-за намного более массивной и при этом более близкой, чем у Земли, луны по планете дважды в сутки прокатывались приливные волны полукилометровой высоты. Пригодными для сколько-нибудь стабильной жизни сухопутных существ, таким образом, оставались только возвышенности, общая площадь которых составляла менее 8% от площади поверхности планеты. Что, впрочем, равнялось трем четвертям площади Евразии, но Евразия - это единый континент, а сушу Гекаты можно было с равным успехом считать и материком, низины которого регулярно затапливаются, и огромным архипелагом, между островами которого периодически обнажается дно. Хотя гекатианские сутки были почти вшестеро длиннее земных, в большинстве случаев время между приливами не позволяло без технических средств добраться от одного безопасного участка до другого по суше.

В общем, хотя спектральный анализ показывал, что в атмосфере достаточно кислорода, в таком мире логично было бы ожидать, что жизнь, разумная или нет, сосредоточена в океане. Однако радарное сканирование сквозь облака, проведенное еще издали, на подлете к планете, выявило те самые "регулярные структуры", похожие на города, именно на островах-возвышенностях. Правда, никаких иных признаков разумной жизни Геката не подавала, что вынуждало сохранять осторожный скепсис, но отнюдь не хоронило надежду - если аборигены еще не открыли электричество и радиосвязь, то нет ничего удивительного в тишине в эфире, а огни, которые они, вероятно, жгут в своих городах, не видны сквозь такую плотную облачность. Да и, кстати - как напоминал биолог Грюйс (в сферу научных интересов которого входила как фауна, так и флора) - совсем не факт, что они нуждаются в видимом свете и вообще имеют глаза. "Мы, на самом деле, не просто не знаем, как могут выглядеть высшие формы жизни на других планетах, но даже и предполагать толком не можем, - любил повторять он. - Все известные нам на сегодняшний день многоклеточные, при всем их кажущемся многообразии, порождены одной эволюцией и восходят к одному общему предку. А по одной точке график не строится."

И вот теперь, после тщательного сканирования с низкой орбиты, Клэйтон - а точнее, конечно, обрабатывавший все данные по его заказу компьютер - положил конец спорам и сомнениям. Никакие природные процессы - будь то тектонические, эрозийные или даже являющиеся проявлением жизни, но неразумной - не могли породить структуры подобной формы. Это постройки, возведенные искусственно. Здания, сложенные из обработанного камня.

- По-моему, все же преждевременно делать окончательные выводы, пока мы не высадимся там, - заметил последовательный в своем скептицизме Грюйс, когда первая эйфория, вызванная сообщением Клэйтона, прошла. - Даже в земной биосфере хватает животных, создающих довольно сложные сооружения, которые можно принять за плод деятельности разума. Термиты, бобры... даже форма пчелиных сот и осиных гнезд заставляет заподозрить знакомство строителей с математикой. Я вполне могу себе представить каких-нибудь, к примеру, гигантских муравьев, способных обтесывать каменные блоки и выкладывать их правильными рядами.

- Что уже было бы огромным прогрессом, учитывая, что доселе нам попадались только одноклеточные, - отметил микробиолог и химик Вайтерфорд. Это замечание можно было назвать чисто альтруистическим, учитывая его первую специализацию - впрочем, он свою приставку "ксено-" носил по праву еще до отлета, да и на Гекате не рисковал остаться без дела.

- Нет, - улыбнулся Клэйтон, - это точно не муравьи. И знаете, почему? - он отдал мысленную команду голографическому проектору, и тот вывел изображение. После компьютерной обработки оно выглядело совсем не так, как исходные черно-белые радарные кадры с использованием разных длин волн, наложенные друг на друга. Перед собравшимися в кают-компании астронавтами возник, казалось, вполне земной город времен античности или средневековья, наблюдаемый с высоты птичьего полета. Крепостная стена с башнями, полукруглыми с внешней стороны и плоскими, заподлицо со стеной, с внутренней; узкие улочки, образующие довольно-таки запутанный лабиринт - результат не то стихийной застройки, не то, напротив, целенаправленного плана, призванного осложнить продвижение вглубь города врагу, прорвавшемуся сквозь внешнюю стену; дома, где громоздящиеся вплотную друг к другу, где стоящие более свободно - вероятно, бедные и богатые кварталы, соответственно. Большое здание в форме пологого купола центре, отделенное от всех прочих - то ли дворец, то ли храм, а может быть, нечто куда менее торжественное - скажем, крытый рынок или общественные бани. И - несмотря на общую тесноту, свойственную всем обнесенным стеной городам - несколько площадей, каждая из которых, возможно, служила центром своего квартала. Различить каких-либо живых существ на улицах и площадях было, конечно, невозможно - не только в силу недостаточной разрешающей способности радара, но и, в первую очередь, потому, что органические ткани, в отличие от металла и камня, практически не отражают радиоволн.

- Доктор Грюйс, возможно, скажет, что все это могли построить термиты или бобры, - продолжал Клэйтон, увеличивая изображение, - особенно башни, выстроенные с таким расчетом, чтобы держать под обстрелом все пространство вокруг городских стен. По расположению этих башен, кстати, даже можно рассчитать дальнобойность их оружия - примерно семьдесят метров, соответствует не слишком хорошему луку...

- Или не слишком сильному стрелку. Мы еще ничего не знаем об их анатомии, - подал голос Гильберштайн. Он значился в судовой роли как врач и психолог, но тоже мечтал получить приставку "ксено-" и стать первым землянином, который опишет не только анатомию, но и психологию инопланетян.

- Судя по высоте зданий и ширине улиц, габариты у них не очень отличаются от наших, хотя, конечно, это еще не свидетельство о силе мышц... но я не об этом, - нетерпеливо произнес Клэйтон. - Я допускаю, что животные могут возводить достаточно сложные сооружения, иметь социальную организацию и вести войны, но чего у животных точно нет, так это эстетики. Искусства. Здесь же... - он еще увеличил изображение, оставив в воздухе над проектором лишь одну площадь. Посреди нее металлически сверкало некое продолговатое пятнышко. Картинка была слишком размытой - разрешающей способности радара не хватало, чтобы различить детали, а компьютер не знал, что именно ему надо достраивать - но Клэйтон уверенно объявил: - Видите? Это статуя. Такие стоят и на других площадях. А также на вершине центрального купола. Они - я имею в виду тех, кто это сделал - мало того что умеют обрабатывать металл, но и делают это в художественных целях!

- Или в политических, или в религиозных, - заметил Гильберштайн.

- Что тоже доказывает, что это не животные, - невозмутимо кивнул Клэйтон.

- Никогда бы не назвал религиозность признаком разумности, - усмехнулся инженер и кибернетик Йоттенсен, - хотя, конечно, объективно говоря...

- Как я понимаю, эти статуи - единственные металлические объекты, достаточно крупные, чтобы их различил радар? - осведомился капитан Лангер.

- Машины там по улицам не ездят, если вы об этом, - подтвердил Клэйтон. - И крыши металлом тоже не кроют.

- Нигде? - уточнил капитан. - Очевидно, культурный уровень на разных островах может значительно различаться.

- Город, который я вам показал, как раз достаточно типичный. Есть более крупные, но нигде нет признаков более продвинутых технологий.

- Значит, уровень этой цивилизации, - продолжал капитан, - где-то на уровне первого-начала второго тысячелетия нашей эры? А может, даже и до нашей эры...

- Любые аналогии с земной историей могут быть некорректны, - возразил Клэйтон. - Их культура может очень сильно отличаться от нашей. Собственно, даже и к земным культурам подобный линейный подход неприменим - к примеру, цивилизации доколумбовой Америки не знали колеса, металлических орудий и ездовых животных, но при этом превосходили современных им европейцев в математике и астрономии, шумеры умели делать трепанацию черепа и удалять катаракту, а китайцы изобрели порох еще во времена романских легионов, но при этом последовательно проигрывали войны чуть ли не всем нападавшим на них завоевателям... Но в целом, да, по всей видимости, перед нами доиндустриальный мир. Так что нет ничего удивительного в том, что Геката молчит в радиоэфире.

- Многих на Земле обрадует, что наши братья по разуму оказались в итоге младшими, - усмехнулся Йоттенсен. - Ибо от старших неизвестно, чего ожидать, - сам он такую точку зрения категорически не разделял и был бы счастлив ознакомиться с техническими достижениями более развитой цивилизации. Но здесь, очевидно, об этом мечтать не приходилось.

- Докосмическая цивилизация означает протокол B, - кивнул Лангер. Хотя доселе земляне ни разу не сталкивались с инопланетным разумом и сомневались в самом существовании такового, а приставки "ксено-" пока что официально применялись лишь к микробиологам, все необходимые инструкции для такого случая были, конечно, разработаны заранее. - Плюсы: мы можем сколько угодно исследовать их дистанционно, вися на низкой орбите и сохраняя всю инициативу контакта на нашей стороне...

- Да, - вставил второй пилот Хартлинг, - они ведь нас даже в подзорную трубу увидеть не смогут сквозь все эти облака. Хотя, конечно, когда мы спустим дроны...

- ...А минусы в том, что мы должны избегать "культурного шока", - закончил капитан.

- Который в данном случае весьма вероятен, - вынужден был признать Клэйтон. - Они ведь даже никогда не видели настоящего неба. В их представлении не существует ни звезд, ни планет...

- Ни даже их собственной луны, вызывающей эти огромные приливы, - добавил Гильберштайн. - Они наверняка считают их бедствием, имеющим совершенно мистическую природу - и даже их ученые, если у них таковые есть, не могут предложить альтернативного объяснения. Свет луны ведь не пробивается сквозь эти тучи?

- Практически нет, даже в полнолуние, - подтвердил планетолог и физик Тьери. - Собственно, в полнолуние в особенности, ибо в этот момент она находится в тени планеты. Но даже и в наиболее яркой фазе до и после затмения, учитывая намного более низкое, чем у земной Луны, альбедо...

- Они ведь даже и солнца как такового никогда не видели, - продолжал размышлять вслух Гильберштайн. - Для них это просто рассеянный свет по всей поверхности туч.

- Если у них вообще есть органы зрения в нашем понимании, - вновь напомнил Грюйс

- Может и не быть, - согласился Вайтерфорд, - но едва ли их органы чувств способны различать объекты в радиодиапазоне.

- Интересная у них, должно быть, религия, никогда не знавшая культа солнца. - заметил Клэйтон. - Могу предположить, чисто спекулятивно, разумеется, что из-за этого у них мог даже не сформироваться дуализм "свет - тьма, добро - зло". А существуют лишь, так сказать, разные оттенки тьмы...

- Ну, это вряд ли, - возразил Грюйс. - Скорее, просто в их восприятии пасмурный день - то же самое, что для нас ясный. О том, что свет может быть более ярким, они не догадываются, и он был бы им попросту вреден - или, как минимум, неприятен.

- И мы их верования, типа, не должны разрушать, "если это вызовет социальные потрясения", - процитировал инструкцию Йоттенсен. - Да какой же прогресс без потрясений?!

- Но не всякое потрясение ведет к прогрессу, - заметил Тьери. - Если они, отринув своих прежних богов, сочтут таковыми нас, вряд ли это можно назвать прогрессом. Только представьте, доктор Йоттенсен, свою статую, которой приносят жертвы...

- На самом деле религиозные представления совсем не так легко поколебать, - усмехнулся Гильберштайн. - Верующий легко вписывает в свои представления любую противоречащую им реальность. И нас они сочтут не богами, а демонами. Боги не могут прибыть с неба, потому что на небе ничего нет. А если они так говорят, значит, они лгут. А кто такие сверхмогущественные существа из иного мира, которые лгут?

- Что делает вариант с обмазанными жертвенной кровью статуями в скафандрах еще более вероятным, - кивнул Тьери.

- Надеюсь, вы не имеете в виду протокол B-2? - агрессивно осведомился Йоттенсен. - Ведь это же первый контакт! Вековая мечта человечества!

- И его же вековой страх, - заметил Гильберштайн. - Хотя в данном случае, очевидно, бояться надо не нам. Точнее - нам, но не за себя...

Вариант 2 протокола B подразумевал отказ от всякого контакта. Только сбор максимального количества информации методами скрытого наблюдения и возвращение на Землю. Причем, в отличие от похожего протокола А-2, он обусловливался именно опасением навредить другой цивилизации, а не потенциальной угрозой для землян.

- Быть или B-2, вот в чем вопрос¹... - скаламбурил Грюйс, глядя на капитана. Ответственность за окончательное решение лежала на нем, хотя рекомендацию ему должен был представить Клэйтон. А вот связаться с Землей и запросить распоряжение оттуда было невозможно - если двигатель "Кеплера", искривляющий пространство, позволил преодолеть межзвездную бездну за два года, то радиосигнал через обычный континуум шел бы туда и обратно почти в сто раз дольше.

- В любом случае, пока мы даже не знаем, как они выглядят, - сказал Лангер. - Нам необходимо собрать гораздо больше информации, прежде чем делать какие-либо выводы. Мистер Хартлинг, готовьте дроны.

Уже в первые часы после того, как сотни легких беспилотных аппаратов, покинув "Кеплер" в разных точках по всей длине его орбиты, пронзили тучи и зависли над различными островами-возвышенностями Гекаты, стало ясно, что все опасения относительно дальнейшей судьбы аборигенов планеты и впрямь оказались преждевременны. Протокол B-2 применять не придется.

Как, впрочем, и вожделенный протокол B-1, предполагающий контакт.

Контактировать было не с кем. Планета внизу представляла собой гигантское кладбище.

Атмосфера содержала несколько меньше кислорода, чем на Земле, но в целом была вполне пригодна для дыхания, уровень радиации был даже ниже земного фона, температура, жидкая вода - все, необходимое для жизни, было в наличии. Да и сама жизнь, собственно, тоже - и в море, и на суше, и даже в воздухе (один из дронов был безуспешно атакован какой-то перепончатокрылой тварью крайне неприятного вида, хотя оба биолога экспедиции рассматривали крупномасштабные снимки монстра с восхищением). Но все это были не более чем животные. Разумные обитатели Гекаты, по всей видимости, вымерли полностью, на всех островах, во всех поселениях, от самых величественных городов-крепостей до самых мелких деревенек.

Катастрофа, судя по всему, произошла недавно, не больше нескольких десятилетий назад, если считать земными мерами. Ни ветра, ни частые здесь дожди, ни укореняющаяся в щелях и трещинах растительность еще не успели разрушить массивные каменные строения настолько, чтобы это было заметно на радарных снимках. Но уже на первых кадрах в видимом диапазоне, сделанных дронами с высоты в пару километров (из-под нижнего края облачности), было видно, что улицы, площади и мощеные дороги не только пусты, но и успели основательно зарасти травой, а кое-где и кустарником. И по мере того, как дроны опускались прямо на городские улицы, картины всеобщего запустения становились все отчетливей. Провалившиеся кое-где крыши, зияющие пустые провалы окон и дверей, какие-то бурые колючие лианы, оплетшие колонны и те самые статуи на площадях - которые к тому же все как одна оказались повалены - так, что их уже невозможно было разобрать (лишь для радаров металл по-прежнему ярко сверкал сквозь всю эту коросту), крупная ноздреватая плесень и сырые черные космы чего-то, похожего на длинный мох, на стенах - и, наконец, останки тех, кто некогда населял все эти гордые города.

Их трудно было различить - те, что валялись на улицах, были почти полностью скрыты намытой дождями грязью и проросшей прямо сквозь мертвецов растительностью. Некоторые скелеты, тем не менее, сохранились достаточно хорошо, от других остались лишь отдельные кости (астронавтов особенно впечатлила картина, заснятая одним из дронов - сплюснутый, явно нечеловеческий череп, широко и, казалось, насмешливо скалившийся с верхней ветки поднявшего его над землей куста, словно кошмарный плод). Одежды в обычном смысле ни на ком не сохранилось (если погибшая цивилизация вообще ею пользовалась), зато то тут, то там можно было различить доспехи - где ржавые железные, где, похоже, сделанные из створок гигантских раковин. Тут же, порою все еще обхваченное костями пальцев, валялось и ржавеющее оружие - мечи, сабли, алебарды и тому подобные приспособления для убийства себе подобных, мало чем отличавшиеся от аналогов из земного средневековья. Этих погибших еще можно было бы считать, к примеру, городской стражей, если бы не разрушения, хорошо заметные вблизи и явно не причиненные ни эрозией, ни разрастающимися корнями растений. Высаженные ворота, проломы в стенах, следы пожаров там, где их не смыли дожди. Некоторые здания - причем более крупные и помпезные, чем обычные дома - похоже, разрушали с особенным остервенением. Не все города носили следы штурма и вообще боевых действий, однако таковые были практически на каждой возвышенности, даже на удаленных друг от друга на тысячи километров.

- Война, - констатировал Гильберштайн, глядя на транслируемые дронами мрачные кадры. - Мировая война, охватившая всю планету и в итоге погубившая цивилизацию.

- В мире, не поднявшемся выше средневековья? - усомнился Клэйтон. Хотя он сам говорил о некорректности применения терминов земной истории к совершенно иной цивилизации, за неимением лучшего приходилось использовать имеющиеся. - Да еще и таком, где феодальная раздробленность очень мощно подкрепляется географической? На Гекате просто не могло быть крупных держав, способных вести мировые войны. Просто представьте себе сложность логистики, завязанной исключительно на парусный или парусно-гребной флот - да еще учитывая, насколько неспокойно здешнее море, где даже невозможно выстроить постоянно действующие порты из-за отсутствия постоянной береговой линии. Причем логистики не только военного, но и мирного времени. И потом, если война, пусть даже геноцидного типа, где победители подчистую вырезали побежденных, то где, в таком случае, сами победители? Даже если война шла с переменным успехом, верх брали то те, то эти, то хоть кто-то последний должен же был остаться!

- Может быть, и остались, - неуверенно предположил Тьери. - Все-таки мы пока еще видели далеко не все. Могут быть какие-нибудь подземные убежища...

- С чего бы победителям прятаться в убежищах? - усмехнулся Клэйтон. - От кого? Ядерной войны тут, как мы знаем, не было и быть не могло. И потом, с тех пор прошло уже достаточно много лет. Любые выжившие давно вернулись бы на поверхность, убедившись, что опасности больше нет. Я бы скорее предположил, ну, скажем, пандемию. Во время которой тоже возможны массовые беспорядки, когда отчаявшиеся люди... или не люди... штурмуют правительственные здания и склады с продовольствием. Или даже разрушают больницы, считая их источником заразы. Но все-таки основной причиной смерти служит не насилие.

- Совершенно исключено, - решительно покачал головой Вайтерфорд. - На анализ микроорганизмов Гекаты потребуется еще немало времени, но уже сейчас я берусь утверждать, что никакая инфекция не могла убить все население планеты. Во-первых, науке не известен ни один широко распространенный вид, полностью уничтоженный эпидемией - даже если говорить о животных, у которых нет никакой, даже средневековой, медицины и никаких карантинных мер. Выжившие остаются всегда - иначе инфекция просто не смогла бы распространяться, пожрав саму себя на ранней стадии и, соответственно, не прошла бы естественный отбор. Идеальный вирус, убивающий всех без исключения, может быть создан только генной инженерией - что, очевидно, для здешних жителей было так же недостижимо, как и ядерное оружие. Во-вторых, те самые карантинные меры практически идеально обеспечиваются здешней географией. Множество небольших, практически изолированных друг от друга участков. Даже если бы переносчиками инфекции выступали, к примеру, морские птицы - все равно остались бы области, совершенно не затронутые болезнью... Я бы скорее заподозрил какую-нибудь климатическую катастрофу. Резкое или длительное похолодание, которое вызвало массовый голод - что, конечно, тоже сопровождалось бы повсеместными битвами за еще остающуюся еду... хотя даже в этом случае трудно объяснить гибель всех поголовно...

- Это тоже очень вряд ли, - возразил теперь уже Тьери. - Климат Гекаты очень стабилен. Парниковый эффект обеспечивает равномерную температуру атмосферы, а гигантские приливы, постоянно перемешивающие воду - гидросферы. Вообще, здешний океан способен, если угодно, демпфировать любые климатические изменения уже просто в силу своего объема и, так сказать, всепроникновения - отсутствия достаточно больших площадей никогда не затопляемой суши. Такой себе вездесущий терморегулятор. Опять же, глобальные климатические процессы развиваются столетиями. Если бы полвека назад здесь было глобальное похолодание такой силы, что привело бы к массовому вымиранию - мы все еще наблюдали бы его остатки. Теоретически, резкую климатическую катастрофу могло бы вызвать падение астероида или извержение супервулкана. Но я уже провел моделирование - в условиях Гекаты подобное событие, если оно достаточно мощное, чтобы вызвать глобальные и долговременные климатические последствия, неминуемо породило бы гигантскую волну, которая прокатилась бы по всей планете, смывая если не все, то многие города. А мы ничего подобного не наблюдаем. Города как стояли, так и стоят там, где эта волна должна была прокатиться.

- И вообще невозможно поверить в природную катастрофу, при которой животные и растения суши выжили бы, а разумные существа - нет, - добавил Грюйс. - Массовый голод, скажем, из-за болезни, поразившей основную кормовую культуру, или из-за истребления важного в пищевой цепочке вида - да. Но не поголовное вымирание, тем более - не на отдельном острове, а по всей планете.

- Вы, коллеги, словно бы каждый пытается снять ответственность со своего ведомства, - произнес с усмешкой Йоттенсен. - Что же это могло быть, по-вашему? Не инопланетяне же их перебили.

Несмотря на его иронический тон, многие почувствовали неприятный холодок от его последней фразы. За последние сутки они уже, сами не отдавая себе отчета, успели свыкнуться с ролью "старших братьев", которым ничто не угрожает. Чертовски жаль, конечно, что "младшие", на встречу с которыми они так надеялись, не дожили до этой встречи - но, по крайней мере, самим людям - и не только на борту "Кеплера", но и на их родной планете - никакие таинственные и непредсказуемые инопланетяне не угрожают. А что, если на самом деле это все-таки не так? Если в не таком уж далеком от Солнца районе космоса существует цивилизация межзвездного уровня, готовая на геноцид других рас? Конечно, учеными Земли - теми, что мечтали (но пока только мечтали!) прибавить к названиям своих специальностей приставку "ксено-" - было написано множество статей, доказывающих, что такое невозможно. Ибо цивилизация, не сумевшая по мере роста технологий обуздать собственную агрессивность, неминуемо истребит себя прежде, чем сумеет выйти в Большой Космос, да и вообще, межзвездные войны лишены какого бы то ни было практического смысла, как чересчур дорогое и чересчур рискованное мероприятие, не окупаемое никакими потенциально возможными трофеями - мирное сотрудничество всегда окажется намного выгодней (как будто, однако, эти соображения когда-нибудь останавливали агрессоров в еще не столь давней истории самой Земли!). И уж тем более абсурдной выглядела мысль, что кому-то понадобилось прилететь на планету, населенную, по сути, дикарями - явно не имевшими ничего, что представляло бы существенную ценность для высокоразвитой цивилизации или же угрозу для нее - поголовно истребить этих дикарей и улететь прочь, не оставив здесь никаких колоний или баз. Но - еще недавно всякий назвал бы абсурдом и идею о цивилизации, которая истребила саму себя, не достигнув уровня не то что ядерного, но даже, по всей видимости, огнестрельного оружия. Что, в конце концов, люди могли знать о психологии инопланетян? "По одной точке график не строится."

- Будем исследовать, - ответил Йоттенсену Лангер. - В конце концов, за этим мы сюда и прибыли.

- Когда мы сможем высадиться на поверхность? - требовательно спросил Клэйтон.

- Когда удостоверимся, что это безопасно, - ответил капитан сдержанным тоном, призванным обуздать энтузиазм этнолога.

- Вы правда думаете, что то, что когда-то погубило средневековую цивилизацию, все еще может угрожать нам? - скептически осведомился Йоттенсен.

- Чтобы ответить на этот вопрос, надо сперва узнать, что это было, - невозмутимо ответил Лангер. Он не хуже психолога Гильберштайна понимал, что вслед за острым разочарованием, вызванным прискорбной участью гекатиан, тайна их гибели вновь разожжет энтузиазм экипажа, а ему, Лангеру, придется играть роль злого воспитателя, не пускающего детей купаться. Увы - когда речь заходит о предмете их научного интереса (а уж тем более - настолько сенсационном, как первая обнаруженная землянами инопланетная цивилизация, будь она живой или мертвой), ученые, имеющие по две научные степени в смежных областях, мало чем отличаются от детей, не желающих слушать никакие предостережения взрослых...

- С помощью дронов мы этого не узнаем, - не обманул его ожиданий Клэйтон. - Они, конечно, проведут все мыслимые тесты, но причина гибели гекатиан лежит, по всей видимости, не в области физики, химии или микробиологии. А в их культуре.

- То есть вы полагаете, что они все же истребили друг друга сами.

- Ну, раз больше было некому... - пожал плечами Клэйтон. - В злобных пришельцев я точно не верю. Уже хотя бы потому, что разрушения, которые мы наблюдаем - явно не от высокотехнологичного оружия. Так что нам здесь ничего не грозит - кроме разве что потери времени на бессмысленные меры предосторожности.

- Бессмысленные они или нет, мы узнаем после того, как проведем все тесты, - закрыл тему капитан.

Дроны представляли собой весьма многофункциональных роботов, способных проводить не только комплексный физический, химический и биологический анализ сред и образцов, но и автономные исследования в замкнутых помещениях, включая подземные лабиринты, куда не проникали управляющие сигналы. Их главным недостатком - оборотной стороной малого размера, позволяющего проникать даже в небольшие отверстия, оставаться малозаметными и, главное, собирать информацию сразу из множества мест благодаря большому их количеству (ибо чем меньше аппарат, тем больше их можно было изготовить из ограниченного запаса элементов на борту) - была малая мощность их манипуляторов и двигателей, не позволявшая, соответственно, работать с достаточно крупными и массивными предметами. Частично это компенсировалось возможностью модульной работы, когда несколько дронов соединялись в один, но лишь частично - общая грузоподъемность увеличивалась, но сервоприводы мощнее не становились. Так что дроны могли, к примеру, обследовать отдельные кости скелета, но не могли перевернуть его целиком или снять с него тяжелый панцирь доспеха. Не могли они также открыть или разрушить тяжелые двери и ставни, запертые изнутри, которые сохранились во многих зданиях - и за которыми, очевидно, скрывалось самое интересное, не подвергшееся разрушительному воздействию сырого климата и неразумных форм жизни. Дополнительную проблему при дистанционном исследовании планеты создавали грозовые разряды, часто проскакивавшие в густой облачности и создававшие помехи при радиосвязи.

Тем не менее останков в разных позах и на улицах, и в особенности в домах, куда все же можно было проникнуть через оконные и дверные проемы, было более чем достаточно. Состояние их было сильно разным - от отдельных костей до полностью сохранившихся скелетов (а Грюйс надеялся, что в наглухо запертых помещениях, куда не проникали уличная сырость и животные, могли сохраниться и мумии, естественные или искусственные) - но при таком количестве образцов компьютер уже на второй день продемонстрировал астронавтам восстановленный по костям трехмерный облик аборигена.

В воздухе над проектором возникла фигура, довольно похожая на человека - чуть ниже ростом за счет кривых, растопыренных коленями наружу ног, с бочкообразной грудью (вероятно, следствие несколько меньшего, особенно на возвышенностях, количества кислорода по сравнению с Землей), но тоже с двумя руками и ногами и даже с пятью пальцами на каждой из них (хотя и устроенными иначе - по два коротких по бокам, три длинных посередине). Явно не человеческой была разве что сплюснутая по вертикали голова с широченным ртом и круглыми глазами на макушке, похожая на лягушачью, но с большими лопоухими ушами. Компьютер изобразил существо обнаженным, с белесой кожей, лишенной каких-либо волос.

- Это мужчина или женщина? - осведомился Хартлинг. Никаких намеков на половые органы между растопыренными ногами не было. - Или они гермафродиты?

- По всей видимости, они были двуполы, хотя половой диморфизм выражен слабо, - пояснил Грюйс. Он отдал команду проектору, и фигура раздвоилась. Одно существо было чуть выше и тоньше, другое чуть ниже и шире, но понять, кто из них самец, а кто самка, по-прежнему было невозможно. - Однако об устройстве их половой системы мы по-прежнему ничего не знаем. Это сложно реконструировать по скелету. Пениальной кости, во всяком случае, нет... Мы даже не знаем, были ли они млекопитающими и живородящими.

- По мне больше напоминают земноводных, - заметил Хартлинг.

- Они могли выглядеть так, - кивнул Грюйс, и кожа существ позеленела, а между пальцами появились перепонки. - Или так, - кожу покрыли мелкие чешуйки, и теперь гекатиане напоминали рептилий. - Или так, - обоих покрыла короткая шерсть - одного светлая, другого темная, а над лягушачьими пастями выросли длинные кошачьи усы. - Или же так, - теперь представители вымершей цивилизации во всем, если не считать голов, походили на мужчину (им стал более высокий, хотя и обладавший более тонкой костью) и женщину европеоидной расы. Впрочем, как раз из-за голов, а также разведенных в стороны ног, теперь словно бы демонстративно выставлявших напоказ гениталии, в этом обличии существа казались злой и непристойной карикатурой на человека, и смотреть на них было неприятно.

- Лучше верните первоначальный вариант, - пробормотал Тьери, выражая общее мнение.

- Что мы уже точно знаем, так это что у них не было деления на расы, - невозмутимо продолжал Грюйс, исполнив его просьбу. - Останки с самых разных возвышенностей не показывают заметных различий. Что и логично, учитывая, что природные условия практически одинаковы по всей планете...

- А статуи? - спросил капитан. - Почему вы не использовали для реконструкции их? Уж они, наверное, показывают, как выглядела не только их кожа, но и одежда.

- В биологии следует руководствоваться только биологическими фактами, - ответил Грюйс, тон которого вдруг сделался суше. - А о статуях вам пусть докладывает доктор Клэйтон. Кого бы они ни изображали, к точным наукам это отношения не имеет.

- Гхм... - Клэйтон, казалось, не хотел говорить на эту тему, но ему не оставили выбора. - В общем, конечно, статуи... как, собственно, и любые произведения искусства... не могут рассматриваться как документально достоверный источник информации. Они могут изображать, к примеру, мифологических существ...

- "К примеру" или мифологических? - уточнил Лангер.

- Пока мы не знаем... Если бы, к примеру, инопланетяне увидели статую распятого Христа, как они должны ее интерпретировать - как мифологический образ или как реальное изображение человека?

- Во всяком случае, оно вполне анатомически достоверное, - ответил капитан. - А здесь? Покажите изображения.

- Ну, в общем, типичная местная статуя выглядит так, - нехотя признал Клэйтон, беря управление проектором.

Перед астронавтами возникла покрытая пятнами окисла фигура, чья общая анатомия, видимо, соответствовала гекатианской, но если компьютерная реконструкция по скелету изобразила аборигенов стройными, то эта фигура была безобразно раздутой, вызывая ассоциацию даже не с ожирением, а с трупным разложением. Распухший живот лопнул, и из него толстыми петлями вывалились кишки, свисавшие между раскоряченных ног, словно фарш из гигантской мясорубки. Руки со скрюченными пальцами, словно сведенными судорогой, были угрожающе растопырены (перепонок между пальцами, кстати, не было). Головы не было вовсе - лишь тупой обрубок с торчавшей из середины костью позвонка.

При этом скульптору никак нельзя было отказать в мастерстве. Что бы ни служило ему прототипом, выглядела статуя потрясающе реалистично. Даже зеленоватые пятна окисла производили впечатление гниющей, разлагающейся плоти. Кое-кому даже почудилось, что от голограммы исходит тяжелый запах, словно от несвежего утопленника - что было, конечно же, лишь игрой воображения.

- М-да, - пробормотал Тьери. - И такое они ставили на своих площадях? Неудивительно, если носители подобной... культуры в конце концов перебили друг друга.

- Ну, как я уже сказал, для инопланетянина земные распятия тоже выглядели бы... странно, - возразил Клэйтон. - Сама идея поклонения кресту как символу мучительной казни... а если еще добавить к этому обряд евхаристии, символизирующий поедание плоти и питие крови Христа... какие выводы о людях сделали бы гости из космоса?

- Во многом оправданные выводы, - мрачно парировал Гильберштайн. - Мы ведь тоже едва не уничтожили друг друга.

- Но мы все-таки сумели остановиться, - возразил Йоттенсен. - И мы до такого дошли с ядерным оружием, а не с холодным. Все-таки одно дело - нажать кнопку, а другое - резать друг друга лицом к лицу...

- Резали еще как и в средневековье, и раньше, - ответил Гильберштайн. - Особенно как раз по религиозным мотивам после появления монотеистических религий. Хотя до глобального геноцида все-таки не дошло. Но, возможно, нас выручила география. Слишком большие площади суши и слишком многочисленное и разнообразное население. На островах устраивать геноцид проще.

- А вот кстати, на всех ли островах установлены подобные статуи? - спросил капитан.

- Все острова мы еще обследовать не успели, - ответил Клэйтон, - но, похоже, в основном такие статуи встречаются в условно центральной части архипелага... или материка, до сих пор не знаю, как правильно... если считать центром ту его часть, где расстояния между постоянными участками суши минимальны.

- Тогда напрашивается вывод, что это была именно религиозная война, - резюмировал капитан. - Между теми, кто исповедовал культ... вот этого безголового мертвеца, и остальными.

- Возможно, - согласился Клэйтон. - Я вам не сказал еще про одну странность. Я показал вам эту статую вертикально, ибо так удобнее рассматривать, но на самом деле все они лежат на спине. Когда мы, то есть наши дроны, осмотрели вблизи первые статуи, я подумал, что они просто упали от времени, разрушившись в сыром климате, потом, когда таких "упавших" обнаруживалось все больше, а стоячих - ни одной, я предположил, что их так и ваяли лежачими, примерно как на многих европейских надгробьях. В конце концов, если статуи изображали обезглавленного и вспоротого мертвеца, то это же логично. Однако очень может быть, что изначально статуи все же были стоячими, но их валили ненавистники культа.

- Если глобальные империи в таком лоскутном мире при средневековом уровне технологий невозможны, то мировым религиям это не помеха, - продолжал рассуждать Лангер. - Ведь так, доктор Клэйтон? Не обязательно высаживать на остров большую армию - достаточно может быть одного проповедника, а уж он перебаламутит население изнутри... Интересная, кстати, мысль - религия распространяется, подобно вирусу, раз уж доктор Вайтерфорд до сих пор не нашел в гекатианских пробах смертоносных вирусов в буквальном смысле...

- Интересно, как они тут вообще плавали, - подал голос Тьери, - не имея возможности ориентироваться по светилам.

- Видимо, очень рано изобрели компас, - пожал плечами Клэйтон. - Во всяком случае, магнитное поле у планеты есть. И в том, что между возвышенностями было морское сообщение, сомнений нет. Хотя мы пока не нашли остатков ни одного корабля, это, по всей видимости, были катамараны - такая форма оптимальна для морских судов, которые не могут просто швартоваться к причалам или стоять на рейде, а вынуждены ложиться на дно в отлив и снова всплывать в прилив... Не исключено, кстати, что компас изобрели как раз адепты центрального культа. И, конечно, выдавали это за божье чудо, указывающее одним только посвященным жрецам путь через море, а заодно и монополизировали таким образом всю морскую торговлю. Но в конце концов тайное стало явным - и послужило дополнительным поводом для ненависти тех, кто понял, как долго и нагло их дурили...

- Все это любопытно, - вернулся к прежней теме Лангер, - но все равно непонятно, куда же в таком случае подевались победители.

- Возможно, победил в итоге культ каких-нибудь скопцов, - предположил Йоттенсен, неприязненно глядя на все еще медленно поворачивающуюся в воздухе статую. Выпущенные кишки не позволяли разглядеть, были ли у прототипа половые органы - если, конечно, предположить, что у гекатиан они располагались там же, где у людей. - То есть победить-то они победили, а потомства не оставили и просто вымерли.

- Нет, - возразил Грюйс, - среди останков немало детских. И, конечно, победители не стали бы десятилетиями жить в городах, заваленных неубранными трупами побежденных. Судя по всему, гибель этой цивилизации произошла быстро, а не растянулась на десятилетия.

- Ну, значит, еще какой-нибудь деструктивный культ, - пожал плечами Йоттенсен. - Праведники должны отправить всех неверных в ад, а потом сами совершить самоубийство и отправиться в рай.

- Угу, - согласился Гильберштайн. - Участие в священной войне очищает от грехов, и, стало быть, после победы самое логичное - отправиться в рай немедленно, пока не успел нагрешить снова. Хорошо, что на Земле в свое время до этого не додумались.

- Возможно, и так, - кивнул капитан. - Если уж это не была пандемия или голод... Кстати, они были хищными или травоядными?

- Судя по зубам - всеядными, как и люди, - ответил Грюйс. - Так что голод как причина поголовного вымирания исключен - особенно в условиях Гекаты. Даже если что-то произошло с их основной едой на суше - если у них таковая вообще была - у них оставалось то, что приносило море. Причем приносило в буквальном смысле. Каждая из этих гигантских приливных волн, откатываясь, оставляет на суше множество рыбы и других мертвых морских организмов. От них даже не требовалось быть искусными рыбаками и мореплавателями - просто ходи и собирай. Скорее всего, - добавил он после короткой паузы, - они были не хищниками и не травоядными, а падальщиками.

- Какая очаровательная цивилизация, - с усмешкой пробормотал Хартлинг. - Кажется, я все меньше жалею, что нам не довелось общаться с ними лично.

- В культурах многих народов Земли - причем не каких-нибудь экзотических племен, а вполне цивилизованных - были блюда из ферментированной пищи, - строго возразил ему Клэйтон. - То есть, говоря по-простому - из тухлятины. Например, сюрстрёмминг или хакарл. И вообще, подобные предрассудки в отношении представителей другой культуры и, тем паче, другого вида...

- Нет, я не имею в виду их кулинарные пристрастия, - поспешно сдал назад Хартлинг. - Но религиозный фанатизм, приведший к поголовной гибели всей цивилизации - это совсем другое дело, не так ли?

- Мы все еще не знаем наверняка, что именно их погубило, - возразил Клэйтон. - И не узнаем наверняка, пока не проведем исследования на месте, - он выразительно посмотрел на капитана.

- Что скажет доктор Вайтерфорд насчет биологической опасности? - спросил тот.

- Я не могу утверждать, погиб ли... какой-то процент аборигенов от инфекционных болезней, - ответил микробиолог. - По одним лишь костным останкам, не зная их физиологии, нельзя сказать, какие из местных микроорганизмов представляли для них опасность и насколько сильную. Зато могу сказать, опасны ли они для людей. Ответ - отрицательный. Мы слишком отличаемся от них на генетическом уровне, большинство здешних микроорганизмов просто не смогло бы размножаться в наших телах. И даже те, которые смогли бы, были бы успешно подавлены нашей иммунной системой, - у всех астронавтов, как и у большинства землян, таковая была улучшена генноинженерными средствами.

- Доктор Тьери, ваше мнение об угрозах на поверхности?

- Маловероятны. Для экстремальной погоды здесь, как я уже говорил, нет достаточных перепадов температур, а сейсмическая активность в обитаемых... то есть в бывших обитаемых районах достаточно низкая. Во всяком случае, мы точно знаем, что за последние шестьдесят лет, - именно такое время катастрофы показывал изотопный анализ костных останков, - ни один город на планете не был разрушен землетрясением или извержением.

- Ну что ж, - принял решение Лангер, - выждем для верности еще двое суток, продолжая дистанционные исследования в дневное и ночное время. Если за это время не будет выявлено никаких опасных факторов, то тогда... Я имею в виду гекатианские сутки, разумеется, - добавил он, охлаждая воодушевление, вспыхнувшее на лице Клэйтона.

За двое планетарных суток, то есть за двенадцать земных дней, было собрано немало новой информации. В частности - о фауне планеты. Дроны исследовали мертвые морские организмы, выносимые приливами, и, словно комары (хотя и многократно более крупные), подлетали и вонзали тонкие иглы в живых сухопутных, беря у них кровь для анализа. Сравнение ДНК животных с выделенным из костных останков гекатиан позволило найти ближайшего родича последних, от которого - а точнее, от общего предка с которым - они, по всей видимости, и произошли. С момента этого открытия дроны с особой тщательностью наблюдали за живыми такими существами, а нескольких особей умертвили и вскрыли (на это мощности их инструментов хватило). Ближайшим выжившим родичем вымершей расы оказался голокожий четвероногий зверек размером со среднюю собаку (видимо, для более крупных и близких, подобных земным человекообразным обезьянам, в условиях гекатианской географии не нашлось экологической ниши - на Земле они выжили лишь благодаря обширной площади незаселенных людьми тропических джунглей), теплокровный и млекопитающий, но при этом яйцекладущий, как земные утконосы и ехидны. И, действительно, падальщик.

