Юрий Нестеренко
Право
Тварь я дрожащая или право имею?
Родион Раскольников
Алексей шел по улице и ненавидел. Он ненавидел декабрьский ветер,
секший колкими снежинками его лицо, ненавидел дворников, которые
разбудили его своими скребущими под окном лопатами утром - но, однако,
тем и ограничились, не удосужившись расчистить снег, нападавший за день,
ненавидел прохожих, в особенности их глупые улыбки на раскрасневшихся от
мороза лицах и красочные пакеты с предновогодними покупками в их руках,
ненавидел студентов, которым только что поставил последний (вот уж,
воистину, последний) зачет... Больше всего в данный момент он ненавидел
декана факультета информатики. Временами ненависть Алексея целиком
сосредоточивалась на этом последнем враге, и он представлял, как вспорет
большим ножом - нет, лучше маленьким, чтоб дольше мучился! - жирное
деканское пузо и вытянет оттуда кишки, а затем прибьет их к столбу и
заставит еще живого врага ходить вокруг, как поступали со своими
жертвами викинги. Но затем кто-нибудь из прохожих случайно толкал его,
или проезжавшая слишком близко к тротуару машина обдавала брызгами
соленой грязи, и Алексей вспоминал, что в мире существует немало других
кандидатов на принудительное харакири.
Те, впрочем, нимало не догадывались об участи, которой, будь его
воля, подверг бы их этот сравнительно молодой еще человек невысокого
роста (казавшегося еще ниже из-за сутулости) и непримечательной
внешности. Лицо Алексея было несколько мрачнее, чем у озабоченных
предпраздничными хлопотами прохожих, но и только. Он еще с младших
классов усвоил, что свой гнев надо держать при себе и ни в коем случае
не демонстрировать - ибо таковая демонстрация только порадует мучителей.
Издевательства одноклассников и парней из старших классов он сносил
стойко и безропотно, так что те, в конце концов, разочарованно отставали
и отправлялись на поиски более податливой жертвы. Увы, память у этих
кретинов была короткая, и через несколько дней или недель они
предпринимали новую попытку... Зато, приходя домой, Алеша катался по
полу от ярости и даже, бывало, бился головой об стену, предусмотрительно
покрытую ковром. Именно в ту пору ему попалась книжка про викингов, и он
нередко часами мечтал о том, как будет мучить и казнить своих врагов.
Впрочем, он все же был достаточно рассудительным, чтобы понимать, что
все это - не более чем мечты. Хотя это не мешало ему со всей дотошной
серьезностью, причем не только в школьные годы, но и много лет спустя,
составлять "Списки подлежащих уничтожению", куда он заносил всех,
вызвавших его гнев, периодически изменяя их приоритет, но почти никогда
никого не вычеркивая. Что-то хоть сколько-нибудь реальное он предпринял
лишь уже после окончания школы - поступил в секцию восточных
единоборств, чтобы научиться отбиваться, по крайней мере, от уличных
хулиганов, звериным чутьем угадывавших в нем идеальную жертву. Впрочем,
спасаясь от эпизодических побоев уличной шпаны, он подверг себя
регулярным побоям на секции: от того, что бои были учебными, пропущенные
удары не становились безболезненными - а пропускал их Алексей, по
природной неуклюжести, часто.
При всем при этом в школе он не был не то что круглым отличником,
но даже полным хорошистом; было бы утешением думать, что его травят
исключительно тупые двоечники, завидующие его уму, однако некоторые из
его мучителей учились даже лучше него. Он не был глуп, пожалуй даже, ум
его превосходил среднестатистический, но равнодушная природа, приподняв
его выше уровня, на котором довольствуются радостями в стиле "пиво с
мужиками и футбол по телевизору", в то же время лишила его сколь-нибудь
выдающихся способностей, позволяющих достичь серьезных успехов в более
интеллектуальных областях. Надо сказать, что Алексей сам понял это еще в
школе и какое-то время пытался компенсировать недостаток таланта
усердием. Усердия хватило на поступление в университет и первые годы
учебы, после чего с Алексеем случилась пребанальнейшая беда - он
влюбился в одну из студенток.
Беда усугублялась тем, что студентка была с другого факультета, так
что Алексей проводил целые дни в ее корпусе и почти совершенно забросил
собственную учебу. При этом взаимностью он не пользовался - точнее
говоря, не пользовался в том смысле, на который надеялся; девушка была
не против близкой дружбы, но любовь и секс отвергала принципиально - не
только с Алексеем, но и с кем бы то ни было. Ее воздыхателю пришлось
вновь прибегнуть к притворству, скрывая бурные чувства под маской
бесстрастности; он принялся столь старательно изображать из себя
единомышленника своей пассии, что убедил в этом и ее, и всех окружающих,
и чуть ли даже не себя самого. В конце концов девушка уступила
настойчивым просьбам своего "лучшего друга" и согласилась на
платонический брак - надо сказать, очень вовремя, ибо лишь
заступничество новообретенных родственников - а оба родителя жены
преподавали в том же университете - позволило Алексею избежать уже
неминуемого, казалось, отчисления за прогулы и неуспеваемость.
Добившись своей цели хотя бы частично, он постарался все же
выправить ситуацию с учебой; в конечном счете сочетание усердия и блата
позволило ему получить неплохой диплом и даже поступить в аспирантуру,
где в тот год был рекордно низкий конкурс. Пожалуй, блат играл здесь все
же ключевую роль; фактически в аспирантуру Алексей попал "с черного
хода", сумев найти лишь формального научного руководителя на родном
химфаке, который, опять-таки по блату, согласился прикрыть это дело
своими подписями, а на деле пристроившись к преподавателю с факультета
информатики, чья тема пересекалась с химией лишь номинально. Четыре года
спустя он, хотя и с большим скрипом, при трех голосах против, но
все-таки защитился (выслушивая с неизменно каменным лицом реплики типа
"это уровень курсовой работы, а не диссертации", Алексей воображал,
какую кровавую расправу учинил бы над пытающимися утопить его
оппонентами). После этого он остался работать на кафедре у своего
руководителя - не потому, что представлял такую уж большую ценность для
факультета информатики (переживавшего, вместе с почти всей
постперестроечной вузовской наукой, не самые лучшие времена), и не
потому, что всю жизнь мечтал дважды в неделю читать лекции студентам за
мизерную зарплату, а потому, что не мог устроиться ни в какое другое
место. В мечтах Алексей видел себя знаменитым ученым, сотрудником
престижного института (лучше всего - американского), но на практике
мысль о походе на собеседование угнетала его еще больше, нежели
перспектива посещения зубного врача, а задача составления собственного
резюме повергала в совершеннейший ступор. Да и в изучении английского он
так и не смог продвинуться дальше уровня, несколько эвфемистично
именуемого в анкетах "читаю со словарем". Родственники жены несколько
раз пытались помочь Алексею с трудоустройством, но в конце концов
бросили эту бесполезную затею.
Хорошее отношение своих студентов Алексей решил купить самым
простым способом: он не требовал от них вообще ничего, безропотно
относился к прогулам своих лекций, а в конце семестра выставлял всем
зачеты автоматом. Школьного учителя такая тактика, безусловно, не спасла
бы - малолетние садисты, чующие слабину, как акулы - кровь, мигом
затравили бы безвольную жертву. Но студенты, как люди более взрослые и
цивилизованные, отнеслись к не напрягающему их преподавателю с
брезгливой снисходительностью. Алексей пытался убедить себя в том, что
они его любят, и что такие странные проявления любви, как регулярный
прогул его лекций всей группой, идут ему только на пользу, позволяя
пораньше уходить домой - и все же в глубине души понимал, что к чему, и
нередко, входя в пустую аудиторию, чувствовал, как накатывается злость.
Периодически он еще заговаривал о будущей докторской, но никакой научной
работы не вел, даже не мог внятно сформулировать тему, по которой хотел
бы работать, так что окружающие давно уже не воспринимали его слова
всерьез.
Меж тем и в том, что принято именовать личной жизнью, дела Алексея
шли все хуже и хуже. Из года в год он изнывал от неутоленной страсти
рядом с женой-девственницей, которая даже не догадывалась об истинных
желаниях своего "друга и единомышленника". А если бы догадалась, то
немедленно выставила бы лицемера вон, что Алексей прекрасно понимал.
Трудно сказать, на что он рассчитывал в этом безнадежном для себя браке;
впрочем, "любовь" и "расчет" - вообще плохо совместимые понятия. И,
несмотря на весь опыт Алексея по скрыванию своих подлинных чувств, его
любовь все же регулярно прорывалась наружу, причем самым абсурдным,
учитывая взгляды его супруги, способом из возможных - в виде вспышек
ревности. Несомненно, более искушенная в подобных делах дама сразу
поняла бы, чего на самом деле стоят антисексуальные филиппики Алексея;
девушка, на которой он был женат, терпела дольше, но в конечном счете и
она догадалась, что к чему. Последовало объяснение, завершившееся
безобразной сценой: Алексей, столько раз гордо заявлявший о своем
презрении к любви и любовным страданиям, теперь ползал на коленях перед
своей пассией, пытался целовать ей ноги, и, рыдая в голос, умолял не
бросать его, а бедная девушка, только теперь окончательно осознавшая, с
кем жила все эти годы, шарахалась от него в ужасе и отвращении.
Естественно, результат оказался прямо противоположным тому, которого
жаждал Алексей - из квартиры, принадлежавшей супруге и ее родителям, он
был изгнан в тот же день. Официальный развод последовал позже.