Впрочем, его более интересной (как утверждал Грюйс) особенностью - хотя особенностью это было лишь с точки зрения землян, в то время как для гекатианской фауны это оказалось как раз типичным - было то, что он никогда не спал. Во всяком случае, целиком - ибо гекатианске ночи были слишком длинными, чтобы позволить себе такую роскошь. Тем более ее не могли позволить себе падальщики, промышлявшие в заливаемой приливами зоне, которым необходимо было вовремя унести ноги от очередной накатывающейся из тьмы гигантской волны. Соответственно, полушария их мозга спали по очереди, подобно тому, как это происходит у земных китообразных. Но если у китов и дельфинов такие переключения происходят с периодичностью, максимум, в десятки минут и не приводят к спецификации полушарий, то у гекатиан полушария четко делились на "дневное" и "ночное", со своими особенностями, затрагивавшими, кстати, не только сам мозг. В частности, бо́льшую часть времени гекатиане видели мир только одним глазом, причем "ночной" (обычно левый) лучше видел в темноте, зато только "дневной" мог различать цвета. Несомненно, все это должно было влиять на психику; Гильберштайн предположил даже, что у гекатиан могли формироваться две отдельные субличности, дневная и ночная, подобные тем, что возникают у людей при диссоциативном расстройстве идентичности. Хотя эта гипотеза была столь же спекулятивной, как и попытки анализировать человеческую психику на основании энцефалограммы макаки (и Гильберштайн сам же предупредил об этом), астронавты сочли ее весьма убедительной. Умом они понимали, сколь неверно применять человеческие штампы к существам совершенно иного вида, но уж больно велико было искушение счесть жуткий культ "обезглавленного мертвеца" порождением ночных кошмаров лунатиков, а мрачный конец гекатианской цивилизации списать на то, что "они были просто психи!"

Но еще важнее биологических открытий были археологические.

Во-первых, было, наконец, найдено достаточно образцов местной письменности, чтобы начать изучение языка. Первые письмена, высеченные на каменных плитах на площадях и стенах храмов (а куполообразные здания были, по всей видимости, именно ими, а не рынками и не зернохранилищами), были найдены в первый же день работы дронов, но эти надписи были слишком краткими. Внутри же этих храмов исследователей пока что ожидало сплошное разочарование - снаружи они выглядели практически неповрежденными (видимо, в силу чрезвычайной прочности и устойчивости их округлых сводов, не имевших слабых мест типа окон), но все, что внутри, было уничтожено с отменным остервенением, оставившим лишь голые закопченные стены. Лишь некоторые храмы, вероятно, избежали общей участи, ибо входы в них были замурованы, но эта преграда оставалась непреодолимой и для дронов. Книгопечатанья же погибшая цивилизация не знала, поэтому книги у них были только рукописными и, соответственно, весьма редкими - даже в кварталах, выглядевших зажиточными, далеко не каждая семья могла позволить себе хотя бы одну книгу (а скорее всего, и не нуждалась в таковых, не владея грамотой). Писались они на листах обработанной кожи, чём-то вроде пергамента - и в тех зданиях, где окна и двери (а то и стены и крыши) оказались разрушены если не войной, то силами природы, очень сильно пострадали, как минимум, от сырости, плесени и грызунов, а немало таких зданий также выгорели изнутри, скорее всего, подожженные специально. Так что найти хотя бы несколько читабельных страниц, содержавших связный текст, было большой проблемой - а страниц таких требовалось много, причем найденных в одном городе, то есть заведомо относящихся к одному языку. Сложно было даже сказать, сколько языков, имевших свою письменность, на Гекате было всего. На многих возвышенностях использовали свои варианты упрощенного письма, напоминавшего руны или клинопись, но - лишь для записей хозяйственного характера, состоявших главным образом из цифр, названий и имен. Тексты, представлявшие всю полноту лексики и грамматики, таким образом не писались. Основная же письменность - та, что использовалась, в частности, на площадях и в храмах - основывалась на весьма сложной системе иероглифов (Клэйтон даже предположил, что ее сделали такой сложной специально, дабы "простецы" не могли получить доступ к сакральному знанию). Поначалу трудно было даже сказать, была ли это письменность единого языка, который знали все грамотные гекатиане, нескольких языков, использовавших общий набор иероглифов, или даже нескольких языков, каждый со своим набором иероглифов, которые пересекались лишь частично. Во всяком случае, храмовые надписи явно были сделаны на одном языке по всей планете - но это как раз было ожидаемо и ничего не доказывало: подобным же образом языком христианства долгие века была латынь, а языком ислама - арабский, при всем многообразии исповедовавших что ту, что другую религию народов.

Но вот, наконец, во дворце, определенно принадлежавшем кому-то очень богатому и влиятельному - и при этом изрядно разрушенному, причем явно не силами природы - удалось обнаружить тайную комнату, до которой погромщики не добрались. Найти ее можно было, либо сравнивая геометрию окружающих помещений и коридоров (где валялись вперемешку кости обитателей и защитников дворца, принявших здесь последний бой, и их врагов), либо ультразвуковым сканированием стен. За потайной панелью в стене скрывалась скважина необычной формы. Один из дронов тщательно обследовал ее с помощью тонкого щупа, а после того, как нужная форма была установлена, с помощью наносборки из металлической стружки (источником которой, кстати, послужили доспехи одного из мертвецов) был создан соответствующий ключ. Дрон вставил его в скважину; наблюдатели на борту "Кеплера" затаили дыхание, не уверенные, хватит ли у сервоприводов силы повернуть ключ в не использовавшемся шестьдесят лет замке. Но после нескольких неудачных попыток, после каждой из которых внутрь доливали синтетическую смазку, механизм все же сработал; блоки и противовесы пришли в движение, и каменная стена с тяжелым скрипом отъехала в сторону, открыв узкий проход. Там была лишь темнота; ультразвуковые сканеры показывали, что за дверью начинается нечто вроде лабиринта, чьи каменные стены, очевидно, были непроницаемы не только для света, но и для радиосигналов, так что астронавтам оставалось лишь полагаться на работу дронов в автономном режиме. Их маленькие компьютеры были весьма надежны и рассчитаны на работу даже в очень агрессивных средах, но, разумеется, по мощности не шли ни в какое сравнение ни с человеческим мозгом, ни уж тем более с суперкомпьютерами корабля.

Дроны влетели внутрь, и связь с ними пропала. Ее не было довольно долго, так что кое-кто из астронавтов начал уже беспокоиться; Клэйтон, разумеется, бурчал, что люди на месте дронов уже бы справились с задачей, на что Хартлинг резонно возразил "если там что-то случилось - хорошо, что оно случилось с ними, а не с нами". Исключать какую-нибудь ловушку, призванную уничтожить расхитителей сокровищ, и в самом деле было нельзя - и даже скафандр (или корпус небольшого робота) плохо спасает, к примеру, от прихлопывающей сверху каменной плиты весом в тонну...

Однако в итоге дроны все же вернулись и передали на корабль отснятый материал, с лихвой искупивший все тревоги. За потайной дверью оказались не деньги и драгоценности, которые, вероятно, искали, но так и не нашли погромщики, а - прекрасно сохранившаяся в практически герметичном помещении библиотека.

Сначала фонари дронов выхватили из давно никем не тревожимого мрака лишь высеченные из черного камня стеллажи, на которых стояли огромные, размером более полуметра в высоту и ширину, квадратные тома в переплетах из чешуйчатой рыбьей кожи. И эти стеллажи, высившиеся от пола до потолка, не шли параллельными рядами, как в библиотеках Земли, а закручивались внутрь прямоугольными спиралями, образуя, на самом деле, не лабиринт, а подобие свастики, только имевшей большее количество углов-поворотов. И в самом центре этого лабиринта фонари дронов высветили еще одну находку, которая людям, далеким от науки, показалась бы зловещей, но у ученых на борту "Кеплера" вызвала лишь дополнительный энтузиазм. В самом центре помещения четыре коридора, ведущие между стеллажами, сходились к пустому пространству, где стоял низкий квадратный стол (астронавты уже знали, что аборигены не пользовались стульями - устройство их нижних конечностей было оптимально для сидения на полу). На столе лежала книга, отрытая на странице, исписанной лишь наполовину. Поперек страницы лежала засохшая тонкая кисточка, но нигде не было видно чернильницы. А рядом со столом лежало то, что, по всей видимости, некогда было автором книги и, возможно, хозяином всей библиотеки.

Увы - надежда на то, что практически герметичные условия, обеспечившие сохранность книг, обеспечат и естественную мумификацию, не оправдались. От писавшего остался один скелет в длинной мантии из рыбьей кожи. И хотя это был далеко не первый скелет, увиденный астронавтами через камеры дронов, кое-что в нем было примечательным - а именно серебряный (как показал дальнейший анализ) кинжал с узким волнистым клинком, вонзенный на всю глубину в левую - "ночную" - глазницу. И, судя по всему, покойный сделал это сам. Никто из врагов, очевидно, так и не смог проникнуть в библиотеку (а возможно - даже и не догадывался о ее существовании), и хозяин дома (если это и в самом деле был он) вполне мог рассчитывать отсидеться в тайнике, пока захватчики не уйдут. Но он почему-то даже не попытался это сделать. Ответ "почему", очевидно, содержали последние начертанные им иероглифы - но их еще только предстояло расшифровать.

Разумеется, одно только сканирование десятков тысяч страниц, не говоря уже об анализе всей этой информации даже с помощью суперкомпьютеров "Кеплера", требовало времени. Тем временем вторым открытием, а точнее, серией открытий, стало исследование хода войны по останкам и следам сражений в этом и других городах. Выводы - пока опять-таки предварительные - не только подтверждали первоначальную версию об охватившей всю планету войне (которая была чрезвычайно ожесточенной, несмотря на то, что велась исключительно холодным оружием), но и позволили уточнить ее характер. По всей видимости, она началась не то как восстание, не то как совместная карательная экспедиция различных народов, населявших условную "периферию", против обитателей условного "центра". Хотя географически совокупность обитаемых участков суши Гекаты не имела ни центра, ни окраин, покрывая (с невысокой плотностью) почти всю поверхность планеты (кроме приполярных районов, где суши, даже затапливаемой, не было вовсе), но область, которую Клэйтон назвал "условным центром", можно было выделить по двум признакам. Во-первых, средние расстояния между незатопляемыми возвышенностями здесь были меньше; чаще всего здесь даже можно было добраться до соседней возвышенности пешком (ездовых животных у гекатиан, судя по всему, не было), хотя такое путешествие в интервале между приливами было, вероятно, рискованным. А во-вторых, как теперь стало ясно, в этой области - вероятно, как раз в силу более легкой коммуникации - существовала единая культура, если не более развитая, то как минимум более богатая и процветающая, чем все прочие. И центральной частью этой культуры - или, по крайней мере, ее главным символом - был, похоже, тот самый культ "мертвеца с выпущенными кишками". Типичные для него храмы-купола и статуи встречались и на других возвышенностях, иногда весьма отдаленных, но именно в этом районе они были самыми многочисленными и помпезными. И, похоже, именно они вызывали особую ненависть у противника и разрушались с особенной яростью - хотя получилось это не везде.

- В общем, примерно понятно, - резюмировал Клэйтон, когда экипаж в очередной раз собрался обсудить текущие достижения. - Некогда наибольшее могущество здесь обрела, скажем так, центральная теократия, чья власть держалась не столько на военной силе, сколько на, так сказать, духовном влиянии, которое она сумела распространить по всему миру. Она не то прямо подчинила себе остальные народы, не то угрожала их независимости через своих служителей, действовавших через головы местных правителей. В конце концов последним это надоело, и они, объединив усилия, пошли на теократию войной. Что-то вроде борьбы пап и королей в средневековой Европе, только достигшее куда более кровавого масштаба. Христиане средневековья не могли себе позволить слишком уж жестоко перегрызться между собой хотя бы потому, что существовал еще общий враг в виде ислама. Да и вообще, в религиозных войнах Земли каждую из сторон, к счастью для нас, слишком ослабляли внутренние противоречия. Что между крестоносцами, что между мусульманами. А дальше на восток жили огромные народы, до которых вся эта европейская и переднеазиатская возня вообще не доходила. А здесь, похоже, центральная теократия, распространившая свое влияние повсюду, стала в итоге объектом всеобщей ненависти - в то время как между ее противниками поводов для неприязни не было, они попросту жили слишком далеко друг от друга и друг другу не мешали. Так что, в общем, участь центральных была предрешена...

- А как же проблемы с логистикой, о которых вы говорили? - напомнил Хартлинг.

- Поскольку власть теократии держалась больше на авторитете веры, чем на силе войска, когда этот авторитет стал падать, для ее разгрома не понадобилось собирать огромные флоты и армии.

- Но, очевидно, разгром не был полным - ведь не все их храмы и статуи были разрушены?

- Да, судя по всему, некоторые города взять извне так и не удалось. Их ворота остались запертыми, а стены целыми. Но это не спасло их от бойни внутри. Вероятно, голодные бунты, вызванные тяготами осады...

- Вряд ли, - подал голос Грюйс. - Я не вижу признаков длительного голодания у обследованных скелетов. На костях оно проявляется не так наглядно, как на мягких тканях, но все же вполне обнаружимо - к примеру, состояние зубов, дефицит кальция...

- Ну, возможно, ключевую роль для культистов сыграл именно религиозный фактор, - не стал спорить Клэйтон. - Они видели, что дело так или иначе идет к поражению. Ритуальные самоубийства, отчаяние от того, что их бог не смог их защитить, охота на еретиков и сопротивление последних...

- Все это хорошо, но что тогда погубило победителей? - напомнил капитан.

- Вероятно, те, что захватили центральную теократию, в итоге все же передрались из-за дележа добычи...

- Что - прямо все? - недоверчиво перебил Лангер. - И смертельные раны при этом получил буквально каждый? Так не бывает.

- Ну... - задумчиво произнес Клэйтон, - возможно, тут имел еще место конфликт между "дневным" и "ночным" полушариями, который в условиях вызванного войной стресса довел их до полного психоза.

- Они были адаптированы к переключению полушарий миллионами лет эволюции, - напомнил Грюйс. - И вряд ли это был первый стресс в их истории.

- Да - пока все жили в своих часовых поясах. Ну - кроме отдельных путешественников, плававших между островами. А тут слишком много выходцев из разных часовых поясов оказались в одном месте... Ночной и дневной тип мышления столкнулись, и у всех было оружие...

- Люди быстро и легко адаптируются к смене часового пояса даже при сверхзвуковых перелетах, - заметил Гильберштайн. - А уж при плавании со скоростью парусного или гребного судна перенастройка биологических часов вообще не заметна. Хотя, конечно, мы говорим не о людях... Но будь ваша гипотеза верной - те, чья фаза не соответствовала бы времени суток, были бы почти беспомощны из-за плохого зрения.

- И опять-таки, - подхватил капитан, - что бы там ни происходило в центральном регионе, что случилось по всей остальной планете? Не могли же все уплыть на войну. Уж хотя бы женщины и дети должны были остаться дома. Да и часть мужчин тоже.

- А там сторонники культа, воспользовавшись тем, что основные силы местных правителей уплыли, подняли бунт, - не смутился Клэйтон.

- Скоординировав его неким загадочным образом по всей планете? - усмехнулся Лангер.

- Ну так они же управлялись из единого центра. И могли иметь инструкции на тот случай, если связь с центром прервется.

- Вы так говорите, словно речь идет о радио, - язвительно заметил капитан.

- Нет, конечно. Максимум - почтовые птицы... то есть перепончатокрылые, - птиц на Гекате не было.

- Но, в любом случае, даже самая яростная религиозно-гражданская война на каждом из островов не объясняет, почему выживших в итоге не осталось нигде, - настаивал Лангер. - Если культисты кончали с собой даже в случае победы, считая, что эта война была Армагеддоном, после которого всем праведникам прямая дорога в рай - что случилось там, где они терпели поражение?

- Потому нам и необходимы дальнейшие исследования с высадкой на планету, - парировал Клэйтон.

- Мне кажется, вы все упускаете еще одну возможность, - вмешался вдруг Гильберштайн. - Что, если победители вовсе не умерли? Что, если они просто... ушли?

- Куда? - усмехнулся Хартлинг. - В космос? Мы уже прекрасно знаем, что здесь использовались только средневековые технологии.

- Нет, - спокойно ответил Гильберштайн. - Обратно в океан.

Странно, но, похоже, эта мысль и в самом деле никому до сих пор не приходила в голову. А если кому и приходила, то он предпочел не высказывать ее вслух, дабы из-за "вздорных подозрений" вожделенная высадка не была отложена еще на неопределенный срок. Ведь доказать отсутствие опасности, исходящей из неведомых океанских глубин чужого мира, куда сложнее, чем доказать ее наличие.

- Нет, - после короткой паузы решительно помотал головой Грюйс. - Это исключено. Даже если предположить, что в здешнем океане существует разумная жизнь - ни малейших признаков каковой мы пока что не наблюдали...

- Именно что "пока что", - перебил Гильберштайн. - Мы изучаем эту планету всего пару недель, причем сосредоточив основное внимание на суше.

- Даже в этом случае, - продолжал Грюйс, - у морских обитателей нет, во-первых, никаких причин воевать с обитателями суши. Это совершенно чуждая и враждебная им среда, которую нет смысла завоевывать. Да и физической возможности тоже, скорее всего, нет. Даже если эти существа способны дышать вне воды, на суше они, скорее всего, крайне неуклюжи. Представьте себе армию тюленей, атакующих армию рыцарей...

- Ну вообще-то возможности разумных существ определяются не анатомией, - заметил капитан.

- Машины? - поспешил возразить Клэйтон, едва ли не больше всех опасавшийся запрета на высадку. - Из чего их создать под водой? Там нельзя обрабатывать металл, и даже деревья не растут. И вообще техническое развитие без огня невозможно. На поздних стадиях да, но нельзя перепрыгнуть из каменного века сразу к нанотехнологиям.

- А главное, - возвысил голос Грюйс, - мы не обнаружили никаких следов этих гипотетических подводных завоевателей. Все обследованные останки на местах боев принадлежат только одному виду - уже известному нам виду сухопутных гекатиан. Не могли же эти ваши убийцы из глубин не понести вообще никаких потерь!

- Просто победители забрали своих убитых, - пожал плечами Гильберштайн. - А что касается "никаких следов"... как насчет этих статуй? Мы почему-то сразу уверились, что они изображают мертвого гекатианина. А если это, на самом деле, существа из моря? Которым тут поклонялись, но которых в конечном счете прогневали...

- Без головы и с выпущенными кишками они бы тут вряд ли много навоевали, - усмехнулся Клэйтон.

- А может, это вовсе и не кишки, - парировал Гильберштайн. - А щупальца. И где-нибудь там, между ними, рот - я имею в виду, не у статуй, а у оригинала. И глаза тоже. Так что голова им не нужна вовсе. Мозг и другие органы находятся в другом месте.

- Нет, - снова покачал головой Грюйс. - Руки и ноги явно не приспособлены для существ с водным или хотя бы полуводным образом жизни. Уж по крайней мере перепонки на них были бы непременно.

- А вот кстати, - подал вдруг голос Вайтерфорд. - Насчет статуй, коллега, вы, вероятно, правы - это не подводные существа. А вот что касается щупалец и останков. Мы ведь судим об участниках боев только по их костям. А что, если у одной из сторон костей не было вовсе?

- Разумные моллюски? - задумчиво протянул Грюйс. - Ну, не то чтобы, конечно, это было в принципе невозможно, но...

- С мечами и топорами в щупальцах? - перебил его Клэйтон. - Сначала объясните мне, как под водой изготовить стальной клинок.

- У них могло быть какое-то свое оружие, - пробормотал Гильберштайн. - В том числе и естественное, какие-нибудь ядовитые плевки или даже электрические разряды, убивающие врагов в доспехах...

- Нет, - отрезал Клэйтон. - Все разрубленные доспехи и все разрубленные кости, обследованные на данный момент, рассечены именно ударами острых стальных лезвий. Разумеется, хватает и скелетов, не имеющих подобных следов, в отношении причин смерти которых - то есть, понятно, не скелетов, а когда они были еще живыми - возможны любые спекуляции. Хотя самая очевидная причина состоит в том, что клинок пронзил жизненно важные органы, не задев кости. Но в отношении разрубленных уж точно никаких вопросов быть не может! И это сделали не осьминоги!

- Гм, - откликнулся Грюйс. - Никаких вопросов, говорите? А не хотите поделиться с коллегами тем, что недавно обсуждали со мной? Насчет костей и причин смерти.

- Ну... - смущенно пробормотал Клэйтон, метнув на Грюйса неприязненный взгляд. - Вообще-то я не хотел об этом говорить, пока не разберусь, в чем тут дело, да и вряд ли это важно...

- Все важно, когда мы говорим о неисследованном мире, от которого неизвестно чего ожидать, - строго перебил его капитан. - Никто не должен скрывать информацию, которая может хотя бы теоретически иметь значение для безопасности экспедиции. Это ясно, доктор Клэйтон?

- Да при чем тут безопасность...

- Я спросил вас, это ясно?

- Да, капитан, - буркнул Клэйтон.

- Итак, доктор?

- Некоторые из разрубленных костей... - начал тот и решил все же быть откровенным до конца: - По правде говоря, многие из разрубленных костей были разрублены уже после смерти. Причем "после" - это не через минуту и не через час. То есть не может быть, к примеру, такого, что после боя добивали упавших, не разбираясь, кто еще жив, а кто нет. Нет, речь идет о гораздо большем сроке. Это хорошо заметно. Кости давно умерших утрачивают бо́льшую часть коллагена, становятся более сухими и твердыми. След от удара в этом случае более светлый, чем сама кость, Края разлома более иззубренные; сцепленные вместе осколки кости отсутствуют; также отсутствуют радиальные и концентрические вторичные трещины. Археологи знают это не хуже судебных медиков. А кости местной фауны, как подтвердил мне доктор Грюйс, по своим физико-химическим свойствам не отличаются от земных. Так что ошибки тут быть не может. Тем более - не в таком количестве случаев.

- То есть получается, - удивился Лангер, - солдаты, по крайней мере, одной из сторон рубили мертвые тела?

- Причем давно мертвые. Месяцы и годы.

- Но зачем?!

- Я же говорю - пока не знаю, - пожал плечами Клэйтон. - Видимо, какой-то ритуал... вот, к примеру, на Мадагаскаре был в свое время, даже еще в XXI веке сохранялся, такой обычай - раз в год мертвых предков доставали из могил, обряжали в праздничные одежды и усаживали за стол с живыми родственниками. А тут, наверное, вместо родственников доставали врагов. Дескать, порубили их когда-то - порубим и сейчас, и это принесет нам удачу в завтрашнем бою... Но непонятно, почему, в таком случае, после ритуала эти порубленные останки не убрали, а так и бросили валяться на улицах и даже прямо в домах. Может, конечно, просто не успели - враги напали раньше, чем ожидалось. Но - так могло случиться в одном, в двух местах. А такая картина наблюдается, в общем-то, практически везде...

- М-да, - пробормотал Йоттенсен. - И так, очевидно, вели себя те самые культисты-теократы, ставившие повсюду статуи выпотрошенного мертвеца без головы? Меня это даже не очень удивляет. Они точно были ненормальные.

- Ну, по крайней мере, их приплывшим из-за моря противникам неоткуда было взять старых покойников, - ответил Клэйтон. - Не с собой же они их везли и тащили... Хотя откуда их взяли культисты, тоже не очень понятно. Дело в том, что до сих пор мы не нашли на Гекате ничего, похожего на кладбища.

- Куда же они девали своих мертвецов? - удивился Йоттенсен и тут же сам ответил на свой вопрос: - Сжигали?

- Возможно, - кивнул Клэйтон. - А может, захоронения находятся в тех зданиях, куда мы до сих пор не смогли проникнуть... по крайней мере, в некоторых из них. Я же говорю - чтобы разгадать загадки Гекаты, нам надо спуститься туда. Наши дроны, при всей их универсальности, все же не оптимизированы для археологических работ, тем паче в замкнутых помещениях, куда не проходят радиосигналы. Да еще эти постоянные помехи даже на открытой местности...

Он надеялся ускорить высадку, но добился противоположного эффекта.

- Когда мы сможем понимать их язык? - спросил Лангер.

- Невозможно указать точные сроки, - пожал плечами Клэйтон. - Это абсолютно чужие грамматика, лексика и письменность, не имеющие никаких связей ни с одним из языков Земли, от которых мы могли бы отталкиваться. И в нашем распоряжении, увы, нет ни каких-нибудь местных аналогов букварей, ни хотя бы просто книг с картинками - если таковые здесь и существовали, то, видимо, не в религиозной литературе. В отличие, кстати, от религиозных книг земного средневековья, которые часто украшались многочисленными иллюстрациями... Вообще интересно - мы до сих пор не нашли ни одной картины, рисунка или барельефа, изображающих гекатиан, если не считать этих безголовых статуй. Возможно, здесь действовал такой же догмат, как запрет изображать людей и животных в исламе, но на статуи он почему-то не распространялся...

- В исламе, если я правильно помню, - подал голос Гильберштайн, - этот запрет объясняется тем, что изображать творения бога значит нарушать его авторские права.

- Ну, с точностью до формулировок так, - усмехнулся Клэйтон. - А что?

- Просто, возможно, то, что изображали эти статуи, не считалось божьим творением.

- Давайте от предположений о мифах вернемся к установленным фактам, - напомнил капитан. - Итак, что там с изучением языка?

- Фактически компьютеры вынуждены заниматься перебором гипотез "предположим, что этот иероглиф значит то-то, этот то-то и так далее, и посмотрим, получаются ли в результате тексты осмысленными". Конечно, это не тупой перебор всех возможных значений примерно пятидесяти тысяч иероглифов, который даже для квантового компьютера последнего поколения занял бы миллионы лет - мы исходим из определенных представлений о логике построения языка, свойственной земным культурам, - говоря "мы", Клэйтон, видимо, имел в виду себя и компьютеры, а точнее, компьютеры и себя. - В частности, что иероглифы, обозначающие базовые для местных понятия - такие, как "море", "земля", "прилив", "волна", "человек"... ну, в смысле, "гекатианец" и так далее - встречаются чаще и пишутся проще, хотя, возможно, восходят к схематическим изображениям соответствующих предметов, а производные понятия наследуются от базовых в том числе и графически. Но даже эти предположения могут не приближать, а удалять нас от истины, если окажется, к примеру, что храмовая письменность не развивалась естественным путем, а усложнялась специально, чтобы сделать ее недоступной непосвященным. Пока что - исходя не только из текстов, но и из всей совокупности находок - похоже, что вскрытая нами библиотека находилась в доме одного из верховных жрецов центрального культа, - Клэйтон предпочитал это нейтральное наименование выражению "культ безголового мертвеца", уже прижившемуся в остальном экипаже (Йоттенсен, впрочем, тоже замечал с иронией, что оно некорректно, ибо "культом безголовых" можно с равным успехом называть любую религию). - И, соответственно, все или почти все тексты носят религиозный характер...

- А может, порнографический, - не удержался Йоттенсен. - Потому-то этот жрец так старательно их и прятал. Для священников это типично - чем строже религиозная мораль, тем типичнее. А забавно было бы, если бы базовые представления об инопланетной культуре были получены именно по таким источникам, не так ли, коллеги?

- Имейте хотя бы минимальное уважение к погибшей цивилизации, - неприязненно поморщился Клэйтон.

- Не вижу никаких оснований уважать тупых фанатиков, которые истребили сами себя, - отрезал Йоттенсен.

- Мы все еще не знаем точно, что именно стало причиной их гибели, - строго напомнил капитан. - Так есть уже хотя бы самые предварительные результаты расшифровки?

- Пока еще очень предварительные и гипотетические, - нехотя ответил Клэйтон. - Но они, в общем, подтверждают ту версию финальных событий гекатианской истории, о которой я вам сегодня докладывал. В последних записях, сделанных верховным жрецом, говорится что-то о врагах, пришедших из-за моря - то есть, очевидно, о коалиции народов периферийных островов, выступивших против центральной империи...

- Из-за моря - или из моря? - прищурился Лангер.

- Из-за, из, какая разница? - раздраженно пожал плечами Клэйтон. - Компьютер считает наиболее вероятными три варианта перевода - "ужас из моря", "смерть из моря", "враг из моря". Но это лишь, как я сказал, очень предварительные прикидки, и, возможно, их язык вообще не различал таких тонкостей. Мы же сами, на нашем родном английском - да и на других языках, - когда говорим, к примеру, об атлантических народах, имеем в виду людей, живущих по берегам Атлантического океана, а не неведомых монстров из его глубин. А выражение "морской черт" означает у нас всего-навсего рыбу².

- Мне не нравится идея о потенциальной угрозе со стороны некой формы морской жизни, о которой мы пока что не знаем ничего, - возразил капитан. - И я предпочитаю опираться на точные сведения, а не на "может быть".

- Точных сведений при анализе одних лишь религиозных текстов мы точно не получим, - возразил Клэйтон. - Надо искать в непострадавших домах другие уцелевшие библиотеки, светские. А для этого надо...

- Не факт, что здесь такие вообще есть, - перебил его Гильберштайн прежде, чем Клэйтон успел сказать "высадиться на поверхность". - Кстати, у этих текстов есть одна примечательная особенность, не связанная с лингвистикой. Это состав чернил, которыми они написаны.

- Ну да, бурую окраску букв обеспечивает оксид железа, - нетерпеливо ответил Клэйтон. - И что с того?

- Гемоглобин, - негромко сказал Гильберштайн. - Кровь. Все их книги написаны кровью.

- Не все! - возразил Клэйтон. - Только религиозные. Те обрывки светских записей, которые мы находили - пока, увы, слишком немногочисленные - сделаны, в общем, обычными чернилами на основе меланина, которые, по всей видимости, добывали из трупов некоторых видов морских животных - вроде тех, что используют земные каракатицы. Ну да мы и раньше полагали, что это был... не слишком приятный культ, что и вызвало в итоге массовое восстание окрестных народов...

- Там были, конечно, определенные стабилизирующие добавки, - продолжал Гильберштайн, словно не слыша Клэйтона, - но основным красителем была кровь.

- Кровь разумных гекатиан или животных? - предпочел уточнить Лангер.

- Трудно сказать определенно, - признал Гильберштайн. - После воздействия всех этих растворителей и стабилизаторов ДНК оттуда точно не выделишь. Все распалось практически до чистой неорганики. Но, по крайней мере, состав элементов очень похож на сохранившийся на ноже, которым покончил с собой их последний верховный жрец. И прежде, чем это сделать, он, по всей видимости, тем же самым ножом... добывал чернила для своих последних записей. Из собственных вен. Есть царапины, остававшиеся на костях.

- Возможно, он был не только религиозным фанатиком, но и сумасшедшим, - сказал Клэйтон. - Повредился в рассудке на фоне крушения их империи и перспективы скорой гибели. И то, что он писал перед смертью - не более чем суеверный бред, к которому не стоит относиться всерьез. Как говорит доктор Грюйс, по одной точке график не строится. Тем более по такой сомнительной точке.

- Даже за суеверным бредом может стоять материальная первооснова, - возразил капитан. - Мы должны больше узнать об этом "ужасе из моря", прежде чем высаживаться.

- Да мало ли в земных летописях вражеского предводителя именовали Антихристом или дьяволом! - воскликнул Клэйтон.

- Но при этом сам предводитель и его армия были вполне реальны, - напомнил Лангер. - И мы знаем, что гекатианскую цивилизацию действительно кто-то уничтожил. И хотя доктор Грюйс говорит, что нет никаких следов, будто это сделала другая раса, лично мне так же трудно поверить и в то, что они все до последнего вырезали друг друга сами. Например, - возвысил голос капитан, упреждая очередное возражение Клэйтона, - эта гипотетическая морская раса могла бы использовать не алебарды в щупальцах и даже не ядовитые шипы, а некие средства психического воздействия. Скажем, феромоны, вызывающие приступы паники и неконтролируемой агрессии. Возможен такой вариант, доктор Гильберштайн?

- Ну, с людьми бы так не получилось, - ответил тот. - человек маловосприимчив к феромонам. Насколько были восприимчивы гекатиане, мы не знаем... но это вполне возможная версия. И я бы сказал, что она лучше объясняет произошедшее, чем гипотезы типа "передрались из-за добычи" или "решили все уйти в рай". В любой драке остаются последние выжившие, и при массовых самоубийствах тоже находятся те, кто отказывается умирать - вспомните хотя бы Иосифа Флавия, и там речь шла лишь о небольшой группе, а тут - население целой планеты...

- Нам в любом случае никакие феромоны не грозят, как только что отметил доктор Гильберштайн, - запальчиво прервал эти размышления Клэйтон. - Тем более что у нас скафандры.

- Феромоны - это лишь одна из версий, - возразил Лангер, - Демонстрирующая, что "суеверный бред" может быть не таким уж и бредом.

- Что касается нас, - поспешил дополнить Гильберштайн, - то феромоны на людей почти не действуют, а вот галлюциногены - вполне. А эффект может быть тем же самым - схватка насмерть с чудовищами, которые на самом деле - твои же товарищи и считают чудовищем тебя. Такие случаи многократно описаны, например, при массовых отравлениях спорыньей... Да, конечно, у нас есть скафандры, фильтры, химические анализаторы, способные обнаружить даже единичные молекулы - но...

- Но, - вновь подхватил капитан, - мы все еще не знаем, что именно погубило гекатиан и может ли оно быть опасным для... более продвинутого вида. Так что, прежде чем высаживаться, мы должны, по крайней мере, научиться лучше понимать их язык и извлечь всю доступную информацию из уже имеющихся текстов, хотя бы и религиозных. А уже потом решать, что в них бред, а что не совсем.

Таким образом, высадка, к вящему разочарованию по меньшей мере половины команды, вновь была отложена, причем на неопределенный срок. Более того - сократились и темпы дистанционного обследования городов Гекаты, поскольку по приказу капитана треть дронов были переключены на наблюдение за океаном и анализ морских форм жизни. Работать под водой дроны не умели (точнее говоря, в распоряжении экспедиции были роботы для подводных исследований, но их было всего несколько штук, каждый - размером с небольшую торпеду, в отличие от более чем тысячи маленьких летающих роботов), однако представители морской фауны во множестве оставались на обнажающемся дне при каждом отливе - мертвые, умирающие, а также и вполне лихо ползающие и бегающие, поедавшие представителей первых двух категорий. Но никаких признаков разумной океанской жизни обнаружить по-прежнему не удавалось - что, впрочем, ничего не доказывало. Даже на Земле большинство зоологов считало, что еще не все глубоководные не то что виды, а даже семейства известны науке - что уж говорить о планете, исследование которой продолжалось меньше месяца силами одной экспедиции, для которой океан не был приоритетной целью?

Так что все ждали результатов от Клэйтона, а точнее - работавших над расшифровкой храмового языка компьютеров. Из-за чрезвычайной сложности письменности процесс шел медленно, и Клэйтон чувствовал себя чуть ли не саботажником, задерживающим всех - хотя сам мечтал о высадке едва ли не горячее всех прочих. Не имея пока возможности объявить об окончательном успехе, он, по крайней мере, регулярно докладывал о промежуточных результатах - уже не пытаясь ничего утаивать "до окончательного прояснения", даже если ему самому эти результаты (которые компьютер пока что помечал как вероятностные, но с каждым разом вероятность росла) не слишком нравились.

- Гекатиане боялись моря, - рассказывал он. - Несмотря на то, что плавали по нему и кормились тем, что оно выносит. Море было для них символом смерти и потустороннего мира. Даже сам иероглиф, означающий смерть, является производным от обозначающего море, причем отличие между ними минимальное - и, судя по всему, второй нередко использовался как эвфемизм первого.

- Еще бы, - усмехнулся Хартлинг. - Когда из полной темноты долгой ночи накатывает водяная гора высотой в полкилометра, тут кого угодно жуть возьмет. Пусть даже это не обычная волна, а приливная, которая приближается медленно и не обрушивается сверху, а поднимается снизу...

- Ну, медленно она поднимается только вверх по склону, - уточнил Тьери. - Да и то не то чтобы очень медленно. Да, от нижней точки отлива до верхней точки прилива проходит примерно вшестеро больше времени, чем на Земле - но вода за это время поднимается на высоту, бо́льшую на два порядка. То есть даже вдоль вертикального обрыва средняя скорость подъема воды - около полуметра в минуту, не так чтобы незаметно. А вот горизонтальная скорость зависит от угла наклона, и равнины между возвышенностями море заливает очень быстро. Это реально ревущий вал во всю ширину горизонта, от которого не убежишь и не ускачешь... хотя им, как я понимаю, и скакать было не на чем...

- Дело не только в этом, - продолжал Клэйтон. - Море для гекатиан было загробным миром в буквальном смысле. Они не хоронили своих покойников, а оставляли ли на обнажающейся во время отлива земле. В прилив море забирало их и оставляло взамен тела морских животных, которые шли в пищу. Гекатиане верили, что это и в самом деле обмен...

- Да в общем-то так оно, очевидно, и было, - вмешался Грюйс, - какая-то часть этой фауны при жизни точно питалась гекатианскими покойниками и даже, возможно, держалась у самой верхней кромки прилива в надежде на эту поживу, за что и платила жизнью, не успевая вовремя уплыть в отлив...

- Тут, кстати, можно провести аналогию с людьми, - вновь продолжил Клэйтон. - Люди с древнейших времен кормились тем, что родит земля, и одновременно зарывали в землю своих покойников. Что способствовало формированию верований, будто под землей находится потусторонний мир, преисподняя, населенная демонами. И это даже при том, что земля никогда не представляла для людей такой опасности, как приливы для гекатиан...

- Кстати, почему вы до сих пор называете их гекатианами? - подал голос Гильберштайн. - Понимаю, что именно вы наделили их планету и их этим именем, но пора уже, наверное, использовать их самоназвание.

- Я бы и рад, но это невозможно, - слегка улыбнулся Клэйтон. - Во-первых, мы не знаем - и, видимо, никогда не узнаем, даже полностью расшифровав их письменность - как звучал их язык. А во-вторых, у них просто не было самоназвания... во всяком случае, в виде имени собственного. Поскольку они не догадывались о существовании других планет и вообще небесных тел - включая солнце и луну! - то им не приходило в голову давать какое-то отдельное название своей собственной планете. Говорили просто "мир". А себя обозначали не существительным, а местоимениями. В третьем лице использовали одушевленные местоимения "он", "она", "они", которые применялись только к гекатианам, но не к животным и не к неодушевленным предметам. Почти как в английском, да - только у нас форма множественного числа they общая для всех, а у них и она тоже различалась. Всего, кстати, у них было три категории местоимений - одна для своего вида, другая - тоже с делением на мужской и женский род - для всех остальных живых существ (если бы гекатиане дожили до встречи с нами, то и нас бы наверняка отнесли к этой категории), и третья, аналогичная английскому it - для всего неживого. То есть их аналогом слова "человек" было "он" или "она", группу своих сородичей они называли "они", а когда речь шла обо всей их расе в целом, употребляли двойное местоимение "мы-все". Очевидно, нам такой способ не подходит, так что придется и дальше называть их гекатианами.

- Кстати, к какой категории они относили своих богов? - поинтересовался Гильберштайн. - Вы сказали, что одушевленной категорией они считали только самих себя.

- Похоже, что у них - во всяком случае, если говорить о языке и культе центральной империи, книги которого пока что являются нашим единственным источником - не было персонализированных богов как таковых. Они поклонялись стихиям, в первую очередь - все тому же морю. Вероятно, даже куполообразная форма их храмов символизирует приливной горб.

- А культ моря в их культуре означает культ смерти, - констатировал Гильберштайн. - А кому же тогда посвящены все эти безголовые статуи, если это не бог и не, допустим, побежденный дьявол?

- Вообще-то я пока не готов отвечать на вопросы по их религии, - предпочел закрыть тему Клэйтон. - Несмотря на то, что мы изучаем именно религиозные книги, в этой сфере выяснить реальную картину особенно трудно - на сложность самого языка накладываются еще и многочисленные эвфемизмы и переносные значения...

- А что насчет записей, сделанных верховным жрецом перед смертью? - спросил Лангер. - Я так понимаю, он был уже не в таком положении, чтобы пускаться в цветистые аллегории, и должен был изъясняться более прямо. Особенно учитывая, чем он писал.

- Да, что-нибудь стало яснее с этим "ужасом из моря", о котором он писал? - подхватил Грюйс. - Мы-то пока ничего ужасного в море не обнаружили. Впрочем, как я теперь понимаю, "ужас из моря" может означать просто "страх смерти"? Возможно, этот оборот - просто синоним слова "паника"? Мол, из-за нашествия врагов нас охватила паника и все такое.

- Думаю, будет лучше, если я воздержусь от биологических гипотез, а вы от лингвистических, - осклабился Клэйтон. - Нет, так называемый "ужас из моря" - не синоним чувства или абстрактного понятия. В таких случаях храмовый язык использовал другие лексические конструкции - в частности, не имеющие множественного числа, а в данном случае оно имеется, так что более адекватный перевод, видимо, все-таки "враги из моря", хотя и он тоже не верен. Потому что к этим врагам применяется третья категория местоимений. Не гекатиане и вообще не живые существа, а неодушевленные предметы. Но я вообще все более склонен рассматривать эти писания именно как бред сумасшедшего... ну или, говоря аккуратнее, как следствие помраченного состояния сознания, для коего у писавшего было предостаточно предпосылок - и доктор Гильберштайн со мной согласен...

- Я этого не утверждал, - уточнил Гильберштайн. - Я лишь говорил, что такое вполне возможно и выглядит вполне вероятным, учитывая все обстоятельства смерти этого бедолаги. Неизвестно, сколько времени он просидел в этом своем тайнике, терзаемый страхом и отчаянием - а возможно, уже и голодом и жаждой...

- Он мог еще и находится под действием какого-нибудь "священного" наркотика, - добавил Клэйтон. - Во всяком случае, подобное практиковалось во многих земных культах.

- Но психиатрические диагнозы не ставятся по черепу, - закончил свою мысль Гильберштайн, - Тем более - по черепу представителя вида, который мы никогда не наблюдали вживую.

- Да, да, - нетерпеливо кивнул Клэйтон. - Принцип научной корректности - избегать поспешных выводов и не выдавать предположения за факты. Но именно исходя из этого принципа, я не считаю правильным рассматривать писания жреца в качестве источника информации - как о финальных событиях гекатианской истории, так и даже об их языке. Сами понимаете, изучение незнакомого языка строится на поиске внутренней логики, а искать таковую в бреде, в медицинском смысле термина... сами понимаете, к насколько ошибочным выводам это может привести. Так что для анализа остаются только священные книги со стеллажей, написанные, очевидно, другими авторами в намного более ранние времена... но они, во-первых, заведомо не содержат описаний последних событий, а во-вторых, как я уже сказал, проблема с эвфемизмами и прочими непрямыми выражениями очень затрудняет их понимание...

- Вот-вот, - подал голос Йоттенсен. - Тут еще кое-что не сходится. Те самые скелеты, которые они рубили на своих улицах и даже в домах спустя много лет после смерти. Я уже не спрашиваю, зачем они это делали, но - откуда они их вообще взяли? Если своих покойников они хоронили в море?

- Я не знаю, - пожал плечами Клэйтон. - Во всяком случае, очевидно, что море не выносит скелеты на берег много лет спустя. Кости вообще не плавают. В любом случае скелеты с посмертными травмами - наблюдаемый факт, а о характере гекатианских похорон мы знаем только из книг. Или думаем, что знаем. Потому я и говорю - для того, чтобы сверить наши гипотезы о значении иероглифов и продвинуться в изучении языка дальше, нам чрезвычайно необходимо соотнести все эти абстракции - или хотя бы их часть - с объектами материальной культуры, которые мы могли бы исследовать непосредственно. Пока что все наши находки в полуразрушенных домах такой возможности не дают.

- Вы имеете в виду... - вопросительно начал Лангер.

- Я имею в виду, что нам необходимо вскрыть замурованные храмы, - решительно заявил Клэйтон. - Если их внутреннее убранство не пострадало, это очень продвинет нас в изучении не только материальной культуры, но и языка. Собственно, без этого мы так и не сможем убедиться, что понимаем его правильно. А без этого, соответственно, не разберемся, что же из себя представляли эти "враги из моря" и где тут мифы и галлюцинации, а где реальность.

Поскольку дроны не могли разобрать каменную стену, речь шла, как минимум, о спуске тяжелой техники. Правда, и в этом случае можно было обойтись без высадки людей, управляя этой техникой дистанционно, а в случае потери сигнала (перебои со связью в последнее время почему-то участились - Тьери говорил, что это связано с атмосферными процессами, но затруднялся сказать, с какими именно) управление техникой мог взять на себя ее собственный компьютер - далеко не столь мощный, как корабельные, но вполне способный справиться с задачами типа "проделать дыру в стене, не допуская обвала и побочных разрушений". Однако, в отличие от легких дронов, которые спускались на планету сами и по окончании миссии, как правило, просто бросались там, для спуска тяжелых роботов, способных ворочать каменные блоки, уже пришлось бы гонять туда-обратно посадочный модуль³ (тот же, который использовался и при высадке людей), расходуя на это химическое горючее (на планетах с биосферами протокол запрещал использовать куда более эффективный термоядерный двигатель, несмотря на то, что в норме он не приводил к радиационному загрязнению, но - "а если произойдет авария?"). Топливо можно было синтезировать заново из органических веществ на поверхности планеты, но даже с использованием нанотехнологий это требовало времени, на протяжении которого люди не могли бы воспользоваться посадочным модулем, дожидаясь на орбите, пока внизу будет готов склад горючего. В общем, высадиться сразу и роботам, и людям было бы проще и быстрее. Конечно, безопасность людей была важнее любого томительного ожидания (и без того, по мнению многих, слишком затянувшегося) - но когда многодневное сканирование всеми доступными приборами не показывает никаких признаков опасности...

- Что бы там ни писал перед смертью безумный фанатик-самоубийца, в океане планеты не может быть разумных существ, способных угрожать нам с нашими технологиями, - дожимал Клэйтон. - Если бы таковые и были, и если бы они отслеживали события на суше, они бы уже заметили наши дроны и, вероятно, попытались бы их атаковать, или хоть как-то провзаимодействовать, - морские перепончатокрылые, периодически пытавшиеся сделать это, были, разумеется, не в счет, ибо не было ни малейших сомнений, что это всего лишь животные (Грюйс утверждал, что они происходят напрямую от летучих рыб и интеллектом не сильно их превосходят) - Мы больше рискуем здесь на орбите, чем там внизу - космос все-таки куда более враждебен человеку, чем пригодная для жизни планета...

- Ладно! - решился, наконец, Лангер, и остальная команда встретила это радостными возгласами и аплодисментами. - Подготовьте координаты для высадки.

Клэйтон немедленно назвал их. У него уже давно все было готово.

В качестве места высадки он выбрал не большой город (предположительно - столицу теократии), в котором была найдена библиотека (согласно принятой у землян номенклатуре, возвышенность, где располагался этот город, получила название Альфа, а сам он - Альфа-Прайм). Столица, что неудивительно, подверглась особенно значительным разрушениям, потому Клэйтон выбрал другой город, единственный на существенно меньшей и отдаленной от Альфы возвышенности Ипсилон, ворота и внешние стены которого остались целыми. Хотя и в этом городе (как и во всех прочих, ему подобных) имелись следы развернувшихся уже внутри боев, здесь таких следов было особенно мало, и не только храмы, но и многие светские дома выглядели так, словно врагам (кем бы они ни были) так и не удалось в них проникнуть. Не удалось это пока что и дронам, но, очевидно, перед тяжелой техникой землян не устояли бы даже самые мощные запоры и стены.

Несмотря на то, что основная задача высадки была археологической, на орбите остался один Хартлинг (да и то лишь потому, что того требовал протокол). Все остальные выразили категорическое желание присоединиться к миссии Клэйтона - официально для того, чтобы провести смежные исследования в своих собственных областях (хотя вполне могли бы удовлетвориться и данными, собираемыми дистанционно, но - "желательно проконтролировать работу техники на месте, а то мало ли какие могут быть систематические ошибки, о которых мы с орбиты даже не догадываемся..."), но на самом деле, конечно, всем хотелось впервые в истории человечества ступить своими ногами на улицы города инопланетной цивилизации, пусть даже и мертвой, не оттого лишь более загадочной. Вступить под своды ее зданий, куда доселе не проникали даже дроны, и своими глазами увидеть ее тайны...

Поскольку все ворота города были закрыты, да и по-средневековому узкие и кривые улочки плохо годились для прохода тяжелой техники, проехать к цели снаружи, "не разбирая по пути половину города", как выразился Йоттенсен, было нельзя. Но нельзя было и садиться прямо на площадь перед храмом - тогда и взлетать пришлось бы оттуда же, и если спуск на парашютах никому не причинил бы вреда, то работа мощных двигателей на взлете нанесла бы серьезный урон окружающим площадь строениям. Что, само собой, категорически запрещалось даже на мертвой планете, где каждое из этих зданий (и любой предмет внутри них) представляло собой бесценное археологическое сокровище. Так что посадочный модуль опустился за городом, почти в трех километрах от городской стены и в четырех - от храма (учитывая рельеф скалистой возвышенности, ближе просто не нашлось подходящей ровной площадки - точнее, таковая имелась с противоположной стороны города, но ее заливало в прилив). После этого управляемый автопилотом грузовой коптер принялся перевозить на площадь оборудование, летая через стену туда-обратно, и лишь когда он закончил, с последним его рейсом отправились сами астронавты (все вместе весившие меньше, чем один робот для разбора завалов).

Стрекотание винтов смолкло, с мягким чавканьем открылся люк (давление снаружи было меньше, чем внутри, так же как и гравитация Гекаты была меньше земной), и земляне впервые ступили на поверхность чужого мира.

Несмотря на то, что воздух был пригоден для дыхания и тесты не выявили никаких опасных для человека микроорганизмов, все люди были в скафандрах и знали, что не смогут ни вдохнуть воздух другой планеты, ни прикоснуться голой рукой к чему бы то ни было на ее поверхности - протокол требовал этого не только ради их безопасности, но и ради безопасности биосферы самой Гекаты. Многочисленные земные микроорганизмы, обитающие в человеческих телах - в том числе и как необходимые человеку симбионты - для Гекаты стали бы инвазивными видами, перед которыми местные формы жизни, не адаптированные к ним предыдущей эволюцией, оказались бы совершенно беззащитны. Это могло вызвать экологическую катастрофу планетарного масштаба, на фоне которой все проблемы, когда-либо порождавшиеся инвазивными видами на самой Земле - от оспы и сифилиса, занесенных, соответственно, в Америку и Европу, до кроликов в Австралии - показались бы мелкой неприятностью, ибо все земные виды приходились хотя бы дальними, но все же родственниками друг другу, а для здешней жизни были совершенно чуждыми. И если проведенные Вайтерфордом анализы позволяли с высокой вероятностью утверждать, что местные микроорганизмы не опасны для людей, то гарантии в обратную сторону для всех видов гекатианской биосферы не мог дать никто.

Однако вовсе не это обстоятельство, всем астронавтам понятное и привычное, омрачило торжественность минуты, когда они вышли из коптера на площадь мертвого города. Сказать по правде, окружающий пейзаж не вызывал ни малейшего желания снять скафандры, создававшие ощущение если не уюта, то хотя бы защищенности - хотя вокруг и не было никаких явных угроз. Просто этот пейзаж был чрезвычайно уныл. Тусклый свет вечно пасмурного, практически лишенного красок дня, ползущая над головами сплошная пелена свинцово-серых низких и тяжелых туч, сквозь которые никогда не проглядывало и никогда не проглянет солнце, черная изломанная гряда голых скал, вздымавшихся выше городской стены в восточном направлении - которое, впрочем, при отсутствии солнца и теней могло бы быть и западным, и южным... Дождя не было, но даже сквозь забрала скафандров была заметна вечная сырость, висящая в воздухе и лежащая на всех предметах вокруг ("Влажность 98%, температура +13°C, ветер 7 м/с", - услужливо подсказывали индикаторы). И сами эти предметы, разумеется, уюта тоже не добавляли, несмотря даже на то, что город избежал успешного штурма и явных разрушений. Вокруг не было ни единого деревца - лишь серые камни, обросшие черной плесенью и лишайником. Мрачная громада храма, лишенная не только всяких украшений, но и окон, с замурованным грубой кладкой входом; разновысокие, выстроенные, похоже, без всякого единого плана и представления об эстетике дома с толстыми неоштукатуренными стенами и наглухо запертыми дверями и окнами, тесно обступившие площадь, словно враги, окружающие жертву - слепые и безмолвные, но оттого лишь более злобные; мокрая грязь и гниль десятилетий запустения, покрывающая плиты площади, меж которыми во многих местах пробивалась белесая, похожая не то на растущие вверх ногами корни, не то на куски колючей проволоки трава...

Статуя безголового тоже была здесь, практически прямо под боком коптера - лежала на спине как и все прочие, обнаруженные до сих пор, и успела уже врасти в грязь, покрывшую плиты площади. Вблизи она производила еще более отталкивающее впечатление, чем на голограммах - выполненная в натуральную величину и, по всей видимости, с большим реализмом, она куда больше походила на настоящий труп, чем на скульптуру.

Впрочем, настоящие трупы - а точнее, скелеты - здесь тоже были, хотя город и не был взят штурмом. В основном - возле храма. Отдельные кости можно было заметить по всей площади, но их, наверное, растащили звери, а перед входом в храм мертвецы лежали прямо друг на друге, сгрудившись, наверное, в три, а где-то и в четыре слоя - точно было сказать уже трудно, за более чем полвека под открытым небом многие скелеты рассыпались и перемешались... Были ли это противники культа, поднявшие восстание в осажденном городе и пытавшиеся прорваться в храм, который жрецы велели замуровать, чтобы избежать поругания - или же, напротив, это были верные адепты, запоздало искавшие в храме спасения? Но что же погубило их - как в первом, так и во втором случае?

- М-да, - пробормотал Йоттенсен. - Невеселое местечко. И ведь так здесь всегда. Честно говоря, я уже почти понимаю тех, у кого от такой жизни снесло крышу, - он кивнул головой в шлеме в сторону скелетов.

- Для них все это была таким же естественным, как для нас - солнечные дни и зелень, - напомнил Гильберштайн. - Они не воспринимали это, как что-то гнетущее.

- Это сейчас для нас солнце естественно, - напомнил Клэйтон. - После того, как мы вбухали столько средств в улучшение климата Земли. А если вспомнить, как люди жили веками, к примеру, в средневековой Британии - "туманном Альбионе", или той же Скандинавии... Во многих странах Европы солнечная и теплая погода была скорее исключением, чем правилом.

- Но хотя бы иногда случалась, - заметил Тьери. - Что позволяло радоваться не только лету и весне, но даже и зиме. У каждого сезона были свои радости, которые сменяли друг друга и не давали сильно соскучиться. А здесь... никогда ничего не менялось. Кроме разве что гигантских приливных волн, приходивших то днем, то ночью и затоплявших все окрестности. Но они вряд ли кого-то радовали...

- Как раз наоборот! - пылко возразил Клэйтон. - Ведь приливы приносили еду! И не только. У гекатиан ведь фактически не было сельского хозяйства. Все, что земные крестьяне добывали тяжким трудом, гекатианам даром приносило море...

- Они не считали, что получают это даром, - негромко напомнил Гильберштайн. - Они полагали, что оплачивают свою часть сделки.

- Вы имеете в виду покойников? - откликнулся Клэйтон. - Ну, знаете, все бы мои сделки были такими - когда отдаешь то, от чего тебе и так нужно избавиться, а взамен получаешь то, что тебе необходимо.

- Только поначалу, - возразил Гильберштайн все так же негромко. - Скоро вы бы захотели получать больше.

- Вы хотите сказать... - нахмурился Клэйтон, но не договорил. Его взгляд упал на лежавшую у ног статую. Он наклонился над ней, затем присел рядом и поковырял грязь, в которую статуя, казалось, вросла спиной - сперва пальцем в толстой скафандровой перчатке, затем - острым концом извлеченной из сумки с инструментами кисточки. Не добившись успеха, он подозвал одного из двух роботов для тяжелых работ, которые на жаргоне астронавтов именовались "голиафами" (их желто-оранжевые корпуса почти трехметровой высоты были единственными, если не считать скафандров самих астронавтов, яркими пятнами в этом тусклом мире). Повинуясь команде, робот подъехал, аккуратно обхватил лежащую статую четырьмя манипуляторами и попытался оторвать ее от земли. Его гидравлические приводы позволяли поднимать грузы массой до пятидесяти тонн, а на Гекате с ее более низкой по сравнению с Землей гравитацией и еще больше - однако с первой попытки статуя не двинулась с места. Робот начал увеличивать усилие, но Клэйтон остановил его, опасаясь разломать ценный артефакт.

- Вот оно что, - пробормотал он, - Эти статуи все-таки не поопрокидывали мятежники, которые разрушали стены и жгли храмы. Они с самого начала вмурованы лежачими в камни площадей, и весьма основательно. Ладно. Статую мы подробнее исследуем позже, а сейчас пойдем посмотрим, какое наследство оставили нам гекатиане внутри храма.

Чтобы вскрыть вход в храм, роботам сперва нужно было либо убрать в сторону все скелеты (что они, несмотря на свои размеры и мощь, могли проделать весьма деликатно, не сломав ни одной косточки и даже уложив их в том же порядке - но это требовало изрядного времени), либо просто проехать по костям, дробя их в мелкое крошево. После короткого раздумья Клэйтон выбрал промежуточный вариант - отобрал несколько наиболее сохранившихся скелетов и велел роботам перенести их в сторону в полной сохранности, а остальными костями решил пожертвовать - в конце концов, такие же валялись во множестве по всей планете. Археолог без приставки "ксено-", привыкший дорожить каждым осколком из раскопа, счел бы подобное варварством, но здесь аналогичного материала для исследований и в самом деле было слишком много. Предварительно, впрочем, вся груда все же была отснята быстро снующими дронами во всех мыслимых ракурсах и высоком разрешении.

Вход был заложен тяжелыми и плотно сцементированными каменными блоками, но их разбор не занял у могучих машин много времени. Прежде, чем был извлечен первый камень, через тонкий просверленный канал были введены датчики и взяты пробы воздуха внутри; робот был готов тут же запечатать канал, если окажется, что внутри, к примеру, яд, или рассадник болезнетворных организмов - кто знает, с какой целью замуровали вход и не подготовили ли жрецы "сюрприз" осквернителям святилища? Астронавтам в скафандрах все это, конечно, повредить не могло, но следовало опять-таки подумать и о возможном ущербе для местной фауны. В этом случае, прежде чем проделывать проход, перед ним бы пристроили герметичный тамбур. Действительно, воздух внутри оказался не только гораздо суше, чем снаружи (что было ожидаемо), но и необычным по составу - уровень кислорода в нем был намного ниже, а углекислого и некоторых других газов - выше гекатианской нормы. Но опасности для окружающей биосферы вскрытие этого "пузыря" не представляло, так что роботы продолжили разбор прохода (астронавты и их дроны тем временем тоже не теряли времени даром и успели провести несколько анализов снаружи, в том числе и костей скелетов).

Но вот, наконец, роботы расчистили проход достаточной ширины. Первым во мрак открывшейся дыры отправился опять-таки робот - дабы удостовериться, что внутри нет не только химических и бактериологических, но и банальных механических ловушек, без которых не обходится ни одна приключенческая история о древних храмах и гробницах (и которые почти никогда не встречались в реальной археологии, но - кто знает, особенно на чужой планете?). Так что особо драматической сцены, до которых так падки сочинители все тех же историй, не получилось - к тому времени, как астронавты получили разрешение войти внутрь, они уже знали, что там увидят.

От этого, впрочем, зрелище не становилось менее жутким.

Помещение под куполом было огромным - даже мощных земных прожекторов едва хватало, чтобы осветить его целиком. В центре возвышался, по всей видимости, алтарь, формой походивший на усеченную четырехгранную пирамиду, только боковые грани были вогнутыми. Но примечательной в этом алтаре была отнюдь не форма и даже не четыре желоба, спускавшиеся по середине каждой из граней и густо покрытые чем-то бурым. А то, что алтарь смотрел на все четыре стороны сотнями мертвых глазниц. Он был не то целиком сложен из залитых чем-то вроде бетона черепов, не то, по крайней мере, декорирован ими снаружи. И от того, что эти черепа были не человеческими, зрелище не казалось менее жутким - скорее даже наоборот.

Но даже и не это было самым зловещим в открывшейся землянам картине. Число мертвецов, чьи черепа скалились теперь из стен пирамиды-алтаря, исчислялось максимум парой сотен. Всего-навсего парой сотен. Вокруг же нее...

Весь пол храма был завален трупами. Причем это были не скелеты, а, в основном, хорошо сохранившиеся мумии (мечта Грюйса наконец-то сбылась). Их было, наверное, не меньше двадцати тысяч. И, по всей видимости, все они умерли уже после того, как все выходы были замурованы - замурованы изнутри, как показывал и анализ кладки, и все еще валявшиеся на полу возле выходов инструменты тех, кто это делал. Но самым впечатляющим было даже и не это.

Абсолютное большинство мертвецов лежали обезглавленные, со вспоротыми животами. В той же позе, что и статуи на площадях. Одежды ни на ком не было - разве что кое-где на иссохших руках и ногах тускло блестели браслеты (в первый миг могло показаться, что это кандалы, которыми сковали обреченных, но цепей не было - это, очевидно, были всего лишь украшения). Часть голов были свалены отдельно, в большой курган позади алтаря - но многие валялись и рядом с телами, своими иди чужими - вероятно, на последнем этапе этой бойни было уже не до соблюдения всех тонкостей ритуала.

- Великий космос! - пробормотал Клэйтон. - Да здесь же, наверное, весь город!

- Это я и имел в виду, - кивнул Гильберштайн. - Массовые... - он сделал паузу, явно пропуская просившееся на язык слово "человеческие", - жертвоприношения. Вовсе не одни лишь умершие естественным путем приносились в дар морю...

- Я подозревал, что определенные эвфемизмы в их текстах имеют именно такой смысл, - признал Клэйтон, - но надеялся, что все-таки нет...

- Какой смысл на что-то надеяться? - пожал плечами в скафандре Тьери. - Они в любом случае все уже мертвы. И чем они занимались при жизни, имеет теперь исключительно академический интерес - испытывать эмоции по этому поводу нелепо. Тем более что мы в общем-то и раньше не сомневались, что они сами истребили себя.

- Да, - заметил вдруг капитан, - это больше похоже на массовое самоубийство, чем на жертвоприношение. Чтобы убить такое количество народа против его воли, нужна или целая армия стражников, которым потом некуда было деться, или какие-то узы на всех жертвах - не вижу ни того, ни другого...

- Да, - подтвердил Вайтерфорд. - Убийцы едва ли могли выйти отсюда. Все здесь умерли уже после того, как все выходы были герметично замурованы. Именно этим объясняется состав воздуха. Они израсходовали почти весь кислород внутри, пока еще были живы, так что для гнилостных процессов его почти не осталось. Этим и объясняется такая хорошая сохранность тел.

- А также и способом смерти, - добавил Грюйс, внимательно рассматривая ближайшие иссохшие трупы. - Из тела вытекала значительная часть крови и фактически удалялся кишечник, где самое большое количество гнилостных бактерий. Все это очень способствовало естественной мумификации.

- Кстати, не так уж сильно они отличались от нас, как кажется, - продолжил Лангер. - В средневековой Японии самураи, проигравшие битву и тем паче войну, совершали сэппуку очень похожим способом - разрезали себе живот ритуальным кинжалом по горизонтали и по вертикали, а потом специальный помощник, не помню, как он назывался...

- Кайсяку, - подсказал Клэйтон.

- ...отрубал самоубийце голову, чтобы прекратить его мучения.

- И все же гекатиане, по всей видимости, куда больше походили на ацтеков, чем на самураев, - покачал головой Клэйтон. - Теперь, когда мы все это увидели, у меня нет сомнений относительно значения ряда спорных пассажей, и это очень продвинет нас в расшифровке всего остального. Не знаю пока, что именно произошло здесь в их последний день - возможно, и в самом деле массовое самоубийство, когда они рубили друг другу головы по очереди по всему храму, поскольку жрецов на всех не хватало - но в норме ритуал, название которого я доселе условно переводил как "спасение" или "защита", должны были проводить жрецы на алтаре.

- Хорошенькое "спасение"! - хмыкнул Йоттенсен.

- Возможно, имелось в виду, что спасают не самих принесенных в жертву, а всех остальных, - ответил Клэйтон. - Во всяком случае, в священных книгах упоминаются очень большие количества "спасенных" - мне... честно говоря, до сих пор трудно было поверить, что речь идет об убитых. Хотя ацтеки тоже порою приносили в жертву многие тысячи человек в один день. Что, в конечном счете, и погубило их империю, уничтоженную всего лишь несколькими сотнями конкистадоров - подвластные ацтекам народы решили, что лучше уж покориться чужакам из-за моря, чем и дальше терпеть эту бесконечную кровавую резню. Видимо, подобное произошло и здесь, как мы уже и предполагали.

- Но мы по-прежнему не понимаем, что случилось с местными "конкистадорами", - напомнил Лангер. - Тем более что в этот город они явно так и не проникли. Или вы полагаете, что те скелеты на площади - это они и есть?

- Вряд ли, - покачал головой Клэйтон. - Я не знаю, кем были те, снаружи - возможно, они жаждали "спастись" вместе с остальными, но не успели, или же их не сочли достойными, или, может, они надеялись спасти без кавычек кого-то из своих близких, отправившихся внутрь - но едва ли двадцать тысяч гекатиан стали бы замуровывать себя и кончать с собой из страха перед двумя сотнями врагов. Тем более что там, на площади, мы не видели никакого оружия.

- Они знали, что оружие им не поможет, - негромко пробормотал Гильберштайн, - и отчаянно рвались внутрь, даже зная, что их тут ожидает.

- Потому что снаружи их ожидало нечто еще худшее? - повернулся к нему капитан.

- Во всяком случае, они в это верили, - развел руками Гильберштайн. - Но что-то ведь и в самом деле убило всех, кто там остался.

- И это не был ни яд, ни болезнь, ни голод, - перечислял Лангер, - ни какая-нибудь, к примеру, вспышка на солнце... не так ли, доктор Тьери?

- Анализ костей не показывает воздействия высокой температуры или радиации, - категорически ответил тот, - к тому же здешнее солнце вообще чрезвычайно стабильно. Даже стабильней нашего.

- И они даже не пытались спрятаться в домах, которые могли бы защитить от подобной катастрофы не хуже храма, - задумчиво заметил Клэйтон. - Это вам не японские бамбуково-бумажные домики. Впрочем, мы еще не видели, что там внутри.

Дальнейшие исследования подтвердили его правоту. Во-первых, по поводу жертвоприношений - на алтаре даже обнаружились рисунки, изображавшие весь процесс в подробностях, словно в качестве наглядной инструкции проводившим ритуал жрецам. Жертве сперва разрезали живот сверху донизу и вытягивали наружу кишки (при этом, похоже, считалось важным извлечь их максимально целыми, а не порезанными на куски - возможно, чтобы не осквернять алтарь их содержимым) и лишь потом милосердно отрубали голову, которая скатывалась, а точнее, учитывая ее не столько круглую, как у человека, форму - съезжала в собственной крови, по желобу вниз. Гильберштайн заметил по этому поводу, что процедура была, вероятно, еще более мучительной, чем японское сэппуку, и человек, скорее всего, умер бы от болевого шока еще до ее финала - но гекатиане, не имели даже такого спасительного механизма и вынуждены были терпеть пытку до конца. Во всяком случае, об этом свидетельствовали останки жреца, найденные на вершине алтаря. Отправив в тот страшный последний день в небытие (или куда там, согласно его вере) тысячи своих соплеменников - мужчин, женщин и детей без разбора - в конечном счете он вынужден был проделать это сам с собой. Его руки, должно быть, к тому времени уже дрожали и едва двигались от усталости, он задыхался в удушливой, наполненной запахом крови и внутренностей атмосфере, а светильники уже гасли от недостатка кислорода - и все же он сумел вспороть себе живот и вытащить кишки по всем правилам. Понятно, что самостоятельно отрубить себе голову он уже не мог, а помочь ему было уже некому, и потому он сделал то же, что и его коллега в библиотеке - вонзил ритуальный кинжал в свой "ночной" глаз.

Во-вторых, подтверждалось, по всей видимости, и предположение, что в храме нашли свой конец именно жители города (а не какие-нибудь, допустим, пленники или паломники извне), причем - практически поголовно. Во всяком случае, дома вокруг площади были пусты. Их двери и ставни оставались заперты, и, хотя и не обеспечивали той герметичности, что и полностью замурованный храм, внутри неплохо сохранилось все убранство, о каковом прежде астронавтам приходилось лишь догадываться по обгорелым и сгнившим остаткам. Впрочем, особо роскошным это убранство не было даже в домах явно зажиточных горожан - в качестве мебели привыкшие сидеть и лежать на полу гекатиане использовали почти исключительно набитые водорослями маты, а для хранения вещей - большие плетеные корзины, реже - коробы с обтянутым кожей металлическим каркасом и для самых больших ценностей - цельнометаллические ларцы. (Письменный стол в библиотеке верховного жреца был предметом столь же редким, как и сами книги, не говоря уже о каменных шкафах там же.) Одежда в основном представляла собой грубые накидки из шкур морских животных, обувью гекатиане не пользовались вовсе. Тяжелая глиняная посуда тоже не отличалась тонкостью работы. Правда, искусство у гекатиан все же было - довольно затейливые украшения из раковин, а у кого побогаче и из местного аналога жемчуга, витые металлические браслеты для рук и ног (астронавты уже видели их на жертвах в храме), расписанные разными цветами панцири каких-то морских тварей и покрытые причудливой резьбой кости более крупных животных (что-то вроде бивней земных нарвалов). Клэйтон не был уверен, изготавливалось ли все это просто для красоты или в качестве амулетов и оберегов - но, в любом случае, все эти композиции, узоры и орнаменты были абстрактными. Ни одного изображения гекатиан или иных живых существ, не считая статуй "спасенных" и "инструкции" на алтаре, найдено так и не было. Так или иначе, все это (включая и связки керамических многоугольников с дыркой в центре - по всей видимости, местных монет, чей номинал определялся количеством углов) было без сожаления брошено в запертых пустых домах.

Что было бы, наверное, ничуть не удивительно, раз уж жители города не пощадили даже собственной жизни - если бы не то обстоятельство, что некоторые из этих домов были заперты изнутри. И в них не обнаружилось никаких останков хозяев.

- Что-нибудь может уничтожить трупы вместе с костями в запертом помещении? - требовательно спросил капитан. - Ну, я не знаю, какая-нибудь агрессивная среда? Грибок какой-нибудь? За шестьдесят лет?

- Ванна с кислотой или кремационная печь, - усмехнулся Вайтерфорд. - Причем именно специальная кремационная, в простом очаге, какие тут у них, кости бы не сгорели. Что касается любых организмов - ну, в принципе, на Земле есть грибки, способные переваривать даже пластик, но все же это весьма сомнительно. Я имею в виду - уничтожение без остатка. На полу, остался бы хоть какой-то контур, и уж как минимум - одежда и украшения, которые прекрасно сохранились там, где не были надеты на хозяевах. А кости, в свою очередь, хорошо сохранились под открытым небом. Нет - они как-то покинули свои дома. Или кто-то забрал их.

- Как, если засовы на дверях и ставнях задвинуты изнутри?

- Я не знаю, - пожал плечами Вайтерфорд. - Может, через дымоход.

- Не пролезли бы, - решительно возразил Грюйс. - Через местные трубы даже череп гекатианина не пройдет. Тем более, там еще колено, чтобы дождь не затекал. Разве что маленький ребенок, может, и сумел бы протиснуться, да и то с трудом.

- Ну, значит, дети, - ответил Вайтерфорд. - Уходили последними, заперев все изнутри, а потом вылезали через трубу...

- Вам не кажется, что это полный бред? - не выдержал Лангер. - Какой вообще смысл проделывать подобное, тем паче перед тем, как принести себя в жертву?

- Во всяком случае, никаких подземных ходов или потайных дверей здесь нет, - мрачно сообщил Тьери. - Равно как и тайников в стенах, где кто-то мог бы спрятаться и умереть. Ультразвуковое сканирование ничего такого не показывает.

- Или нечто, наоборот, проникло в дома и расправилось с теми, кто пытался спастись, забаррикадировавшись внутри, - продолжал рассуждать Вайтерфорд. - Расправилось так, что от них не осталось ни костей, ни украшений.

- Через дымоход? - скептически усмехнулся Лангер.

- Возможно, и через дымоход. Если, допустим, оно само вовсе не имело костей.

- Вы снова про ваших гипотетических моллюсков из моря? Ну, во-первых, мы уже точно знаем, что гекатиане воевали друг с другом, а не с другим видом. А во-вторых, даже если представить себе осьминога, забирающегося на крышу, а потом - в дымоход, защититься от этого очень легко. Даже без помощи холодного оружия, которое у гекатиан было во множестве. Просто развести огонь в очаге.

- Любой огонь рано или поздно погаснет, - ответил Вайтерфорд.

- Проведите тщательный анализ внутренних стенок дымохода в запертых изнутри домах, - распорядился капитан. - Если кто-то там протискивался внутрь или наружу, думаю, следы можно обнаружить даже через шестьдесят лет.

Однако анализ, который позволил бы обнаружить даже отдельные молекулы органических веществ, не показал ничего, кроме старой нетронутой сажи. Но в следующем запертом изнутри доме астронавтов ожидало новое открытие. Здесь они, наконец, обнаружили хозяев.

По всей видимости, это была семья - муж, жена и двое детей. От тел остались одни скелеты, да и они сохранились плохо. Фактически, это была груда костей на полу одной из комнат, где с первого взгляда трудно было даже понять, какому числу мертвецов они принадлежали (тем более что сначала астронавты увидели лишь три черепа - четвертый, самый маленький, закатился в угол).

- Мумий я тут не ожидал, - пробормотал Грюйс, настраивая аппаратуру для анализа. - Запертые окна и двери - это вам не герметично замурованный храм. Но все-таки непонятно, почему скелеты в таком состоянии.

- Вы можете установить причину смерти? - спросил Лангер без особой надежды.

- Судя по виду этих костей - проглоченная граната, - усмехнулся Йоттенсен.

- Не думаю, что это подходящий повод для шуток, - поморщился Клэйтон.

- Хватит вам уже переживать за ваших гекатиан, - ответил инженер, - они на меня уже точно не обидятся.

- Ну, конечно, никаких гранат и взрывов здесь не было, - неторопливо произнес Грюйс, изучая показания сканеров. - Кости не сломаны... но в то же время не похоже, что скелеты просто рассыпались вследствие разложения соединительных тканей. Впечатление такое, что по крайней мере некоторые из костей были вырваны при жизни... или, по крайней мере, сразу же после смерти. И... - добавил он после паузы, - на них имеются следы... зубов.

- То есть эти останки раздербанили какие-то животные, - пожал плечами Йоттенсен, не увидевший в этом ничего странного.

- Именно так я думал, когда находил подобные следы раньше, - ответил Грюйс. - Между прочим, запись показывает, что они были и на тех костях на площади, по которым теперь проехались ваши роботы - я уже жалею, что не стал против этого возражать... Но какие могут быть животные в запертом изнутри доме?

- Домашние, - спокойно ответил Йоттенсен. - Милые киски и собачки, запертые с трупами своих хозяев, оголодав, не терзаются моральными сомнениями.

- Тогда где их останки? - парировал Грюйс. - Кстати, до сих пор мы не обнаружили никаких свидетельств, что у гекатиан вообще были домашние животные. Ни их скелетов, ни... То есть - перебил он сам себя, - они не обязаны были вымереть вместе с хозяевами. Теоретически, конечно, среди местной фауны есть виды, которые могли быть одомашнены, а после гибели гекатиан снова одичать. Но нет и никаких культурных отсылок - я правильно понимаю, доктор Клэйтон?

- Отсутствие упоминаний в священных книгах, которые мы к тому же пока расшифровали далеко не до конца, ничего не доказывает, - ответил тот. - Но я думаю, что гекатиане и в самом деле даже не пытались одомашнивать животных. Просто не нуждались в этом. Ну, точнее, ездовые и тягловые им бы не повредили, но здесь просто нет видов, подобных лошадям или хотя бы быкам. В Америке их, кстати, тоже не было, пока не завезли европейцы. Что же касается всего остального, то - сельского хозяйства у гекатиан не было, их кормило и одевало море. Соответственно, не было ни скотоводства, ни амбаров с зерном, которые надо охранять от грызунов. Соответственно, они не нуждались в кошках. Охотой тоже не промышляли все по той же причине, и стада не пасли. Значит, и собаки им тоже не были нужны.

- Что у них тут вообще было, - неприязненно пробормотал Йоттенсен. - Чем они тут вообще занимались, кроме того, что собирали морскую дохлятину и вспарывали друг другу животы?

- Условия среды определяют эволюцию, - пожал плечами Клэйтон. - Не только биологическую, но и социальную. Если бы у них тут было больше непрерывной суши, они могли бы размножиться настолько, что им перестало бы хватать даров моря, и волей-неволей пришлось бы развивать другие области. А на этих клочках сложился, в некотором роде, гомеостаз...

- Им и не хватало даров, - возразил Гильберштайн. - Всегда хотеть больше, чем имеешь - это вообще в природе человека... и, вероятно, всех разумных существ. Иначе они бы не стали разумными - кому всего хватает, тот не имеет стимула для развития... Жадность - двигатель прогресса, да. Только вместо того, чтобы развивать сельское хозяйство и сопутствующие технологии, они приносили жертвы. И поскольку, как объяснил коллега Грюйс, частично это работало, привлекая морских животных, то со временем, вероятно, количество жертвоприношений все возрастало - пока не переполнило чашу терпения и не вызвало всеобщее восстание против культа...

- А вот, кстати, о животах, - подал голос Вайтерфорд. - И о проглоченных гранатах. А что, если их погубили кишечные паразиты, которые гекатиане подцепили с... не очень свежей морской пищей? Только не такие, как на Земле - не мелкие червячки, доставляющие лишь мелкие неприятности. А личинки более крупного вида, которые в итоге вырастают настолько, что прогрызают себе путь наружу, тем самым убивая хозяина. Как в каком-то древнем фантастическом фильме, кажется, еще ХХ века... фильм, конечно, абсолютно безграмотный с точки зрения биологии, и паразит там был инопланетный, с совершенно невозможным жизненным циклом - но в реальности подобные личинки и подобная стратегия размножения достаточно часто встречается среди земных членистоногих, коллега Грюйс не даст соврать. И тогда становится понятно и стремление "спасти" или "спастись", выпуская кишки, и что стало с теми, кто пытался забаррикадироваться дома. Их в буквальном смысле съели изнутри, ну а после личинки - допустим, это были такие зубастые черви - действительно уползли через дымоход. Или погибли, но, не имея костей, не оставили после себя заметных останков, пардон за тавтологию...

- Уж по крайней мере зубы должны были оставить, - усмехнулся Лангер. - Кстати, вы можете определить если не видовую принадлежность, то хотя бы форму челюсти тех, кто грыз эти кости, доктор Грюйс?

- Сложно, - покачал головой тот. - Это же не полный отпечаток челюсти, это так, крохотные параллельные царапинки... Но я бы сказал, что похоже на челюсть млекопитающего. Местного млекопитающего, разумеется. Примерно такую, как... Да и, кроме того, - он вдруг перебил сем себя, поворачиваясь к Вайтерфорду, - вы же сами говорили, коллега, что еще ни одна эпидемия не уничтожала вид целиком, даже если говорить о неразумных видах. Уж если с этим не справилась чума, то какие-то кишечные паразиты...