Некоторое время спустя распался, и тоже со скандалом, еще один
брак. Бывший научный руководитель Алексея, а на тот момент - его
непосредственный начальник, завкафедры на факультете информатики, бросил
жену, с которой прожил почти двадцать лет, и сбежал с молоденькой
студенткой. По факультету ходили различные слухи, говорили, что он
сбежал в другой город и чуть ли не под чужой фамилией, хотя это звучало
совсем уж в духе мексиканских сериалов - но, в любом случае, работу он
бросил так же, как и семью. А это означало, что Алексей лишился в
университете последнего из своих покровителей, и его служебное положение
- положение химика, работающего на непрофильном для него факультете, и к
тому же не пользующегося авторитетом ни у коллег, ни у студентов -
внезапно сделалось шатким. Новый завкаф даже не счел нужным особо
скрывать неприязнь к протеже своего предшественника. Алексей понимал,
что до конца семестра ему доработать дадут, а вот дальше...
В эти дни, когда настроение Алексея и без того было хуже некуда, он
впервые услышал за спиной обидное прозвище - Кинутый. Для него осталось
неизвестным, кто и почему назвал его так в первый раз - может, кто-то из
коллег, узнавших, что его выгнала жена (новость о чем разлетелась по
факультету на удивление быстро), а может, постарался какой-то студент,
которому весь облик и манера держаться рохли-препода (плюс ко всему
почти переставшего следить за собой после разрыва с женой) напомнили
идеального лоха, вечную жертву любых "кидал". Так или иначе, все, кто
слышал это прозвище, находили его весьма удачным, и оно быстро
распространилось и среди студентов, и среди преподавателей, и даже среди
знакомых Алексея за пределами университета. И все, что ему оставалось -
это, как и прежде, кипеть от ненависти, стараясь внешне не подавать
вида.
И вот - последний удар. Декан объявил ему, что с нового семестра
факультет больше не нуждается в его услугах. Его опять кинули.
Позарились даже на его маленькую должность, не приносившую ни престижа,
ни сколь-нибудь существенных денег... Он подозревал, что так и будет, но
так и не предпринял никаких действий по заблаговременному поиску новой
работы, предпочитая целыми днями играть на компьютере в сетевые
карточные игры типа "Magic: The Gathering". В этой области ему еще хотя
бы иногда везло...
Из всех своих врагов он смог хоть как-то отплатить только
студентам, напоследок устроив им вместо ожидавшихся "автоматов"
зубодробительный зачет по полной программе. Но даже и тут пришлось, в
конечном счете, расписаться в зачетке всем - отправив часть группы на
пересдачу, он наказал бы сам себя, ибо ему пришлось бы снова переться в
ненавистный университет и сидеть с ними в другой день.
Загребая ногами грязный снег, Алексей подошел к автобусной
остановке. Подняв голову, он убедился, что ему не повезло и тут: на
остановке никого не было, значит, автобус только что отошел, и
следующего ждать на морозе минут двадцать. Алексей засопел, думая, до
чего омерзительно устроен окружающий его мир. Его ненависть к людям
особенно обострялась, когда приходилось вместе с толпой на остановке
штурмовать переполненный автобус - и вот пожалуйста, отсутствие толпы -
это, оказывается, еще хуже. Тем более что к приходу автобуса толпа все
равно наберется. Еще, небось, и из университета кто-нибудь подтянется, и
на их идиотские "здрасьте" придется отвечать...
Никто, однако, не подтягивался - ни из университета, ни вообще.
Алексей молча и злобно мерз, низко нахлобучив шапку и засунув руки
поглубже в карманы. Затем, не вытерпев, вышел на проезжую часть, пытаясь
разглядеть автобус на дальних подступах, но улица оставалась пуста,
насколько хватало глаз. Внезапно до Алексея дошло, что она _совсем_
пуста - за последние минут пятнадцать мимо него не проехало ни одной
машины. Вообще говоря, университет располагался на окраине, и
проходившая мимо двухполосная дорога никогда не отличалась оживленным
движением, но чтобы вовсе никаких машин, и не глухой ночью, а в начале
вечера - это уже было, по меньшей мере, странно.
Возможно, где-то случилась авария или ремонт, и все движение
пустили в объезд? Значит, автобуса не будет, а он тут, как дурак, стоит
и мерзнет? И почему-то он один. Другие откуда-то узнали, куда перенесли
остановку. Наверное, где-то было объявление, на которое он не обратил
внимания. Но где? Куда ему теперь идти? Переться обратно к университету,
вертя головой в поисках неведомого объявления, решительно не хотелось.
Спросить бы у кого-нибудь... Но Алексей ненавидел обращаться к
незнакомым людям с вопросом или просьбой - или даже отвечать на их
вопрос. Если он все же пересиливал себя и вступал в подобный диалог, его
речь, и без того не блиставшая ораторской дикцией и красотой,
окончательно превращалась в косноязычное запинающееся бормотание, словно
у романтического мальчика на первом свидании или у мелкого воришки,
впервые приведенного в милицию. По этой причине Алексей тщательно
избегал посещать заведения, где нужно было говорить с продавцами или
официантами.
Так или иначе, спросить было не у кого. Прохожие с покупками и без,
так недавно раздражавшие Алексея, куда-то все пропали так же, как и
машины. Он без толку померз на месте еще некоторое время. Возвращаться
на дорогу, ведущую к университету, по-прежнему не хотелось (еще встретит
кого-нибудь, еще придется отвечать на ехидный вопрос "Забыли
что-нибудь?"), и Алексей решил, что пойдет вдоль улицы, по которой ходит
- то есть, должен был ходить - автобус. Конечно, он не собирался идти
домой пешком через полгорода, но ведь не может быть, чтобы движение
перекрыли на много километров. Наверняка объезд гораздо короче, и уже к
следующей остановке автобус подходит, как ни в чем не бывало...
И он решительно зашагал по пустынной улице, отгоняя от себя мысли о
странности происходящего. До следующей остановки он добрался за
семнадцать минут, так и не встретив никого по пути. Город выглядел
вполне обычно, в некоторых домах уже светились окна, но не было ни
людей, ни машин (если не считать тех, что стояли припаркованными).
Остановка оказалась столь же пуста, как и предыдущая.
Алексей некоторое время упрямо ждал, вертя головой по сторонам, а
затем, тяжело вздохнув, направился через дорогу к магазину,
завлекательно сиявшему неоновой вывеской и новогодними гирляндами в
витринах. Уж там-то точно есть если не покупатели, то хотя бы продавцы.
Конечно, заговаривать с ними ужасно не хотелось, особенно учитывая, что
вопрос продавцу об изменившемся маршруте автобуса прозвучит по-дурацки,
но... Да и, в конце концов, не обязательно что-то спрашивать. Достаточно
просто убедиться, что продавцы на месте.
Продавцов на месте не оказалось. И покупателей тоже.
Оглядывая безлюдный торговый зал, Алексей внезапно осознал еще одно
обстоятельство. Когда он подошел к остановке возле университета, уже
начинало смеркаться. С тех пор прошло минут сорок, и на улице должно
было стемнеть. Однако снаружи сквозь витрины пробивался все тот же
мягкий свет ранних зимних сумерек.
И вот тут Алексей испугался по-настоящему.
Но почти одновременно со страхом, с осознанием некой совершенно
невероятной катастрофы, изменившей даже ход светил, пришла мысль о том,
что он один в пустом магазине и может взять все, что захочет. В первый
миг он подумал о деньгах в кассах, но тут же сообразил, что это глупо -
если люди и впрямь каким-то образом исчезли, деньги потеряли всякий
смысл. А вот товары на полках... не глупые новогодние сувениры, конечно
же, а еда...
Надо сказать, в еде Алексей был весьма разборчив. Но не так, как
разборчивы гурманы, предпочитающие изысканные яства; он питался почти
исключительно тушенкой и белым хлебом. Ему неоднократно говорили о
крайней вредности подобной диеты, да и сам он не мог этого не понимать,
постоянно мучаясь то запорами, то метеоризмом - однако неизменно
отвечал, что от всего прочего его тошнит. И не собирался менять свои
вкусы даже ради конца света или что там случилось с прочими людьми...
Поэтому Алексей решительно направился к полке, уставленной цветными
цилиндрами консервных банок. Найдя свою любимую тушенку, он уже протянул
руку, но затем подумал, что в зале могут быть камеры видеонаблюдения, и
что люди, возможно, исчезли все-таки не насовсем. С другой стороны,
нахлобученная шапка и поднятый воротник неплохо скрывают его лицо, да и
не будут же ради нескольких банок тушенки затевать всероссийский
розыск... с третьей стороны, если с ним не случилось того же, что с
остальными, он, возможно, станет знаменит, и его действия во время
катастрофы войдут в историю, и не лучше ли от греха подальше оставить
деньги за тушенку в кассе...
- Алексей Александрович!
Он взрогнул всем телом и отдернул руку от банки, словно его ударило
током. Затем поспешно обернулся, готовясь доказывать, что собирался
честно заплатить за товар.
Однако человек, подходивший к нему, не походил ни на продавца, ни
на охранника. Что, впрочем, и неудивительно, ибо даже самые
проницательные магазинные охранники не знают имен случайных посетителей.
К Алексею приближался мужчина неопределенного возраста, высокий,
худощавый, с узким и длинным породистым лицом, одетый в явно дорогой
деловой костюм; золотую заколку на галстуке украшал небольшой бриллиант.
Такого человека естественнее встретить на дипломатическом приеме или
заседании совета директоров крупного банка, нежели в торговом зале
заурядного супермаркета. Отсутсвие верхней одежды наводило на мысль, что
он появился все же не с улицы, а из глубин магазина - в таком случае, он
вполне мог оказаться его владельцем, и даже не одного магазина, а целой
сети.
- Извините, если напугал вас, - улыбнулся незнакомец, но улыбка
вышла холодноватой.
- Вы... я... это самое... откуда вы знаете мое имя? - нашелся
наконец Алексей.
- Я о вас многое знаю, - странный собеседник остановился напротив
Алексея, продолжая все так же улыбаться. - В частности, мне известно о
постигших вас разного рода неприятностях. И в порядке определенной
компенсации таковых, а также в ознаменование, некоторым образом,
Рождества...
- Я атеист, - зачем-то поспешно пискнул Алексей.
- Это мне также известно, - невозмутимо откликнулся незнакомец. -
Но на вашем месте я бы не стал перебивать, когда речь идет о
предназначенном для вас подарке.
- Каком подарке? - спросил Алексей, в то время как его сознание
уцепилось за спасительное материалистическое объяснение: "Это все
какая-то рекламная акция, меня снимают скрытой камерой."
- Я исполню одно ваше желание, - буднично заключил неизвестный.
- Одно? В сказках обычно три, - Алексей решил, что найденное
объяснение дает ему право иронизировать.
- Это не сказка, это жизнь, - серьезно возразил его визави. - И,
пожалуста, выкиньте из головы все эти мысли насчет скрытой камеры и
прочих инсценировок. Все, что с вами происходит, абсолютно реально. Пока
что я продемонстрировал вам лишь небольшую часть своих возможностей.
Каковые, как вы можете догадаться, весьма велики. На самом деле, они
практически безграничны.
- Вы хотите сказать... - у Алексея пересохло в горле, - что вы, это
самое... Дьявол?
- Ну, в принципе, можно сказать и так. А можно сказать, что я -
представитель инопланетной сверхцивилизации, что вам, без сомнения,
понравилось бы гораздо больше. На самом деле оба варианта далеки от
истины. Истина вообще невыразима в антропогенных терминах. К примеру, я
употребляю местоимение "я", но с тем же успехом мог бы говорить "мы" или
даже "оно". Согласитесь, что с грамматикой, построенной на человеческой
логике, это не слишком согласуется... Однако речь в данном случае не обо
мне, а о вас. Точнее, о вашем желании.
- Хочу быть бессмертным! - выпалил Алексей. Уж он-то не станет
уподобляться всем этим придуркам из сказок, разменивающимся на мешок
золота или там на сердце красавицы (ему на миг представилось это сердце,
вырезанное из груди отвергшей его девушки, и он поспешно отогнал от себя
видение, боясь, что загадочный даритель интерпретирует его мысль как
сделанный заказ). Он закажет то, что действительно имеет ценность...
- Нет, - разрушил его надежды собеседник, - я сказал, что исполню
одно ваше желание, но не предлагал вам выбрать, какое именно. Будьте,
пожалуйста, внимательней. Тем более что свой выбор вы уже сделали.
Давеча, идя от места своей бывшей работы до остановки, вы, пребывая,
прошу заметить, в состоянии свободной воли, размышляли вовсе не о
бессмертии, а как раз наоборот - о том, как бы всех поубивать.
Припоминаете?
- Вы что же, - Алексей вновь почувствовал прилив ужаса, - хотите
сказать, что все люди, ну, это самое, уже?...
- Нет, - покачал головой даритель, - и я уже просил вас быть
внимательней. Я сказал "исполню", а не "исполнил". С людьми ничего не
случилось. Вы просто, некоторым образом, сдвинулись относительно них по
фазе и одновременно по частоте. Если совсем упрощенно, вы сейчас
находитесь вне времени, в котором пребывает все остальное человечество.
По окончании нашего разговора вы в него вернетесь.
- И что потом? Вы хотите их убить?
- Убить, Алексей Александрович, хотите вы. Я лишь предоставляю вам
такую возможность. Но согласитесь, что всех - даже если подразумевать
под этим термином лишь тех, кто имел несчастье чем-то не угодить вам
лично - это было бы несколько чересчур, даже для рождественского
подарка. Вам предоставляется право убить одного человека. Кого именно,
решайте сами. Равным образом на ваше усмотрение остаются способ, место и
время.
- Погодите, - Алексей вовсе не был шокирован идеей, но предпочел
сразу уточнить детали, - что значит "предоставляется право"? Это что,
лицензия на отстрел?
- Что-то вроде того, - кивнул собеседник. - Вы можете убить ровно
одного человека, и не понесете за это никакого наказания.
- В смысле, меня не поймают? Или оправдают?
- Могу лишь повторить то, что уже сказал - вы не понесете
наказания. Как именно это будет обеспечено, несущественно. Существенно
то, что вам гарантирован результат.
- То есть я могу среди бела дня, при куче свидетелей, подойти к
кому-нибудь и застрелить его, и мне за это ничего не будет?
- Как вам уже было сказано, время, место и способ - на ваше
усмотрение.
- А могу я, ну это самое, нанять киллера? - осведомился Алексей,
словно и впрямь располагал необходимой для этого суммой.
- Нет, право на убийство предоставляется лично вам и не может быть
делегировано третьему лицу.
- Так, - Алексей лихорадочно соображал. Где тут может быть подвох?
В сказках и легендах в сделке с дьяволом непременно был подвох... - Я не
понесу наказания на земле, зато потом попаду в ад?
- Ада не существует, - слегка поморщился собеседник, - во всяком
случае, в том значении термина, который вкладываете вы. Рая, кстати,
тоже.
- А в каком значении существует?
- Существует лишь тот ад, который внутри человека.
- Ага! - восторжествовал Алексей. - Значит, меня не посадят, зато
меня будут терзать муки совести?
- Разве сейчас вы чувствуете муки совести? Или чувствовали их
прежде, мечтая о расправе со своими врагами?
- Нет, - чистосердечно ответил Алексей.
- Так откуда же им взяться? В любом случае, вынужден еще раз
повторить - за совершенное вами убийство вы не понесете никакого
наказания. "Никакого" - это и значит никакого. Включая уголовное
преследование, месть родственников жертвы, моральные терзания, чертей с
котлами и сковородками и все, что вы можете и не можете представить.
- Хм... а какая у меня гарантия, что меня не... - "кинут", ехидно
подсказало подсознание, но Алексей отбросил ненавистное слово, - не
обманут?
- Здравый смысл, Алексей Александрович, - пожал плечами собеседник,
и на лице его проступила гримаса скуки. - Уж поверьте, если бы моей
целью было причинить вам вред, я нашел бы для этого множество более
простых и прямых способов. Равно как и мне нет никакого смысла
использовать вас в качестве киллера-дилетанта для устранения кого-то
третьего. Впрочем, вы, разумеется, не обязаны принимать мой подарок.
Многие дорого дали бы, чтобы очутиться на вашем месте, но...
- Нет-нет, я его принимаю! - поспешно воскликнул Алексей. После
бесконечной череды неудач ему в руки идет невероятный шанс, и уж его-то
он не упустит! - Значит, я могу это сделать, когда угодно?
- В любой момент в течение срока действия предоставленного вам
права. Поскольку право предоставлено вам в порядке
рождественско-новогоднего подарка, то и действовать оно будет до
последней минуты 31 декабря уходящего года включительно. По местному
времени, - добавил визави. - Вы, кажется, огорчены ограниченностью этого
срока? Поверьте, так лучше для вас же. В противном случае вы бы всю
жизнь терзались проблемой выбора и откладывали свой подарок на тот
случай, если в будущем у вас появится еще более заслуживающий смерти
враг. А так в вашем распоряжении неделя. Поверьте, это много.
Талантливым полководцам этого хватало, чтобы начать и выиграть войну, а
не то что убить одного человека...
- Ну ладно, - угрюмо кивнул Алексей, задетый противопоставлением
себя талантливым полководцам. - Значит, я все правильно понял? Убить -
это не в каком-то там фигуральном смысле, а в буквальном?
- В самом что ни на есть. Физически уничтожить.
- И мне за это ничего не будет?
- Вы не понесете наказания. И вот вам, кстати, бесплатный бонус, -
даритель расстегнул пиджак и сунул руку под полу. - Да не шарахайтесь
вы! Неужто вы вообразили, будто после всего этого я собираюсь в вас
стрелять? Этот пистолет - ваш. Берите, не бойтесь. Здесь нет никакой
магии, он не превратится в ответственный момент в сухой лист. Это
абсолютно материалистический пистолет системы Стечкина, произведенный на
Тульском оружейном заводе в 1984 году. Очень хорошее оружие - несколько
тяжеловат, правда, зато отличные для пистолета характеристики
дальнобойности и кучности... Разумеется, вы можете реализовать ваше
право любым другим способом. Просто я подумал, что пистолет может вам
пригодиться, а достать его за оставшиеся дни вам было бы сложно.
- Угу... это самое... спасибо, - Алексей осторожно повертел оружие
в руке, убедился, что оно поставлено на предохранитель (этому его на
военной кафедре научили) и засунул во внутренний карман куртки. Когда он
вновь поднял голову, перед ним уже никого не было. И буквально через
пару секунд магазин наполнился людьми. Покупатели, расхаживающие меж
полок и изучающие ассортимент, возникли прямо из воздуха, некоторые -
совсем рядом с Алексеем; для них, очевидно, из воздуха должен был
появиться он, но никто не обратил на него внимания. На улице по-прежнему
было светло, хотя часы Алексея показывали, что солнце должно было зайти
почти час назад. Однако часы, висевшие под потолком торгового зала, были
с этим не согласны. Судя по ним, он покинул университет всего несколько
минут назад, но он знал, что не смог бы добраться сюда так быстро.
Впрочем, тяжесть во внутреннем кармане свидетельствовала о реальности
произошедшего даже более веско, чем фокусы со временем.