- Именно что неразумных! - поднял палец Вайтерфорд. - Как чисто биологический фактор, ни одна болезнь не может уничтожить вид целиком. Поэтому животным такая участь не грозит. Но если так называемые разумные существа начнут бороться с болезнью методами, которые окажутся хуже, чем она сама... Вспомните, ведь во время средневековых эпидемий чумы бывало, что целые семьи сжигали в их собственных домах, если там обнаруживался хоть один больной. У кого-то из его родных - особенно родных не по крови, а по браку - вполне мог оказаться иммунитет, но его сжигали вместе с иммунитетом. Возможно, если бы не такие карантинные меры, то в итоге погибших от чумы было бы меньше, а не больше. Или даже больше в этом поколении, но гораздо меньше в следующем... Но на Земле подобное рвение все же имело свои пределы. Церковь не объявляла крестового похода против чумы и всех, кого она хоть как-то коснулась. А представьте, что на смерти от самой болезни наложился бы еще и религиозный фанатизм? Если бы, к примеру, принялись целенаправленно истреблять именно носителей иммунитета, объявляя, что раз они не болеют, то они и есть проклятые колдуны, насылающие порчу на всех прочих?

- Между прочим, примерно так и было, - заметил Клэйтон. - Евреи были более чистоплотны и потому болели реже. Результат - именно такие обвинения и еврейские погромы. А заодно и истребление кошек - в первую очередь черных, но иногда и не только - которые как раз-таки уничтожали грызунов - разносчиков чумы...

- Но на Земле это все же не приняло тотальный и повсеместный характер. А на Гекате, видимо, приняло, - закончил Вайтерфорд.

- Звучит убедительно, - кивнул капитан. - Хотя мне не очень понятно, какой иммунитет может защитить от зубастых червей в кишках.

- Существует много факторов, влияющих на защиту от паразитарных болезней, - ответил Вайтерфорд. - Как биологических, так и социальных. Самое простое - отказ от потенциально опасной пищи. А представьте себе, что именно такая пища успела получить здесь статус священной. И всякий, кто говорил, что именно она является источником беды, объявлялся богохульником... Тем более, если яйца паразитов невозможно рассмотреть без специальных приборов, и связь между определенной пищей и вырастающими спустя недели и месяцы в кишках тварями была неочевидной.

- Как с теми же евреями и свининой, - кивнул Гильберштайн. - Евреев сжигали просто за нежелание ее есть. Правда, не всех, а только тез, кто крестился. Выбора у них особо не было - некрещеным иудеям полагалась депортация, хотя это все-таки не костер. А вот крещеных обвиняли в том, что, раз они не едят свинину - значит, отпали от христианства обратно в иудаизм, а вот за это уже полагалось сожжение. И это при том, что свинина у христиан никогда священной не считалась. А вот если бы считалась, и если бы свиней при этом охватила какая-то ранее неизвестная болезнь...

- Но мы знаем, что теократия проиграла, - напомнил Тьери. - Что же тогда погубило победителей?

- Возможно, - пробормотал Клэйтон, - мы все это время болели не за тех. Возможно, культисты чудовищными мерами и с огромным количество лишних жертв, но сдерживали болезнь. А вот их противники, восставшие против этих мер, пошли по пути "делай все с точностью до наоборот, нежели твой враг".

- Все это звучит логично, но, - припомнил вдруг Гильберштайн, - что там насчет зубов? Вы ведь, доктор Грюйс, сказали, что это зубы млекопитающего, а не кишечных паразитов. И даже, кажется, собирались сказать, какого именно млекопитающего - но передумали.

- Я предпочитаю избегать спекулятивных...

- Вот такого, не так ли? - Гильберштайн указал носком ботинка на ближайший череп гекатианина.

- Ну, в принципе, эта челюсть и в самом деле хорошо соответствует таким следам, - признал Грюйс. - Возможно, лучше, чем у других местных видов, известных нам на данный момент. Но, как я уже сказал, на данный момент это не более чем спекуляция. Мы все еще недостаточно хорошо знаем местную фауну - даже фауну суши - и не можем исключить и другие варианты.

- Каннибализм, - пробормотал капитан. - Он ведь не был нормой в их культуре?

- Во всяком случае, в священных текстах такое вроде бы не упоминается, - ответил Клэйтон, - хотя, как я уже говорил, мы еще далеки от понимания всех накрученных там эвфемизмов и иносказаний. Но логика подсказывает, что если бы гекатиане его практиковали, они бы съедали своих покойников сами, а не отдавали морю. Да и смысла в таком для них не было - море давало им достаточно пищи.

- И даже во время осады голода в городе не было, - продолжал Лангер. Это они уже успели установить - запасы пищи (в основном - мяса морских животных) в домах были. Конечно, вся она давным-давно сгнила, но молекулярный анализ четко показывал следы на стенках больших сосудов, где она хранилась.

- Это не противоречит версии о паразите, - настаивал Вайтерфорд. - Он мог влиять на сознание и поведение хозяина. На Земле такое встречается сплошь и рядом - от кордицепса и токсоплазмы до саккулины.

- То есть из этих четверых, - капитан кивнул на кости на полу, - трое были съедены заживо собственными обезумевшими родственниками, а последнего прикончил червь в кишках?

- Скорее всего, - кивнул Вайтерфорд.

- Нет, - тут же возразил Грюйс, - тогда скелет последнего сохранился бы лучше, чем остальные. Или, по крайней мере, отличался бы от них. А тут все выглядит так, словно все четверо стали жертвой одного... фактора.

- Подождем, что покажет анализ мумий в храме, - резюмировал Лангер. - Если хотя бы часть из них были инфицированы паразитами, мы это обнаружим, - понятно, что рутинную работу по анализу тысяч образцов предстояло проделать роботам и компьютерам, что капитан тут же и подтвердил: - Роботы продолжат работу в городе, а мы на сегодня, полагаю, сделали достаточно. Возвращаемся в посадочный модуль и подождем результатов.

- Может быть, разобьем лагерь прямо на площади? - предложил Клэйтон. В коптере имелись надувные двухслойные герметичные палатки, позволявшие расположиться даже с бо́льшим комфортом - во всяком случае, если говорить о свободном пространстве - чем в довольно-таки тесных каютах посадочного модуля.

- Вам так хочется ночевать в этом городе? - усмехнулся капитан.

- Именно он - объект наших исследований, а не скалы там снаружи.

- Исследования подождет до завтра, - непреклонно возразил капитан. - Город никуда не денется, он ждал нас шестьдесят лет.

- Ждал нас, - повторил за ним Гильберштайн. - Звучит довольно зловеще.

- Это всего лишь фигура речи, - неприязненно пояснил Лангер. - Понятно, что никто здесь не мог ждать пришельцев из космоса, о самом существовании которого они не догадывались. И оставлять для них какие-то ловушки, если вы об этом.

- Тем не менее, вы настаиваете на возвращении в модуль.

- Это элементарная предосторожность. На планете, где мы все еще слишком многого не знаем и не понимаем, - капитан бросил последний взгляд на разбросанные по полу кости, - я предпочитаю спать в модуле, готовом к старту в любой момент, нежели в четырех километрах от него.

Они вышли из дома, ставшего могилой для его обитателей, обратно на улицу мертвого города. Здесь, казалось, стало еще мрачнее. Из вечных туч все же начал сеяться нудный серый дождь. Температура понизилась на пару градусов (чего астронавты в скафандрах, конечно, не ощущали), и ветер усилился - теперь было слышно, как он свистит в щелях между домами, накладываясь на утробное бульканье воды в полузабитых мусором водостоках, словно кто-то большой и хриплый полоскал горло. Периодически низкие тяжелые тучи озарялись всполохами молний, сверкавших где-то высоко в толще облачности и оттого не видимых непосредственно; следом глухо докатывался гром, пока еще больше похожий на ворчание, чем на грохот - предупреждающее ворчание большого и опасного зверя.

- Что такое? - Йоттенсен поднял лицо к небу; капли дождя барабанили по забралу его шлема и тут же ртутными шариками скатывались вниз, не оставляя следов - скафандры были сделаны из стопроцентно водоотталкивающего материала. - У меня ведь не темнеет в глазах - или это иллюзия после вспышек? До заката ведь еще полтора дня, - он, разумеется, имел в виду земные сутки.

- Солнечное затмение, - пояснил Тьери. - На этих широтах оно повторяется каждое новолуние. Здешняя луна ближе, а ее размеры, как физические, так и, тем более, угловые - больше, чем у земной, так что ее тень накрывает чуть ли не полпланеты. Скоро стемнеет еще сильнее. И прилив. Когда солнце и луна на одной линии, он самый высокий. Слышите?

Действительно, за свистом ветра и шумом дождя доносился уже и другой звук - низкий ритмичный гул, пока еще далекий, но словно бы приближающийся - причем приближающийся со всех сторон. За городскими стенами не было видно затоплявшего низины и поднимавшегося вокруг моря, но именно эта неспособность увидеть угрозу делала ее еще более жуткой. Казалось, весь бескрайний океан поднимается стеной и идет на город, чтобы снести и раздавить без остатка эту жалкую обитель сухопутных тварей, посмевших бросить вызов его величию. Разумеется, астронавты прекрасно знали, что город стоит здесь уже сотни лет, и за это время даже самые высокие волны не достигали даже подножия его стен (равно как и площадки в скалах, где приземлился посадочный модуль) - и все же на какой-то миг даже предельно рационалистичному и насмешливому Йоттенсену стало не по себе. Низкий гул надвигающегося океана, минуя разум, взывал напрямую к инстинктам, к древней генетической памяти о тех временах, когда человек был не повелителем могучих машин и покорителем звездных просторов, а слабым и беспомощным существом, сжимавшимся в ужасе перед грозным величием стихий.

Да и так ли, на самом деле, далеко ушел человек от той дрожащей первобытной твари? Что значила вся мощь его моторов и даже ракетных двигателей по сравнению с сокрушительной силой миллиардов тонн воды?

- Темный прилив, - кивнул Клэйтон. - В священных книгах упоминаются три вида приливов - дневной, ночной и темный. Темного гекатиане боялись больше всего.

- Довольно странно с их стороны, - заметил Йоттенсен, уже стряхнувший с себя иррациональный испуг, - учитывая, что затмения должны были быть для них привычным делом.

- Люди связывали суеверия с полнолунием, а гекатиане - с новолунием, - парировал Клэйтон. - Причем с куда большим основанием. Полная луна человеку ничем не грозила - скорее, наоборот, делала лучше освещенную ночь безопаснее, а вот прилив высотой более полукилометра действительно выглядит жутко, да еще и когда одновременно меркнет солнце. И смертельно опасен для тех, кто вовремя не уберется с его пути. Опять же, для гекатиан эта тьма в середине дня приходилась не в фазу - у них в это время работало дневное полушарие и, соответственно, дневное зрение. То есть они почти ничего не выдели - в то время как, в отличие от людей древности, привыкли по ночам видеть.

- А кстати интересно, - произнес капитан, - можем ли мы установить если не фазу луны, то хотя бы время суток, когда погибли гекатиане? Скажем, в этом городе. И те, что в храме, и те, что вне его.

- По костям - нет, - ответил Грюйс, - а вот по мумиям... - он отдал команду нейроинтерфейсу и принялся просматривать сделанные в храме снимки, выводя их на собственную сетчатку. - Жрец на алтаре добил себя ударом в ночной глаз, дневной у него при этом закрыт. Что, впрочем, не означает, что он бил именно в тот глаз, который был в тот момент рабочим. По отрубленным головам прочих судить сложно. Встречаются разные варианты, но понятно, что они могли открывать и закрывать глаза в агонии, плюс посмертные изменения при усыхании тканей... А что там пишут в книгах про жертвоприношения? Не про это последнее, а вообще? Их проводили в какое-то определенное время?

- Если я правильно интерпретирую текст, то массовые "спасения" устраивали как раз перед темными приливами, - ответил Клэйтон.

- Ну естественно, - фыркнул Йоттенсен. - Ближе тащить эту кучу мертвецов к морю, когда вода поднимается выше всего.

- По-вашему, дело именно в этом, а не в желании умилостивить потусторонние силы перед пугавшим всех событием? - усмехнулся Гильберштайн.

- По-моему, у любых мистических страхов имеется рациональная первопричина, - твердо ответил Йоттенсен.

Астронавты вышли на площадь. Там, естественно, все было по-прежнему, если не считать луж.

- Честно говоря, - признался Тьери, - у меня вдруг мелькнула мысль: а что, если мы придем сюда, а коптера здесь не окажется? И роботов тоже. Мы ведь тогда даже не смогли бы выбраться из города...

- И куда бы могла деться наша техника, интересно? - усмехнулся Йоттенсен. - Ее бы тоже съели зубастые кишечные черви?

- Нет, разумеется. Я понимаю, что это полная чушь, - признал Тьери, - Просто, кажется, эта чертова планета начинает действовать мне на нервы.

Тем не менее, никто уже не попытался настаивать на предложении Клэйтона разбить лагерь и переночевать в городе - включая и самого Клэйтона. Хотя ни дождь, ни ветер (усилившийся, но далеко не ураганный) не представляли бы для палаток никаких проблем, всем как-то вдруг захотелось переждать темный прилив за куда более надежными стенами посадочного модуля. А может быть, даже и вовсе на орбите - но это был бы уже, конечно, совершенно неоправданный расход горючего.

Лопасти коптера раскрутились, веером разбрасывая дождевые капли, и тяжелая машина, автоматически наклоняя винты в сторону ветра, чтобы парировать снос, медленно поднялась над городом. Иллюминаторов в ней не было, как и на всех транспортных средствах землян - они снижают прочность корпуса, но вся внутренняя поверхность салона представляла собой, по сути, большой экран, куда могло выводиться как изображение снаружи, так и любая иная визуальная информация. И вот теперь астронавты увидели внизу, там, где еще недавно, во время их прилета, до самого горизонта простиралась суша (пускай даже мрачная и унылая, лишенная растительности и больше похожая при этом не на пустыню, а на засохшее болото) - бушующий океан, со всех сторон подступавший к вершине возвышенности, казавшейся теперь последним клочком суши в погибающем мире. Ярящиеся волны были не синими и даже не серыми, как в штормовом море Земли при тусклом свете ненастного дня, а бурыми от взбаламученной грязи, поднятой со дна, еще недавно бывшего сушей. Длинные пенящиеся буруны имели гнойно-желтоватый оттенок. Они все еще были достаточно далеки от стен города, и умом астронавты прекрасно понимали, что волны никогда не достигнут этих стен - по крайней мере, не в ближайшие тысячелетия - но подсознательно казалось, что на фоне тех грандиозных завоеваний, что океан уже одержал за последние часы, слизнуть этот последний остаток суши не составит для него никакого труда, и к тому времени, когда невидимая луна окончательно погасит невидимое солнце, внизу не останется ничего, кроме бескрайней и безжалостной штормовой стихии, неотвратимой и всепобеждающей, как сама смерть. Никто из астронавтов, разумеется, не страдал страхом высоты, но в эту минуту кое-кто из них даже жалел, что экраны коптера дают такую качественную картинку, создавая иллюзию, что между его пассажирами и морем внизу нет вообще никакой преграды - даже тонких стенок летательного аппарата.

И уж если такое впечатление океан в пору темного прилива производил на людей, вооруженных всеми знаниями и технологиями звездной цивилизации, то какой же ужас он должен был внушать невежественным аборигенам? Не было ли их стремление откупаться от этого ужаса любой ценой не только вполне объяснимым, но и естественным?

- Ацтеки приносили массовые жертвы не потому, что были какими-то особыми садистами, - произнес Клэйтон, подумавший именно об этом, - а потому, что верили, что иначе солнце перестанет всходить. А местные культисты делали то же самое, чтобы темный прилив всякий раз отступал. Верили, что, если он не найдет предназначенных ему жертв на берегу, то пойдет дальше. Пока не поглотит все - и сушу, и даже небо.

- А проверить свои теории на практике они, конечно, так и не удосужились, - усмехнулся Йоттенсен. - Ни ацтеки, ни местные.

- Слишком высока цена вопроса, чтобы экспериментировать, - пожал плечами Клэйтон. - Не принеси жертву один раз - и мир погибнет. Впрочем, как мы знаем, в конце концов скептики все же нашлись. И даже победили - на Земле с помощью Кортеса, а здесь своими силами...

- И в итоге погибли, - мрачно напомнил Гильберштайн.

- Но уж точно не потому, что их смыло! - фыркнул Йоттенсен. - Море никогда не затапливало города, это мы знаем точно. Да и вообще, как одно в принципе могло повлиять на другое?!

- Никак, конечно, - согласился Гильберштайн. - Но мы все еще не знаем, было ли поведение жрецов чистым суеверием, или за ним все же стояло... нечто реальное.

Коптер пошел на снижение (вновь вызвав подсознательное неудовольствие кое у кого на борту, кому инстинктивно хотелось оказаться подальше от наступающего моря), плавно опустился перед посадочным модулем и, сложив лопасти, вкатился по пандусу в ангарный отсек.

- Между прочим, - добавил Гильберштайн, поднимаясь с кресла, - по-своему эти жрецы были даже гуманны.

- Гуманны?! - возмутился Йоттенсен. - Те, что заживо выпускали своим жертвам кишки?

- Мне кажется, даже это было меньшим злом, чем если бы жертв отдавали океану живыми. В представлении гекатиан, разумеется, - поспешил уточнить Гильберштайн, но затем добавил: - Только представьте себе, что вы лежите связанный на берегу, а на вас из сгущающегося мрака постепенно накатывает... то, что мы сейчас видели сверху. Этот ужас может быть пострашнее, чем даже физическая боль, вам не кажется?

- Тогда почему эти ваши гуманисты не рубили голову сразу, а сперва вспарывали живот? - отрезал Йоттенсен и, не дожидаясь ответа - которого, впрочем, и не последовало - шагнул в люк.

Вернувшись на модуль, астронавты вышли на связь с "Кеплером" и вкратце рассказали Хартлингу о своих находках, но главное - запустили передачу собранной (и продолжавшей поступать от работавших в городе роботов) информации компьютерам корабля. Хартлинг, в свою очередь, сообщил им о росте грозовой активности в их районе. Хотя в окутывавших Гекату тучах молнии сверкали постоянно, в последние несколько часов сила и частота разрядов увеличились сверх обычной нормы и продолжала расти, причем как раз в районе высадки. Ни Хартлинг, ни даже Тьери, ознакомившийся с орбитальными снимками, не могли дать этому объяснение. Затмение, во всяком случае, тут было точно ни при чем - луна, закрывающая планету от солнечного излучения, должна была скорее успокаивать атмосферные явления, чем наоборот, и во время прошлого затмения, которое астронавты могли наблюдать с орбиты, такого не было. Пока что, впрочем - как чаще всего бывает даже на Земле, а уж на Гекате с ее сплошной облачностью в особенности - все молнии били между облаками или вверх, и ни одна - вниз. В любом случае, даже самые сильные молнии не могли повредить технику землян (ну разве что - легкий дрон в случае прямого попадания, но это была бы невеликая потеря), а вот помехи со связью создать могли. Однако, как признавал даже склонный к осторожности Лангер, эта угроза была явно недостаточной, чтобы бросить или отозвать продолжавших работу в городе роботов и возвращаться на "Кеплер".

Пока астронавты ужинали, снаружи все больше темнело, словно и в самом деле наступала ночь, хотя по гекатианским меркам едва перевалило за полдень; тучи, все чаще пронзаемые молниями, казались клубами черного дыма, сквозь которые просвечивала не то вулканическая лава, не то и вовсе адское пламя, и грохот грома сливался с ревом морских валов, разбивавшихся о скалы все ближе к месту посадки. Впрочем, ни свет, ни звуки снаружи не проникали в герметичный корпус модуля, способный выдержать даже жар настоящей вулканической лавы, прохладной по сравнению с температурой, до которой раскаляется обшивка при входе в плотные слои атмосферы. И все же астронавты не были полностью изолированы от стихии снаружи - даже несмотря на амортизаторы посадочных опор, время от времени корпус слегка вздрагивал.

- Такие сильные удары грома? - спросил Клэйтон, когда его зубы невольно клацнули о край чашки, а часть чая выплеснулась на подбородок, что заставило его поморщиться.

- Нет, - нехотя пояснил Тьери. - Такой сильный прилив деформирует не только гидросферу, но и литосферу планеты. И на мантию под ней тоже влияет. Это порождает небольшие землетрясения.

- Вы заверили меня, что район сейсмически пассивен, - нахмурился капитан.

- Разумеется, он пассивен. Это всего лишь небольшие колебания. В вашем родном Нью Йорке и то трясет сильнее. Хотя, - признал он с научной честностью, - магнитуда все же выше, чем показывали измерения, сделанные дронами во время прошлого затмения. Но это ничего не значит! - поспешно возвысил он голос. - Как говорит доктор Грюйс, график не строится по одной точке. А график, построенный по многим точкам, находится в трех километрах от нас. Город, переживший только за последние шестьдесят лет, когда его некому было ремонтировать, сотни затмений без каких-либо последствий... во всяком случае, сейсмического характера.

- Что выдержало тысячу деформаций, может не выдержать тысячу первую, - проворчал капитан. - Не хотелось бы, чтобы какая-нибудь из соседних скал свалилась нам на голову.

- Не свалится, даже если ее подорвать, - заверил Йоттенсен. - Мы слишком далеко от любой из них. Вы же сами знаете - компьютер всегда выбирает самое безопасное место посадки.

Клэйтон, закончив тщательно вытираться салфеткой, прикрыл глаза и откинулся в кресле, отдав нейроинтерфейсу команду вывести на сетчатку свежие достижения корабельного компьютера. Ему не терпелось узнать, как собранные в храме данные продвигают изучение языка. Но его ожидало разочарование.

- Связи с "Кеплером" нет, - сообщил он.

- Неудивительно, - пожал плечами Тьери. - Над нами сейчас, по сути, целая сеть из плазменных разрядов.

- С роботами в городе тоже нет связи, - констатировал капитан, отправив соответствующий запрос. - И вот это уже странно. То есть, конечно, бо́льшая их часть работает в зданиях, куда не проходит сигнал - но по крайней мере "голиафы" должны оставаться на площади.

- Ну, видимо, это электрическое шоу в атмосфере глушит даже ближнюю связь, - откликнулся Йоттенсен. - Ничего с "голиафами" не случится. Не лететь же сейчас обратно, чтобы посмотреть, как они там.

- Определенно нет, - согласился капитан. - Ну что ж, раз связи нет и заняться все равно нечем, предлагаю идти спать.

Так они и поступили - за исключением Тьери, который пожелал лично пронаблюдать пик затмения и темного прилива. Само собой, никакой необходимости в этом не было - он собирался не выходить наружу (протокол запрещал делать это в одиночку, да и времена, когда основными инструментами исследователя были его собственные глаза и уши, давно прошли), а лишь следить за показаниями приборов, каковые он с тем же успехом мог просмотреть и "утром" (по корабельному времени) в уже сжатом для максимальной информативности виде. Выставлять вахтенного на "ночь" тоже не требовалось - компьютер модуля следил за работой всех систем внутри и обстановкой снаружи и смог бы, при необходимости, не только поднять тревогу, но даже произвести самостоятельно экстренный взлет еще прежде, чем экипаж проснется. Но научный азарт Тьери был сильнее всех этих рациональных соображений (и даже, по-видимому, его же недавнего чувства, что "чертова планета начинает действовать ему на нервы" - впрочем, из надежного корпуса модуля, где о буйстве стихий снаружи возвещали лишь показания приборов, темный прилив и затмение воспринимались иначе, чем под открытым небом). Ему иронически пожелали спокойной ночи и, оставив его в командном отсеке, разошлись по спальным помещениям (на посадочном модуле, в отличие от куда более просторного "Кеплера", они представляли собой просто пеналы, куда помещалась лишь раскладная койка, она же - кресло со столиком).

Капитан Лангер проснулся шесть часов спустя. Компьютер за это время так и не поднял тревогу, а значит, полная фаза затмения благополучно миновала, и темный прилив отступал (хотя до низшей точки отлива оставалось еще более земных суток). Гроза, похоже, тоже пошла на убыль.

- ...плер-Два - Кеплер-Прайм, - услышал он усталый голос Хартлинга, повторявшего позывные посадочного модуля и корабля на орбите, похоже, далеко не в первый раз. - Кеплер-Два, ответьте Кеплеру-Прайм. Вы меня слышите?

- Кеплер-Два на связи, - ответил Лангер хриплым со сна голосом.

- Слава разуму, наконец-то! - голос Хартлинга мигом утратил монотонность. - Связи с вами нет уже почти семь часов! В смысле, нормальной. Вы в порядке?

Лангер снова послал запрос компьютеру и, не получив тревожных сигналов, подтвердил: - Да, в полном. Вас ведь предупреждали, что могут быть перебои со связью из-за грозы. Хотя, конечно, странно, что они оказались столь длительными и устойчивыми... Вообще было не пробиться? Мы тут просто легли спать, ожидая, пока все это закончится, но компьютер, разумеется, должен был оставаться на связи по мере возможности. И Тьери, он остался наблюдать затмение... Погодите, вы сказали - нормальной? То есть какая-то связь была?

- В том-то и дело! - воскликнул Хартлинг. - Я, в общем-то, не беспокоился, гроза - так гроза, и тоже ушел спать. Но потом, четыре часа назад, меня разбудил вызов с планеты. Очень странный вызов...

- С планеты? - переспросил Лангер. - Вы что, хотите сказать, он шел... не от нас?

- От вас, конечно, от кого же еще! Сигнал на вашей частоте, направленный на спутник-ретранслятор. Сообщение в аудиоформате. Но содержание... это был какой-то бред.

- Возможно, вы не разобрали из-за помех?

- Да, слышно было очень плохо, связь постоянно рвалась. Но я потом пропустил запись через комп. Он вытянул все, что можно, но понятнее не стало. Это какой-то... шепот, повторявший бессмысленные слова. Причем с такой интонацией, от которой мне, честно говоря, стало не по себе. Потом связь оборвалась окончательно. Я принялся вызывать вас, но так и не мог получить ответа - ни от компа, ни от людей. Вот до этого самого момента.

- Неужели Тьери позволил себе подобные шуточки? - возмущению капитана мешало только удивление. Не то чтобы за два года полета члены экипажа никогда не позволяли себе расслабиться и повеселиться, но Тьери как-то не был замечен в склонности к розыгрышам, и уж, конечно, должен был хорошо понимать, где кончаются безобидные шутки и начинается дезинформация, способная поставить под угрозу безопасность миссии или, как минимум, психологический комфорт членов экипажа. Особенно когда речь идет о единственном человеке, оставшемся на борту звездолета, когда все остальные находятся внизу. Такими вещами не шутят, тем более в двух сотнях световых лет от дома, где ни на какую помощь извне рассчитывать не приходится.

- Я не знаю, чей именно голос я слышал, - ответил Хартлинг. - Это был шепот, к тому же искаженный помехами. Даже компьютер не может идентифицировать говорившего.

- Больше некому, - твердо заявил Лангер. - Все остальные спали. Доктор Тьери! - грозно крикнул он, вскакивая с койки и застегивая комбинезон. - Доктор...

Он вышел из своего "пенала" в командный отсек. Там никого не было.

Впрочем, это Лангера не удивило и не встревожило. Было вполне естественно предположить, что Тьери не просидел всю "ночь" без сна (как это, похоже, пришлось по его милости проделать бедняге Хартлингу), а, пронаблюдав кульминацию затмения и зачем-то устроив после этого свой совершенно идиотский розыгрыш, с чувством выполненного долга отправился спать. Лангер подошел к двери его спальной секции и мысленно велел ей открыться. Команда капитана имела высший приоритет - автоматика должна была сработать, даже если бы любой другой член команды заблокировал дверь изнутри.

Дверь послушно отъехала в сторону. Внутри никого не было.

Спрятаться внутри крохотного "пенала" было, разумеется, негде.

- Пьют! - рявкнул Лангер (это было общепринятым "именем" бортового компьютера, используемым при обращении к нему - в отличие от "компьютер" или "комп" в третьем лице), и голос капитана, усиленный динамиками внутренней связи, разнесся по всему модулю. - Где находится доктор Тьери?

- Нет данных, - ответил компьютер.

- То есть как это нет данных? - опешил капитан. Импланты, установленные в теле каждого из членов экипажа, непрерывно передавали телеметрическую информацию о его местоположении и физическом состоянии.

- Доктор Тьери покинул "Кеплер-2" 3 часа 56 минут назад. В настоящее время я не принимаю его сигнал и не имею данных о его местонахождении.

- Общая тревога! - скомандовал капитан.

Минуту спустя все оставшиеся шестеро астронавтов были в командном отсеке. Быстро выяснилось, что все они крепко спали, пока их не разбудили (чему, разумеется, вполне способствовала идеальная звукоизоляция "пеналов", как и вообще всех помещений модуля) и ничего не знали об исчезновении Тьери. Никаких записок или иных сообщений, прежде чем покинуть модуль, он также не оставил - если не считать то странное радиопослание.

При условии, конечно, что таковое отправил именно он.

Хартлинг с орбиты прокрутил запись остальным - сперва оригинал, в котором, как он и сказал, трудно было что-то разобрать, потом - максимально очищенный и восстановленный компьютером вариант. В этом втором варианте сначала, почти полминуты, стояла тишина, хотя трансляция шла. Затем зазвучал шепот.

- Ашш. Ква'ахл. Нса'краат. Шхеээ...

Интонация была не менее странной, чем сами слова. Еще недавно любой из астронавтов рассмеялся бы, услышав про "замогильный шепот", а любую попытку изобразить таковой счел бы шуткой в стиле Хэлловина (который все еще праздновался на Земле, но, разумеется, давно уже воспринимался исключительно как веселая пародия на любую мистику). Но сейчас им как-то резко расхотелось смеяться. Этот шепот менее всего походил на пародию или шутку. В нем не было ни демонстративного желания напугать, ни злорадства, ни вообще какого-либо интереса к реакции слушателей. Только констатация. Так могло бы говорить существо столь древнее, что оно уже забыло, как испытывать эмоции - но при этом вещающее о вещах, от которых любой иной на его месте вопил бы от ужаса, и вполне осознающее это. Так могла бы говорить сама Обреченность. И так точно не мог говорить Тьери - у него просто не хватило бы актерских способностей изобразить подобное. За два года полета (со всеми попытками разнообразить скуку долгого путешествия праздниками типа того же Хэлловина) астронавты уже вполне удостоверились, что планетолог начисто лишен этого дара.

- Какой это язык? - спросил капитан, когда запись, несколько раз прерывавшаяся лакунами из-за помех, наконец, закончилась. Знатоком экзотических наречий Тьери тоже не был.

- Компьютер не может определить, - ответил Хартлинг. - А ведь в его памяти хранятся все языки Земли - не только действующие, но и мертвые. Так, доктор Клэйтон?

- Угу, - кивнул тот. - Во всяком случае, все, известные современной лингвистике, - и после короткой паузы пробормотал: - Аш назг газбутулук, аш назг гримбатул...

Лангер и другие уставились на него недоуменными взглядами.

- Это из Толкина, - пояснил Клэйтон. - Был такой британский писатель не то в XIX, не то в XX веке. Один из основателей жанра "фэнтези" - это такая псевдостилизация под средневековую мифологию, достигшая наибольшей популярности в период между Второй и Третьей мировыми войнами... Сейчас о нем мало кто помнит, а в свое время он был известен, пожалуй, не менее Эдгара По...

- Так это цитата из Толкина? - в голосе капитана прозвучала надежда, что хотя бы одна загадка разрешилась.

- Нет, - покачал головой Клэйтон. - В памяти компьютерной сети "Кеплера" хранятся также и практически все когда-либо изданные на Земле книги, начиная с "Гильгамеша". Если бы это была цитата из любой из них, компьютер уже нашел бы ее и определил бы смысл. Так что это не живой, не мертвый и не вымышленный язык. К тому же - произношение очень странное. Судя по всему, первая часть слова произносится на выдохе, но вторая, если слово не односложное - на вдохе. Для человеческой речи такое, мягко говоря, нехарактерно.

- И компьютер, конечно, не может расшифровать его по столь короткому отрывку, - не спросил, а констатировал Лангер. - Ладно, я спрошу то, о чем все думают. Это может быть храмовый язык Гекаты?

- Я уже говорил - никто не знает, как он звучал, - пожал плечами Клэйтон. - И Тьери, разумеется, тоже никак не мог этого узнать.

- Тогда еще более... странный вопрос, - мрачно продолжил Лангер. - Этот... тот, кого мы слышали... это вообще человек?

- А кто еще это может быть?! - раздраженно воскликнул Йоттенсен. - Капитан, вы же не хотите сказать, что уверовали в призраков?

- Нет, конечно, - поморщился Лангер. - Но, строго говоря, мы не знаем наверняка, что ни один из гекатиан не мог выжить. Я бы даже сказал - было бы логичнее ожидать, что какие-то изолированные группы аборигенов уцелели, учитывая, что, что бы там ни произошло 60 лет назад, биосфера в целом, похоже, не пострадала. До сих пор мы не видели никаких следов выживших нигде не планете, но мало ли где они могли прятаться...

- А теперь вылезли и воспользовались нашим радио? - усмехнулся Йоттенсен. - Или создали свое собственное? У них тут даже мельниц не было!

- Допустим, такую возможность им дал Тьери. Скажем, наблюдая за затмением, он заметил снаружи аборигена, подошедшего к модулю. И вышел наружу, чтобы... Да нет, чушь, конечно, - перебил сам себя капитан. - Он обязан был в этом случае поднять тревогу и уведомить всех нас. Но все-таки - чисто теоретически, мог издавать такие звуки гекатианин? До вчерашнего дня мы не знали, как был устроен их речевой аппарат. Но теперь, когда в нашем распоряжении не только кости, но и мумии...

- Детальная реконструкция, как я понимаю, еще не готова, - ответил Грюйс, - но, во всяком случае, губы и язык у них были, так что в принципе шептать подобным образом они могли. Хотя я думаю - все намного проще. Никакие это не гекатиане и не гекатианский язык. Это просто бред, в самом буквальном смысле. Тьери, возможно, перенапрягся, борясь со сном, и у него случилось что-то вроде приступа сомнамбулизма. Он заснул наяву и сам не осознавал, что бормочет и куда идет. Разве это не самый вероятный вариант, доктор Гильберштайн?

- Правильным термином здесь будет не "бред", а "глоссолалия", - ответил тот, - И в общем да, она выглядит самой убедительной версией. Хотя простое переутомление вряд ли могло погрузить Тьери в такой транс. Что-то бормотать сквозь сон - еще куда ни шло, но уйти из модуля...

- Вы собираетесь и дальше сидеть тут и теоретизировать, или вы собираетесь искать Тьери?! - взорвался вдруг Вайтерфорд.

- Он ушел более четырех часов назад, так что пара минут вряд ли окажутся решающими, - ответил капитан. - Лучше потратить их на то, чтобы понять, где именно его искать.

- Мы найдем его с воздуха в считаные минуты! Почему мы до сих пор не подняли дроны?

- Потому что, - спокойно ответил Лангер, - если вы еще не заметили, хотя связь с орбитой восстановилась, с роботами в городе ее по-прежнему нет.

Это и в самом деле успели заметить далеко не все. Повисла пауза.

- Все равно, - сказал, наконец, Вайтерфорд куда менее уверенным тоном. - Поднимемся на коптере и облетим весь этот остров, во время прилива тут не так много суши... Или, - перебил он сам себя, - Тьери забрал и коптер?

- Нет, - ответил Йоттенсен, выводя на сетчатку видео с ангарной палубы. - Коптер на месте. Тьери ушел пешком. Но, в каком бы состоянии он ни был, он ушел в скафандре, что уже хорошо.

- Пьют! - повысил голос капитан. - Каковы последние зарегистрированные координаты маячка скафандра доктора Тьери?

Компьютер назвал цифры. Лангер вывел карту на сетчатку и тут же возмущенно воскликнул:

- Что за чушь, эта же наш модуль!

- Последние зарегистрированные координаты маячка скафандра доктора Тьери - ангарная палуба "Кеплера-2", - невозмутимо подтвердил компьютер и снизошел до пояснений: - Доктор Тьери отключил маячок перед выходом на поверхность.

Такая возможности действительно имелась - отправляя экспедицию на поиски внеземной жизни, конструкторы учитывали возможность, что эта жизнь может оказаться не только разумной, но и... не слишком дружественной. А стало быть - может возникнуть необходимость передвигаться по поверхности планеты максимально скрытно. Но, конечно, никому в голову не приходило отключать маячок на планете, где, во-первых, цивилизация давно погибла, а во-вторых, и при жизни не обладала никакими технологиями радиообнаружения.

Однако Тьери почему-то пришло. Хотя, скорее всего, он прятался не от неведомых гекатиан, а от собственных товарищей.

- Доктор Гильберштайн, - обратился капитан к психологу, - понимаю, что фактов у нас нет, но у вас есть хоть какие-либо предположения, куда и зачем мог уйти Тьери?

- Трудно сказать, - ответил тот. - Никаких тревожных симптомов я у него не замечал, хотя, возможно, это моя вина... Будь на его месте, к примеру, доктор Клэйтон, я бы предположил, что он отправился в город - хотя, конечно, туда все равно не пройдешь, ворота-то заперты... Но Тьери, как мне представляется, больше интересовался природными явлениями, а от города был не в восторге.

- Надеюсь, он не отправился исследовать природные явления прямиком в океан, - пробурчал Грюйс. Гильберштайн посмотрел на него с укором, словно желая сказать, что не стоило произносить это вслух - хотя, на самом деле, об этом подумал не только Грюйс.

- Йоттенсен, Гильберштайн, Вайтерфорд, Грюйс - садитесь в коптер и отправляйтесь на поиски, - распорядился капитан. - Старший группы - Йоттенсен. Я и Клэйтон остаемся в модуле. Йоттенсен, первичная задача вашей группы - поиск Тьери с воздуха, вторичная - выяснить, что с нашими роботами в городе. Отсутствие связи с ними уже невозможно объяснить грозовыми разрядами в атмосфере. Однако вы должны непрерывно оставаться на связи с "Кеплером-2". Если связь пропадет - немедленно возвращайтесь, тогда решим, как проводить спасательную операцию дальше. Даже если при этом вы будете четко видеть модуль.

- Мы можем в этом случае поддерживать связь световыми сигналами, - напомнил Йоттенсен.

- Вы поняли приказ? - повысил голос Лангер.

- Да, капитан, - ответил Йоттенсен. - Немедленно возвращаться в случае потери радиосвязи с "Кеплер-2".

- И... - добавил Лангер после короткой паузы, - возьмите с собой оружие. Я авторизую его применение против... любых форм жизни, которые будут представлять угрозу для членов экипажа. То есть, - поспешно уточнил он, - я, конечно, имею в виду местные формы жизни. Но с Тьери тоже будьте осторожнее, если... когда вы его найдете. Он, вероятно, пребывает в не вполне адекватном психическом состоянии. Хотя, насколько я понимаю, по крайней мере оружия у него нет.

Коптер, стрекоча винтами, вылетел на поиски. Дождь снаружи вновь закончился, и, хотя в инфракрасном диапазоне можно было разглядеть сквозь тучи, что тень огромной луны все еще не полностью уползла с солнечного диска, визуально (как это всегда и бывает на неполных стадиях затмения) гекатианский день выглядел уже ничуть не тусклее, чем обычно. Море тоже уже начало отступать вниз по склонам, оставляя за собой черные голые камни, подсыхающую грязь и кучи гниющих водорослей. Впрочем, не только водорослей. В тех местах, где каменные склоны образовывали естественные террасы, тут и там виднелись тела различных морских обитателей - от мелкой рыбешки, тускло сверкавшей своей чешуей, до тварей размером с хорошего моржа... Среди них были невероятно уродливые существа, покрытые иззубренными панцирями и иглами, сегментированные тела, похожие на гигантских сколопендр, какие-то перепутавшиеся пучки не то щупалец, не то змей длиною в несколько метров и толщиной с человеческую руку, и нечто совсем уже бесформенное, раздутое и оплывшее. Некоторые твари еще бились или же вяло и обреченно шевелили суставчатыми конечностями, плавниками и щупальцами, другие пребывали в разной стадии разложения. На пиршество, в свою очередь, уже вовсю сбегались, сползались и слетались представители сухопутной фауны. Они отличались заметно меньшим видовым разнообразием, и самые большие из них размером не превосходили шакала - однако набрасывались и яростно рвали куда более крупных морских существ, часто даже не дожидаясь окончания агонии последних. Периодически падальщики не менее яростно сцеплялись и с друг с другом, не поделив поживу - хотя, казалось бы, хватить должно было всем. Особенно часто в междоусобные схватки вступали те самые существа, что были ближайшими выжившими родственниками гекатиан.