Из-за этой тяжести Алексей в первый момент струхнул, направляясь к
выходу мимо магазинного охранника, но затем вспомнил, что ему даны
гарантии безопасности, и гордо прошествовал на улицу. Охранник покосился
на него, но ничего не сказал.
На сей раз автобус подошел почти сразу. Уже трясясь в набитом
салоне, Алексей вдруг сообразил, что на самом деле зря он почувствовал
себя так уверенно. Ему была обещана лишь безнаказанность за убийство.
Относительно незаконного хранения и ношения оружия ничего сказано не
было.
Вот, значит, где те детали, в которых прячется дьявол! Впрочем,
ничего еще не потеряно. И даже нельзя сказать, что его обманули.
Напротив, его несколько раз предупредили, чтоб он был внимательней. Надо
быть внимательным и осторожным, и тогда все получится. Алексей попытался
встать так, чтобы напирающая сбоку жирная тетка не могла даже
теоретически нащупать оружие под его курткой. Тетке он привычно мысленно
пожелал поскорей сдохнуть и тут же подумал, что на сей раз это пожелание
не такое уж риторическое. Он мог бы убить ее прямо здесь и сейчас, в
переполненном автобусе, и ему ничего бы не было. Впрочем, он, конечно,
не станет тратить свое право, свой единственный шанс, на какую-то
автобусную тетку. А на кого станет?
Всю дорогу до дома он сосредоточенно размышлял на эту тему. Само
случившееся с ним не стало для него большим шоком, как можно было бы
ожидать от идейного материалиста - или, точнее, шок этот очень быстро
прошел. Дело в том, что, неоднократно и громогласно заявляя публично о
своем научном атеизме, на самом деле в глубине души он всегда верил в
чудеса - вплоть до того, что однажды на полном серьезе чуть было не
выложил деньги какой-то найденной в интернете "школе магии", обещавшей
обучить колдовству всех желающих. Лишь вмешательство супруги, поднявшей
его на смех, помешало интернет-мошенникам обогатиться за его счет
(точнее, за счет семейного бюджета, в котором доля Алексея была весьма
скромной). Ну что ж, теперь он им всем покажет, кто будет смеяться
последним...
Первым делом он рассмотрел кандидатуру своего последнего врага -
декана. Конечно, тот заслуживал смерти за то, что посмел уволить
Алексея, но вряд ли его преемник будет лучше, да и масштабы причиненного
им зла были, на самом деле, не самые большие. В положении безработного
есть свои плюсы - не придется больше никуда таскаться, встречаться с
постылыми коллегами и студентами, можно будет спокойно жить на
родительские деньги. До тех пор, пока он не устроится на новую работу,
разумеется. Когда-нибудь.
Стоит ли, в таком случае, расходовать свое право на декана? Или на
завкафа, или на кого-нибудь из коллег с кафедры. Большинству из них
Алексей не раз желал подохнуть, но были ли это главные враги его жизни?
А выбрать-то надо кого-то одного, и к делу надо применить системный
подход, а не решать под влиянием минутного настроения. Жаль, что его
списки на уничтожение остались дома, да и искать их под грудой всяческих
бумажек придется долго...
Алексей сосредоточился, пытаясь вспомнить всех, когда-либо
причинивших ему зло. Перед ним развернулась длинная шеренга, дальний
конец которой, уходивший чуть ли не ко временам детского сада, был едва
различим; время стерло и лица, и голоса (давно уже, очевидно, ставшие
другими), и, нередко, даже и самый состав преступления, и лишь с большим
трудом, словно бы водя пальцами по обомшелым провалившимся могильным
камням в дальнем заброшенном углу кладбища, удавалось восстановить
имена.
Нет, на этих, конечно, не стоит тратиться. Пусть живут. Тем более
что и найти их за оставшиеся дни вряд ли реально...
Дальше - школа. О, вот уж где простор для выбора! Учителя... среди
них были гнусные типы, несправедливые к Алексею, которых, конечно,
неплохо было бы покарать, но главными его врагами были, разумеется,
другие школьники. Алексей провел по несколько сладостных минут,
представляя, как казнит каждого из них. Но... в том-то и была проблема,
что их было слишком много, и среди них невозможно было выделить
главного. Сделав выбор в пользу кого-нибудь одного, Алексей, пожалуй,
будет потом терзаться запоздалым сожалением, думая, что другой или
третий заслуживал смерти в большей мере... Проблема буриданова осла,
усмехнулся Алексей - не в этом ли была дьявольская каверза полученного
им дара? Правда, ему обещали, что моральных терзаний не будет... Да, но
ему обещано лишь, что он не будет терзаться из-за того, что кого-то
убил. А вовсе не из-за того, что не убил другого.
Ну да ладно, он, в отличие от осла, способен кинуть жребий. И так
бы и поступил, если бы у него не было иных кандидатур. А они есть, они
очень даже есть...
Замечтавшись, Алексей едва не проехал свою остановку и успел
протолкаться к выходу лишь в последний момент, наступив кому-то на ногу
и получив сочный заряд матерщины в спину. Он молча проглотил это, как
поступал всегда, когда слышал мат в свой адрес - как он убеждал себя,
потому, что был выше этого, хотя на самом деле по той простой причине,
что ему не хватало духу ответить. На сей раз, однако, он подумал: "Знал
бы ты, кого материшь, сволочь - да я, если захочу..." И, хотя он подумал
это про себя, никак не подав вида, от этой мысли выходило, что он словно
бы и не проглотил оскорбление, и словно бы автобусный хам и впрямь был
наказан, лишь чудом избежав смерти.
Дома (точнее, в квартире, которую, после его изгнания бывшей
супругой, снимали для него родители) Алексей все же перерыл кучу хлама в
шкафу и нашел последнюю редакцию своего "Списка подлежащих уничтожению".
Она была составлена еще до распада брака, и Алексей убедился с кривой
усмешкой, что список возглавляют недруги его бывшей жены. В свое время,
когда она расказывала ему о своих неприятностях (а ей и впрямь
доводилось сталкиваться с людьми вредными и глупыми, но при этом
наделенными полномочиями - из-за чего, в частности, ее несколько лет не
допускали до защиты кандидатской), Алексей демонстрировал ей этот список
и живописал в кровавых подробностях, как будет убивать ее обидчиков,
причем проделывал это с таким гордым видом, словно уже покарал их и
отчитывается о свершенных в ее честь подвигах. К его искреннему
недоумению, вместо благодарности за заботу его любимая лишь брезгливо
морщилась и просила его перестать городить чепуху. О, теперь бы он
показал ей, насколько это "чепуха"... и показал бы уже не на примере ее
старого маразматика - завкафа или истеричной стервы - научной
руководительницы. О нет, она, не оценившая всех жертв, на которые он шел
ради нее долгие годы, предавшая, бросившая, растоптавшая и унизившая
его, сама заслуживает самой худшей кары! По пути домой эта мысль уже
успела посетить его несколько раз, но он всякий раз отгонял ее, считая
необходимым сохранить верность "системному подходу" и прежде скрупулезно
рассмотреть другие кандидатуры.
Однако теперь он дал волю своему воображению - и с удивлением
обнаружил, что обычные его кровожадные фантазии как-то не идут
применительно к девушке, которую он любил со студенческих лет. Он был
сильно зол на нее и мечтал, чтобы она была наказана, жестоко наказана,
чтобы она испытала те же страдания, которые пережил из-за нее он сам -
но убить... Ну, пожалуй, подумал Алексей без большой уверенности, он мог
бы застрелить ее со спины - но какое в этом удовольствие, если жертва
даже не узнает, кто и за что ее убил? А если действовать лицом к лицу,
глядя ей в глаза - у него просто ничего не получится. Он не сможет.
Опустит пистолет и убежит, сгорая со стыда. Может быть, потому, что его
любовь к ней была вовсе не столь мертва, как он пытался себя уверить. А
может, просто потому, что она всегда была намного сильнее его, как
личность, и он это чувствовал. Разумеется, вместо того, чтобы признать
подлинную причину, Алексей мигом выдумал себе альтернативное объяснение:
он не станет убивать ее, поскольку полностью выкинул ее из своей жизни.
Она потеряла для него всякое значение - даже в качестве объекта для
мести, и он не станет тратить свой единственный шанс на какую-то там...
С бывшей супруги кровожадные помыслы Алексея естественным образом
переключились на другого врага, который на протяжении нескольких месяцев
был ему куда ненавистнее, чем все деканы и завкафы, вместе взятые. На
"разлучника", на человека, который, как считал Алексей, разрушил его
брак. Правда, основную часть зла этот человек причинил Алексею, даже не
догадываясь об этом - просто самим фактом своего существования. Он стал
причиной самого последнего, затяжного и жестокого приступа ревности -
впрочем, едва ли уместно называть приступом состояние перманентной
изматывающей злобы, длившееся несколько месяцев. И, надо сказать, эта
злоба была не лишена основания - в отличие от всех прочих мужчин,
возбуждавших ревность Алексея, этот человек был для него по-настоящему
опасен. Все дело в том, что он не только на словах, но и на деле
придерживался тех же антисексуальных взглядов, что и жена Алексея. Любые
домогательства сексуально озабоченных она бы брезгливо отвергла (что и
делала при случае), но ничто не мешало ей сойтись с единомышленником. О,
разумеется, сойтись отнюдь не в том смысле, какой обыкновенно беспокоит
ревнивых мужей - но Алексея это ничуть не утешало. Тем паче что подобная
дружба давала ей возможность сравнить подлинного антисексуала и мнимого,
из какового сравнения и последовали весьма неутешительные для последнего
выводы.
Причем почти до самого конца "разлучник" даже не догадывался, что
кто-то воспринимает его, как соперника (и, учитывая его взгляды, весьма
удивился бы самой мысли о возможности подобного), ибо девушка не хотела
говорить ему о своих семейных неурядицах. Но в конце концов, когда
сцены, закатываемые новоявленным Отелло, приняли слишком уж бурный и
регулярный характер, она сочла, что молчать и покрывать лицемера больше
нельзя. Только тогда свежий взгляд со стороны помог ей отбросить
последние иллюзии в отношении мотивов и чувств Алексея (до этого она все
же надеялась, что его ревность обусловлена лишь превратными
представлениями о дружбе) и укрепил ее решимость разорвать брак. Алексей
не знал этих подробностей, но был уверен, что пассивной роль нового
друга его жены никак не была.
О, вот уж кому он мечтал выпустить кишки! В свое время он не мог
без ярости слышать не то что имени своего врага, но даже слов, звучавших
похоже на его фамилию. Сейчас, когда после развода прошел уже
достаточный срок, прежняя ненависть подостыла - но под пеплом еще
оставались тлеющие угли, которые нетрудно было раздуть. Однако...
существовало серьезное препятствие. Этот враг жил далеко, в Москве
(бывшая жена Алексея познакомилась с ним во время командировки в
столицу). Для того, чтобы добраться туда, нужны деньги. К тому же перед
Новым годом многие отправляются в путешествие, и билетов на поезд на
ближайшие дни уже не достать. Тем более что поезд идет до Москвы почти
три дня, и сроки получаются очень жесткими. А денег на самолет у Алексея
не было и в помине. Можно, конечно, попросить у родителей, как он всегда
делал, но сумма достаточно крупная, могут и не дать. Во всяком случае,
точно не дадут без весьма убедительного объяснения, зачем ему срочно
понадобилось так много. И, хотя врать Алексею было не впервой,
подходящей версии на ум что-то не приходило.
Денежная проблема подтолкнула его мысль в новом направлении. Личная
месть - вещь, конечно, чрезвычайно приятная, но в практическом плане
пользы от нее немного. Почему бы ему не поступить более умно и не
воспользоваться предоставленным ему шансом, чтобы раз и навсегда решить
свои финансовые проблемы? Скажем, ограбить банк. Или какого-нибудь
олигарха. В первый миг эта мысль показалась ему чертовски
привлекательной - и, само собой, не вызвала никаких моральных терзаний.
Если бы Алексея попросили объяснить отсутствие таковых, он, вероятно,
заявил бы, что умные люди не занимаются зарабатыванием денег, поскольку
у них есть более достойные занятия (например, сетевые компьютерные
игры); следовательно, те, кто зарабатывает деньги - дураки; а
перераспределение ценностей от дурака к умному естественно и
справедливо. Однако разработка плана, к которой он немедленно приступил,
охладила его пыл. Во-первых, любые хранилища денег хорошо охраняются, и
отнюдь не факт, что эту проблему удастся решить, убив лишь одного
человека. А во-вторых, что куда важнее, ему гарантировали
безнаказанность лишь за убийство, а не за ограбление! Внимательность и
осторожность, еще раз напомнил себе Алексей, нужно очень четко соблюдать
правила игры, и тогда он сможет использовать свой дар, как надо.
Тем не менее, мысль о возможности мгновенно разбогатеть и тем
закончить долгую полосу неудач в своей жизни была столь привлекательной,
что Алексей продолжал обдумывать, нельзя ли как-нибудь устроить успешное
ограбление и без поддержки высших сил. В конце концов, не каждого же
грабителя ловят, а у него есть над прочими огромное преимущество - право
на безнаказанное убийство... Он даже вытащил с полки детективные романы
и весь вечер вместе с большей частью ночи посвятил их перечитыванию, в
надежде, что хитроумные планы героев натолкнут его на гениальную идею.
Проснувшись заполдень на следующей день и вяло завтракая
зачерствевшим уже белым хлебом, Алексей, однако, вынужден был
согласиться с печальным фактом, что Джона Дилинджера из него не
получится. Да и тот, впрочем, кончил плохо. Мысли Алексея вновь
обратились от банковских счетов к личным счетам. В частности, он
задумался, не прикончить ли мать своей бывшей жены, которая, хоть и
хлопотала за него в свое время в университете (о чем он, впрочем, давно
уже не вспоминал), никогда его не любила и приняла самое деятельное
участие в его изгнании. Однако многократно обсосанная в анекдотах тема
зятя, мстящего теще, разрушала всю величественность неумолимой кары,
низводя ее до какого-то пошлого балагана. Некстати вспомнился
Салтыков-Щедрин из школьного курса: "От него великих злодейств ждали, а
он чижика съел!" А может быть, все-таки декана? Или завкафа?
Так ничего и не придумав, Алексей поплелся на свою секцию
единоборств. Сэнсэй, как всегда, гонял и муштровал своих подопечных с
жестокостью, которой позавидовали бы иные коменданты концлагерей и
сержанты морской пехоты, а Алексей, занятый своими мыслями, был вдобавок
недостаточно внимателен и дважды пребольно получил шестом по ноге, а в
довершении всего из-за ошибки партнера крепко приложился затылком мимо
мата о твердый пол - так, что на несколько секунд даже лишился сознания.
Полностью измочаленный, как обычно после тренировок, да еще и с гудящей
головой, на которой, казалось, так и пульсировала шишка, он еле дополз
до дома и повалился на кровать, не раздеваясь. Ни о каких планах и
стратегических решениях речь в этот день уже, понятно, не шла.
Не до них ему было и на следующий день. Алексей проснулся в
прескверном состоянии тела и духа. Мышцы ныли, ушибы отзывались болью,
башка гудела и тяжело соображала, вдобавок подташнивало. Врач, скорее
всего, констатировал бы легкое сотрясение мозга, но врачей Алексей
боялся еще больше, чем продавцов и официантов, и обращался к ним лишь в
самых отчаянных случаях, да и то, как правило, под родительским
давлением. Весь день он отлеживался, периодчиески выползая к компьютеру
сыграть партию-другую. Игра шла с переменным успехом, но к вечеру ему
несколько раз подряд повезло, так что настроение его заметно улучшилось.
Однако оно тут же вновь упало, когда он осознал, что прошло уже три дня,
а он так ничего и не сделал и даже не придумал, кого же все-таки будет
убивать! Да что ж это за бред - он столько раз мечтал, мол, если бы я
знал, что мне за это ничего не будет... и вот теперь такая возможность
ему предоставлена, а он теряет попусту время и не может принять решения!
Может быть, все-таки школьных обидчиков? Но их надо еще разыскивать, и
неизвестно, сколько времени на это уйдет...
Наутро четвертого дня он почувствовал себя лучше и подумал, что
надо все-таки наведаться в чертов университет, чтобы завершить дела,
связанные с увольнением. В библиотеке за ним числились какие-то две
книжки, взятые сто лет назад, и без них ему не подписывали обходной
лист. Проще было сразу заплатить за них штраф и развязаться с
университетом, нежели пытаться их найти, тем более что они запросто
могли остаться на квартире его бывшей жены - однако мысль о подобной
трате Алексея дико возмущала, тем более что последние свои деньги он
спустил на очередные дорогостоящие карты для "Magic: The Gathering" (он
играл не только по сети, но и вживую, в карточном клубе). Но, если
развязаться с библиотекой сейчас, он еще успеет получить последние
причитающиеся ему с университета деньги до Нового года - а то потом
поймать бухгалтершу, не зря заработавшую кличку "Гиена", будет
невозможно...
Итак, с утра Алексей устроил в своем жилище генеральный обыск, и
три часа спустя (книги стояли и лежали в шкафах и в углу без всякой
системы, в том виде, в каком он распихал их, когда целый грузовик привез
их от бывшей жены) усилия все-таки были вознаграждены - нашлась одна
книга, а затем, с полуоторванной обложкой, вторая. "Усталый, но
довольный", как пишут в школьных сочинениях, Алексей отправился в
университет. Пистолет он, после некоторого колебания, взял с собой.
Может быть, все же кого-то из университета... в конце концов, до них
добраться проще всего, и, если он примет такое решение, то не тащиться
же туда ради них еще один раз!
Библиотекарша, разумеется, немного поскандалила с ним по поводу
состояния порванной книжки, но в конце концов, выслушав в пятнадцатый
раз гундосое "Так и было", тяжело вздохнула и шлепнула заветный штампик.
Теперь оставалось только сдать пропуск и получить соответствующую
отметку. Но, шагая по коридору первого этажа мимо доски объявлений,
Алексей вдруг замер, как вкопанный, когда его рассеянный взгляд
зацепился за плакат, висевший в самом центре доски:
"29 декабря в 17:00 состоится встреча учащихся нашего университета
с ПРЕЗИДЕНТОМ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ", - гласили аккуратно выведенные
багровым фломастером на листе ватмана буквы. Не иначе, в секретариате не
нашлось принтера подходящего формата - а может, там решили, что от руки
получится душевнее... Не веря своим глазам, Алексей перечитал еще раз.
Нет, все правильно - речь шла не о каком-нибудь новогоднем карнавале или
капустнике (и вообще шутки на эту тему в последнее время, мягко говоря,
не особенно поощрялись), и не о президенте какого-нибудь акционерного
общества "Россия". Но что президенту страны делать так далеко от столицы
накануне Нового года, когда деловая и политическая активность сходит на
нет? И что за идиотская идея - встречаться в это время со студентами?
Занятия уже закончились, студенты либо сидят по домам и готовятся к
экзаменам, либо бегают за преподавателями, торопясь досдать последние
"хвосты"... Впрочем, наверное, кого надо, пригласят по телефону - хоть в
объявлении и сказано "приглашаются все желающие", тут же уточнено, что
сначала они должны зарегистрироваться, и, очевидно, чем меньше на
встрече будет случайных людей, тем лучше... Да какая, к черту, разница,
о чем там думают президентские пиарщики и университетское начальство?!