Несмотря на всю важность поисковой миссии, автопилот вел коптер на высоте не ниже ста метров над линией прибоя, дабы, как предписывали природоохранные нормативы, не пугать животных (которые, занятые своей поживой, не обращали на стрекочущую в небе машину никакого внимания). Человеческим глазом было бы трудно разбирать детали с такой высоты, но сканеры коптера различали каждую чешуйку и каждый жгутик внизу. И, к счастью, среди всей этой мешанины живых, мертвых и умирающих тварей нигде не было тела человека в скафандре. Коптер облетел возвышенность по периметру (условному, ибо вода продолжала быстро отступать), но умная автоматика так и не заметила никаких признаков Тьери. Это, правда, ничего не доказывало - тело планетолога, пропавшего более четырех часов назад, могло давно уже унести далеко в океан. По сравнению с силой отливных течений Гекаты самые мощные и быстрые потоки Земли были лишь слабенькими струйками (аналогию мог бы дать разве что прорыв плотины полукилометровой высоты и шириной в десятки километров). Скафандр не дал бы Тьери утонуть (если бы сила течения не разбила его в лепешку о какой-нибудь камень), но найти его в этом случае было бы уже практически невозможно. Даже если бы он пришел в себя и включил радиомаяк, расстояние могло оказаться уже слишком велико.

Так что, облетев вокруг возвышенность, все еще остававшуюся островом, спасательная группа понадеялась на лучшее (ибо в случае худшего все равно была бы практически бессильна) и направила коптер не в океан, а вглубь суши. Они летели по сужающейся спирали, конечной точкой которой был город - поскольку они помнили, что Тьери едва ли смог бы преодолеть запертые ворота, некогда не поддавшиеся даже вражеской армии, куда больше шансов обнаружить пропавшего было за пределами городских стен. Но увы - ни сканеры, обшаривавшие местность в видимом и инфракрасном диапазонах, ни постоянные попытки вызвать Тьери по радио не возымели успеха и тут. Единственной положительной новостью было то, что связь с посадочным модулем оставалась устойчивой над всей территорией возвышенности. Но почему же в таком случае не отзывались не только Тьери, но и уж точно не страдавшие лунатизмом роботы?

Наконец коптер подлетел к городу. Пролетев над запертыми воротами, он уже не стал кружить по спирали над узкими кривыми улочками, а полетел прямиком к центральной площади. Связь с модулем оставалась стабильной.

- Вижу "голиафов", - доложил Йоттенсен. - Стоят там, где мы их оставили, визуально не повреждены. На запросы не отвечают. Больше ничего примечательного, все излучения фоновые, метеоусловия те же, что и за городом. Запрашиваю посадку на площади.

- Разрешаю, - согласился капитан.

Коптер опустился практически на то же место, что и накануне. Но на сей раз Йоттенсен не стал глушить двигатели, лишь уменьшив обороты и шаг винтов до минимума (чтобы ветер от лопастей не мешал работать снаружи), и вышел на площадь один, велев остальным пока что оставаться внутри. В руке у него был небольшой чемоданчик с диагностической и ремонтной аппаратурой, а за спиной висел куда менее привычный ему бластер.

Но ни то, ни другое ему не пригодилось.

- "Кеплер-2", "голиафы" полностью исправны. Они были просто-напросто выключены. Я их снова включил, самодиагностика прошла.

- Подтверждаю сигнал от "голиафов", - откликнулся по радио Лангер. - Но почему они не включались в ответ на наши команды?

- Это было полное отключение. Не спящий режим.

- Это нельзя сделать дистанционно.

- Совершенно верно. Кто-то подошел, открыл щиток, ввел код и повернул рубильник.

- Это сделал Тьери?

- Кто же еще?

- Но как он проник в город? Ворота же по-прежнему заперты?

- Я не знаю.

- И не видите никаких его следов?

- Любые следы смыло дождем.

Йоттенсен посмотрел в сторону храма. В куполе по-прежнему чернел проделанный "голиафами" проход. Света внутри не было.

- Я намерен обследовать храм, - доложил он. - Проверим, как там остальные роботы... и не только.

- Хорошо. Оставьте кого-нибудь одного в коптере прикрывать вас.

В коптере оставили Грюйса. Остальные трое, светя фонарями (которые были установлены на шлемах, но не жестко, а могли поворачиваться, управляемые через нейроинтерфейс), друг за другом вошли в черный провал.

- Смотрите, вот он!

- Есть телеметрия! Он жив!

Два эти возгласа прозвучали почти одновременно. Скафандры астронавтов имели не просто яркую, а люминесцентную окраску, поэтому бело-оранжевое пятно на полу неподалеку от алтаря ярко вспыхнуло в луче фонаря среди окружавших его серых мумий. Спасатели устремились туда бегом, без особого почтения топча лежавших сплошным ковром мертвецов (многие из которых, впрочем, уже были вскрыты роботами).

Однако бело-оранжевая фигура выглядела немногим лучше - опавшая, почти плоская (если не считать круглого шлема), она куда больше походила на иссохшую и выпотрошенную мумию, чем на человека. И сходство дополнял жуткий разрез, разошедшийся от ключиц до паха.

- Да это же просто пустой скафандр! - воскликнул с облегчением Йоттенсен.

- Но откуда же я тогда получаю телеметрию? - недоуменно произнес Гильберштайн, оглядываясь по сторонам, где луч выхватывал из темноты лишь серые обезглавленные мумии с торчащими над распоротыми животами ребрами. - Он должен быть где-то прямо здесь!

Тут же, впрочем, он догадался посмотреть наверх - на вершину алтаря, где накануне лежала высохшая фигура жреца. Фигура лежала там и сейчас, но это был не жрец. На алтаре лежал Тьери - совершенно голый и неподвижный (при температуре +12°C!), но, как показывали телеметрические данные, транслируемые имплантами в его теле, живой.

Его поспешно, но и осторожно спустили вниз. Никаких ран на теле не было. Телеметрия показывала опасно пониженную температуру тела (что неудивительно) и редкий пульс, но прочие параметры скорее соответствовали глубокому сну, чем обмороку. Планетолога бегом отнесли в коптер. Пока Гильберштайн и Вайтерфорд хлопотали над пострадавшим (первый - чтобы как можно скорее ликвидировать последствия переохлаждения, второй - чтобы удостовериться, что Тьери не подцепил и не притащит с собой никакую заразу), Йоттенсен сбегал за его скафандром, а заодно отдал команду остававшимся в храме роботам продолжать работу, которую, очевидно, остановил Тьери). После этого коптер сразу взлетел и направился к модулю.

- Есть ли непосредственная угроза его жизни? - спросил по радио Лангер.

- В данный момент уже, скорее всего, нет, - ответил Гильберштайн.

- Тогда оставайтесь в коптере, пока не завершите анализы на всю чужеродную органику, - распорядился капитан. Необходимость этой меры была очевидной - Тьери не только надышался воздухом планеты, но и, лежа голый среди мумий, мог нахвататься каких угодно организмов - от грибков до мелких насекомых и даже до пресловутых личинок пока еще гипотетических кишечных паразитов-убийц. И все это, разумеется, не должно было попасть в атмосферу посадочного модуля, а затем и звездолета (не говоря уже о Земле). И, хотя маленький (как и все жилые помещения на "Кеплере-2") лазарет модуля позволял обеспечить полностью герметичную изоляцию пациента, лучше было заранее знать, насколько серьезна опасность.

Тьери пришел в себя еще до того, как экспресс-анализы завершились.

- Где я? - прохрипел он и тут же зябко поежился, хотя температура внутри коптера была поднята до +35, чтобы согреть его. - Почему я голый, а вы в скафандрах?

- Мы нашли вас в таком виде в городе, - ответил Гильберштайн. - В храме на алтаре.

- В храме?! Как я там оказался?

- Это как раз то, то мы надеялись узнать от вас, - улыбнулся Гильберштайн. - Вы что-нибудь помните?

Тьери задумался.

- Я... проводил наблюдения... затмения и... сопутствующих явлений, - медленно произнес он. - Конечно же, не выходя из командного отсека модуля. А потом... я, должно быть, задремал... и мне приснился кошмар. Какой-то совершенно жуткий кошмар, - он вновь поежился, на сей раз явно не от физического холода.

- Вы можете вспомнить какие-нибудь детали этого... сна? - мягко осведомился Гильберштайн.

- Н-нет, - покачал головой Тьери. - И, честно говоря, не имею ни малейшего желания это делать. Помню только... ужас. Гва'агл нза'кхраат.

- Как вы сказали? - поспешно переспросил по радио Клэйтон, так же, как и капитан, слушавший разговор в салоне коптера.

- Ужас, приходящий из моря, - повторил Тьери.

- Нет, перед этим вы произнесли... другие слова.

- Разве? Я... не знаю. Это все бред из моего кошмара. Потом... ничего не помню. До тех пор, пока не открыл глаза и не увидел вас, - закончил Тьери с виноватой улыбкой. Затем выражение его лица вновь сменилось на озабоченное: - Вы хотите сказать, что я ходил во сне?

- Это хотите сказать вы, - строго ответил Лангер. - Мы знаем лишь, что вы, не поставив никого в известность, вышли в одиночку из "Кеплера-2", дошли пешком до города, каким-то образом проникли внутрь, несмотря на запертые ворота, отключили наших роботов, помешав им выполнять поставленные задачи, разделись и легли на алтарь. Нарушив тем самым все возможные протоколы работы на чужих планетах и поставив под угрозу безопасность не только нашей миссии, но и всей местной биосферы, что по действующим международным законам является, вообще-то, преступлением⁴.

- Капитан! - возмущенно воскликнул Гильберштайн. - Вы же не хотите сказать, что доктор Тьери сделал все это сознательно? Это же полный абсурд! Какой у него мог быть мотив?!

- Я не знаю, - непреклонно ответил капитан. - Вполне возможно, что его первое нарушение - скажем, выход наружу, чтобы посмотреть поближе на темный прилив - было сознательным, а вот дальше уже, как говорится, что-то пошло не так. Я знаю только, что если он виноват хотя бы частично, то минимальное, что ему грозит - это пожизненное отстранение от космических полетов. Так что у него есть мотив изображать амнезию и сомнамбулизм, которым он - и вы, как врач экспедиции, знаете это лучше всех - никогда в жизни не страдал, иначе его не допустили бы даже до полетов на Луну.

- Капитан... - пробормотал Тьери, - я понимаю, как все это выглядит со стороны, но я же, в конце концов, не идиот! Я понимаю, что такое инвазивные виды и почему необходимы все нормы безопасности. К тому же город и храм вообще не относятся к сфере моих научных интересов - и, честно говоря, не произвели на меня впечатление места, где мне хотелось бы гулять ради собственного удовольствия, тем более - в одиночку, в темноте и в ненастье. Я не знаю, что со мной произошло, но последнее мое осмысленное воспоминание - это как я наблюдаю за показаниями приборов в командном отсеке.

- А радиопередача? - спросил Клэйтон. - Вы помните текст, который передавали на "Кеплер-Прайм"?

- Я ничего туда не передавал, - ответил Тьери. - Связи с орбитой не было из-за электрической активности в атмосфере.

- Но на какой-то момент она, очевидно, появилась. И вы только что цитировали слова из этой передачи. Сейчас я прокручу вам запись ее целиком. Возможно, это поможет вам вспомнить.

Тьери взглянул на Гильберштайна почти просительно, словно ожидая, что тот выскажется против этой идеи, но тот лишь кивнул:

- Да, лучше сделать это прямо сейчас. Сны, как известно, очень быстро забываются после пробуждения. А нам важны любые детали, чтобы понять, что именно с вами произошло. Постарайтесь расслабиться. Закройте глаза и дышите глубоко и ровно. Представьте себя в командном отсеке. Вы наблюдаете за показаниями приборов. Затмение достигает своего пика...

Некоторые время Гильберштайн наблюдал за дыханием, пульсом и прочей телеметрией Тьери, затем дал команду Клэйтону. Тот включил запись.

- Ашш. Ква'ахл. Нса'краат. Шхеээ. Тххоо'урк. Тклаа. Йикл'кхаа...

Даже астронавтам, уже знавшим, что они услышат, было неприятно вновь слушать этот жуткий шепот, столь непохожий на обычный голос Тьери - да и вообще на человеческую речь. Лицо же Тьери делалось все более угрюмым, а затем на нем отобразилось страдание, и он резко потребовал: "Выключите это!"

- Вы вспомнили? - Гильберштайн успокаивающим и в то же время крепким движением взял Тьери за предплечье. - Вы знаете, что значат эти слова?

- Нет. Нет! Ничего не значат! Выключите, я сказал! Прекратите! - Тьери вырвал руку из пальцев врача и зажал себе уши обеими ладонями.

Клэйтон остановил запись.

- Все, все, - успокаивал пациента Гильберштайн. - Мы выключили.

- Это ничего не значит, - повторил Тьери уже спокойнее, отняв руки от ушей. - Это просто бессмыслица. Но очень неблагозвучная.

- Но вы ведь распознали по крайней мере несколько слов, - напомнил Клэйтон. - "Гва'агл нза'кхраат". По-вашему, это означает "ужас, приходящий из моря".

- Потому что вы прожужжали мне все уши этим ужасом еще на орбите, - ответил Тьери с неожиданной злобой. - Вот он и впечатался мне в подсознание. А больше я ничего не знаю!

- Но вы, по крайней мере, узнаете собственный голос? - спросил Лангер.

- Если вы так говорите, - буркнул Тьери. - Попробуйте сами записать свой шепот во сне, а потом определить, ваш он или не ваш!

- Я не разговариваю и тем паче не хожу во сне, - проворчал Лангер.

- Капитан! - одернул его Гильберштайн строгим голосом врача, имеющего право приказывать кому угодно. - Вы что, не понимаете, что доктор Тьери сейчас нуждается в отдыхе и покое, а не в ваших допросах и подозрениях? Кстати, доктор Тьери, у меня для вас хорошие новости. Экспресс-тесты завершены, никакая чужеродная органика в вашем организме не найдена. Конечно, карантин для порядка все равно требуется, но, думаю, самым страшным последствием вашей прогулки может стать разве что простуда, да и от той я вам уже ввел лекарство.

- Хорошо, - откликнулся на это капитан. - Доставьте пациента в лазарет. Трое суток герметичной изоляции, дальше посмотрим. И, доктор Тьери - надеюсь, вы понимаете, что вне зависимости от того, были ли ваши действия осознанными или неосознанными, они означают, что вы представляете угрозу для себя и окружающих. Вы отстранены от любых работ, и вам запрещено покидать лазарет, не говоря уже про любой выход на поверхность планеты. Пьют! Аннулируй все права доступа для доктора Тьери. Мистер Хартлинг, сделайте то же самое на "Кеплер-Прайм".

Протокол предписывал в случае гибели любого из астронавтов на поверхности планеты всем остальным вернуться на орбиту и все дальнейшие исследования проводить только с помощью роботов. Однако в случае инцидентов, не приведших к смерти (пусть даже кто-то из членов экипажа и выбывал из строя), такого категорического требования не было, и решение оставалось за капитаном. Лангер изначально был настроен вернуться на орбиту, но Клэйтону (которого поддержали Грюйс и Вайтерфорд, также жаждавшие продолжать свои исследования на планете, и Йоттенсен, который называл любые опасения, не подкрепленные четкими материальными доказательствами, "суеверной чушью") удалось его отговорить. Не последнюю роль сыграл аргумент, что безопаснее выдержать Тьери в карантине на планете, чем возвращать его на звездолет. Если, несмотря на все предварительные результаты анализов, Тьери представляет угрозу - пусть это лучше выяснится подальше от "Кеплера". Если же угрозы нет, то и в досрочном возвращении нет никакой нужды - остальные члены команды смогут продолжить работу на поверхности и без него.

Конечно же, Лангер не мог не задаться вопросом "а где гарантии, что случившееся с Тьери не произойдет и с кем-то еще?" - но ни он сам, ни Гильберштайн, ни кто-либо из членов команды не мог предложить даже гипотетического механизма, который объяснял бы "казус Тьери" неким внешним воздействием. До того момента, как Тьери снял скафандр в храме, он не вступал ни в какой контакт с биосферой и вообще с какими-либо веществами планеты. Он не мог подвергнуться воздействию галлюциногенов (включая, кстати, медикаменты и химические реактивы, имевшиеся на борту модуля - все они находились на строгом учете, и никто не получал к ним несанкционированного доступа). Показания приборов во время темного прилива - и внешних датчиков, за которыми наблюдал Тьери, и тех, что фиксировали работу систем самого модуля - были проанализированы компьютером и просмотрены людьми. Ничего такого, что могло бы хотя бы теоретически воздействовать на психику - вроде низкочастотных акустических колебаний, ритмичных мерцаний света или резонирующих пульсаций электромагнитных полей - обнаружено также не было. Выходило, что искать причину случившегося следовало исключительно в психике самого Тьери, которая оказалась все же не столь устойчивой, как показывали все проведенные ранее - на Земле и в полете - тесты.

- Видимо, это действительно внезапное проявление сомнамбулизма, спровоцированное переутомлением и неотрефлексированным на сознательном уровне депрессивным воздействием на психику тех картин, которые Тьери увидел в храме, когда был там с нами вместе. Все-таки для физика, в отличие от археологов и даже биологов, зрелище тысяч обезображенных трупов не слишком привычно, - заключил Гильберштайн без особой, впрочем, уверенности в голосе и добавил: - Во всяком случае, это единственное рациональное объяснение, которое я могу предложить.

- А что насчет радиопередачи? - требовательно спросил Лангер. - Откуда он мог узнать язык гекатиан?

- Ниоткуда, - пожал плечами Гильберштайн. - Это просто глоссолалия, как я и сказал. Бессмысленные слова, порожденные самим мозгом в состоянии сна или транса. В мире сна они обладали смыслом - и, поскольку в случае Тьери этот сон был кошмаром, попытки вспомнить этот смысл являются для него травмирующими - но никакого объективного смысла и никакой связи с реальным храмовым языком тут, очевидно, нет.

- А "ужас, приходящий из моря"? Гва-агл и как там дальше. Могли так звучать соответствующие иероглифы или нет?

- Могли и так, и как угодно, - ответил уже Клэйтон. - Если бы храмовый язык имел буквенно-звуковой алфавит, мы могли бы, узнав звучание хотя бы некоторых букв, попытаться реконструировать остальное, подставляя их в другие слова из радиопередачи и проверяя, получается ли что-то осмысленное. Но с иероглифами так не получится. Одни и те же звуки совсем не означают одних и тех же иероглифов - и наоборот. Знаете, например, чем отличается сэппуку от харакири? Только порядком записи иероглифов. "Резать живот" или "живот резать". Но в произношении при этом нет ни единого общего звука! В японском это связано с китайским наследием, но в гекатианском храмовом могло быть сколько угодно своих особенностей... Так что нет, нет никаких оснований считать, будто Тьери во сне или где-то еще услышал аутентичную гекатианскую речь. Лично мне это, конечно, жаль - было бы очень интересно узнать, как она звучала, и заодно - что именно означали слова из радиопередачи. Но доктор Гильберштайн, очевидно, прав - это всего лишь глоссолалия, порожденная кошмарным сном.

- Ладно, - принял решение капитан. - Пока остаемся здесь, но продолжаем исследования только через роботов. Никому не покидать модуль, пока мы не соберем больше информации. Пьют, изменение протокола доступа. Не открывай внешний тамбур ни перед кем из членов экипажа без моей авторизации.

- Ну, если вы полагаете, капитан, что любой из нас может повести себя неадекватно, - заметил Гильберштайн, - тогда и вы тоже не являетесь исключением.

- Да, верно, - согласился Лангер. - Пьют, с этого момента изменение протоколов с моей стороны должно быть подтверждено также доктором Гильберштайном. Также прошу всех членов экипажа по возможности не оставаться в одиночестве и при первых признаках... нестандартного психического состояния у себя или других обращаться к доктору Гильберштайну.

На этих условиях работа на планете продолжилась. Хотя люди оставались в модуле, связь с роботами на короткой дистанции была устойчивой (более устойчивой, чем с орбиты), и они делали свое дело. Уже через пару часов было найдено объяснение загадочному проникновению Тьери в город. Дроны, облетев городскую стену по периметру, обнаружили с противоположной главным воротам стороны маленькую калитку в стене. Заметить ее было сложно - она явно предназначалась для незаметного проникновения в город и наружу и с внешней стороны казалась просто частью каменной кладки. И, разумеется, изнутри она запиралась на засов. Но этот засов оказался открыт. И следы, оставшиеся по ту сторону калитки на покрытом слоем грязи и пыли полу ведущего сквозь стену прохода, куда никогда не проникал дождь - отпечатки рубчатых скафандровых ботинок - не оставляли сомнений, что Тьери прошел здесь.

- Неужели в условиях осады они держали калитку открытой? - удивился Лангер. - Или кто-то сбежал через нее, когда остальные приносили себя в жертву или пытались прятаться в домах?

- Судя по следам ржавчины на засове - едва ли, - ответил Клэйтон. - Его открыли лишь недавно.

- Открыли изнутри? Кто же мог это сделать? Какой-то из роботов?

- В логах роботов отсутствует такая информация, - возразил Йоттенсен. - Ни один из них вообще не был в том районе.

- Мог ли Тьери подчистить логи? - спросил капитан.

- Нет, такая операция в принципе не предусмотрена - твердо ответил Йоттенсен. - Все действия нашей техники протоколируются для дальнейшего анализа на Земле, вы же знаете. Матрицу памяти можно разве что физически уничтожить вместе с роботом - чего, разумеется, не происходило.

- Тогда, - нахмурился капитан, - вы что же, хотите сказать, что в городе есть кто-то, помимо нас?

- Этого не может быть, - покачал головой Клэйтон. - Мне бы, конечно, очень хотелось встретиться с выжившими гекатианами, но, во-первых, они не могли выжить в запертом изнутри каменном городе, где попросту давно не осталось никакой пищи...

- Трава и лишайники в качестве таковой им бы не подошли, - подтвердил Грюйс.

- Но если они выходят наружу через калитку? - напомнил Лангер.

- Эта калитка не открывалась уже шестьдесят лет, - напомнил в свою очередь Клэйтон. - И, собственно, во-вторых и в-главных - там на полу только следы Тьери. Летающий дрон мог бы не оставить следов, но живой гекатианин - точно нет.

- Тогда кто же открыл калитку?

- Ну, - ответил Йоттенсен недовольным тоном человека, которому самому не нравится озвучиваемая им версия, - очевидно, это были сейсмические толчки, которые заставили засов сдвинуться.

- Это какой же силы должны быть толчки, чтобы сдвинуть с места стальной засов, да еще и приржавевший?!

- Согласно показаниям приборов, во время темного прилива они достигали 3.2 балла.

- Я не сейсмолог, но даже я знаю, что это ничтожно мало!

- Да, - признал Йоттенсен, - но если подобные толчки происходят при каждом затмении, а во время некоторых из них бывают и сильнее, скажем, около пяти баллов... это все еще не повредило бы каменные здания, но это могло создать вибрации, которые постепенно, миллиметр за миллиметром, сдвигали засов. Так, что в конечном счете даже самого легкого толчка оказалось достаточно, чтобы открыть его окончательно. Причем этот последний толчок мог быть даже и не сейсмическим, а просто сам Тьери хорошо подергал калитку.

- Звучит не очень убедительно, - сказал капитан. - Я бы сказал - совсем не убедительно. И почему-то все эти ваши вибрации толкали засов только в одну сторону.

- Неровности грунта или самой постройки вполне могли породить подобную асимметрию, - пожал плечами Йоттенсен. - Так или иначе, раз мы точно знаем, что с внутренней стороны к засову никто не подходил, значит, других объяснений нет.

- Тут интереснее другое, - пробурчал Гильберштайн. - Откуда Тьери вообще узнал о существовании этой калитки, которую и днем-то не заметишь, а уж в темноте... Тем более, ему пришлось обойти город вокруг, словно он знал, куда идет - а потом еще и отыскать дорогу в лабиринтах кривых улочек к центру.

- И сам он, конечно, по-прежнему ничего не помнит, - не столько спросил, сколько констатировал капитан.

- Увы.

- Он просто искал хоть какой-нибудь проход в город и шел вдоль стены, пока не нашел, - сказал Йоттенсен. - И полагался при этом не столько на свое зрение, сколько на приборы скафандра. Если он в этом своем сомнамбулизме сумел отключить роботов, то и задействовать ИК-визор тоже мог. Тем более, в темноте это практически рефлекс. А сквозная щель вокруг двери, если сквозь нее просачивается хоть самый минимум воздуха, в инфракрасном диапазоне выглядит иначе, чем наглухо зацементированные щели между камнями.

Астронавты продолжили работать в командном отсеке, управляя роботами и получая информацию от компьютерной сети "Кеплера", обрабатывавшей передаваемые с планеты данные. Исключение составил только Гильберштайн, который оставался в лазарете с Тьери. Хотя следить за состоянием пациента мог и медицинский компьютер, управлявший всем оборудованием лазарета и способный, таким образом, оказывать все виды экстренной помощи вплоть до хирургической, да и больничная скука "узнику карантина" не грозила - к его услугам была практически безразмерная база книг, фильмов и музыки (правда, из лазарета в ней были доступны лишь те произведения, что настраивали на позитивный и успокаивающий лад) - даже и без диплома психолога было очевидно, что именно Тьери сейчас в особенности не следовало оставлять в одиночестве. Более того - об этом, слегка смущаясь, попросил он сам (чем весьма порадовал Гильберштайна, который опасался, что после пережитого Тьери может, наоборот, замкнуться и реагировать раздражением на любые попытки контакта). Гильберштайн решил, что сейчас самым правильным будет развлекать Тьери непринужденной беседой на безобидные темы, никак не связанные с Гекатой, и потому, соответственно, ни пациент, ни врач не участвовали в обсуждениях в командном отсеке даже по видеосвязи.

Прочие же астронавты по мере получение результатов своих исследований делились таковыми с коллегами.

- Похоже, версия с кишечными паразитами не подтверждается, - признал Вайтерфорд. - В принципе, анализ затруднен тем, что вытянутые из тела кишки в основном сгнили, а не мумифицировались. И все же у такого большого количества мумий удалось взять достаточно образцов, по которым можно реконструировать даже ДНК многих видов их кишечной микрофлоры. Но никаких червей с зубами или иных крупных организмов, способных наносить раны изнутри. Нет следов этих ран и вообще воспалительных процессов и иммунного ответа. То есть я не хочу сказать, конечно, что на момент смерти все обследованные были идеально здоровы. И паразиты у них были. В организме среднестатистического землянина времен средневековья тоже с большой вероятностью нашлись бы гельминты. Но это все была, в общем, безопасная мелочь, с которой гекатиане, как и люди прошлого, привыкли сосуществовать. Ничего такого, что побудило бы скорее выпустить себе кишки всем городом, чем терпеть.

- Они выпускали кишки не из-за червей, - подтвердил Клэйтон. Благодаря собранным в храме и городе данным, позволившим сопоставить завуалированные фразы священных книг с реальностью, компьютеры звездолета всего за сутки очень продвинулись в изучении языка и, соответственно, самих книг. И там, где исследователям прошлого понадобились бы годы, Клэйтон благодаря нейроинтерфейсу получал информацию с немыслимой для своих предшественников скоростью. - И отрубали голову после, а не до, не от избытка жестокости. Просто, по их представлениям, жизнь заключалась в животе, а не в мозгу. В этом плане, кстати, они тоже были не так уж далеки от людей.

- Да, - подтвердил Гильберштайн, - люди веками ассоциировали жизнь с сердцем, а не с головой. Даже еще в ХХ веке не кто-нибудь, а врачи считали критерием смерти остановку сердца, а не прекращение мозговой активности. Так что, наверное, не удивительно, что ацтеки вырывали жертвам сердца, а гекатианские культисты вытягивали кишки.

- Аналогия даже еще более прямая, - кивнул Клэйтон. - В ряде славянских языков слова "живот" и "жизнь" тождественны или, по крайней мере, однокоренные. Но у гекатиан на это накладывались еще и религиозные представления. Живот, по их верованиям - не просто символ физической жизни, но и место обитания души. А голова - не более чем, выражаясь нашим языком, периферийное устройство, обеспечивающее ее интерфейс с внешним миром. И ворота, через которые она покидает тело в момент смерти. Поэтому, если сначала отрубить голову, пока живот еще цел, душа может не найти выход. И так и остаться в мертвом теле. С ужасающими, как нетрудно догадаться, последствиями не только для самого неупокоенного умершего, но и для всех окружающих.

- Тогда как быть с теми, кому отрубили голову в бою? - с усмешкой осведомился Йоттенсен.

- Это, вообще-то, не так просто сделать одним ударом, - заметил Клэйтон. - Особенно с учетом гекатианской анатомии. У человека шея относительно длинная, а голова круглая. А у гекатиан шея была очень короткой, а голова - широкой и приплюснутой сверху, фактически она сидела прямо на плечах. Бить надо строго по горизонтали, а щитки доспехов отклоняют удар под углом вверх. Так что в бою такое если и случалось, то крайне редко. Раздетой и уже не способной сопротивляться жертве рубить голову намного проще, и то жрецы учились этому специально.

- А зачем вообще рубить голову, если это можно делать только после смерти? - спросил капитан.

- Ну, насколько я понимаю, если голова - это ворота, то они могут работать в обе стороны, - ответил Клэйтон. - И потому после того, как душа вышла, их необходимо уничтожить. Чтобы в оставшееся бесхозным тело не вошел... кто-то другой. Кстати, по этой же причине гекатиане - ну или, по крайней мере, последователи религии центральной теократии, не стоит забывать, что пока что нам доступны для изучения только их книги - так вот, по этой же причине они не создавали изображений живых существ. Мотив был другой, нежели у мусульман. Не недопустимость конкуренции с верховным божеством - коего у гекатиан вообще не было. А просто, создавая подобие тела, лишенное души, ты как бы приглашаешь... другого войти туда.

- Вот, значит, почему они делали только безголовые статуи, - кивнул Грюйс. - Безголовые - можно. Хотя не очень понятно, как их скульпторы наловчились делать их с таким искусством, если не имели возможности практиковаться ни на какой другой натуре. Да и довольно опасно в идеологическом плане, - добавил он с усмешкой, - иметь таких мастеров - а что, если кому-то из них захочется сделать и голову?

- Они не наловчились, - мрачно ответил Клэйтон. - У них не было искусства скульптуры как такового. Любое создание изображений живых... или неживых существ было под запретом.

- Но как же эти статуи?

- Это не статуи, - покачал головой Клэйтон. - Они брали тело жертвы, уже начавшее разлагаться, укладывали его в опоку, засыпали грунтом и утрамбовывали, положив сверху тяжелую плиту с отверстиями, точнее, каналами, сужающимися книзу. Потом через эти каналы заливали расплавленный металл. Он полностью выжигал плоть и занимал ее место. Та часть металла, что застывала в каналах литников, намертво соединяла получившуюся "статую" с плитой, которую затем переворачивали и устанавливали на площади или на крыше храма.

- Милейшая цивилизация, как я и говорил, - усмехнулся Йоттенсен. - А ведь вы, помнится, именно эти статуи сочли первым признаком разумной жизни на Гекате...

- Ну в этом я, положим, не ошибся, - заметил Клэйтон. - Пускай это и не искусство, но животные и на такое тоже не способны.

- Угу, - проворчал Йоттенсен. - Разумное существо отличается тем, что творит такие дикости, до которых ни одно животное просто не додумается. Раньше я, правда, думал, что это относится только к людям, но кое-кто нас едва ли не переплюнул...

- А, кстати, в самом деле - зачем они делали эти "статуи"? - спросил капитан.

- Затем же, зачем и устраивали массовые жертвоприношения. Чтобы не допустить прихода ужаса из моря.

- Этот самый ужас и те "другие", которые якобы способны вселяться в мертвые тела - одно и то же или нет? - решил уточнить Лангер.

- Пока трудно сказать, - признал Клэйтон. - Мы хоть и изрядно продвинулись, но пока расшифровали далеко не все. Иероглифы, во всяком случае, используются разные, но это ничего не значит. Во многих земных культурах мистические сущности, внушающие страх - а иногда и не очень мистические, а просто опасных животных, вроде медведей - избегали называть явно и обозначали эвфемизмами, причем таковых могло быть несколько для одного объекта. Гекатиане, по всей видимости, поступали аналогично.

- А вот, кстати, насчет животных, - вмешался Вайтерфорд. - Что, если эти самые "другие", попадающие в тело через голову - никакие не злобные духи, а те самые паразиты, проникающие в организм вместе с пищей?

- Нет, не похоже, - покачал головой Клэйтон. - По контексту, речь явно идет о чем-то сверхъестественном.

- Но сверхъестественное в представлении слаборазвитых культур может быть чем-то вполне естественным, природу которого они не понимают, - напомнил Йоттенсен.

- Теоретически да, но в храмовой религии, похоже, не было никаких ритуалов и догматов, связанных с пищей, - ответил Клэйтон. - То есть версия, что они ели нечто, убивавшее изнутри, потому что так предписывала их вера, не подтверждается ни анализом их останков, ни анализом их священных текстов.

- Что и неудивительно, - подтвердил Грюйс. - Всякие там сакральные правила приходится изобретать там, где не работают простые рефлексы. А гекатиане, будучи по основному своему способу питания падальщиками, во-первых, были хорошо адаптированы эволюцией к тому, чтобы, пардон, жрать всякую гадость со всеми содержащимися в ней червями и личинками, а во-вторых, хорошо умели разбираться, на какой стадии разложения эту гадость жрать все-таки не следует.

- Все это, конечно, интересно, - сказал капитан, - но можем ли мы, наконец, узнать как они сами объясняют и описывают гибель своей цивилизации? Священные книги, очевидно, написаны еще до катастрофы, но я имею в виду записи верховного жреца, хотя мы и считаем его ненадежным источником.

- Причина все та же, что я назвал с самого начала - "ужас из моря", - ответил Клэйтон. - Только тогда я был неправ, считая, что речь о приплывших из-за моря врагах теократической империи. Их жрец называет иначе - "безумные мятежники". Которые разрушили храмы и прекратили жертвоприношения, из-за чего не то пришел, не то должен был прийти тот самый ужас.

- Так пришел или только должен был? - уточнил капитан. - Или он сам толком не знал, заперевшись в своей библиотеке, и покончил с собой просто из страха?

- Трудно сказать, - вновь ответил Клэйтон. - Дело в том, что в храмовом языке нет времен глагола. Так что невозможно определить, идет речь о прошлых или будущих событиях. Во всяком случае, это определенно не сослагательное наклонение - для него своя форма есть.

- Разве может существовать язык, в котором прошлое не отличается от будущего? - удивился Йоттенсен.

- Еще как может, - заверил его Клэйтон. - В китайском, например, похожая ситуация. И это притом, что Китай все-таки - изначально аграрная цивилизация, которая, как и прочие аграрные цивилизации Земли, нуждалась в точном календаре и, соответственно, в четком представлении о ходе времени в силу сезонности сельхозработ. А у гекатиан не было ни сельского хозяйства, ни серьезных отличий между сезонами, ни солнца, ни луны, ни звезд. Одни только Темные приливы... Нет, конечно, представление о времени у них было, но грамматически оно не фиксировалось - угадывалось по контексту. А контекст мы все еще слишком плохо понимаем.

- Когда мы начнем понимать лучше? - настаивал Лангер.

- Не знаю, - мрачно ответил Клэйтон. - Обнаружились новые непредвиденные проблемы.

- Вы же говорили - мы сильно продвинулись?

- Продвинулись ровно настолько, чтобы натолкнуться на стену. Согласно последнему отчету компьютера, мы имеем дело не просто с весьма сложным и запутанным языком, а по сути с двумя языками, использующими общую письменность. Тоже, кстати, похоже на ситуацию с японцами, которые заимствовали китайские иероглифы, но произносить и использовать их стали совершенно по-своему... Так вот, часть книг в библиотеке жреца, причем, насколько я понимаю, наиболее сакральные, претендующие на тайное знание, написаны на более древнем языке, который отличается от того, что мы реконструировали до сих пор, примерно как китайский от японского, или, в лучшем случае, как англосаксонский от современного английского. Что, кстати, ставит под сомнение и правильность уже произведенной нами реконструкции. Поскольку, считая два языка одним, мы, очевидно, неверно интерпретировали их оба. Примерно как если бы мы не понимали разницы между английским и германским, от которого он происходит, и считали, что слово "gift" значит одно и то же в текстах на обоих языках. В то время как в германском это не "подарок", а "яд".

- Да уж, разница существенная, - усмехнулся капитан. - И совсем не та ошибка, которую хотелось бы допустить. Особенно в свете инцидента с Тьери, который словно бы и в самом деле рассчитывал на подарок, а получил яд - хотя он, конечно, вообще не имел дела с гекатианской культурой, а лишь наблюдал за природными явлениями... Так что нам нужно, чтобы разобраться в этих древних текстах?

- Пока что все сделанные нами находки относятся к "новой" храмовой культуре и новому языку, соответственно. Если я правильно понимаю, само знание древнего языка кем-либо, кроме посвященных жрецов, мягко говоря, не поощрялось. Примерно как в средневековой Европе у католиков богослужение велось на латыни, а у православных - на церковнославянском, которых абсолютное большинство населения не понимало. У гекатиан, похоже, все было еще суровей. Древний язык не использовался даже для богослужений, точнее говоря - поскольку богослужений в привычном нам смысле у них не было - для церемоний с участием мирян. Во всяком случае, тех мирян, которые оставались после этого в живых. Им, похоже, даже и о существовании древнего языка знать не полагалось. Так что - чтобы обнаружить материальные предметы, связанные с этой культурой, нам необходимо отыскать святилище, куда миряне не допускались в принципе. Причем, естественно, не разрушенное и не разграбленное, а таковых, как мы знаем, практически не осталось.

- Тайный храм, скрытый от всех, - резюмировал капитан театральным голосом. - Вы это имеете в виду?

- Примерно. Место, о самом существовании которого знали лишь посвященные.

- Какие-то подземелья? Возможно, прямо под храмом? - предположил Лангер.

- Пока что наши сканеры не обнаружили ничего похожего ни в этом городе, ни в условной столице, ни в других городах, хотя их мы, конечно, обследовали не так тщательно, - ответил Клэйтон. - Хотя в принципе долбить подземные туннели гекатиане умели, но это в основном канализация, причем в первую очередь ливневая. В условиях постоянных дождей с одной стороны и отсутствия крупных постоянных рек на большинстве возвышенностей с другой им было важно научиться направлять потоки дождевой воды в подземные хранилища. Так что чисто хозяйственные нужды - да, а вот прятать под землей что-то тайное и сакральное они, похоже, не пытались. Возможно, не считали подземелья достаточно надежными.

- Хм, - задумался Грюйс. - Подземные водохранилища. Что, если в них проник и размножился какой-нибудь организм, скажем, микроскопическая водоросль, вырабатывавшая галлюциногены, которые в итоге и довели гекатиан до самоубийственного безумия?

- Анализ останков не показывает никаких следов галлюциногенов, - напомнил Вайтерфорд. - Да и не могло такое заражение произойти по всей планете одновременно. Пресноводные организмы не распространяются через морскую воду и наоборот.

- Да, но мы пока что анализировали только мумии простых горожан, ну и некоторых жрецов не самого высокого ранга, делавших, так сказать, грязную работу. А если существовал некий сакральный источник, из которого пили только посвященные - верхушка теократии? И вот они-то как раз и обезумели. А паства просто покорно исполняла их распоряжения о "спасении" через ритуальное самоубийство.

- Но теократию разгромили, - напомнил уже Клэйтон. - Этот город - почти единственный, который повстанцы так и не взяли, да и то, скорее всего, лишь потому, что эта возвышенность слишком мала и он здесь единственный - они просто не сочли нужным возиться и направлять сюда достаточно серьезные силы.

- А с победителями случилось примерно то же, что с каннибалами, погибавшими от болезни куру, - продолжал свою мысль Грюйс. - Мы почему-то решили, что восстание было вызвано стремлением прекратить жертвоприношения...

- Об этом говорится... - начал Клэйтон и замолк, осознав.

- Вот именно, - кивнул Грюйс. - В писаниях одного безумного жреца. Который сам мог находиться под действием галлюциногенов. И даже если нет - он выражал позицию теократии, которая, естественно, любой бунт против себя будет представлять как святотатство и покушение на самые основы веры. О позиции их противников мы не знаем ничего. А график не строится по одной точке, - он сделал короткую паузу после своей коронной фразы и продолжал: - Возможно, главной целью похода было не покончить с жертвоприношениями - хотя, возможно, и это тоже - а попросту захватить накопленные теократией за столетия доминирования богатства.

- Мы не нашли каких-то особенных богатств в оставшемся неразграбленным городе, - напомнил Клэйтон.

- Потому что это был бедный город, по каковой причине его и не стали штурмовать, - парировал Грюйс. - И, главное, в представлении гекатиан истинное богатство могло ассоциироваться вовсе не с золотом, серебром или жемчугом - да, они изготавливали украшения из всего этого, но, возможно, в их представлении это была лишь дешевая бижутерия.

- Насчет их товарно-денежной системы у нас пока что весьма фрагментарные сведения, - признал Клэйтон. - Единой валюты у них точно не было даже в пределах центральной теократии, каждая возвышенность изготавливала свои монеты, и среди священных текстов в библиотеке жреца нет никаких хозяйственных записей. Они есть у периферийных народов, но их языки нам неизвестны. Мы можем понять лишь, что за предмет А давали столько-то предметов Б, но не что такое А и Б. В лучшем случае - сколько они весили и сколько занимали места на корабле, но и это оставляет большой простор для предположений. Комбинаций из заполненного товарами склада и его описи мы, к сожалению, пока не нашли.

- Вот, - кивнул Грюйс. - Так что если самым ценным у гекатиан считались не побрякушки, совершенно бессмысленные в практическом плане, а галлюциногены? Мы уже обсуждали версию, что они могли быть оружием некой гипотетической расы морских существ, но, сдается мне, все было куда прозаичнее и без привлечения лишних сущностей. На Земле ведь тоже наркотики веками были одним из самых прибыльных товаров. А у гекатиан, насколько я понимаю, не было даже обычного виноделия - хотя бы по причине отсутствия аналогов винограда, то есть плодов с высоким содержанием сахара...

- Не было, - подтвердил Клэйтон. - Хотя в принципе, конечно, спирт можно гнать из практически любой органики. Но у них вообще не было сельского хозяйства. Сама идея возделывания каких-то культур вместо собирания даров моря не приходила им в голову.

- Соответственно, природный источник галлюциногенов мог быть редкостью, доступной только жреческой верхушке, - развивал свою мысль Грюйс. - А у всех остальных не было даже мало-мальской культуры потребления, которая у жрецов, наверное, все-таки была. Только слухи и легенды о неземном блаженстве, которое дает священный источник. А может, и не только о блаженстве, а и о чем-нибудь типа вечной молодости. Возможно, такие легенды даже поддерживались самими жрецами, которые таким образом подчеркивали свое могущество и вознесенность над простыми смертными. Поэтому, когда победители дорвались до запасов галлюциногена, они элементарно перепились. И погибли если не непосредственно от передозировки, то от вызванных ею галлюцинаций, заставивших их сражаться друг с другом. Мумий победителей, у которых сохранились бы пригодные для анализа ткани, мы пока что не обнаружили - но это не значит, что их не было.

- Теоретически, вполне возможная версия, - согласился Клэйтон, - и идея о том, что все эти "ужасы из моря" - всего лишь вызванные наркотиком галлюцинации, звучит красиво и убедительно. Гильберштайн бы подтвердил - под действием наркотиков каждый видит то, на что психологически настроен. Поэтому жрецы видели потусторонних монстров, встретиться с которыми страшнее, чем выпустить кишки себе и другим, а воины - вражеских воинов, которых необходимо убить, пока они не убили тебя. Хотя меня все же смущают три обстоятельства. Во-первых, сколько же было этого наркотика, если он, с одной стороны, был большой редкостью, доступной только жрецам, а с другой - его хватило, чтобы перепилась вся планета? Именно вся, а не только вожди победителей. Если фанатичная паства теократов еще могла совершить массовое самоубийство без всякого наркотика, просто по приказу своих пастырей, то вряд ли и воины их противников, только что сражавшиеся сообща, стали вдруг биться друг с другом до последнего гекатианина только потому, что им так приказали внезапно обезумевшие предводители. Во-вторых, опять-таки странно, что не уцелел вообще никто, ни на одной из возвышенностей, даже самых отдаленных, даже женщины и дети. Такое в принципе возможно в цивилизации со сложной хозяйственной структурой, где критическое разрушение одного звена ведет к гибели всего остального. Некому стало обрабатывать землю, из-за моря перестали приплывать корабли с зерном или металлом, необходимым для изготовления плугов и серпов, разрушили все мельницы и не осталось мастеров, способных построить новые, и все такое. Экологические катастрофы в результате неразумного хозяйствования, опять-таки - довели почвы до бесплодия, истребили животных, лежавших в основе кормовой базы. Но в цивилизации, жившей, по сути, собирательством - даже не охотой, а просто сбором приносимой морем падали! - все, кто не был убит непосредственно в бою, даже маленькие дети, оставшиеся без родителей, имели очень хорошие шансы выжить. Хотя бы одичавшими, но мы должны были их обнаружить. Ну и, собственно, в третьих - в священных книгах мы пока что не нашли никаких упоминаний о каком-то священном источнике или веществе. Как я уже говорил, там вообще нет упоминаний ритуальной пищи. Земная цивилизация формировалась под вечной угрозой голода, отсюда сакрализация пищи в самых разных культурах. А гекатианам голод не грозил...

- Да, но мы говорим не о еде, а о галлюциногенах! - напомнил Грюйс. - Источнике, возможно, запретных удовольствий, а возможно - видений, которые считались божественным откровением, а то и прямым контактом с потусторонним миром, до которого попросту опасно допускать непосвященных. Что, кстати - если, разумеется, моя гипотеза верна - оказалось в итоге верным... И в этом случае все сведения о наркотике и его источнике как раз и могут содержаться в самой сакральной части священных текстов, которые вы пока что не можете прочитать.

- Возможно, и так, - вновь согласился Клэйтон, - но что насчет первых двух пунктов?

- Если речь идет о наркотике биогенного происхождения, - подключился проникшийся идеей Вайтерфорд, - скажем, порождаемом некой бактериальной или грибковой культурой, то эта культура могла возникнуть в качестве эндемической в некоем природном изоляте, скажем, в замкнутом подземном озере. Жрецы, обнаружившие это озеро, принимали все меры, чтобы эту изоляцию сохранить. А повстанцы, дорвавшиеся до "священного источника", могли разнести соответствующую культуру по пресноводным водоемам всей планеты - что никогда бы не произошло естественным путем - где она, как инвазивный вид, очень лихо размножилась. Вот вам и ответ, как то, что было крайне редким, стало всеобщим, и почему роковую дозу получили даже дети. Просто незараженной воды не осталось вообще. Справиться с проблемой было, конечно, очень просто - полностью осушить водохранилища, а затем вновь наполнить их свежей дождевой водой, но гекатиане, очевидно, до этого не додумались, как и до кипячения воды. Им вообще не приходило в голову, что столь дорогой трофей, отбитый у теократов и с триумфом привезенный победителями на каждый остров, на самом деле приведет их к гибели.

- И где эта ваша культура теперь? - возразил Клэйтон. - Вы ведь не обнаружили в водоемах Гекаты ничего подобного? Понятно, что мы брали пробы далеко не из каждой лужи, но если, как вы говорите, культура распространилась по всей планете...

- Сперва успешно распространилась, а потом вымерла, оказавшись неприспособленной к новой среде - ничуть не смутился Вайтерфорд. - Такое тоже случается с инвазивными видами. Например, для нее могла быть критически важна температура, которая в подземном озере была постоянной, а на поверхности достаточно было одного холодного или жаркого года, чтобы... И сохранилась только в первоначальном "священном источнике", который, возможно, как раз-таки и находится в вашем тайном святилище.

- Что ж, - резюмировал Клэйтон, - узнаем, если найдем это святилище.

Однако за первые сутки после затмения сделать это не удалось - ни с помощью анализа текстов из библиотеки, над которым продолжали трудиться компьютеры, ни с помощью ультразвуковых сканеров, искавших подземные полости. Капитан велел направить большинство имеющихся дронов для этих поисков на возвышенность Альфа - было логично предположить, что тайное святилище, содержащее наиболее сакральные атрибуты культа, находится или под самой столицей, или, по крайней мере, поблизости от нее. Но пока это предположение подтверждений не находило. Впрочем, не вся работа в этот день была безуспешной - другие дроны продолжали исследовать природу планеты, открыв при этом немало новых видов (в первую очередь морских, чему немало поспособствовали мертвые тела, оставляемые откатывающимся приливом). Но даже биологи, которым хватало дел, не могли скрыть, что загадка гибели гекатианской цивилизации, на которую наложился еще и странный инцидент с Тьери, волнует их больше рутинной классификации свежеоткрытых видов.

Именно с Тьери началось обсуждение на следующее утро (по бортовому времени - по гекатианскому, наоборот, долгий местный день клонился к вечеру), когда в командный отсек, где только-только собрались проснувшиеся астронавты, явился Гильберштайн, и вид у него был измотанный. Он мог бы, разумеется, выйти на связь и из лазарета, но, очевидно, не хотел обсуждать состояние пациента в его присутствии.

- Пока что все анализы подтверждают данные экспресс-тестов, - сообщил он, вытягивая ноги в кресле. - Нет признаков воздействия инфекционных или химических агентов. Равно как и физических травм или патологий, если не считать незначительных последствий переохлаждения. Физиологически он полностью в норме, включая мозг. Никаких аномальных очагов возбуждения или, напротив, торможения...

- Но что-то вас беспокоит? - перебил капитан.

- Что-то беспокоит его, - ответил Гильберштайн. - Понятно, что никому не понравится узнать, что он ходил и невесть что вытворял во сне, мог при этом подцепить инопланетную заразу и, в свою очередь, заразить чужую планету - но я не об этом. Не о рациональных формах тревоги или страха. Вчера днем он был вполне адекватен, мы болтали часами, как старые друзья после долгой разлуки. Признаюсь, я за всю нашу экспедицию не узнал столько о его детстве и юности, как за вчерашние сутки...

Несмотря на то, что члены экипажа "Кеплера" провели вместе два года, близкими друзьями никто из них не стал. Психологи уже давно пришли в выводу, что в длительных межзвездных экспедициях, участники которых постоянно находятся в обществе друг друга и при этом полностью отрезаны от всего остального человечества, не имея с ним никакой связи - наиболее устойчивой моделью отношений являются профессионально-ровные, равно доброжелательные по отношению ко всем без сближения с кем-либо конкретным. В условиях подобной изоляции не то что любовь (из-за чего экипажи звездолетов формировались по однополому признаку) но даже и близкая дружба, которая в принципе не может быть "у всех со всеми", способна привести к дроблению коллектива на еще более изолированные, соперничающие и в итоге противостоящие друг другу группы. А даже незначительный конфликт в таких условиях - когда все земные институты, включая полицию и суды, находятся все равно что в другой вселенной - может развиться до самых катастрофических последствий. Над участниками Второй Звездной так и осталось висеть не доказанное, но и не опровергнутое подозрение, что две смерти на борту "Магеллана" были не несчастным случаем и самоубийством соответственно, а убийствами, причем такими, где соучастниками - или, как минимум, лжесвидетелями, покрывшими виновных - стали все выжившие члены команды.

Разумеется, никто не мог и не пытался запретить членам экипажа дружить. Запреты в условиях все той же изоляции, когда их соблюдение держится лишь на личном авторитете капитана или бортового врача - тоже обоюдоострая вещь, способная спровоцировать конфликты именно там, где целью было предотвратить их. Однако протоколы пусть и не требовали категорически, но настоятельно рекомендовали астронавтам придерживаться "академического" стиля общения, обращаясь друг к другу не по именам⁵ (в особенности не приветствовались уменьшительные имена и прозвища), а по степени или званию или же словом "коллега". Излишняя сухость и формализм не предписывались, благожелательность и готовность помочь коллегам приветствовалась, но держать дистанцию весьма рекомендовалось. "Всегда помните о собственном и чужом достоинстве."

В этих условиях на психолога экспедиции ложилось весьма ответственное и непростое бремя - роль, фактически, эрзац-друга для всех остальных членов команды. Человека, которому можно рассказывать обо всем (будучи уверенным, что эта информация останется лишь между собеседниками и не попадет ни в какие файлы), на которого можно выплескивать свои эмоции, включая самые негативные (будучи уверенным, что он не обидится). Это даже поощрялось - мол, если чувствуешь себя некомфортно - обратись к психологу, не держи в себе (тем паче что в звездных экипажах, где ради экономии места и ресурсов каждый имел по две специальности, психолог был одновременно и соматическим врачом - а эмоциональный дискомфорт может иметь и вполне физическую первопричину). И тем не менее, потребность в подобном общении ("исповедях", на жаргоне астронавтов) испытывали не все. Тьери, в частности, не испытывал. До вчерашнего дня.

- А потом, - продолжал Гильберштайн, - чем ближе к ночи, тем более нервозной становилась его речь и, главное, невербальные признаки, которые человек контролирует намного хуже. И я понял, что он готов говорить о чем угодно, лишь бы только не заснуть. Что он чертовски боится спать. В конце концов он прямо попросил у меня какой-нибудь стимулятор. Я, конечно, объяснил ему, что никаких оснований для страха нет. Что приборы прямо сейчас мониторят электрическую активность его мозга и не видят там никаких очагов аномального возбуждения, способных породить новый приступ сомнамбулизма. Что, если бы даже такой приступ и возник, здесь, в лазарете, аппаратура его сразу купирует. А если бы даже и нет, автоматика все равно не выпустит его из лазарета и не позволит отправиться гулять даже по "Кеплеру-2", не говоря уже про планету снаружи. Но он боялся не того, что может снова куда-то уйти в бессознательном состоянии. Он боялся сна как такового. Точнее - того, что он может увидеть во сне.

- Чего именно? - осведомился капитан протокольным голосом человека, явно не считающего содержание кошмарных снов чем-то важным.

- Он не может вспомнить в сознательном состоянии, а попытки выяснить это под гипнозом вызывают паническую атаку. Такая реакция ненормальна для человека, даже пережившего приступ сомнамбулизма. У маленького ребенка, у истеричной женщины - да, возможно. Но у спокойного, уравновешенного астронавта, прежде проходившего множество тестов на психологическую устойчивость, не должно быть такого патологического страха перед всего лишь возможностью увидеть дурной сон. Который к тому же, как ему хорошо известно, сразу прервет автоматика, как только зафиксирует характерную активность. Само собой, рациональные аргументы плохо действуют на человека, находящегося в состоянии психотравматического расстройства - но в том-то и дело, что я не наблюдаю других характерных признаков такого расстройства. Страх Тьери больше похож на страх вполне рационально мыслящего человека перед чем-то реальным - или, по крайней мере, воспринимаемым, как реальное. И когда им овладела эта вечерняя тревожность, он стал жмурить левый глаз.

- Левый глаз? - переспросил капитан. - Вы хотите сказать, у него развился тик?

- То-то и оно, что нет! Это не гиперкинезис. Это... он, сам того не осознавая, ведет себя, как гекатианин, который закрывает свой "ночной" глаз из страха увидеть то, что только им и может увидеть. Что, разумеется, совершенно абсурдно для человека, у которого ночное зрение в равной степени свойственно обоим глазам.

- Уж не вообразил ли он себя тем самым жрецом, на место которого улегся в храме? - произнес Вайтерфорд обеспокоенно, а не насмешливо. - Вы оставили его одного в лазарете - надеюсь, он не сможет... причинить себе вред каким-нибудь скальпелем?

- Нет, конечно, - ответил Гильберштайн. - Все инструменты заперты. А Тьери сейчас спит.

- Вам все же удалось уговорить его уснуть? - спросил Лангер.

- По правде говоря, нет, - признал Гильберштайн. - Я объяснял ему, что ему необходим отдых, чтобы оправиться от пережитого, а бессонницей он лишь ухудшит свое состояние и может вызвать рецидив, ибо мы полагаем, что первый инцидент был вызван переутомлением - хотя, откровенно говоря, с медицинской точки зрения это очень неубедительное объяснение. Говорил, что погружу его в глубокий сон без сновидений, где компьютер будет тормозить любое возбуждение. Даже обещал оставить свет на полную яркость, как маленькому ребенку. Но он ни в какую - не спал всю ночь, ну и я, соответственно, тоже. Под утро я все же дал ему сильную дозу седативного вместе с завтраком, и он заснул через полминуты после того, как выпил свой коктейль. Я убедился, что он находится в устойчивой фазе медленного сна, и пошел к вам.

- Что ж, - сказал Лангер, - если сейчас состояние Тьери стабильно, то и вам, доктор, надо поспать. Компьютер присмотрит за...

Его слова прервал сигнал тревоги.

- Черт! - Гильберштайн, обыкновенно не ругавшийся, вскочил на ноги. - Это в лазарете! Я же оставил все под контролем, он должен был спать еще восемь часов!

Гильберштайн, а следом и остальные, поспешно вывели на сетчатку изображение, которое передавали видеокамеры из лазарета. Тьери, который должен был мирно лежать на койке в состоянии глубокого сна, стоял, слегка покачиваясь взад-вперед - и словно бы сделавшись ниже ростом, хотя его спина была прямой - перед прозрачной карантинной перегородкой, герметично отделявшей основное помещение лазарета от выхода (которую компьютер, конечно же, не открывал). Сорванные электроды, которые должны были купировать любые процессы возбуждения в его мозгу, валялись на полу; вырвана была и капельница, которую Гильберштайн поставил перед уходом. Глаза Тьери были открыты - и жутко пялились прямо в камеру пустыми белками. Его зрачки полностью закатились под верхние веки. Из носа текла кровь. Лицо его при этом походило на застывшую маску. Из безвольно открытого, словно у мертвеца, рта тянулась нитка слюны. Телеметрия показывала, что пульс Тьери достигает 180 ударов в минуту, но давление и температура тела при этом понижены.

Медицинский компьютер, получив подтверждение от Гильберштайна, уже вытягивал на полную длину гибкое трубчатое щупальце с иглой на конце, дабы ввести в шею пациента максимальную дозу успокоительного. Но, услышав тихое гудение сервопривода, Тьери, не отводя невидящих глаз от двери и не меняясь в лице, с необыкновенным для человека проворством и гибкостью выбросил левую руку назад, перехватил конец манипулятора в воздухе и резким движением сломал иглу.

- Доктор Тьери! - крикнул Гильберштайн, и его голос зазвучал из динамиков в лазарете. - Марк! Вы меня слышите?

Тьери постоял пару секунд, покачиваясь перед не желавшей открываться преградой, а затем с размаху ударился о нее лицом. Хрустнул, ломаясь, носовой хрящ. Кто-то из астронавтов невольно вскрикнул. Гильберштайн поспешно выбежал из командного отсека. Тьери вновь отшатнулся назад. На перегородке осталось пятно крови, мешавшее обзору установленной с этой стороны камеры.

- Смотрите, его ноги! - воскликнул Грюйс, переключаясь на другую камеру внутри лазарета.

С ногами планетолога все было в порядке, если не считать позы. Тьери стоял на полусогнутых, растопырив колени в стороны и вывернув ступни носками наружу.

- Он спятил, - пробормотал Грюйс. - Он воображает себя гекатианином!

- Гильберштайн может не справиться с ним в одиночку, - сказал Лангер и тоже побежал к выходу, скомандовав по пути: - Грюйс, за мной!

Все астронавты находились в хорошей физической форме, но Грюйс был самым крупным из членов экипажа - на полголовы выше и почти на треть массивнее худощавого Тьери. Звать на помощь кого-то еще не имело смысла - в тесном помещении лазарета больше людей бы просто не поместилось.

Когда спустя 14 секунд Лангер добежал до лазарета, он увидел, что обе его двери открыты - и внешняя, и карантинная, а Гильберштайн и Тьери барахтаются на полу тамбура между ними (мешая тем самым компьютеру их закрыть). Тьери корчился и извивался, пытаясь одновременно душить врача и биться головой об пол. Гильберштайн пытался помешать тому и другому разом, и потому не слишком успешно. Лица обоих были в крови.

- Ящик номер 3, - прохрипел Гильберштайн, заметив прибывшую подмогу. - Красный инъектор...

Капитан, оценив обстановку, перепрыгнул через боровшихся, сделав знак Грюйсу помочь врачу. Биолог навалился на дерущихся сверху, прижимая Тьери к полу.

- Голову... - хрипел Гильберштайн. - Держите ему голову...

Сейф с медикаментами был открыт, а третий ящик - выдвинут мысленной командой врача, и Лангер сразу же выхватил нужный инъектор, похожий на укороченный пистолет. Как и все астронавты, он прошел курсы первой помощи и умел обращаться с подобным оборудованием. Выставив быстрым движением большого пальца полную дозу, он подбежал обратно к барахтавшимся на полу (Грюйс, навалившись сверху на Тьери, двумя руками удерживал его голову за лоб и затылок, не давая биться, а Гильберштайн сжимал запястья физика) и, приставив инъектор прямо к набухшей на шее Тьери артерии, нажав на кнопку. Раздался короткий пшик, но на Тьери это, похоже, не произвело впечатления.

- Еще полдозы! - потребовал Гильберштайн.

Снова пшикнуло. Еще несколько секунд Тьери продолжал бороться, затем его лицо вдруг обрело осмысленное выражение, он что-то неразборчиво пробормотал и обмяк.

Лангер и Грюйс втащили его вглубь лазарета и уложили на одну из двух коек.

- Пристегните его, - распорядился Гильберштайн, поднимаясь с пола.

У коек лазарета, как и у всех кресел модуля, имелись ремни, чтобы пристегиваться в полете. В лазарете они были более сложными, чем в остальных отсеках, чтобы надежно фиксировать в том числе и пациентов в бессознательном состоянии. Правда, они все же не предполагали такой способ фиксации, при котором пациент не мог бы освободиться сам. Любые приступы, при которых такое могло бы понадобиться, давным-давно было принято купировать посылкой управляющих сигналов в мозг.

Пока Лангер и Грюйс защелкивали ремни, Гильберштайн стоял рядом, потирая шею, на которой уже заметны были синяки от пальцев.

- Вы в порядке, доктор? - спросил его капитан, закончив с ремнями. - У вас кровь.

- Это... - Гильберштайн провел рукой по лицу, посмотрел на пальцы, - это не моя. Это его, - он подошел к раковине, чтобы смыть кровь. Тем временем компьютер, тихо жужжа уцелевшими манипуляторами, аккуратно зажал с висков голову Тьери и принялся обрабатывать его сломанный нос, все больше напоминавший лиловую сливу.

- Вы нарушили протокол, - тут же напустился на Гильберштайна капитан. - Правила герметичной изоляции. Карантин еще не закончился.

- Я не мог тратить время на надевание скафандра, - огрызнулся врач. - Он бы разбил себе голову.

- Карантинная перегородка эластична, - напомнил Лангер. - Разбить о нее череп невозможно. Нос и губы - да, но это не смертельно. Не так опасно, как нарушение изоляции в условиях возможной неизвестной инфекции. А теперь и вы сами можете быть заражены.

- Нет никакой инфекции, и вы это знаете, - проворчал Гильберштайн, тем не менее, тщательно обрабатывая антисептиком лицо и руки. - Ни один анализ ее не показывает.. А Тьери мог биться головой об пол, мог откусить себе язык, да и вообще, мало ли какой вред может причинить себе человек в припадке. Я должен был думать о безопасности пациента, а не о протоколах.

- Вы должны были думать о безопасности нас всех, - настаивал капитан. - Как минимум - заблокировать внешнюю дверь прежде, чем открывать внутреннюю. А не выпускать... все это в воздух модуля.

- И как бы в таком случае вы вошли, чтобы помочь... нам обоим?

- Приказал бы двери открыться, разумеется. Мой приоритет выше вашего.

- И тогда бы уже вы нарушили протокол? Или так и стояли бы снаружи и смотрели, пока он не прикончил бы либо меня, либо себя? Считайте, что я просто снял с вас ответственность, - Гильберштайн вытер лицо одноразовым полотенцем и отправил его в утилизатор. - Нет, капитан, я все прекрасно понимаю - нельзя рисковать всеми ради спасения одного или даже двоих. Но в данном случае риска не было. Надо смотреть не на формальное общее правило трехдневного карантина, а на конкретную ситуацию. Это не инфекция и не интоксикация.

- Тогда что же это, по-вашему? Внезапный приступ эпилепсии, которой у Тьери никогда не было?

- Pavor nocturnus, - ответил Гильберштайн. - Ночной ужас.

- Тот, который приходит из моря? - скептически скривился Лангер. - Вы тоже решили удариться в мистику?

- Нет, - с улыбкой покачал головой Гильберштайн. - "Ночной ужас" - это вполне научное понятие. Одна из форм расстройства сна. В некотором роде, одновременно аналог и противоположность ночного кошмара. Ночной кошмар - это страшное сновидение, и происходит он, соответственно, в фазе быстрого сна. Ночной ужас - наоборот, приступ ужаса и паники, который возникает во время медленного сна без всяких сновидений. В некотором роде, это ужас в чистом виде, без привязки к каким-либо образам. При резком пробуждении от ночного кошмара сознание просыпается раньше, чем тело, следствием чего может быть сонный паралич - человек все осознает, но не может двигаться. При ночном ужасе - наоборот, тело пробуждается раньше, чем сознание. Человек вскакивает с вытаращенными глазами, но ничего не видит и не понимает. В таком состоянии он может быть опасен для себя и окружающих. Приступ длится от одной до нескольких минут, после чего, как правило, человек снова засыпает и потом ничего не помнит, - Гильберштайн покосился на лежащего на койке Тьери. Телеметрия того снова соответствовала обычному глубокому сну - что, впрочем, было неудивительно после полученной им полуторной дозы сильнодействующего снотворного. - Ночной ужас чаще всего встречается у детей и не считается патологией, если не носит регулярный характер. У взрослых может быть связан с сомнамбулизмом.

- Угу. Все сходится, - кивнул капитан. - Но, если вы так хорошо это все знаете, почему не предотвратили этот приступ? Вы уверяли, что он будет спокойно спать!

- Потому что он должен был спокойно спать, - пробурчал Гильберштайн, вертя в руках сорванные Тьери электроды. Компьютер уже доложил, что они полностью исправны. - Электрическая активность его мозга находилась под контролем компьютера и нейроимплантов, которые должны были подавить любое возбуждение, даже приступ эпилепсии в тяжелой форме, если бы у него и в самом деле была таковая. Не говоря уже о ранее полученной им дозе снотворного. Но он вскочил, как ни в чем не бывало, и успокоили его только еще полторы дозы еще более сильнодействующего препарата - в то время как обычного человека свалила бы и половина дозы. Я не знаю, как такое могло произойти. И компьютер тоже не знает.

- Он что-нибудь говорил во время приступа? - донесся из динамика голос Клэйтона, который, как и остальные оставшиеся в командном отсеке, конечно, наблюдал за происходящим в лазарете.

- Человек в состоянии pavor nocturnus не способен к осмысленной речи, - покачал головой Гильберштайн.

- Пусть не осмысленная! - настаивал Клэйтон. - Я же видел, он что-то бормотал, прежде чем отрубиться. Это было что-то вроде его прежней... глоссолалии?

- Нет, на сей раз это был английский, - неохотно признал Гильберштайн. - Но все равно бессмыслица. Что-то вроде "больные шаги⁶". Возможно, он имел в виду свое хождение во сне. Именно его тревога по поводу прежнего приступа и страх, что он может повториться, в итоге породили новый - такое вполне возможно...

- Шесть шагов⁷, - протянул Клэйтон, не слушая дальнейшие объяснения. - Ну конечно же!

- Что вы имеете в виду, доктор Клэйтон? - тут же осведомился капитан.

- Этот оборот неоднократно встречается в священных текстах, - пояснил тот. - Не то "шесть шагов к совершенству", не то "шесть ступеней к вершине" - в зависимости от того, как интерпретировать иероглифы. Что имеется в виду, не конкретизируется, но пройти их-де может лишь посвященный. И я, естественно, думал, что это какая-то высокопарная религиозная... ээ...

- Чушь, - подсказал Йоттенсен.

- Символика, - нашел более нейтральный термин Клэйтон. - Типа, шесть добродетелей, или шесть степеней посвящения... У гекатиан, ну или по крайней мере - в культуре центральной теократии, шесть вообще было священным числом. Кстати, у них была восемнадцатеричная система счисления, вы знаете?

- Интересно, почему? - удивился Йоттенсен. - У них же, как и у нас, было по пять пальцев?

- Да, но несколько иначе устроенных - три длинных перста в центре и два коротких больших по бокам. Насколько я понимаю, в древности они считали так: до трех на перстах, потом загибали один большой палец и снова до трех, потом загибали второй большой и еще раз. Таким образом, на одной руке получалось сосчитать до девяти, а на двух - до восемнадцати.

- Им приходилось помнить внушительную таблицу умножения, - сделал вывод Йоттенсен, - и они гораздо раньше, чем люди, открыли понятие разрядов, - в его голосе впервые прозвучало что-то, похожее на уважение к гекатианам.

- Мы сейчас обсуждаем не арифметику, - нетерпеливо напомнил Лангер. - Так что там с этими шестью шагами?

- Я сейчас подумал, что, возможно, их надо понимать не аллегорически, а буквально. Ну или почти буквально. Помимо основного значения - "шаг" или "ступень", тут в храмовом языке такая же неоднозначность, как в английском, хотя, возможно, она связана как раз с двумя версиями языка - так вот, соответствующее слово может также употребляться в значении "путь, пройденный пешком".

- А какие еще у них тут могли быть пути? - усмехнулся Йоттенсен. - У них же не было ни ездовых животных, ни тем паче машин.

- Морские пути, - ответил Клэйтон. - Их основной способ путешествовать на дальние расстояния. То есть "шагом" мог называться путь, пройденный по суше, - он многозначительно умолк.

- И? - поторопил его Лангер, не желавший играть в загадки.

- Разве вы не понимаете? "Шесть шагов до совершенства" - это и есть путь до тайного святилища, более сакрального, чем все остальные храмы! Его нужно пройти пешком, от одной возвышенности к другой, успевая между приливами. Что, разумеется, большой риск даже чисто физически, а уж если учесть еще и суеверный страх гекатиан перед морем... Соответственно, это испытание, через которое достигается посвящение в жреческую верхушку. То есть достигалось, само собой, - поправился Клэйтон.

- Но где находится это святилище? - спросил капитан. - Как я понимаю - учитывая, что от одного прилива до другого проходит почти семьдесят часов, можно выстроить много вариантов маршрутов, соединяющих находящиеся в пределах досягаемости возвышенности. Причем каждый из них можно пройти в двух направлениях.

- Исходя из строения опорно-двигательного аппарата гекатиан, - сказал Грюйс, - они ходили медленнее людей. 4 километра в час - это для них практически физически возможный предел на длинной дистанции по ровной хорошей дороге. А по пересеченной местности, покрытой оставшейся после отлива грязью - максимум три, а скорее даже два с половиной.

- И к тому же не будем забывать, - подхватил Клэйтон, - что семьдесят часов - это между верхними точками прилива. А низины затопит гораздо раньше. Если бы профиль пути представлял собой сначала равномерный спуск, потом столь же равномерный подъем, то да, можно было начать путь вслед за отступающим приливом, пройти нижнюю точку на пике отлива и потом подниматься, уходя от наступающего прилива. Но такого идеального варианта здесь нигде нет. Основной вариант соответствует модели "спуск с холма - путь по равнине - подъем на другой холм". Соответственно с равнины, или по крайней мере с нижней ее части, надо уйти до того, как вода начнет прибывать. Скорость прибывания воды очень неравномерна, и конкретика сильно зависит от рельефа дна - то есть того, что становится дном. Где-то это дно лежит ниже условного уровня моря - то есть середины между уровнем прилива и отлива, где-то выше. Но в целом... сейчас уточню у компа... предельно возможное время пути между двумя возвышенностями, точнее, их незатопляемыми участками, нигде не превосходило сорок часов. И вряд ли при таком ограничении даже теоретически возможных путей, не образующих петель, окажется слишком много. Сейчас комп выдаст мне их все. Ага, а теперь оставим те, что начинаются с возвышенности Альфа... Хм. Нет, все равно остаются варианты, заканчивающиеся на разных островах. Это, правда, если брать по максимуму - скорость три километра в час и движение, пока дорога остается проходимой, без остановок на отдых. А если плавно уменьшать среднюю скорость, пока не останется единственный возможный маршрут... Нет. последние три острова исчезают практически одновременно. Возможно, наша карта рельефа неточна?

- Точна, - возразил Йоттенсен. - Вернее, рельеф настоящего дна, которое никогда не выходит на поверхность, у нас пока что в низком разрешении, особенно большие глубины, но вот все участки, которые обнажаются в отлив - в высоком.

- А может, все гораздо проще? - предположил Вайтерфорд. - Речь просто-напросто о шести ступеньках, ведущих в какое-нибудь подземелье?

- Такое неглубокое подземелье мы бы уже обнаружили, - отмел и эту версию Клэйтон. - Во всяком случае, на Альфе точно. Да и не только мы с нашей техникой могли бы его найти, а и кто угодно. Сакральное святилище должно быть более... труднодоступным.

- Ладно, - перебил их капитан, глядя на Тьери, на голову которому Гильберштайн уже вновь приладил электроды, - в этом гипотетическом святилище, если оно вообще существует, уже шестьдесят лет нет ничего живого...

- Вот как раз наоборот - бактериальная или грибковая культура очень даже может быть! - возразил Вайтерфорд.

- И не только! - подхватил Клэйтон. - Если где-нибудь на планете еще остались живые гекатиане, они должны прятаться именно в таком месте. Потомки жрецов, уверенные, что снаружи наступил конец света, и никогда не выходящие на поверхность в ожидании знамения, которое вновь откроет им путь к свету. А питающиеся какой-нибудь рыбой из подземного озера. Правда, все жрецы центрального культа были мужчинами - во всяком случае, в текстах они везде упоминаются в мужском роде. Но и понятия целибата у них не было, так что они вполне могли взять женщин с собой...

- Как будто даже и формальное наличие целибата попов когда-нибудь останавливало, - не преминул вставить Йоттенсен.

- Да в общем-то какие-нибудь молодые жрецы могли бы дожить до наших дней, даже и не оставляя потомства, - заметил Грюйс, загораясь утраченной уже было надеждой встретить (и обследовать, само собой) живого гекатианина. - Мы не знаем точно, какой была максимальная продолжительность их жизни, но 80 лет - это вполне в пределах вероятного. Особенно если культура из источника в святилище, при правильном употреблении, и в самом деле способствовала долголетию...

- Коллеги! - снова возвысил голос Лангер. - Гипотетический источник гипотетического долголетия гипотетических гекатиан - это все очень интересно, но сейчас меня куда больше беспокоит долголетие нашего коллеги Тьери. Доктор Гильберштайн, каково его состояние?

- Сейчас он спит глубоким сном без сновидений, и все параметры в норме... - Гильберштайн ничего к этому не добавил, но в его интонации явственно чувствовалось "но".

- Но он уже был в таком же состоянии перед тем, как у него начался припадок, - докончил за него капитан, - и тогда вы были уверены, что подобное невозможно.

- Сейчас я уже ни в чем не уверен, - пробурчал Гильберштайн, - кроме того, что давать ему еще сильнодействующего снотворного нельзя. У него в крови сейчас и так предельно допустимая концентрация... я бы даже сказал, слегка превышенная. Так что, боюсь, мне придется просто связать его... метод, конечно, средневековый, с приступами психогенной природы так не борются уже лет сто... однако что поделать, если электростимуляция на него не действует! Хотя я по-прежнему не могу понять, как такое возможно... но альтернатива - только ввести его в искусственную кому. А это как бы слишком радикальное средство профилактики всего-навсего pavor nocturnus.

- Если это действительно всего-навсего pavor nocturnus, - мрачно ответил Лангер.

- Что бы это ни было, это порождение его психики. Не какого-то физического воздействия. Если бы оно было, наша техника бы его нашла.

- Вы не видите тут противоречия? - возразил капитан. - Если причина не физическая, то почему электрическое воздействие на его мозг не работает?

- Это действительно очень странно, - признал Гильберштайн. - По крайней мере, я с таким не сталкивался даже в литературе. Я уже попросил компьютер составить сводку, но во всех публикациях, которые хранятся в его базе, подобная невосприимчивость к электрическим сигналам объяснялась именно физическими особенностями мозга, которые в данном случае не наблюдаются - ни в самом мозгу, ни в работе его нейроимплантов, которые успешно проходят все тесты. Есть, конечно, такое понятие, как психосоматика, но она работает на более высоком уровне. Она не способна блокировать безусловные рефлексы и уж тем более передачу элементарных сигналов. Но, по крайней мере, старая добрая химия сработала. Если бы не сработала даже она, то... я даже не знаю. Хотя даже и тут понадобилась аномально высокая доза.

Гильберштайн наклонился и вытащил из ящика ленты с изменяемой эластичностью, которые, в зависимости от настройки, могли использоваться и для фиксации переломов, и для остановки кровотечения, и для удержания раненых на носилках в полевых условиях. С помощью этих лент, настроив эластичность так, чтобы они не препятствовали кровообращению и не приводили к травмам даже при самом резком и сильном рывке, Гильберштайн не только привязал руки и ноги Тьери к койке, но и подвязал ему челюсть (дыханию это не мешало - в сломанный нос уже были введены трубки, к тому же и противоотечные препараты должны были скоро подействовать).

- Чтобы он не откусил себе язык? - догадался Грюйс.

- Угу, - ответил Гильберштайн, выпрямляясь. - Вообще-то при ночном ужасе такого обычно не бывает, это все же не эпилептический припадок. Но меня, честно говоря, потрясла сила, с которой он бился, так что лучше уж перестраховаться. Конечно, в качестве альтернативы можно было бы ввести ему миорелаксант. И многие мои коллеги, вероятно, так бы и сделали, потому что "связывать человека - это варварство". Но я сторонник той точки зрения, что подобное механическое воздействие все же менее вредно для организма, чем вмешательство в его нормальную биохимию. Последнее оправдано, лишь когда позволяет устранить причину, а не проявление.

- И что вы будете делать, если такое опять начнется? - мрачно спросил капитан. - Раз уж снотворное ему больше давать нельзя? Не держать же его все время связанным.

- Я сменил установку компьютеру, - ответил Гильберштайн. - Прежде он при появлении очага возбуждения должен был гасить таковой и поддерживать у пациента глубокий сон. Сейчас - наоборот, будить как можно скорее. Pavor nocturnus сам по себе не опасен. Вред заключается только в том, что пациент находится в состоянии шока и может неосознанно нанести себе травму. Но, как только он проснется окончательно, все закончится. Я исходил из того, что Тьери нужно как следует выспаться... но, если приступы будут повторяться, тогда ему и в самом деле лучше пока что не спать.

- Как долго? - все так же мрачно осведомился капитан. - И вам заодно с ним?

- Я в порядке, - устало улыбнулся Гильберштайн. - Пока мы не устраним причину, очевидно, - ответил он на первую часть вопроса. - Я все же полагаю, что она лежит в некой форме самовнушения. Самосбывающийся прогноз, так сказать. Если удастся заставить Тьери нормально выспаться, он сам убедится, что этот внушенный страх перед сном несостоятелен. Если же нет, ну... есть и другие средства борьбы с фобиями.

- Если все это просто сны и фобии, - заметил Грюйс. - то мне вот интересно, откуда он узнал про шесть шагов. Доктор Клэйтон, вы рассказывали ему об этом?

- Ни ему и никому другому, - ответил Клэйтон. - До сегодняшнего утра я вообще не считал это важным и достойным упоминания. И, очевидно, он не мог читать гекатианские тексты сам, не зная языка.

- Но он мог попросить компьютер сделать для него перевод, - сказал Йоттенсен.

- Мог, - согласился Клэйтон, - только не очень понятно, когда. Компьютеры "Кеплера-Прайм" сумели расшифровать соответствующие пассажи, лишь получив информацию, собранную нами в храме - а передать результаты сюда смогли лишь наутро после затмения, когда закончились проблемы со связью. Тьери к этому времени уже ушел на свою... прогулку по городу. А после того, как мы его вернули, он все время находился в обществе доктора Гильберштайна и, если я правильно понимаю, никаким чтением гекатианских текстов при нем не занимался.