Вот он - шанс! Великий Шанс! Это вам не чижик!
Нельзя сказать, чтобы Алексей прежде особенно интересовался
политикой. То есть он, конечно, подобно большинству образованных русских
людей во все времена, пребывал в твердой уверенности, что страной правят
дураки и мерзавцы, но в дальнейшие детали не вдавался. При этом он
полагал себя патриотом и держал в шкафу на видном месте российский флаг,
что никак не мешало ему считать подавляющее большинство русских (хотя и
не только их) тупым быдлом, которое не худо бы перестрелять.
Одновременно он активно не любил коммунистов и фашистов, которые как раз
немало преуспели на этом поприще. И несколько раз голосовал за
демократов - сторонников отмены смертной казни, легализации проституции,
парадов сексуальных меньшинств и прочих глубоко ненавистных Алексею
идей. В последнее время на почве личных неурядиц он окончательно
перестал следить за новостями, предпочитая реальной политике "Magic: The
Gathering" и разборки колдунов в книгах фэнтезийного жанра, которые
покупал не менее охотно, чем карты. И все же даже от его рассеянного
внимания не могло укрыться, что в последние годы гайки в стране
затягиваются все туже. Цензура была по-прежнему запрещена, но всякая
критика президента исчезла не только с телевидения, но и из бумажных
СМИ, не считая совсем уж маргинальных; официальный курс провозглашал
"укрепление многопартийности и гражданского общества", но каждое новое
переписывание избирательного закона делало позиции правящей партии все
более незыблемыми, а шансы оппозиции - все более призрачными; за
анекдоты никого не хватали, границы оставались открыты, но все больше
становилось арестов и приговоров по явно надуманным "шпионским" делам.
Пока что счет таковых шел на единицы, но один случай произошел уже и в
университете, где работал Алексей - за шпионаж был осужден один из
профессоров, имевший вполне открытые деловые контакты с Китаем. Правда,
в то время как по всей стране немногочисленные правозащитники собирали
подписи в его поддержку (ровным счетом ничего, естественно, не
добившись), в самом университете коллеги жертвы режима злорадно
усмехались: деловой профессор был не слишком чист на руку и уже не раз
проворачивал сомнительные комбинации, в результате которых факультет
оставался в убытке, а он - в прибыли. Что, впрочем, все равно не делало
его шпионом.
Так или иначе, никаких симпатий к президенту и его политике Алексей
не испытывал. А вот антипатию - очень даже. Уже хотя бы за то, что,
несмотря на неоднократные обещания, зарплата преподавателей при этом
режиме так и оставалась мизерной, а чиновники и их родня купались в
роскоши. Ну и не только за это, разумеется... взять, к примеру, ту же
шпиономанию, точнее, шпионофобию - сегодня они сажают за сотрудничество
с Китаем физиков, а завтра, того и гляди, доберутся до секций китайских
единоборств... В общем, с какой стороны ни глянь, выходило, что убийство
такого субъекта - вполне достойное выдающейся личности деяние. Это не
какое-то мелочное сведение личных счетов с женой и тещей, и не погоня за
геростратовой славой - это благородный акт свержения тирана, это поворот
судеб России, а значит, и всего мира! И, кстати говоря, о славе... В
первый момент Алексей решил, что данные ему гарантии попросту не
позволят ни свидетелям на месте, ни следствию впоследствии установить
личность тираноубийцы. И, стало быть, о том, что великое деяние совершил
именно он, не узнает никто, кроме него самого. Однако затем он понял,
что все в его руках - ему не просто не надо заботиться о том, чтобы уйти
живым и свободным с места преступления, он может сознательно никуда не
уходить и не скрываться! Наказания он не понесет в любом случае, даже
морального. Безвестным человек, застреливший президента страны и не
скрывающий этого, остаться тоже не может. Тогда что остается? Только
одно - слава, причем именно слава героя!
Когда первое возбуждение прошло, Алексей подумал, что неплохо бы
для начала собрать побольше информации о выбранном объекте и этом
странном предновогоднем визите. Единственной разновидностью независимых
СМИ в стране оставался интернет... что ж, это его вполне устраивало. В
университете много подключенных к интернету компьютеров. Самый простой
путь - на кафедру. Там в это предсессионное время, скорее всего, никого
нет, хотя вообще-то должен сидеть дежурный преподаватель, но этим
правилом часто пренебрегают. Но вдруг в этот раз не пренебрегли? И он
увидит какую-нибудь из постылых рож, которой наверняка уже известно о
его увольнении. Рожа, по всей видимости, не будет мешать ему посидеть за
компьютером, но все равно, придется выслушивать лицемерные слова
сочувствия, а то и хуже - злорадство, он же знает, что его не любят, ну
и хрен с ними, он не нуждается в их любви, он сам их всех ненавидит...
Короче, на кафедру он решил не ходить.
Вместо этого он направился в один из компьютерных классов, где
работал его знакомый лаборант. К нему Алексей относился
покровительственно и антипатии не испытывал. Все вышло удачно: класс
оказался открыт и Валерка - на месте. В дальнем углу класса длинноносая
девица и щекастый парень корпели над клавиатурой, пытаясь - вероятно, не
в первый раз - сдать лабу по программированию. Скучающий Валерка гонял
какую-то флэш-игру и даже не глядел в их сторону.
- Привет, Валера, - деловито произнес Алексей, входя быстрой
походкой занятого человека и плюхаясь за компьютер через два от
валеркиного прямо в распахнутой куртке (вообще-то правила запрещали
входить в компьютерный класс в верхней одежде). - Мне тут одну вещь в
инете надо глянуть по-быстрому. Блокировку сними, ОК?
- Хорошо, Алексей Александрович, - кивнул лаборант, без особой
спешки переключаясь в режим сетевого администратора и щелкая клавишами.
- Комп намбер четыре... готово.
Как только доступ в интернет был открыт, Алексей зашел на сайт
"газеты.ру" и быстро обнаружил искомое. Геворкян разразилась по поводу
новогодней поездки президента очередной ядовитой статьей под названием
"Слон в новогодней лавке". Не так давно президент снял губернатора края
и назначил на его место "варяга" из Москвы (Алексей слышал об этом краем
уха, но не помнил фамилий ни старого, ни нового). Официально этот шаг,
естественно, встретил полное одобрение, но на деле местные элиты
остались недовольны, и отставной губернатор, к коему еще вчера была куча
претензий, в одночасье обрел негласный ореол радетеля за родной край и
жертвы московского произвола. И вот теперь президент прибыл поддержать
своего назначенца. Предновогодняя же пора, разъясняла Геворкян из своего
парижского далека русскому читателю, выбрана потому, что кому-то из
президентских пиарщиков "стукнуло в голову выстроить у обывателя простой
ассоциативный ряд: Новый год - праздник - радость - президент.
Присланный же губернатор должен, очевидно, ассоциироваться с новогодним
подарком. И вот ради этой нехитрой, на уровне собаки Павлова, комбинации
по всему краю, и в особенности в его столице, проводится целый комплекс
поражающих своей слоновьей грацией мероприятий. Например, студентов
местного госуниверситета насильно сгоняют на встречу с президентом,
отрывая от подготовки к экзаменам. Представьте себе на миг, что
президент Франции..." и т.д. и т.п.
Алексей усмехнулся по поводу "насильно сгоняют", но в целом
ситуацию уяснил. Что ж - ничего экстраординарного не ожидается.
Президент произнесет с глубокомысленным видом набор банальностей, столь
же правильных, сколь и оторванных от реальной жизни, после чего ответит
на заранее утвержденные (если не президентской пресс-службой, то уж
руководством вуза точно) вопросы. Если доживет, конечно. Что вряд ли.
Алексей кивнул Валерке, выключил компьютер и вышел. Значит,
мероприятие состоится завтра. Хорошо, что он пришел в университет уже
сегодня. Пропускная система здесь всегда была раздолбайская, нередко
можно было войти вообще без пропуска, и Алексей без всяких опасений
прошел внутрь с пистолетом в кармане. Но к завтрашнему дню систему
безопасности наверняка усилят, может быть, поставят на проходной
металлодетекторы... В общем, пока дело не будет сделано, выходить из
здания не стоит. Значит, ночевать придется в какой-нибудь аудитории.
Лучше всего - в той самой, где будет выступать президент. Перед его
визитом туда будут пускать только зарегистрированных и, очевидно,
прошедших некий досмотр - но сейчас туда наверняка можно попасть
свободно. Попасть и оборудовать там себе укрытие.