- Именно, - подтвердил Гильберштайн. - Мы практически все время разговаривали. Конечно, он мог бы попытаться делать запросы через нейроинтерфейс скрытно от меня, но я бы заметил. Профессиональная привычка, знаете ли, следить за невербальными знаками собеседника, в частности, за движением глаз. А оно у человека, читающего выведенный на сетчатку текст, весьма характерное.

- Не говоря о том, что у него не было никаких причин это делать, - продолжал Клэйтон. - Все свое любопытство на сей счет он, очевидно, рассчитывал удовлетворять через меня - как и все вы, коллеги. А чтение не до конца переведенных и расшифрованных религиозных текстов весьма специфического содержания в, так сказать, сыром, не адаптированном виде - это, я вам скажу, занятие для неспециалиста очень тяжелое и практически бессмысленное. Попробуйте, к примеру, почитать оригинальный вариант "Махабхараты" или "Пополь Ву", даже в дословном переводе на английский - вряд ли вы продвинетесь дальше первых страниц, а ведь гекатианская культура для нас куда чужероднее древнеиндийской или майянской. И даже если бы он и в самом деле попытался это читать, вряд ли на него произвела бы такое впечатление фраза про "шесть шагов к совершенству".

- Про "совершенство" он ничего не говорил, - напомнил Гильберштайн. - Лично я слышал от него лишь два коротких слова, а еще точнее - слога. Это могло быть "шесть шагов", "больные шаги" или вообще некое бессмысленное бормотание - все та же глоссолалия, только на сей раз похожая на английскую речь. А все остальное, доктор Клэйтон, уже ваши ассоциации.

- То есть, по-вашему, это просто случайное совпадение? - недоверчиво осведомился Клэйтон.

- Почему бы и нет, - развел руками Гильберштайн. - Вы же сами говорите - Тьери никак не мог узнать про эти ваши шесть шагов. Которые, кстати, пока что вас никуда не привели.

- Ну почему же никуда? - возразил Клэйтон. - Напротив - у нас есть сразу несколько возможных возвышенностей. И, даже если у нас не будет дальнейшего прогресса, мы, в принципе, можем обследовать их все так же тщательно, как... Прогресс! - вдруг перебил он сам себя. - Шесть ступеней к совершенству! Ну конечно же! - он замолчал, формулируя новый запрос компьютеру.

- Что там у вас? - поторопил заинтригованный Грюйс.

- Хмм... не знаю. Не сходится, - недовольно признался Клэйтон. - Почти, но... Возможно, начинать надо все же не от Альфы...

- В чем суть вашей идеи? - спросил Йоттенсен, желая поучаствовать в мозговом штурме.

- Я подумал, что правильный перевод - все же не шаги, а ступени. Шесть ступеней, которые необходимо пройти до высшей степени посвящения. А это значит, что каждая следующая должна быть выше предыдущей. Но не в смысле максимальной высоты возвышенности - чтобы подняться туда, никаких особых достоинств не надо - а в смысле трудности испытания. Каждый последующий участок пути, который надо успеть пройти между приливами, должен быть длиннее предыдущего! Ну или, точнее - труднее, по критерию "длина маршрута, умноженная на среднюю скорость". И да, если начинать с Альфы, то существует единственный маршрут, подчиняющийся этому правилу и при этом остающийся теоретически проходимым... но он состоит только из пяти участков. Последний из них уже практически на грани человеческих сил - то есть гекатианских, конечно же... хотя и человеческих тоже. Нужно пройти девяносто километров за тридцать часов. Гекатианам не требовался сон, но мышцы у них уставали не меньше нашего, а времени на отдых не оставалось совсем. Но любая следующая возвышенность оказывается уже за гранью, причем - далеко за гранью. Так что, если только на пятой возвышенности - это, кстати, Каппа - жрец не обретал способность летать или бегать со скоростью скаковой лошади...

- Что, кстати, не исключено, - заметил Грюйс. - Не буквально, конечно, но - если дошедший туда получал некий стимулятор, возможно - как раз священный напиток из святилища...

- Невозможно, - возразил Клэйтон. - До ближайшей возвышенности - если, конечно, не считать уже посещенные - больше трехсот километров.

- Да, - согласился Грюйс. - При гекатианской анатомии такую скорость не развить ни с каким стимулятором... А что, если "ступени" - это сами возвышенности, а не пути между ними? Тогда все сходится. Пять участков пути, соединяющего шесть точек.

- То есть первая ступень - Альфа? - скептически произнес Клэйтон. - Нет, едва ли. Насколько я понимаю, туда мог прибыть любой. Соискатель из дальних мест, понятно, только на корабле - что тоже определенный риск, но для испытания как-то слабовато. А главное - что делать тем, кто на Альфе родился?

- А как именно вы формулировали запрос, доктор Клэйтон? - спросил Йоттенсен.

- "Найти возвышенность, до которой физически здоровый гекатианин мог бы, начав с возвышенности Альфа, добраться за шесть пеших переходов, каждый из которых..."

- А если это не возвышенность? - перебил Йоттенсен.

- Не возвышенность? - растерялся Клэйтон. - Но что же тогда?

- Например, вот это, - Йоттенсен транслировал остальным картинку, которую компьютер сгенерировал в ответ на его собственный запрос.

Астронавты увидели карту "центральной империи", или "центрального архипелага" с обозначенными греческими буквами возвышенностями-островами - которые сейчас, впрочем, не выглядели, как острова, ибо были соединены сушей - карта изображала отлив. Затем низины начали заполняться быстро наползающей с востока синевой. Через несколько секунд Йоттенсен остановил анимацию и увеличил изображение, одновременно центрируя его на острове (теперь уже острове) Каппа. К северу от него виднелся еще один небольшой участок суши, не затопленный водой - но он не был обозначен никакой буквой. Йоттенсен центрировал изображение уже на нем и вновь увеличил.

- Кратер, очевидно, потухшего вулкана, - объявил он. - Никаких поселений там, разумеется, нет и никогда не было. И даже не потому, что вулкан. Он находится на истинном дне, то есть его подножие - это не суша, затопляемая в прилив, а дно океана, обнажающееся только в низшей точке отлива. А в прилив происходит вот что, - он пустил анимацию дальше, и вода, поднявшись вдоль крутых склонов кратера, поглотила его целиком.

- И? - недоуменно спросил Клэйтон. - Где же, в таком случае, святилище?

- Очевидно, внутри кратера имеется некая пещера, скорее всего - полость под коркой застывшей лавы, - ответил Йоттенсен. - Которая работает по принципу древнего водолазного колокола - то есть полость не герметична снизу, но закрыта сверху, поэтому во время приливов в ней остается воздух, которому некуда выйти. Надеюсь, когда доктор Тьери придет в себя, он объяснит лучше.

- Расстояние от Каппы по оптимальному маршруту - 108 километров, которые надо пройти за 34 часа, - прочитал выведенные компьютером цифры Грюйс. - Причем пройти не по прямой, а воспользоваться грядой, которая позволяет обойти более глубокие участки. И ее камни, вероятно, обросли острыми ракушками - а обуви гекатиане не знали. Плюс есть опасность сбиться с дороги, свернув не на ту гряду, которая заведет в тупик, а вернуться назад уже не успеешь... Но в общем да, хотя и на самом пределе возможностей, но в принципе гекатианин мог преодолеть такой путь и остаться в живых. Хотя, конечно, это был большой риск, и многие, вероятно, погибали.

- Зато те, кто выживал, получали право выпускать кишки всем, кто не оказался настолько смелым, - проворчал Йоттенсен.

- Пока что все это - не более чем бездоказательные гипотезы, - напомнил Лангер.

- Ну так проверим их! - воскликнул Клэйтон. - Сейчас как раз отлив. Сколько лететь до кратера нашим ближайшим дронам?

- Примерно пятьдесят минут, - ответил Йоттенсен. - Правда, так близко у нас всего четыре штуки.

- Хорошо, отправьте их обследовать кратер и искать вход... если таковой, конечно, существует, - распорядился капитан. - Доктор Гильберштайн, вам больше не нужна наша помощь здесь?

- Нет, - улыбнулся тот. - Кстати, я ведь даже не поблагодарил вас за нее. Хороший я психолог, да уж.

- Не берите в голову, - ответил Лангер, - ситуация и впрямь была... сильно нестандартная. Да, и... карантин, очевидно, официально отменяю. Иначе пришлось бы сажать в него нас всех, а для четверых здесь слишком тесно, - улыбнулся он. Главной причиной, конечно, была не эта, а то, что герметичность лазарета в любом случае была нарушена, а самые тщательные тесты так и не показывали никакой инфекции или отравы. - Ладно, идемте доктор Грюйс.

Они протиснулись между койками к выходу, и в этот момент в лазарете запищал предостерегающий сигнал. Все трое астронавтов, стоявших на ногах, тут же развернулись к лежавшему на койке Тьери.

Его тело содрогнулось, он задергался в своих путах, затем громко застонал - если бы не ремень, стягивавший его челюсти, это был бы, видимо, вопль, а не стон - и широко распахнул глаза. На сей раз они не были закачены, но выглядели все равно жутко - неестественно неподвижные при бьющемся теле, с расширенными по максимуму зрачками (из-за чего обычно серые глаза Тьери казались совершенно черными), а левый при этом еще и весь налился кровью из полопавшихся сосудов. На сей раз Тьери не мог сбросить сетку с электродами, и компьютер посылал импульсы в его мозг, чтобы скорее привести в чувство - но пока, похоже, без большого успеха.

Гильберштайн быстро присел на колени рядом с койкой и взял физика за плечи.

- Проснитесь! Марк, проснитесь! Все в порядке! Вы в полной безопасности! Вы в лазарете "Кеплера-2", это я, доктор Гильберштайн!

Наконец мычание Тьери обрело более осмысленный оттенок - не панического ужаса, а удивления, и он заморгал, щурясь от яркого света, вспыхнувшего в полную силу.

- Сейчас я освобожу вас, - поспешно сказал Гильберштайн. - Нам пришлось вас... зафиксировать, чтобы вы не прикусили себе язык, - он намеренно сказал "прикусили", а не "откусили". - Но теперь с вами уже все в порядке.

Все определенно не было в порядке, иначе Тьери проспал бы еще часов десять и проснулся спокойным и отдохнувшим. Но Гильберштайн усердно изображал доброго доктора, радующегося выздоровлению пациента. Первым делом он снял ленту, удерживавшую челюсть Тьери.

- Какого черта?! - рявкнул тот, имея в виду, однако, вовсе не "пленение". - Я же предупреждал вас! Предупреждал, что мне нельзя спать! А вы - вы, небось, вместо стимулятора подсунули мне снотворное, да, черт бы вас побрал?!

В его голосе звучал не столько даже гнев, сколько отчаяние. Так мог бы обращаться измученный узник к палачу инквизиции, причем палачу, искренне убежденному, что делает благое дело - терзая тело, спасает душу. Только в данном случае, похоже, дело обстояло наоборот. Гильберштайн даже на миг задумался, стоит ли развязывать Тьери конечности, но все же продолжил это занятие, еще шире расплывшись в улыбке доброго доктора:

- Не сердитесь. Вам необходимо было как следует отдохнуть, чтобы не допустить нового приступа...

- Вам бы такой отдых! - злобно воскликнул Тьери. - Вы понимаете, куда вы меня отправили?!

- Это был всего лишь pavor nocturnus, так называемый ночной ужас, хорошо известный медицине и не представляющий опасности - краткосрочный приступ паники во сне, по сути, голая эмоция, не вызванная никакими реальными причинами, даже кошмарным сном. Вы находились в фазе глубокого сна и не могли видеть никаких сновидений.

- Нет, пусть доктор Тьери скажет - куда, - подал голос из динамика Клэйтон. - Где он, по его мнению, находился и что там видел.

Но гневный пыл планетолога уже угас.

- Нигде, - пробормотал он. - Здесь в лазарете, очевидно. Если только вы не хотите сказать, что я опять ходил во сне.

- Попытались выйти отсюда и в результате разбили себе нос, - сказал Гильберштайн. - Так что не трогайте его, пожалуйста. Мы полностью восстановим ваш носовой хрящ, но на это уйдет некоторое время. И еще - хотя это, конечно, никак не связано - у вас сильный конъюнктивит на левом глазу, так что для чтения лучше пока использовать только правый.

- Мой глаз? - повторил Тьери с испугом и принялся моргать то одним, то другим глазом. - Но ведь он... - он замолчал.

- Что? - спросил Гильберштайн уже обеспокоенно. - Жжение? Резь? Потеря четкости?

- Нет, - ответил Тьери после короткой паузы. - Так... немного чешется, вот и все.

Психолог, конечно же, сразу почувствовал неискренность в этих словах.

- Дайте-ка я осмотрю его, - потребовал он, и компьютер услужливо придвинул к нему универсальный диагностический прибор окулиста.

- Все-таки, вы помните, что вас так напугало? - настаивал Клэйтон. - То, из-за чего вам нельзя спать?

- Не помню, - буркнул Тьери. - Ничего не помню. Но я не хочу, чтобы это повторилось. Только не снова.

- А шесть шагов? - настаивал Клэйтон. - Вам что-нибудь говорят эти слова?

- Какие еще шесть шагов?

- К совершенству. Или к вершине. Может, вы про это где-то слышали или читали?

- Не имею понятия, о чем вы говорите.

- Но вы бормотали эти слова во время... когда еще не вполне проснулись.

- Сказал же вам, я ничего не помню! - раздраженно повысил голос Тьери.

- Доктор Клэйтон, - строго сказал Гильберштайн, - коллеге Тьери нужен покой.

- Но только не сон! - решительно возразил Тьери. - Делайте что хотите, но не давайте мне снова заснуть!

- Да, да, хорошо, - согласился Гильберштайн. - Я дам вам противосонный стимулятор. Вы станете первым пациентом в моей практике, получившим снотворное и противосонное одновременно... Только сначала закончу с вашим глазом.

- Что с ним? - спросил Тьери.

- Судя по всему - ничего более страшного, чем конъюнктивит... вы ведь видите им нормально?

- А ваш прибор это не показывает? - ответил вопросом на вопрос Тьери.

- Показывает, показывает... дайте мне еще пару минут... Но я думаю, что даже лучшим средством против сна, чем химический стимулятор, для вас будет возвращение к работе. Не хотите ознакомиться с данными наблюдений за атмосферой, собранными с момента затмения? Нам все еще нужно понять, что вызвало аномальную грозовую активность во время "темного прилива" и была ли какая-то связь между этими событиями, или это всего лишь совпадение.

- Да, - тут же согласился Тьери. - Атмосферные процессы. Конечно. Значит, я могу вернуться в командный отсек?

- Пока вам лучше работать отсюда. Здесь, если вы все-таки вдруг начнете засыпать, медицинский компьютер сможет сразу же прервать этот процесс.

- Хорошо, - согласился Тьери.

- А вы, коллеги, тоже можете вернуться к работе, - объявил Гильберштайн Лангеру и Грюйсу. Те, обменявшись с ним взглядами, вышли, однако не пошли обратно в командный отсек, а остановились в коридоре. Через некоторое время врач вышел к ним.

- Что с его глазом? - сразу спросил капитан.

- Физически он действительно в порядке, не считая полопавшихся сосудов. Но ничего не видит.

- Как так может быть?

- Дело не в его глазе, а в его мозге. Его правое полушарие не активно. Вы ведь знаете, что информация от левого глаза поступает преимущественно в правое полушарие и наоборот?

- Вы хотите сказать, что у него инсульт? - помрачнел капитан.

- Нет-нет, его кровоснабжение не нарушено. Прошу прощения, я неточно выразился. Признаков физической патологии там тоже нет, просто... наша попытка разбудить его оказалась успешной ровно наполовину. Его правое полушарие продолжает спать. Глубоким медленным сном без сновидений. Ну или, по крайней мере, так показывает аппаратура.

- Такое вообще возможно? - удивился Лангер. - У человека, я имею в виду?

- В принципе, активность одного из полушарий можно на какое-то время подавить искусственно, причем без вреда для человека, - ответил Гильберштайн. - Собственно, изучение асимметрии полушарий основывалось именно на таких опытах. Но чтобы такое происходило само по себе, именно в отсутствие органических патологий... это действительно очень странно. Такого не бывает даже при сомнамбулизме. Он тоже, по сути, является неполным пробуждением, но там оно неполное в обоих полушариях одновременно.

- Я же говорю - он возомнил себя гекатианином, - проворчал Грюйс. - Хотя, конечно, никакое воображение не может заставить мозг человека работать, как у китообразного.

- Доктор Грюйс, вы можете вернуться к работе в командном отсеке, - обернулся к нему Лангер. - А мне нужно еще кое-что обсудить с доктором Гильберштайном.

- Насколько это может быть опасно? - требовательно спросил капитан, когда Грюйс удалился.

- Наиболее корректный ответ будет "я не знаю", - развел руками Гильберштайн. - На данный момент единственная опасность для его здоровья, которую я могу назвать - это депривация сна. Да и то непонятно, как именно она будет развиваться, когда у него бодрствует только одно полушарие. Такого просто никто не наблюдал. Что, кстати, не означает, что таких случаев не было, особенно до эпохи нейроимплантов - просто пациенты могли сами не понимать, что у них одно полушарие спит, и соответственно не обращались к врачам. Я, кстати, не берусь однозначно утверждать, осознает ли сам Тьери, что не видит левым глазом. Возможно, он пытается это скрыть, из вечного страха астронавтов перед медицинской дисквалификацией, а возможно - подсознательно убедил себя, что видит обоими глазами. Такие случаи при односторонней потере зрения, как, кстати, и случаи психогенной слепоты, как раз неоднократно описаны. Но, повторяю, никаких физических патологий я у Тьери не нашел. Так что, скорее всего, происходящее с ним носит исключительно психогенный характер. Хотя при этом мы, со всем арсеналом наших средств, не можем его ни толком усыпить, ни толком разбудить, и это тоже чрезвычайно странно. Фактически я вынужден признать, что не контролирую ситуацию... и более того - попросту не понимаю ее.

- Влияет ли негативно на его состояние факт пребывания на планете? - задал главный вопрос капитан.

- Если вы имеете в виду, может ли здесь существовать некое зловещее поле, не известное науке и не регистрируемое приборами, то сам Тьери ответил бы вам, как профессионал, что это полная чушь.

- Но если он, пусть даже на подсознательном уровне, вбил себе что-то такое в голову, то может ли сам факт осознания им пребывания на планете усиливать его фобию и ухудшать состояние?

- На этот вопрос у меня тоже нет внятного ответа, - признал Гильберштайн. - На сознательном уровне он, по крайней мере, не стремится покинуть Гекату. Точнее говоря - не стремится его левое полушарие. Вы ведь знаете, оно отвечает за логическое и абстрактное мышление, в то время как правое - за образное и за воображение. И вот сейчас... я прошу прощения за ненаучную терминологию, но ситуация выглядит так, словно его правое полушарие сильно напугано. Оно испытывает ужас перед чем-то, что видит во сне, либо актуализирует этот ужас через сновидения. И левое полушарие в конечном счете - вероятно не без помощи устроенных нами электрохимических качелей с попытками то усыпить, то разбудить - в итоге сумело его просто вырубить. Отправило правое полушарие в глубокий сон без сновидений, а само охотно ухватилось за подкинутою мною возможность целиком погрузиться в решение абстрагированных от всего этого физико-математических задач. Так, по крайней мере, это выглядит, - повторил Гильберштайн, - хотя ни доказать, ни опровергнуть это я не могу. Могу предположить, что данная ситуация будет оставаться стабильной, пока депривация сна не ослабит контроль левого полушария над правым. Обычный человек, особенно поддерживаемый медикаментами, может обходиться без сна несколько суток, а у Тьери пока идут только вторые... впрочем, в его случае, очевидно, медикаменты использовать больше нельзя не только из-за опасения передозировки. Просто они не действуют избирательно и будут либо активировать, либо угнетать сразу оба полушария, а для психики пациента, видимо, равно плохи оба варианта.

- Хорошо, поставим вопрос по-другому - будет ли легче помочь ему на борту "Кеплера-Прайм"?

- В плане доступных средств лечения лазарет звездолета не отличается от этого фактически ничем, кроме того, что он просторнее, - улыбнулся Гильберштайн. - Но вот в плане диагностики там есть более громоздкое оборудование, которого здесь нет в силу его громоздкости - и ненужности в абсолютном большинстве нормальных и даже ненормальных случаев. Дело в том, что мы не можем применять магнитно-резонансную томографию, с помощью которой Грюйс исследует местную фауну, для диагностики человека с киберимплантами в мозгу и других органах. В наше время всю информацию, для которой прежде требовались подобные средства диагностики, поставляют через нейроинтерфейс сами импланты. Альтернативный способ, безопасный для современного пациента, требует крайне сложного оборудования. Но если предположить, что именно импланты работают некорректно...

- Они же успешно проходят самодиагностику.

- Проходят. Но мы не сумели с их помощью ни удержать Тьери во сне, ни нормально разбудить его, - напомнил Гильберштайн.

- Поскольку простой выход имплантов из строя исключен, могло ли повлиять на их работу что-то вроде... компьютерного вируса, обманывающего самодиагностику? - продолжал допытываться капитан.

- Нет, конечно, - ответил Гильберштайн. - Это абсолютно исключено. Технические детали вам объяснит Йоттенсен, но, насколько их понимаю я - единичный имплант слишком прост, он, по сути, лишь передает сигнал в одну или другую сторону на чисто аппаратном уровне и не имеет программы, которую можно взломать. А вся сеть в целом децентрализована и не имеет уязвимого места, через которое можно было бы захватить контроль над ней всей. Нарушение на любом участке будет тут же обнаружено и заблокировано остальной сетью. Вокруг этой темы кипели бурные страсти, когда нейроинтерфейс только появился, - добавил с улыбкой он, - мол, не превратятся ли теперь люди в электронных марионеток, которыми можно управлять извне. И было доказано, что такое невозможно. Краш-тест при помощи сотен квантовых суперкомпьютеров, пытавшихся осуществить взлом... Это было еще до вашего рождения. Да и откуда вообще на Гекате взяться суперкомпьютерам? Если только не считать того, что у нас на борту.

- Вот именно, - невозмутимо кивнул Лангер. - В условиях отсутствия вероятных объяснений я готов рассмотреть невероятные. Вплоть до... саботажа на борту. Осуществить который, кстати, мог бы и сам Тьери. Сознательно, в силу неизвестных мне причин, или в состоянии сомнамбулизма, вызванном переутомлением. В конце концов, он ведь пытался саботировать нашу работу в храме, отключив роботов - не говоря уже о грубейшем нарушении протокола биологической безопасности.

- Нет, это технически невозможно, - повторил Гильберштайн. - Если система, проходящая все тесты, не выполняет своих функций, это не может быть результатом внешнего вмешательства. Скорее, что-то блокирует ее изнутри.

- Изнутри?

- Из мозга Тьери. Хотя такое, вообще-то, тоже невозможно. По крайней мере, так считалось до сих пор.

- Ладно. Оставим это пока. Все же скажите мне, как психолог - у Тьери были конфликты с другими членами экипажа? Или хотя бы одностороннее недоброжелательство? Мог кто-то желать ему зла, или он - кому-то?

- Нет, насколько мне известно.

- А между другими членами экипажа?

- Тоже нет. Я бы сообщил вам, если бы узнал о чем-то, угрожающем безопасности людей на борту. Согласно протоколу.

- Возможно, не конфликт? Не чувства, направленные против кого-то другого, а индивидуальные проблемы? Скажем, кто-то очень соскучился по Земле. Настолько, что готов сорвать нашу миссию и спровоцировать досрочное возвращение.

- Я не вижу оснований подозревать кого-то в акте саботажа или хотя бы желании его совершить, - повторил Гильберштайн. - В том числе и самого Тьери. А никто другой тем более никак не мог устроить того, что происходит с ним.

- Не мог? Мы знаем, что никто не получал несанкционированный доступ к медикаментам. А если это было что-то вроде гипноза?

- Никакой гипноз не может сделать мозг невосприимчивым к прямым электрическим стимулам и почти невосприимчивы к химическим.

- Вот кстати. Вайтерфорд - химик и биолог. Ему не нужен доступ к хранилищу лекарств в лазарете, он мог бы синтезировать некий препарат самостоятельно в лаборатории. И он проявил особенное беспокойство, когда узнал - или якобы узнал - об исчезновении Тьери.

- Просто у Тьери с ним несколько более близкие отношения, чем с другими членами экипажа. Ничего такого, когда я говорю "несколько" - это значит именно "несколько". Чаще беседуют, играют в шахматы, имеют схожие вкусы в области кино и литературы и потому периодически рекомендуют друг другу книги и фильмы. Не более чем.

- Ладно, доктор, - решил капитан. - Вы можете оставить пока Тьери в одиночестве?

- Думаю, да. Он занят делом и увлечен им. При этом его интересуют исключительно факты, а не фантазии. Если он чего-то не помнит, он не будет ни задумываться об этом, ни удивляться по этому поводу. Таковы особенности левополушарного мышления.

- Хорошо. Идемте в командный отсек. Я намерен объявить о нашем возвращении на орбиту. Весьма вероятно, что мы и в самом деле это сделаем, но вы следите за реакцией остальных, в том числе - за телеметрией. Кто будет против, кто обрадуется и кто, главное, попытается скрыть свои эмоции.

- Хорошо, капитан. Но, если вас интересует мое профессиональное мнение, вы впадаете в излишнюю подозрительность, которую люди, далекие от медицины, совершенно некорректно называют паранойей.

- Дайте мне лучшее объяснение происходящему, и я тут же откажусь от подобных гипотез.

Они вошли в командный отсек.

- Ну как он там? - спросил Вайтерфорд.

- Мы до сих пор не знаем, что именно происходит с доктором Тьери, - сказал капитан, поглядывая в сторону Гильберштайна, словно заручаясь его молчаливым подтверждением. - Полная диагностика возможна только на "Кеплере-Прайм". Сейчас он не может нормально спать и находится в... достаточно странном для человека состоянии, поэтому дать определенный прогноз проблематично. Кроме того, пока мы не поймем, что именно произошло с ним, остается неизвестным, может ли пребывание на планете представлять опасность и для других людей. Поэтому мы возвращаемся на орбиту. Как быстро вы сможете завершить текущую стадию вашей работы?

Чего бы ни ожидал Лангер, эта новость явно никого не обрадовала (включая и Вайтерфорда). Причем не обрадовала, в первую очередь, именно вторая и главная ее часть - не то чтобы они не сочувствовали Тьери, но необходимость свернуть собственную работу расстраивала их гораздо больше. Само собой, речь шла не о полном ее прекращении, а о том, что планету продолжат исследовать роботы (и уже не только легкие дроны, способные главным образом наблюдать, но и доставленные посадочным модулем намного более крупные и могучие машины), в то время как люди будут контролировать их с орбиты. К тому же в последние сутки выход на поверхность и так был запрещен, и, казалось бы, какая разница, сидеть в командном отсеке на "Кеплере-2" или "Кеплере-Прайм"? Даже проблемы со связью из-за гроз означали всего лишь задержку, но не прекращении такой работы. Тем более что после того, как ситуация с Тьери прояснится (при условии, конечно, что это произойдет благоприятным образом), сохранялась возможность вернуться на планету - правда, пришлось бы довольно долго ждать, пока будет произведено необходимое количество топлива. И все равно прерывать едва начавшуюся работу на поверхности - которая в норме должна была занять несколько месяцев, с перелетами на различные возвышенности в разных частях планеты - было чертовски досадно. Впрочем, формулировка капитана, который не отдал приказ о немедленном старте (как он должен был бы поступить в случае явной угрозы безопасности людей) оставляла возможность поспорить и потянуть время.

И горячее всего стал спорить Клэйтон.

- Но, капитан! Дайте нам хотя бы исследовать кратер! Мы же уже в двух шагах от разгадки, быть может, главной тайны этой планеты!

- Дроны уже долетели? - осведомился Лангер.

- Пока на подлете, но кратер уже хорошо виден. Можете сами взглянуть.

Капитан вывел на сетчатку обоих глаз объемное изображение, передаваемое с камер двух дронов. В сгущающихся сумерках под вечно пасмурным небом черная, лишенная всякой растительности гора с почти отвесными каменными склонами, возвышающаяся посреди безжизненной пустыни обнажившегося дна и окруженная лишь бугристыми щупальцами застывшей лавы, далеко протянувшимися во все стороны, производила особенно мрачное впечатление. Человек с более поэтическим воображением, чем ученые "Кеплера", вероятно, сравнил бы ее со входом в ад - только ад этот был не огненный (хотя породило кратер, несомненно, именно подземное пламя), а водяной, о чем свидетельствовала царившая повсюду сырость. Влажно блестели круто вздымавшиеся древние каменные стены, изъязвленные глубокими трещинами, делавшими кратер подобным морщинистой шее циклопического морского чудовища (лишенного головы); между раскинувшимися щупальцами внизу, словно целые озера крови, все еще стояла ржаво-коричневая не то из-за грязи, не то из-за вечернего освещения вода. Отлив еще не достиг низшей точки, а возможно, даже и в ней этой воде некуда было уходить, и в таком случае к гипотетическому входу надо было карабкаться вверх по одному из лавовых гребней.

- Да уж, - пробормотал Лангер, - добираться сюда пешком, когда за тобой по пятам идет приливная волна, затапливающая эту гору целиком... да еще и с перспективой зайти не туда и оказаться в тупике между лавовыми гребнями и стеной кратера...

- Да еще и ночью, - подхватил Клэйтон.

- Их ночное зрение было куда лучше нашего, - напомнил Грюйс.

- Почему обязательно ночью? - спросил капитан.

- Свежая расшифровка. Я велел компьютеру сосредоточиться на поиске информации, связанной с "шестью шагами", и он выдал, что последний шаг должен быть пройден в ночь темного прилива.

- Что это значит? - удивился Лангер. - Темный прилив происходит во время солнечного затмения, то есть всегда днем.

- Ну понятно, что речь идет не о самом приливе, во время которого вся эта гора затоплена, - улыбнулся Клэйтон, - а о ночи до или после него. Как я уже говорил, в храмовом языке нет разницы между прошедшим и будущим временем, поэтому невозможно понять, о каком из двух вариантов речь - хотя сами гекатиане, очевидно, понимали. Вообще, у них не было предлогов, означающих "до" или "после" во времени, но были "впереди" и "позади" в пространстве, которые могли их заменять - хотя тут тоже значение зависело от контекста. Собственно, с этим имеется путаница даже в земных языках... Завтра впереди или позади сегодня? С одной стороны, сегодня настает перед завтра. С другой - сегодня уже настало, а завтра еще впереди. Но в данном случае ни один из этих предлогов не используется. Возможно, это делалось опять-таки для того, чтобы запутать непосвященных, которые могли бы, например, попытаться попасть в святилище, минуя предыдущие пять шагов, а попросту приплыв на Каппу на корабле. А истинное значение вместе с ориентирами, которых следовало придерживаться в пути, открывалось только по мере прохождения предыдущих ступеней...

- Или просто ночь перед и после затмения подходили в равной степени, - заметил Йоттенсен.

- Ну, может, и так, - нехотя согласился Клэйтон, которому такая версия показалась не столь красивой.

- Если там сказано именно про ночь, то, очевидно, имелась в виду та, что предшествует затмению, - сказал капитан. - Если темный прилив происходит в середине дня, то второй прилив, противоположный луне, будет в середине ночи, а отливы, соответственно - на рассвете и на закате. Если отправляться в путь надо ночью, то, очевидно, годится только утренний отлив, который мы уже пропустили. А следующего дожидаться здесь не будем. Я не могу оставлять доктора Тьери еще на четверо суток без сна и без установленного диагноза.

- Может быть, имелось в виду как раз, что в святилище нужно войти ночью, а не проделать ночью весь путь, - возразил Клэйтон. - Да и вообще, мы же не гекатианские жрецы, ищущие высшей ступени посвящения. Нам не обязательно следовать их ритуалу. Хотя это и было бы красиво... но вряд ли эти требования имеют практическое значение.

- А может, и имеют, - возразил Вайтерфорд. - Если догадка о неком биологически активном веществе - или, скорее, культуре - находящейся в святилище, верна, то активность этой культуры может быть привязана к лунным циклам, которые, при здешней силе приливов, могут ощущаться даже в изолированной от внешнего мира пещере.

- Надо немедленно забрать роботов из города, чтобы перебросить их туда сразу же, как только дроны отыщут вход - сообразил Клэйтон. - У нас чуть больше двух часов до нижней точки отлива. Нельзя терять ни минуты.

- Спешка - это всегда плохо, - заметил Лангер.

- Но раз вы сами хотите покинуть планету, не дожидаясь следующего темного прилива, точнее, отлива, то это наш последний шанс исследовать святилище! - горячо возразил Клэйтон.

- Мы всего лишь возвращаемся на орбиту, а не прерываем миссию. Роботы останутся и продолжат работу.

- Если не помешают проблемы со связью. И кроме того, если мы проникнем в святилище сейчас, то это, возможно, поможет понять, что произошло с Тьери.

- Не вижу никакой связи между состоянием Тьери и этим так называемым святилищем, о котором он даже не слышал и которое до сих пор остается не более чем вашей гипотезой.

- Как и я не вижу связи между приступом сомнамбулизма у Тьери и возможной опасностью для всех нас, которая до сих пор остается не более чем вашей гипотезой, - парировал Клэйтон.

- Там не просто приступ сомнамбулизма, - заметил капитан. - Там... более нетривиальное состояние, о котором даже доктор Гильберштайн не нашел никаких публикаций в нашей базе знаний.

- И в этом состоянии Тьери говорил о шести шагах до святилища.

- На самом деле мы не знаем, что именно он имел в виду, - не сдавался Лангер. Он мог, разумеется, прекратить спор своим приказом, но он не мог не признавать, что в словах Клэйтона есть резон. Что, если возвращение на орбиту ничем не поможет Тьери и ничего не прояснит? А это было весьма вероятно, ибо Лангер никогда не слышал, чтобы нейроимпланты работали некорректно, при этом успешно проходя все тесты. А значит, диагностическое оборудование на звездолете вряд ли что-то прибавит к тем данным, которые они уже получили здесь. И, в конце концов, он не был всего лишь строгой нянькой, призванной одергивать вверенных ее попечению любопытных детей. Он и сам был любопытным. Иначе пошел бы в юристы, а не в астронавты.

- Мы здесь именно для того, чтобы исследовать то, чего не знаем и не понимаем, - ответил Клэйтон, словно прочитав тайные мысли капитана.

- Хорошо, - согласился Лангер. - Коптер уже вылетел за роботами, и, если дроны найдут вход, мы перелетим на Каппу.

- От Каппы до кратера коптером лететь почти полчаса, - попытался дожать Клэйтон. - Лучше бы сразу сесть на вершину кратера - точнее, внутрь него, там ровное плато застывшей лавы.

- Нет, это абсолютно исключено, - отрезал капитан. - Протокол однозначно запрещает сажать модуль на небезопасную площадку. А площадка, которая тридцать часов спустя окажется под водой, определенно не является безопасной.

- Вы же сами хотите улететь отсюда намного раньше, - все же настаивал Клэйтон.

- А если что-то пойдет не так, и мы не сможем взлететь вовремя? Протоколы, - назидательно изрек капитан, - пишутся не идиотами и не вредителями, задавшимися целью помешать исследователям работать. Их цель не в том, чтобы исключить любой риск - понятно, что это невозможно - а в том, чтобы исключить любой неразумный риск. Особенно в межзвездных полетах, где в случае чего помочь нам абсолютно некому. Так что, надеюсь, все понимают - ни в какие подземные ходы и пещеры мы сами не полезем. Только роботы.

- С ними же не будет связи под землей! - Клэйтона было не унять.

- Только радио. Ничего, протянут за собой кабель.

Дроны тем временем, задействуя ультразвуковые и лазерные сканеры, искали проход, но пока безуспешно. Для четырех маленьких роботов обследование огромной горы, достигавшей в высоту почти семисот метров, было непростой задачей - но ее упрощало то, что поиски велись только у подножья. В то же время, именно там мешанина трещин и путаница гигантских каменных "щупалец" образовывали наиболее сложный для обследования рельеф. Некоторые разломы вели на несколько метров вглубь, но в итоге заканчивались тупиком. И все же отсутствие успехов все больше нервировало Клэйтона, понимавшего, что времени на то, чтобы проникнуть внутрь и вернуться до возвращения большой воды остается все меньше.

- Возможно, в кратере вовсе нет никакого святилища, - напомнил капитан, наблюдавший за поисками со все большим скепсисом.

- Не может быть, что мы пошли по ложному следу, - поморщился Клэйтон. - Слишком уж красиво все складывается.

- Как раз красивые гипотезы нередко оказываются неверными, - возразил Вайтерфорд. - Слишком велик соблазн подогнать реальность под концепцию.

- Это у вас в естественных науках, - парировал Клэйтон. - Природа, да, красивой быть не обязана. Поскольку лишена как разума, так и представления об эстетике, и часто идет весьма кривыми случайными путями, особенно если говорить об эволюции. А вот то, что придумано разумными существами... Хм, а может быть, слова про "шесть ступеней до вершины" надо понимать буквально? То есть речь идет о вершине горы, и мы зря ищем вход внизу?

- Нет, - покачал головой Лангер, - на эту кручу без альпинистского снаряжения не забраться. Тем более после такого изматывающего пути на пределе сил.

- Но, возможно, где-то в этом каменном лабиринте посвященного, точнее, кандидата, ждала лодка. И он поднимался наверх вместе с водой, пока не добирался до нужного отверстия.

- Сила приливных течений разбила бы лодку о камни или унесла бы в открытый океан, - вновь возразил капитан, проконсультировавшись с компьютером. - И это, кстати, причина, по которой нам не следует там задерживаться, даже несмотря на то, что наши роботы способны работать под водой.

- Посвящаемый гекатианин, очевидно, оставался внутри до нового отлива, - заметил Клэйтон. - И как знать - не было ли именно это самой трудной частью испытания?

- Труднее, чем тридцатичетырехчасовой путь без отдыха на пределе скорости? - усомнился Грюйс.

- Гекатиане боялись моря, - напомнил Клэйтон. - Испытывали перед ним не только рациональный страх, но и мистический ужас. Так что необходимость переждать прилив под водой - причем, я так понимаю, именно Темный прилив, то есть имелась в виду все-таки ночь до, а не после - и, по-видимому, переждать его в одиночестве - это все равно что для европейского средневекового монаха провести Вальпургиеву ночь на кладбище в склепе с вампирами. Очертив вокруг себя меловой круг и непрерывно повторяя "Отче наш". Притом, что тут еще и ночь, точнее, интервал между отливами, намного длиннее.

- Если посвящение проходило в одиночестве, то как, интересно, посвященный доказывал, что исполнил все требования ритуала? - осведомился Грюйс.

- Очевидно, сдавал что-то вроде экзамена, - ответил Клэйтон. - Демонстрировал знания, которые можно было почерпнуть только из книг, хранившихся в святилище. И лично мне эти книги интереснее, чем гипотетический биогенный наркотик, который надеется обнаружить коллега Вайтерфорд.

- Меня, собственно, интересует в первую очередь не столько сам наркотик, сколько культура, предположительно его порождающая, - уточнил Вайтерфорд. - Которая могла длительное время развиваться в изоляции от остальной биосферы планеты.

- Предположения, предположения, - пробурчал Лангер. - Пока что мы даже не наблюдаем прохода внутрь этой горы. Хотя дроны уже кажется, просканировали все подножье.

- Может быть, он остается под водой даже во время отлива? - предположил Клэйтон. - Чтобы попасть внутрь, надо было нырять? Насколько я понимаю, гекатиане были на такое способны.

- Да, ходили они хуже людей, а вот плавали, скорее всего, лучше, - подтвердил Грюйс. - У них был больше объем легких, а ногами было удобно отталкиваться от воды в лягушачьем стиле, несмотря на отсутствие перепонок между пальцами.

- А вот наши дроны так не умеют, - мрачно констатировал Йоттенсен. - Хотя и могут сканировать дно сквозь слой воды, но пока что я не вижу там ничего, кроме собственно дна.

- Сколько вы намерены продолжать поиски, прежде чем признаете всю версию о кратере ошибочной? - осведомился капитан.

- Пока у нас еще остается время проникнуть внутрь, если она не ошибочна, - мрачно ответил Клэйтон.