Разумеется, в обычной аудитории спрятаться некуда, разве что под
стол. Но обычные аудитории - это не президентский масштаб. Для встречи с
первым лицом государства была выбрана большая аудитория на физфаке. Ее
так и называли - Большая физическая аудитория, БФА. Она занимала в
высоту два этажа и имела по два входа сзади на каждом из них;
параллельные ряды студенческих столов и скамей спускались амфитеатром со
второго этажа на первый. Дальше, у противоположной входам стены, на
небольшом возвышении стоял обширный стол, предназначенный для
демонстрации опытов, и слева от него кафедра. За ними на стене висела
зеленая доска из двух передвижных половин - когда поднимаешь одну,
опускается вторая. Над доской во всю ее длину протянулся горизонтальный
черный цилиндр, скрывавший в себе опускающийся экран; над центром зала
висел проектор. И он, и экран, и жалюзи на огромных окнах дистанционно
управлялись с небольшого портативного пульта. Конструкция аудитории
предусматривала и альтернативный способ демонстрации видеоизображения -
с потолка над студенческими рядами через равные промежутки свисали
телевизоры, хотя Алексей ни в бытность свою студентом, ни позже ни разу
не видел их работающими. Слева от доски была дверь в подсобку, где
хранилось оборудование для опытов, но Алексей понимал, что это -
ненадежное убежище, которое непременно обыщут. Он возлагал надежду на
другое служебное помещение, расположенное над подсобкой, под самым
потолком. Попасть туда можно было только по железной лестнице,
поднимавшейся с пола аудитории почти вертикально. Наверху лестница
заканчивалась небольшим железным балкончиком, на котором сиротливо
клонил голову набок запылившийся прожектор, а за ним была металлическая
дверца. Некогда из этой каморки осуществлялось управление и подсветкой
демонстрационного стола, и другой техникой аудитории, включая
телевизоры, но все это громоздкое оборудование давно устарело и не
использовалось; нынешним лекторам вполне хватало карманного пульта,
хранившегося в подсобке ниже. В каморку, вероятно, никто не лазил уже
много лет. Тем не менее, ключ от нее по-прежнему существовал, и Алексей
знал, где он висит (БФА уже давно использовалась не только физиками, и
ему тоже несколько раз доводилось читать здесь лекции). Был он уверен и
в том, что пропажи ключа не хватятся.
Первый визит Алексея в БФА окончился неудачно - аудитория была
занята. Точнее, занята - это громко сказано: на втором ряду справа сидел
какой-то незнакомый толстый препод, а вокруг него кучковались шестеро
студентов. Алексей, заглянувший внутрь осторожно и оттого незамеченный
ими, мысленно выругался по поводу типов, занимающих огромную лекционную
аудиторию ради шестерых двоечников, до сих пор не сдавших зачет, и решил
пока сходить в столовую. Поев с нарочитой неспешностью, он побрел
обратно. На сей раз ему повезло - сперва навстречу попался последний из
двоечников (судя по выражению его лица, не преуспевший в смене этого
статуса), а затем Алексей увидел и самого толстяка, запиравшего дверь
аудитории.
- Подождите, не закрывайте! Я тут сейчас буду пересдачу принимать,
- на то, чтобы произнести это естественным тоном, без запинок и "это
самое", Алексею пришлось мобилизовать всю свою волю. Получилось, однако,
убедительно. Бывший коллега едва взглянул на него и со словами "хорошо,
тогда занесете потом на кафедру" передал ключи.
Ключей была целая связка - от всех четырех дверей и от подсобки.
Именно в подсобке, на наполовину скрытой железным шкафом доске, висел
ключик от верхней каморки. Алексей сунул его в карман. Теперь надо было
вернуть остальные ключи физикам. Это прошло без проблем - усталая
женщина, сидевшая у физиков на кафедре, лишь молча кивнула, когда он
показал ей связку.
Одну из дверей БФА Алексей, естественно, оставил незапертой, чтобы
снова попасть внутрь. Вернувшись в пустую аудиторию, он запер последний
замок изнутри - к счастью, это можно было сделать без ключа. Теперь -
наверх. Надеясь, что никто не придет сейчас и впрямь принимать очередную
пересдачу (или, того хуже, проверять аудиторию перед завтрашним
визитом), и стараясь сбрасывать пыль со всей поверхности ребристой
стальной ступеньки, а не оставлять четкие следы, Алексей поднялся на
балкончик. Как выяснилось, ржавый замок каморки заело наглухо, и
Алексей, пыхтя и сопя, провозился с ним в густеющем сумраке добрых
четверть часа. Однако в конце концов замок кракнул, натужно заскрипел и
поддался.
Внутри было тесно и уже совсем темно; маленькое оконце в этот
поздний уже, по декабрьским меркам, час не спасало - во мраке едва
различались лишь угловатые очертания каких-то конструкций. Алексей
пощелкал переключателем справа от входа, но лампочка не то давно
перегорела, не то вовсе была выкручена. Он запер дверцу изнутри,
подергал ее - вроде надежно - и, ощупью протиснувшись в дальний угол
мимо какого-то замотанного в полиэтилен хлама (запасные прожекторы, что
ли?), уселся прямо на грязный пол. Тут же его разобрал жестокий чих от
пыли; одновременно Алексею было очень жарко - уже несколько часов он
ходил по помещению, а теперь еще и влез по крутой лестнице, в зимней
куртке, понимая, что нельзя оставлять ее на ночь в гардеробе. Теперь он
снял ее, разложил на полу и уселся сверху. Делать было нечего, даже
смотреть - и то не на что, и он заснул.
Разбудили его властные требования со стороны мочевого пузыря.
Только сейчас он понял, что совершенно не продумал этот аспект. Было
по-прежнему темно, различить стрелки на часах он не мог и не знал,
который час; может быть, была уже ночь, и университет опустел. А может,
и нет - покинуть свое убежище и добраться до ближайшего туалета он так и
не рискнул. Пришлось искать что-нибудь подходящее на месте. В конце
концов он нашарил в противоположном углу ведро с тряпкой, сухой и
затвердевшей, как кости динозавров. Тряпку он вытащил и с удовольствием
сделал, что хотел. Однако запах, разлившийся после этого по маленькому
помещению, удовольствия ему не доставил. Исправление судьбы России
начиналось как-то негероически. Точнее, может, и героически - раз
приходилось преодолевать трудности - но уж точно не величественно.
Он засыпал и просыпался еще несколько раз. Открыв глаза в очередной
раз, он увидел мутный серый свет. Стекло в окошке оказалось матовым. Все
тело ломило от сна в неудобной позе; болела голова - должно быть, от
духоты, дурного запаха и слишком долгого сна, а может, и от последствий
недавнего удара - и почему-то живот. Если последнее - предвестник
поноса, то нынешняя вонь покажется еще цветочками... Пытаясь отогнать
мрачные мысли, он принялся разглядывать допотопный пульт, покрытый пылью
и грязью, как и все здесь. А потом за ним пришли.
Алексей замер, слыша, как глухо звякают железные ступеньки под
чьими-то решительными ногами. Затем кто-то принялся дергать дверь.
Когда первая волна паники отхлынула, Алексей сообразил, что дверь
всего лишь дергают, а не высаживают. Ему живо представился диалог,
имевший место снаружи непосредственно перед этим:
"А там что?"
"Там старая аппаратная. Ею уже много лет не пользуются."
"Где от нее ключи? Мы должны проверить."
"А кто его знает, где ключи. Искали, не нашли. Их уж, небось, не
первый год как потеряли. Говорю же, туда давным-давно никто не лазил."
"М-мать! Что значит 'кто его знает'?! Вы понимаете, чью
безопасность мы обеспечиваем?!"
"Да какая там опасность? Нет там ничего, кроме старого хлама...
Туда теперь без автогена и не войдешь..."
"Петров, пойди проверь."
И вот теперь неведомый Петров (или как его там) стоит в двух шагах
от него, по ту сторону двери, и со всей своей богатырской силой дергает
за ручку. Еще, пожалуй, начнет палить сквозь дверь на всякий случай...
нет, конечно, не начнет, нельзя почем зря портить университетское
имущество, да и дверь железная. А вот подозрительный запах учуять очень
даже может!
Алексей затаился, как мышь под веником. Он боялся вздохнуть, боялся
донести руку до кармана и вытащить пистолет. Да и что толку в пистолете,
ведь убить можно только одного...
Наконец дверь оставили в покое. Шаги загромыхали вниз. Алексей
судорожно выдохнул. Значит, дверь прилегает достаточно плотно, и пыль он
тоже стер равномерно, не оставив заметных следов... А может, это не
конец? Может, охранник пошел за подкреплением?
Но новых шагов на лестнице не было.
"Ну что там, Петров?"
"Ржавое все. Похоже, и впрямь давно не пользовались."
"Ну ладно..."
Снова тишина. Снова тоскливое ожидание. Во рту пересохло, мучила
жажда - не только из-за волнения, но и просто потому, что он ничего не
пил со вчерашнего дня. Зато живот, похоже, успокоился, да и к запаху
Алексей уже притерпелся. Но до чего же скучно, оказывается, вершить
историю! Надо было хоть книжку какую с собой взять... но ведь, собираясь
в университет, он еще не знал, как разовьются события...
Казалось, прошло несколько геологических эпох, прежде чем снова
начало темнеть. Хотя в этот день Алексей спал уже очень много, от
безделья и духоты он вновь начал клевать носом. Ему подумалось, что
перед тем, как убить президента, непременно нужно получить свои деньги в
бухгалтерии, потому что после убийства рубль сильно упадет, и он
окажется в проигрыше. Бухгалтерия находилась в каком-то странном месте,
куда приходилось карабкаться в полутьме по громыхающей железной
лестнице, а потом идти через общественный сортир, где, как водится,
воняло (Алексей помянул недобрым словом русское быдло). В дальнем конце
сортира он встретился с Гиеной, которая запирала дверь туалетной
кабинки. Она заявила, что рабочий день у нее уже закончился, но Алексей
принялся клянчить, чтобы она все-таки выдала ему зарплату прямо сейчас,
потому что он опаздывает на убийство президента. В конце концов она с
ворчанием согласилась, отперла кабинку, вошла внутрь (там оказались
стол, стул и сейф - все, как полагается) и, сунув пачку денег из сейфа в
счетную машинку, другой рукой, не глядя, протянула ему ведомость:
"Расписывайся." "Но где?" - спросил Алексей, не обнаружив в списке на
привычном месте своей фамилии. Наверное, это потому, что его уже
уволили... "Где галочка!" - с явным отвращением к такому тупице
прорычала Гиена и для убедительности постучала наманикюренным ногтем по
соответствующей строчке в ведомости. Алексей посмотрел на эту строчку.