И тут датчики одного из дронов отреагировали на шум и транслировали его. Это был шум воды, бурно стекающей словно бы во внезапно открывшуюся воронку. Дрон тут же устремился на звук.

Одно из "озер", разлившихся между лавовыми гребнями и внешней стеной кратера, мелело и исчезало на глазах. Вода, клокоча, уходила под одно из огромных каменных "щупалец". Спустя какую-нибудь пару минут влажное каменистое дно полностью обнажилось. Дрон опустился на освободившееся от воды пространство, направляя сканеры в сторону предполагаемого отверстия под "щупальцем" - и обнаружил зияющий зев, уводивший в сторону кратера. Лазерный луч, быстро обежавший своды открывшейся пещеры, показал, что в полу ее имеется широкий провал, сквозь который, очевидно, и ушла вода, но его можно обойти вдоль стены - а дальше своды резко сужаются, переходя в жерло туннеля, слишком узкого и низкого для "голиафов", но вполне проходимого для существ человеческих габаритов.

- Вот оно что! - воскликнул Клэйтон, сверяясь с данными компьютера. - Требование приходить сюда не когда-нибудь, а именно а "ночь Темного прилива", не было всего лишь суеверием или, точнее, религиозной догмой...

- А что, есть разница? - не преминул буркнуть Йоттенсен.

- Оно было вполне рациональным, - продолжал Клэйтон. - С самым высоким приливом соседствует самый низкий отлив. В любое другое время проход так и остается затопленным. Это значит, что приходить сюда действительно следовало в ночь перед Темным приливом, а уходить - в следующую за ним. Святотатец, пришедший в неправильный отлив, обречен.

- И мы - как раз такие святотатцы, пришедшие тогда, когда уже надо уходить, - заметил с усмешкой Вайтерфорд.

- Мы сможем выбраться даже из затопленного туннеля, - напомнил Клэйтон.

- Мы не пойдем в туннель, ни в затопленный, ни в открытый, - строго возразил Лангер.

- Я имел в виду наших роботов, - смиренно поправился Клэйтон.

Дрон тем временем влетел в туннель, и связь с ним, разумеется, пропала. Таскать за собой длинный хвост оптоволоконного кабеля маленькие и юркие летательные аппараты не умели - кабель мог за что-нибудь зацепиться и вызвать аварию, так что эта функция имелась только у наземных роботов. Оставалось ждать, пока его компьютер самостоятельно выполнит поставленную задачу - обследует путь до конца, сделает снимки и замеры и вернется, чтобы передать собранную информацию. Длина туннеля, если он действительно вел в некое помещение внутри горы, едва ли могла превосходить несколько сот метров, так что, даже с учетом, что в подземелье лучше не летать с большой скоростью, дрон должен был справиться с задачей, максимум, минут за пять.

Но дрон не возвращался. Ни через пять минут, ни через десять.

- Может, там целый лабиринт? - предположил Клэйтон.

- Робот не способен заблудиться, - напомнил Йоттенсен.

- Да, но время, которое тратится на прохождение всех поворотов... Нам надо лететь туда, не дожидаясь, чтобы не терять время впустую!

- Мы все еще не знаем, есть ли смысл туда лететь и тратить топливо, - возразил капитан. - Может, там просто комплекс естественных пещер без всяких следов цивилизации. Я только что отправил второй дрон следом за первым, но дал ему команду вернуться через пять минут, даже если он не доберется до конца туннеля.

Однако и второй дрон постигла та же участь. При этом, разумеется, прежде чем исчезнуть в черном зеве туннеля, оба дрона успешно прошли самодиагностику. Как не демонстрировали никаких дефектов и два других дрона, висевших теперь в воздухе перед входом в подземелье.

- Не в паутину же они там попали... - проворчал Грюйс.

- Исключено, - подтвердил Йоттенсен. - Во-первых, они бы заметили любо препятствие такого рода, а во-вторых, они бы ее разрезали. Лазерный резак справится с любой органикой и даже с углеродными нанотрубками.

- Ладно, - решил Лангер, - придется все же задействовать более мощную технику. Минутная готовность к взлету!

Перелет на Каппу по пологой траектории занял шесть минут - по времени это было примерно столько же, сколько и выход на орбиту, но расход топлива при этом был многократно меньше, так что запас для возвращения на звездолет оставался более чем достаточным. После посадки на острове Гильберштайн остался в модуле присматривать за Тьери, а остальные астронавты отправились в коптере к кратеру. Для доставки "голиафов" понадобилось бы два рейса, но, поскольку "голиафы" не прошли бы в узкий туннель (да и не были там нужны - это были машины для тяжелых работ, а не для исследований), с собой взяли только двух универсальных роботов средних размеров. На жаргоне астронавтов они именовались "гаторы⁸", хотя на аллигатора походили разве что размером, а строением скорее напоминали огромную многоножку, состоящую из граненых члеников. Они не умели летать, как легкие дроны, но благодаря своей модульной структуре, позволявшей изменять форму в широких пределах, и комбинированному шагающе-ездящему шасси обладали очень высокой проходимостью и способны были пробираться по достаточно узким и извилистым коридорам. Каждый из них не только представлял собой передвижную лабораторию, управляемую более мощным, чем на маленьких дронах, компьютером (дроны в автономном режиме были наиболее эффективны, когда их компьютеры действовали не по одиночке, а объединенной сетью, для чего им, конечно, требовалась устойчивая связь друг с другом), но и обладал изрядной физической силой, хотя и уступал в этом отношении "голиафам". И, хотя эти роботы и не предназначались для ведения боевых действий, их инструменты для взятия образцов позволяли резать не только самую твердую породу, но и любую броню - а также парализовать, а при необходимости и убивать животных, для дальнейшего исследования или для защиты членов экипажа. Впрочем, даже для того, чтобы убить животное, роботу требовалась санкция человека. Атаковать же разумных существ - о которых известно, что это разумные существа - роботам запрещалось вовсе. Авторы протоколов, определявших поведение землян в других мирах, исходили из того, что даже в случае встречи с недружественной цивилизацией экипаж одного корабля не сможет воевать против целой планеты - а потому должен избегать насилия любой ценой.

Коптер опустился на обнаженное отливом дно между лавовыми гребнями. Осторожный Лангер посадил его не прямо напротив входа в подземелье, а в стороне от него - дабы ничто, внезапно вырвавшееся из грота, не могло повредить машину. Из той же осторожности он оставил моторы работающими и готовыми к взлету в любой момент. Снаружи, если смотреть невооруженным человеческим глазом, стояла уже полная темнота - но, понятно, для приборов, которыми располагали астронавты, это не было проблемой. Изображение, которое внешние датчики транслировали остававшимся в коптере людям, было хотя и монохромным, но вполне отчетливым. Они видели, как уверенно въезжает в грот первый "гатор", волоча за собой тонкий кабель - и одновременно видели картинку, передаваемую самим роботом по этому кабелю.

Благополучно обогнув вдоль стены пропасть в центре грота, "гатор" въехал в туннель. Поначалу астронавты, смотревшие теперь его "глазами", не видели ничего, кроме стен туннеля. За первым же поворотом, находившимся в считаных метрах от входа, тьма стала абсолютной - непроницаемой для любого прибора, работающего в видимом свете, включая, разумеется, и ночной глаз гекатиан. Различить эти стены удавалось лишь благодаря подсветке в инфракрасном диапазоне ("гатор" не включал прожектор видимого света по настоянию Грюйса, который предположил, что, если в глубине кратера действительно существует изолированная экосистема, яркий свет может повредить живущим в вечной темноте организмам). Клэйтон не преминул отметить, что стены туннеля носят явные следы искусственной обработки - что, впрочем, и так было очевидно, туннель с поворотами под прямыми или острыми углами явно не мог возникнуть естественным путем. Впрочем, в лабиринт туннель все же не превращался, так что смысл поворотов, не способных никого запутать в единственном коридоре, оставался непонятным. "Гатор" даже не обнаружил никаких ловушек типа ям с кольями на дне, подстерегающих в темноте непосвященных (никаких признаков исчезнувших дронов, однако, тоже нигде не было). Но после четвертого поворота Клэйтон заметил:

- Каждый следующий участок пути длиннее предыдущего. Причем соотношение такое же, как и между островами по пути сюда. Думаю, всего их окажется шесть.

После пятого поворота они увидели впереди свет.

Призрачное зеленовато-голубое свечение тускло сочилось из-за шестого поворота.

- Похоже на свет сквозь толщу воды, - заметил Лангер, - но под землей, да еще ночью, ему неоткуда взяться.

- Во всяком случае, это не радиация, - констатировал Йоттенсен, сверяясь с показаниями сенсоров робота. - Фон здесь чуть выше, чем на поверхности - это нормально, вулканические породы часто фонят - но далеко не до такой степени, чтобы породить видимое свечение.

- Скорее похоже на гнилостную люминесценцию, - сказал Вайтерфорд.

- Это может быть и биолюминесценция живых микроорганизмов, - возразил Грюйс. - Почему обязательно гнилостная?

- Вы правы, коллега, - согласился Вайтерфорд. - Даже не знаю, почему мне в голову первой пришла мысль о разложении. Если здесь что-то и умерло, то с тех пор прошло уже шестьдесят лет.

"Гатор" повернул за шестой поворот - и они увидели святилище.

Ну или, во всяком случае, они увидели то, что, возможно, некогда было естественной полостью в застывшей лаве, но в результате обработки приняло форму широкого и низкого купола. Уже одна эта форма, казалось бы, совсем простая, производила гнетущее впечатление, заставляя даже людей, никогда прежде не испытывавших клаустрофобии, почти физически ощутить тяжесть миллионов тонн горной породы, нависающих низко над головой и словно бы готовых в любую минуту раздавить эту жалкую тесную щель в сплошной каменной толще. Из-за своей большой ширины и малой высоты купол казался непрочным и неустойчивым, возможно даже - уже начавшим опускаться, пока еще незаметно, но неотвратимо (хотя это, конечно, была всего лишь иллюзия). Внутреннюю поверхность купола по спирали покрывали письмена, которые так мечтал увидеть Клэйтон - но разобрать их было практически невозможно, ибо поверх иероглифов стены были облеплены густой слизью, там и сям свисавшей тягучими наростами. Именно она и была источником свечения.

Однако пол, слабо озаренный этим призрачным светом, выглядел намного хуже, чем стены. Точнее говоря, пола не было видно вовсе - он был скрыт под сплошным слоем останков, но это не были останки гекатиан. Это были огромные, достигавшие нескольких метров в длину, скелеты змееподобных существ с безглазыми черепами, напоминавшими костяные бутоны, каждый "лепесток" которых щетинился бесчисленными рядами игольчато-острых зубов. Казалось, что все эти твари, пока еще были живы - а может, даже и некоторое время после того - ползли из последних сил к центру помещения, но так и не смогли доползти.

А в центре, окруженный со всех сторон мертвыми монстрами, недвижно стоял огромный гекатианин и смотрел прямо на землян (то есть, конечно же, на въехавшего в святилище "гатора") двумя горящими, как угли, глазами.

У его ног, едва заметные среди острозубых костяных лепестков-челюстей, валялись два разбитых дрона.

Затем он исчез - вместе со всем святилищем. Связь с "гатором" оборвалась.

- Что это было? - воскликнул Лангер. - Еще одна статуя?

- Нет, - ответил Грюйс. - Это не статуя и не мумия. Это... чертовски похоже на живого гекатианина.

- Запускаем второго "гатора"? - спросил Йоттенсен. - Или ждем возвращения первого? У него команда вернуться, если пропадет связь. Я не думаю, что эта... штука, чем бы она ни была, могла повредить "гатора". Скорее тут обрыв кабеля - хотя он тоже, конечно, чертовски прочный...

- Сперва посмотрим запись того, что мы увидели, и ее анализ компьютером, - ответил Лангер.

Перед глазами астронавтов вновь возникло изображение жуткого подземелья, но на сей раз максимально улучшенное и детализированное компьютером. Фигура, неподвижно стоявшая в самом центре, действительно оказалась огромной по гекатианским меркам - это не было обманом зрения или искажением камеры. Ростом почти в два метра - притом, что гекатиане, хотя и примерно равные по массе людям, из-за строения своих нижних конечностей и приплюснутой формы головы обычно были не выше полутора - но дело было не только в этом. Существо было неестественно раздутым, причем это не походило ни на ожирение, ни на перекачанные мышцы, ни даже на трупное разложение, как у "статуй" - скорее, на гигантскую опухоль, охватившую весь организм и теперь буграми выпирающую наружу, натягивая кожу. И в то же время отчетливо видная фактура этой полностью обнаженной кожи не оставляла сомнений - это не была имитация из металла, дерева или какого-нибудь местного подобия воска, как не была это и иссохшая кожа мумии. Фигура стояла на своих ногах в характерной для гекатианской анатомии позе, голова была на месте, и кишки не свисали из живота. И все же сразу стало ясно, что с предположением, будто гекатианин жив, Грюйс поторопился.

Ибо еще отчетливей, чем текстура безволосой кожи, виден был длинный вертикальный разрез на животе и частые стежки, которыми он был зашит. На шов от хирургической операции это никак не походило. Скорее - на последствия вскрытия. А вот на шее никаких швов не было. И глаза... эти неестественно горящие глаза... Астронавты еще ни разу не видели глаз гекатиан - разве что их дальних животных родичей - но трудно было поверить, что глаза живого существа могут выглядеть так.

- Это вообще самец или самка? - спросил Лангер, словно это был сейчас самый важный вопрос.

- Трудно сказать однозначно. У гекатиан половой диморфизм был выражен слабо, - произнес почти механическим голосом Грюйс, помимо своей воли не отводя взгляда от горящих глаз существа. - Как и земные яйцекладущие млекопитающие, они были однопроходные - то есть все выделения выводились в одну общую клоаку. Внешних половых органов не было. Половые отличия проявлялись в некоторых особенностях фигуры - самки были выше, самцы шире, хотя сами гекатиане, по всей видимости, ориентировались в первую очередь на феромоны. В данном же случае фигура изрядно деформирована и существенно превосходит биологическую норму по всем измерениям. По-моему, это вообще какой-то мутант.

- Я почему спросил, - пояснил капитан, - мы еще ни разу не видели, как выглядела их беременность. Вот я и подумал, может...

- Нет, - решительно покачал головой Грюйс, - беременность у яйцекладущих практически незаметна внешне. Слегка набухают соски, не более чем.

- Этот явно набух весь целиком, - констатировал Клэйтон, употребляя все же мужской род. - Почему он такой распухший? Это трупные газы его так раздули?

- Не похоже, - возразил Грюйс. - Он, или оно, по всей видимости, мертво, но характерных признаков разложения на коже я не вижу. Словно смерть наступила совсем недавно, а не десятилетия назад...

- Вы уверены, что оно мертво? - усомнился Вайтерфорд, подхватив именно это местоимение. - Я, конечно, вижу шов на животе, но оно стоит на своих ногах в, насколько я понимаю, естественной для гекатианина позе, и я не вижу ничего, что бы его поддерживало. И эти глаза...

- Просто какие-то шарики, вставленные в глазницы и хорошо отражающие инфракрасный свет, - сказал Йоттенсен. - По-моему, это просто-напросто чучело. Гекатиане, видимо, не особо умели их делать - да что они вообще умели, кроме как потрошить друг другу животы? - вот и перестарались с набивкой.

- Поза, однако, выглядит натуральной, - повторил Вайтерфорд. - И... угрожающей. У неумех бы вряд ли так получилось.

- А главное - что и как это чучело сделало с нашими дронами? - осведомился Клэйтон. - И с "гатором"?

- "гатор" сейчас вернется, - повторил Йоттенсен, но без прежней уверенности. Прошло уже достаточно времени, чтобы робот преодолел уже знакомый ему туннель.

- Попробуйте вытянуть его кабель манипулятором, - распорядился капитан. - Только аккуратно. Наша цель - не оборвать его, а проверить, был ли он уже оборван.

Коптер имел два выдвижных манипулятора, способных выполнять различную работу снаружи - от требующей изрядной силы до весьма тонкой. Йоттенсен отдал команду одному из них, и тот, аккуратно подняв с земли уходивший в грот кабель связи, начал вращаться, наматывая его на себя, словно лебедка. Первые обороты дались легко - кабель имел большой запас длины - но затем он туго натянулся и застрял. Йоттенсен подвигал манипулятором в разные стороны в надежде, что кабель зацепился за некое препятствие и теперь выскочит, но эта надежда не оправдалась.

- Сильнее тянуть нельзя - тогда точно порвем, - доложил инженер. - Видимо, связь пропала все-таки не из-за обрыва кабеля.

- Не факт, - заметил Клэйтон. - Возможно, кабель и оборван, но его что-то держит.

- Что-то или кто-то... - пробормотал себе под нос Грюйс.

Капитан тем временем увеличил изображение разбитых дронов. Увы, черепа змееподобных тварей загораживали их почти полностью, и, поскольку это была всего лишь запись, возможности сменить ракурс или повысить детализацию с помощью оптического увеличения не было.

- Похоже, они на большой скорости врезались в какое-то препятствие, - сказал, тем не менее, Лангер. - Но в какое? Не в этого же типа. Во-первых, они никак не могли его не заметить, а во-вторых, он явно не настолько твердый. Может, он и чучело, но точно не окаменелость.

- Да и вообще дроны не должны были двигаться с высокой скоростью в неисследованном помещении, - добавил Йоттенсен. - И даже приближаться к подобному... артефакту, не получив команды. Только исследовать дистанционно...

- Угу, - пробормотал Грюйс. - Как и ихтиосерпенты. Им тоже здесь нечего делать.

- Ихтиосерпенты? - переспросил Клэйтон.

- Так я их назвал, - кивнул Грюйс. - Эти существа, чьи скелеты устилают весь пол. Они есть среди обследованных образцов, оставленных отливом. По своей физиологии они ближе к рыбам, дышат жабрами, но не имеют плавников. Ползают по морскому дну. Слепы и весьма ядовиты. Вероятно, способны зарываться в песок и атаковать оттуда стремительным броском, реагируя на колебания воды. Впрочем, это лишь предположение на основе обследования мертвых особей. Живых мы пока не наблюдали. На суше они не выживают. Поэтому в этих туннелях, куда никогда не проникает вода, им делать нечего. Физически им бы, наверное, хватило сил доползти сюда, обдирая брюхо о камни и постепенно задыхаясь - но, разумеется, никакой инстинкт не мог заставить их совершить столь бессмысленное самоубийство. И еще... образцы, оставшиеся после отлива, в длину были максимум полметра. Эти - на порядок больше.

- А откуда следует, что они приползли сюда сами? - возразил Клэйтон. - Возможно, их притащили культисты, чтобы... украсить свое святилище таким своеобразным образом. В ритуальных целях.

- Десятками тонн гниющей рыбы? - усмехнулся Грюйс.

- Очищали от плоти снаружи и доставляли сюда только скелеты.

- Не похоже, - покачал головой Грюйс. - Разумные существа разложили бы их как-нибудь ровно и симметрично. А эти останки выглядят именно как скелеты существ, которые издохли, пытаясь ползти. Конечно, можно было специально разложить их так, но это как-то сомнительно. Да и тащить по узкому туннелю скелеты таких размеров и массы, чтобы они при этом еще и не рассыпались... и, для начала, просто изловить подобных тварей, да еще в таких количествах, имея технологии раннего средневековья...

- Люди успешно охотились на кашалотов задолго до появления высоких технологий, - не сдавался Клэйтон. - Аборигены Аляски и восточной Сибири...

- Кашалот всплывает на поверхность. А эти твари ползают по дну. Причем, насколько я понимаю - на очень большой глубине. На обнажающейся части дна они нам ни разу не попадались - а имею в виду именно этот вид ихтиосерпентов. Ichtyoserpentis colossicus.

- Возможно, где-то все-таки находили уже мертвых, - настаивал Клэйтон. - Мы не настолько хорошо знаем эту планету.

Грюйс пожал плечами, но тут вмешался Вайтерфорд:

- А мне кажется, самым интересным в этом подземелье могут оказаться не морские змеи и даже не это, как вы говорите, чучело, а светящаяся слизь на стенах. Возможно, это и есть гипотетическая культура, обеспечивавшая власть теократии. Возможно, именно она служила приманкой для морских животных, или обеспечивает нетленность этому... гекатианину. Возможно даже, она до сих пор поддерживает в его теле жизнь... в некотором роде. Используя его ткани, как субстрат. Что и привело к такому изменению внешнего вида.

- Машины, - напомнил капитан. - Каким образом этот ваш грибок или водоросль выводит из строя нашу технику, да еще с такой скоростью? "Гатор" уже точно не вернется. Прошло слишком много времени.

- Да, время, - напомнил Клэйтон. - У нас его не так много, скоро вода начнет возвращаться, а у нас тут такие открытия! Давайте уже отправлять второго "гатора"!

- Нет смысла, пока мы не поймем, что случилось с предыдущим, - возразил Йоттенсен.

- А единственный способ это выяснить - отправить нового! - воскликнул Клэйтон. - Замкнутый круг?

- Не единственный, - негромко ответил Йоттенсен. - Надо просто сходить туда и забрать их модули памяти. Проанализировать их можно уже здесь.

- Вы что - хотите лично пойти туда? - Лангер, казалось, не мог поверить своим ушам. - Я уже сказал - ни один из нас туда не полезет! И уж тем более после того, что случилось с машинами...

- С нами этого случиться не может, - не смутился Йоттенсен. - Судя по тем данным, что успел передать первый "гатор" - там нет ничего опасного для человека в скафандре.

- Доктор Йоттенсен! - повысил голос капитан. - Во-первых, это приказ, а не призыв к дискуссии. А во-вторых, исходя из тех же данных, ничего опасного для нашей техники там тоже нет - и?

- Хорошо, хорошо, - пробормотал Йоттенсен. - Попробуем разобраться дистанционно. Если мы не можем увидеть сцену под другим углом, то по крайней мере можем поменять освещение. Иногда свет не помогает, а мешает видеть, как сказал бы какой-нибудь любитель философствовать, а также любой астроном... - он велел компьютеру убрать инфракрасную картинку и оставить только то, что засняли камеры видимого диапазона. - Упс! Это как вообще?

Изображение действительно сделалось намного темнее, а гекатианин... исчез. Не превратился в плохо различимый во мраке силуэт, а исчез совсем, словно привидение. Помещение осталось пустым (если не считать длинных скелетов на полу), лишь тускло светились покрытые слизью стены.

- Не понимаю... - бормотал Йоттенсен, накладывая различные фильтры на изображение. - Не голограмму же нам показали! Откуда у этих дикарей голограммы, тем более в инфракрасном свете... Это, должно быть, какой-то оптический обман... Ага! Видите?

После очередной обработки изображения на том месте, где прежде высилась громоздкая фигура, можно было различить очертания чего-то вроде колонны или, скорее даже - ибо форма не была правильной - сталагната, соединявшего потолок и пол. Только этот сталагнат практически сливался с окружающими его стенами подземелья.

- Эта штука очень хорошо отражает видимый свет, - понял Йоттенсен. - Точнее, частично отражает, а частично преломляет таким образом, что кажется, будто на этом месте ничего нет. Классический фокус с зеркалами, да. А вот в инфракрасном свете она, наоборот, идеально прозрачна. Поэтому кажется, что самой этой штуки нет, зато хорошо видно, что у нее внутри, - Йоттенсен вернул инфракрасное изображение, наложив его поверх уже отредактированного. Хотя все астронавты знали, что увидят, кое-кто из них вздрогнул, когда жуткая фигура мертвеца с горящими глазами возникла снова, словно из ниоткуда. Теперь было понятно, что он заключен в толще "сталагната", словно насекомое в янтаре. Очень большое и очень уродливое насекомое.

- Вот за счет чего он стоит и вот во что врезались наши дроны, - констатировал Йоттенсен удовлетворенным тоном рационалиста, нашедшего разумное объяснение, но тут же добавил куда менее уверенно: - Хотя все равно непонятно, как дроны могли не заметить эту штуку. Они же ориентировались в первую очередь не на оптику, а на ультразвуковой сонар. И почему они вообще рванули туда с такой скоростью.

- Запускайте еще один дрон, - распорядился капитан. - Загрузите в него всю информацию, которой мы уже располагаем, и приказ - не приближаться к этой штуке, а только исследовать нашего "гатора" и вернуться с данными о его состоянии.

- Интересно, что это за вещество, - бормотал тем временем Вайтерфорд. - Зеркальное в видимом свете и невидимое в инфракрасном. Вряд ли у него есть кристаллическая структура, иначе свет бы дробился. Скорее всего, это какая-то аморфная органика, типа парафина, но твердая...

- Интересно не только как, но и зачем это сделано, - заметил Лангер (третий дрон тем временем скрылся во мраке грота). - Могла ли инфракрасная прозрачность быть эффектом, о котором не догадывались сами гекатиане? Они ведь не могли видеть инфракрасный свет?

- Может быть, это была способность, открывавшаяся только посвященным, прошедшим все ступени - предположил Клэйтон. - Может, это и был тот "экзамен", который доказывал, что кандидат исполнил все требования ритуала.

- Ну давайте все-таки без ненаучной фантастики, - поморщился Йоттенсен. - Вы еще скажите, что тибетские монахи обретали способность к левитации.

- Левитация противоречит законам физики, - возразил Клэйтон, - а инфракрасное зрение нет.

- Доктор Грюйс, так могли они это видеть или нет? - настаивал капитан. - Вы ничего не говорили про такую их способность.

- Потому что до сих пор мы не имели возможности исследовать их глаза, - напомнил Грюйс. - Мы судим только по их, так сказать, троюродным кузенам. Это все равно, что судить о зрении человека по глазам лемура. Теоретически их ночной глаз мог бы видеть ближний инфракрасный свет, в котором как раз и работал наш прожектор. Ничего антинаучного, по крайней мере, в такой гипотезе нет.

- А в том, что эту способность обретали лишь "посвященные"? - в голосе Лангера звучал изрядный скепсис.

- Экстремальные воздействия на организм в принципе способны обострять на какое-то время работу органов чувств. Тридцатичасовой переход на пределе физических сил... возможно, прием наркотика из этой самой слизи на стенах... чаще всего, конечно, подобные вещи заставляют видеть то, чего нет, а не то, что есть на самом деле, но и обратная возможность не исключена. Особенно если инфракрасное зрение было, например, атавизмом, доставшимся от вымерших предков - вроде способности шевелить ушами у человека. А может быть и так, что не ритуал давал эту способность, а наоборот - в жрецы отбирали только тех, кто имел ее от рождения.

- Все это очень интересно, - заметил капитан, - но третий дрон до сих пор не вернулся. Хотя, насколько я понимаю, времени прошло достаточно.

- Да, - мрачно подтвердил Йоттенсен. - И врезаться в колонну он точно не мог. Даже если у него каким-то образом отказал сонар - он точно знает, где она находится, и ему запрещено развивать высокую скорость. Похоже, что-то там внутри влияет на работу электроники. Но что именно? Какие-то электромагнитные поля внутри вулкана? Управляющие органы всей нашей техники хорошо экранированы от внешних воздействий.

- Давайте будем строить гипотезы потом! - не выдержал Клэйтон. - Сейчас необходимо забрать оттуда эту штуку, пока не начался прилив!

- Забрать? - переспросил капитан. - Вы имеете в виду - извлечь тело гекатианина из этого... вещества?

- Конечно, - тут же с энтузиазмом подхватил Грюйс. - Мы должны как можно скорее доставить его на борт. Это же самая ценная наша находка за все время. Мутант или нет, но мы, вероятно, нигде на всей планете не найдем тела аборигена в столь же хорошем состоянии, - говоря все эти вполне резонные слова, он, сам того не осознавая, продолжал всматриваться в горящие глаза неподвижного изображения.

- По крайней мере, взять образцы... - пробормотал Вайтерфорд, не уточняя, образцы чего именно он имеет в виду.

- Вырезать-то его не проблема, - подтвердил Йоттенсен. - Лазер тут, очевидно, неприменим, но против фуллеритовой пилы не устоит ни окаменевший парафин, ни янтарь, ни алмаз. Однако мы не можем посылать туда второго "гатора", не разобравшись, что случилось со всеми предыдущими. Если мы потеряем и его тоже, мы не сможем продолжать работу!

- Что бы там ни происходило с электроникой, для живых существ оно не опасно, - возразил Клэйтон таким тоном, словно речь шла о не стоящей внимания помехе. - Гекатиане же проводили там по много часов, дожидаясь отлива, причем даже без скафандров!

- Расскажите это скелетам на полу, - усмехнулся капитан.

- Ну доктор Грюйс же объяснил вам, что эти твари просто задохнулись, как любая рыба на суше, - ответил Клэйтон все так же нетерпеливо. - Нам такое точно не грозит.

- Доктор Клэйтон, - повысил голос капитан, - я уже сказал - ни один человек туда не пойдет! Уж по крайней мере до тех пор, пока мы не узнаем, что происходит с техникой!

- И как же мы это узнаем, если не можем пойти туда сами, а техника не возвращается? - ядовито осведомился Клэйтон.

- Мнение Тьери нам бы сейчас не помешало, - произнес капитан. - Он все-таки физик. Или, по крайней мере, консультация компьютера... "Кеплер-два" - "Кеплер-три"! ("Кеплер-3" было позывным коптера и отбывшей на нем группы.) "Кеплер-два", вы меня слышите? Доктор Гильберштайн? Доктор Тьери? Пьют? Проклятье, похоже, мы потеряли связь с модулем!

- И с орбитой тоже, - откликнулся Йоттенсен. - Звездолет сейчас с другой стороны планеты, но я больше не фиксирую несущую ретранслятора.

- "Кеплер-Прайм!" - попытался Лангер. - "Кеплер-Прайм!" - "Кеплер-три"! Хартлинг, вы меня слышите? Ответьте "Кеплеру-три"!

- Бесполезно, - покачал головой Йоттенсен. - Связи нет ни с кем. Я не получаю сигналов даже от дронов из других районов. Хотя наше радиооборудование в порядке - во всяком случае, судя по самодиагностике.

- Должно быть, нас опять накрыла какая-то атмосферная аномалия, глушащая сигнал, - откликнулся Клэйтон все так же беспечно. - Вы же понимаете, не могло что-то случиться сразу и с модулем, и с кораблем, и с дронами. Так что, капитан, уж если не хотите дать добро людям - запускайте хотя бы "гатора", пока еще есть время!

- Нет, - покачал головой капитан. - Ситуация слишком неопределенная. Мы не знаем, что произошло с нашей техникой внутри, и у нас нет связи с внешним миром. Если в ближайшие минуты ничего не прояснится, будет разумнее отложить исследование подземелья до следующего раза.

- И бросить там нашего "гатора"? - возмутился Йоттенсен. Дроны, производимые методом наносборки прямо на борту, считались практически расходным материалом, но вот большие многофункциональные "гаторы" - нет.

- С ним ничего не случится... хуже, чем то, что уже случилось, - ответил капитан. - А так мы только без толку лишимся еще одного.

- А что, по-вашему, изменится в следующий раз? - агрессивно осведомился Клэйтон. - Вот если все будет точно так же, в том числе и потеря связи - что вы будете делать тогда? Особенно если вы собираетесь вернуться на орбиту и исследовать это место только дистанционно! Если какая-то аномалия глушит здесь связь во время отлива и мешает работе электроники - что тогда? Это же полный тупик! Вы хотите все бросить, когда мы, возможно, в шаге от разгадки главной тайны планеты?!

- Ну, вообще говоря, ниоткуда не следует, что это святилище - если это и в самом деле святилище - как-то связано с тайной гибели гекатианской цивилизации, - спокойно возразил капитан. - Если бы это... существо внутри и в самом деле было живым, его бы, конечно, следовало извлечь оттуда, не мешкая, ибо неизвестно, застали бы мы его живым в следующий раз. Но поскольку это, очевидно, всего лишь замурованный труп, пусть даже и идеально сохранившийся...

Лангер замолчал, осознав, что только что услышал негромкий звук открывающейся и закрывающейся двери.

Туалета на борту коптера не было - скафандры надевались на голое тело и перерабатывали все физиологические выделения - так что ни у кого из астронавтов не было повода покидать кабину, кроме как для выхода наружу. И действительно, переключившись на изображение с внешних камер, Лангер увидел фигуру в скафандре, быстро шагающую ко входу в туннель.

Капитан убрал с сетчатки все лишние изображения и крутанулся в кресле, с трудом веря, что кто-то осмелился нарушить его прямой приказ. Нетерпеливый Клэйтон, решивший, что это его последний шанс лично осмотреть святилище? Йоттенсен, желающий разобраться на месте, что произошло с "гатором" и дронами? Грюйс, для которого возможность исследовать единственное во Вселенной идеально сохранившееся тело гекатианина пересилила его обычную спокойную рассудительность?

Пустым оказалось кресло Вайтерфорда.

В мозгу Лангера тут же всплыли его недавние подозрения в адрес микробиолога из-за того, что тот поддерживал более близкие отношения с Тьери, чем прочие. Подозрения, казалось бы, совершенно нелепые - но теперь он уже не был в этом так уверен.

- Доктор Вайтерфорд! - рявкнул капитан. - Немедленно вернитесь в коптер! Это приказ!

Вайтерфорд никак не отреагировал, продолжая шагать. Еще несколько мгновений - и он скрылся в глубине грота.

- Возможно, он вас не слышал, - предположил Клэйтон.

- Нет, - возразил Йоттенсен, - на таком расстоянии радио работает, связь с последним дроном есть.

- Он меня слышал, когда сидел тут! - огрызнулся Лангер. Теперь перед ним встала проблема, которую надо было решать немедленно - а он (что бывало с ним чрезвычайно редко) не знал, что делать. Ждать, пока Вайтерфорд вернется сам (если вернется)? Посылать за ним вдогонку других людей, рискуя и ими тоже? Должны ли они притащить его назад силой, пока он еще не дошел до святилища? А если он станет сопротивляться? Если он впал в такое же безумное состояние, как Тьери? Бластера у него при себе нет, но есть инструменты, вполне способные разрезать скафандр, и если в тесном и темном туннеле начнется драка... В святилище, по крайней мере, больше места. Но если Вайтерфорд не вернется оттуда сам, что делать? Посылать за ним людей по одному? Или всех сразу? По-прежнему не зная, что происходит внутри и в чем причина невозвращения? Где меньше риск? Логика подсказывала, что наименьший риск в случае, если Вайтерфорд не вернется до начала прилива - попросту бросить его там, не пытаясь ни спасти, ни хотя бы выяснить, что случилось. Но так капитан поступить не мог. Бросить своего, которого заведомо невозможно спасти, не погубив при этом других - да, это бы он сделал. Так предписывал и протокол, и здравый смысл. Но это если знать, что спасение невозможно. А если вообще непонятно, что происходит... Теоретически, Вайтерфорд мог в одиночку продержаться в святилище даже и до следующего "темного" отлива - кислорода в скафандре ему бы не хватило, но воздух в подземелье был пригоден для дыхания (вероятно, внутрь проникал кислород, вырабатываемый морскими водорослями), тем более если дышать через шлемный фильтр, скафандр также, перерабатывая мочу и пот, регенерировал пригодную для питья воду, и в аварийный набор скафандров входил высококалорийный рацион, который можно было растянуть на несколько недель. Но в каком психическом состоянии окажется Вайтерфорд к следующему отливу? Не станет ли он совершенно безумным? Не повредит ли в этом безумии себе, сорвав защищающий его скафандр, как это уже делал Тьери? И главное - как его вытаскивать даже в следующий отлив, если они снова окажутся в той же ситуации, что и сейчас - непонятно и неизвестно, что происходит в святилище, а никакие машины, отправляемые туда, не возвращаются?

- Я отправляю за ним второго "гатора", - принял решение капитан.

- "Гатор" не сможет притащить его сюда силой, - напомнил Йоттенсен. - У него прошит запрет на насилие по отношению к существам, о которых точно известно, что они разумные. Даже при условии нормального функционирования. А мы не знаем, как он будет функционировать... там.

- Что вы предлагаете? - мрачно спросил Лангер, уже понимая, что услышит в ответ.

- Капитан, я должен отправиться с "гатором" и проконтролировать его работу, при необходимости взяв управление на себя, - не обманул его ожиданий Йоттенсен. - Это уже не вопрос научного любопытства, а вопрос спасения нашего коллеги.

Капитан еще раз быстро прикинул варианты. Допустим, ни Вайтерфорд, ни второй "гатор" не вернутся, что тогда? Все равно придется посылать кого-то внутрь, и уж лучше отправить Йоттенсена сразу - тогда, возможно, он сумеет предотвратить выход из строя второго "гатора", что куда лучше, чем пытаться починить его уже после поломки, особенно учитывая, что на ремонт до возвращения воды может не хватить времени. При этом Вайтерфорд может вести себя неадекватно, так что если уж идти за ним, то не одному только Йоттенсену. А если Вайтерфорд благополучно вернется сам, с "гатором" или без - тогда ничто не грозит и людям, которые пойдут за ним. Однако, если пребывание в так называемом святилище опасно для людей, причем независимо от их количества, то есть несколько человек не смогут помочь друг другу, а лишь попадут в ловушку все разом... но ведь это ничем не подкрепленное предположение! Приборы - пока с "гатором" еще была связь - ничего не показали! А пилотов первым делом учат доверять приборам больше, чем собственным органам чувств!

Оставалось решить, отправиться ли за Вайтерфордом всем или самому остаться в коптере. Протоколы настоятельно рекомендовали капитану максимально избегать личного участия в опасных операциях, но в то же время не запрещали этого категорически. С тех еще пор, когда люди поднялись даже не в космос, а только лишь в собственную атмосферу, утвердился принцип: инструкции важны, команды диспетчеров еще важнее (впрочем, последних в межзвездном полете быть не могло), но окончательное решение в критической ситуации - за первым пилотом, командиром корабля⁹. Ему на месте виднее, чего требует конкретная ситуация.

На месте, да. В условиях, когда нечто странное произошло с психикой и поведением сперва Тьери, а теперь, похоже, и Вайтерфорда, Лангер уже не был уверен, как поведут себя остальные, оказавшись вне его контроля, и даже связь по протянутому за собой кабелю ничего не гарантировала - как ничего не смогла гарантировать она и в случае с "гатором". Хотя роботы не способны на саботаж и сознательное неподчинение, а вот люди... люди вполне могут симулировать техническую неисправность там, где истинная причина другая. Лангер понятия не имел, насколько оправданы подобные подозрения, но интуиция говорила ему, что находиться на месте события и контролировать происходящее лично - это меньший риск, чем оставаться в коптере и не иметь возможности повлиять на то, что происходит в подземелье. Конечно, будь коптер старинным аппаратом, управляемым исключительно вручную, бросать его в преддверии скорого прилива было бы глупостью. Но компьютер коптера сообразит, когда нужно взлететь, если вода начнет прибывать до их возвращения, а потом спустится, чтобы подобрать людей в скафандрах из воды. Правда, компьютеры машин, отправленных в подземелье, почему-то со своими задачами не справились. Но это там, внутри. Снаружи кратера все работало, и связь с последним оставшимся дроном была. Правда, ее не было ни с кем другим, но...

Но у капитана больше не было времени прикидывать вероятности в условиях критической нехватки данных. Решение нужно было принимать немедленно - и он резко поднялся с кресла.

- Идем все вместе, - объявил он. - Наша первая задача - вытащить оттуда Вайтерфорда и при необходимости оказать ему медицинскую помощь. Помните - он может вести себя неадекватно. Вторая задача - забрать модули памяти, если не удастся быстро вернуть в строй первого "гатора". С гекатианином будем разбираться уже потом. Он никуда не денется до следующего отлива, а мы должны в спокойной обстановке разобраться, что происходит с техникой внутри и является ли поведение Вайтерфорда просто грубым нарушением дисциплины, или дело серьезнее.

- Бластеры берем? - спросил Йоттенсен.

- Там не по кому стрелять, кроме скелетов, - ответил капитан, все еще опасавшийся, что вооруженные астронавты могут представлять опасность друг для друга - по крайней мере, кто-то из них.

- Как знать, - возразил вдруг Грюйс. - Связь оборвалась слишком быстро, "гатор" не успел передать полную панораму. Если туда забрались ихтиосерпенты, туда могли проникнуть и другие морские формы жизни... возможно, все еще живые.

- Я возьму бластер, этого будет достаточно, - решил Лангер. - Всё, на выход!