Там было напечатано "Кинутый".
Он вскинулся, резко просыпаясь. Сердце колотилось часто-часто, в
первый момент он слышал лишь шум крови в ушах и не мог понять, где он и
что с ним. Вокруг было темно. Алексея охватила паника: он решил, что уже
глубокая ночь, и он все проспал. Но затем он сообразил, что снаружи
доносятся какие-то звуки... чья-то приглушенная речь...
Он тихо встал, вытащил пистолет, нащупал во мраке дорогу к двери и
приложил ухо к металлу. Смутно различимый голос обрел знакомые
очертания. Тембр и интонации, не раз слышанные по радио и телевизору,
многократно воспроизведенные пародистами в начале правления - потом эти
пародии как-то исчезли...
- Мне приятно видеть всех вас здесь, потому что молодежь, особенно
студенческая молодежь - это наше будущее, это надежда России... Без
развития науки, без высоких технологий наша страна не сможет занять
достойное место на мировой арене в XXI веке... Прошу прощения, что
оторвал вас от подготовки к экзаменам - я-то еще помню, что это за
время, накануне сессии... (вежливые смешки в зале) Должен признаться, я
был не очень хорошим студентом, любил попить пива с приятелями, а на
лекции не очень любил ходить... так что эти дни, несмотря на мороз,
всегда были для меня горячей порой... (еще вежливые смешки)
Алексей возился с замком, пытаясь открыть его теперь уже изнутри.
Ржавая сволочь не поддавалась. Казалось, что шорох и скрип слышны на всю
аудиторию. Но президент спокойно продолжал свою речь. Это вступление или
уже заключение? Сколько времени у него в запасе? Хотя будут же еще
ответы на вопросы... а может быть, и они уже были?
Щелчок! Замок, наконец, открылся. Алексей снял пистолет с
предохранителя, глубоко вздохнул и постарался, как учил его сэнсэй,
отринуть все лишнее, добившись полного единства воли, духа и тела.
Сейчас он выйдет на балкончик - президент стоит слева внизу, за кафедрой
- встанет за прожектором, спокойно прицелится и откроет огонь. С такого
расстояния попасть будет не проблема - стрелял Алексей неплохо. (Это
была одна из немногих вещей, удававшихся ему хорошо - в детстве
натренировался в тире, представляя на месте мишеней лица ненавистных
одноклассников, а позже, учась на военной кафедре, ознакомился и с
пистолетом.) Ну все, пора!
- Разрешите поздравить всех вас с наступающими праздниками и
пожелать...
"А-ах!" - раздалось в зале, когда сразу несколько студентов
заметили появившегося на балкончике человека - и, главное, пистолет в
его руке. Какая-то девчонка пронзительно завизжала, какой-то парень
проворно нырнул под стол. Но еще прежде, чем она успела открыть рот, а
он - нагнуться, со своих мест в первых рядах вскочили трое сидевших
поодаль друг от друга молодых людей, которых вполне можно было бы
принять если не за студентов, то за аспирантов, если бы не
специфическое, одно на всех, выражение лица. Вскочили и начали стрелять.
Еще один молодой человек, с чем-то вроде длинного щита в руке, пулей
вылетел из подсобки внизу и бросился к президенту, который удивленно
замолк, все еще не понимая, что происходит.
Первые пули попали в прожектор; вниз посыпалось битое стекло.
Алексей, будучи уверенным, что уж теперь, когда дошло до дела, он
находится в безопасности, спокойно поймал на мушку плешивую макушку. В
телерепортажах эта плешь была не видна, но отсюда, сверху,
просматривалась замечательным образом. Но в тот миг, когда Алексей уже
жал на спуск, тип со щитом налетел на президента и сбил его в сторону,
сплетаясь с ним в объятии. Пуля вонзилась в кафедру, расшвыряв щепки.
Если бы стреляли из зала, телохранитель должен был бы повалить
защищаемого на пол и накрыть его сверху собой и щитом. Но для
стреляющего сверху распластанный на полу - более удобная цель, чем
бегущий, потому охранник продолжал быстро увлекать главу государства в
сторону, прикрывая щитом. Алексей выстрелил им вслед. Снова мимо. Третий
выстрел. Пуля срикошетила от щита. Но щит не мог закрыть президента
целиком, нужно просто получше прицелиться...
Невидимый кулак врезался Алексею в ребра, сбивая прицел. Мгновением
позже пришло осознание боли. Что это? Они попали в него? Они в него
попали?! Но как?!
Ну конечно! Ему ведь обещана безнаказанность только за убийство, а
не за покушение! Пока президент жив, они могут стрелять в покушающегося,
могут даже убить!
Это осознание молнией сверкнуло в мозгу Алексея. Он засуетился,
рука с пистолетом задрожала. Меж тем телохранитель и его подопечный
достигли уже дальнего от Алексея края демонстрационного стола. И вот тут
охранник решил все-таки повалить главу государства на пол - так, чтобы
стол закрыл президента от покушающегося. Алексей понял, что это его
последний шанс. Выстрел! Пуля выщербила край стола и со звоном
срикошетила в окно.
В тот же миг что-то резко и зло рвануло Алексея за волосы, и на
глаза потекла кровь. Он попятился под защиту железной двери каморки и
получил мучительный удар в живот. Все же ему удалось закрыть дверь,
избежав новых ран. Полуослепший от крови и боли, он даже сумел
справиться с замком быстрее, чем в прошлые разы. Бумм! Бу-бумм! -
грохотали пули, тараня дверь с внешней стороны и вздувая металлические
бугры с внутренней. Казалось, что голову Алексея запихнули внутрь
барабана, по которому лупит сумасшедший ударник. Но дверь держалась.
Потом наступило затишье. То есть оно показалось затишьем
оглушенному грохотом Алексею; на самом деле в аудитории, из которой
поспешно выводили студентов и, разумеется, их отделавшегося испугом и
парой синяков гостя, было достаточно шумно... Но вот раздался усиленный
громкоговорителем голос, произнесший сакраментальное:
- Сдавайтесь! Вам оттуда деваться некуда! Выходите с поднятыми
руками!
Силы оставляли Алексея. Он сполз на пол, все еще держа в вялой руке
"стечкин", ставший и впрямь очень тяжелым. Муторная горячая боль
заполняла, казалось, все тело, по щекам быстро бежали крупные слезы. На
самом деле, наверное, ни одна из его ран не смертельна... даже та,
которая в живот, хотя она - самая серьезная. Но сейчас такое лечат...
Правда, он читал, что такие раны очень мучительны...
Но что потом? Допустим, его вылечат... в тюремной больнице. Потом
будут допрашивать, выяснять, кто его сообщники. В то, что таковых нет,
они не поверят. Будут спрашивать, где скромный университетский
преподаватель взял пистолет, и что он им ответит? Не получив желаемых
ответов, они будут его бить, будут пытать... они умеют пытать так, чтобы
не оставалось следов... может быть даже, они начнут его пытать еще до
того, как он поправится. Давить на раненый живот - чего уж проще... он
бы со своим врагом именно так и поступил. Так и не добившись своего, они
отправят его в "пресс-хату", к уголовникам, и те его опустят. Заставят
жрать дерьмо и сделают "петухом". И никакое кун-фу ему не поможет. И
даже если он избежит "пресс-хаты", если расскажет им, что его наняли
чеченцы, "Аль-Каида", НАТО - все, что они захотят услышать - все равно
встречи с уголовниками ему не избежать. Политических зон у нас теперь
нет, значит, его отправят в уголовную. В самом лучшем случае - на
двадцать лет, меньше террористам теперь не дают, а уж тем паче
покушавшимся на Самого... Относительно того, как сложатся его отношения
с уголовниками, даже и не из "пресс-хаты", Алексей не питал никаких
иллюзий. Он прекрасно помнил, как они складывались с одноклассниками - а
ведь то было лишь очень бледное подобие...
За дверью послышалась какая-то возня, потом - резкий металлический
визг. Они вырезают замок. Они не хотят долго ждать, они боятся, что он
отдаст тут концы, ускользнув таким образом от допросов. Правильно
боятся. Конечно, он еще может застрелить одного из них, и ему за это - и
только за это - ничего не будет. Но потом - несчетные годы сплошного
комшара, страданий и немыслимых унижений. Нет уж, лучше покончить со
всем сразу. Бессмертие... он так мечтал о бессмертии... проклятье, какая
боль... Хорошо бы все-таки прихватить с собой нескольких из них, но,
кажется, на это не хватит сил. В голове мутится, он уже и так еле может
поднять пистолет... к тому же они знают, что он вооружен, и, наверное,
не полезут на рожон. Пустят какой-нибудь газ...
Алексей попытался поднести оружие к виску, но рука дрожала и не
слушалась. Тогда он лег на заляпанный кровью пол, снова остро
почувствовав, как же тут воняет мочой. Впрочем, не только мочой... его
рана в животе тоже смердела отвратительно...
Предпоследней его мыслью было: "как хорошо, что это все сейчас
кончится". Последней - "ненавижу". Затем не было ничего, даже звука
выстрела. Пуля разнесла его мозг быстрее, чем информация успела
распространиться по слуховому нерву.
Ворвавшиеся секунду спустя спецназовцы обнаружили на полу каморки
труп человека, убитого Алексеем. Как ему и было обещано, за совершенное
им убийство Алексей не понес никакого наказания. Ибо трудно наказать
того, кто и так уже мертв.
декабрь 2005
Если вам понравилось прочитанное, пожалуйста, поддержите автора любой суммой:
или BMC (разовые пожертвования или постоянное спонсорство)
или Patreon (подписка)
или Zelle (из США) для georgeyright@gmail.com
или Wise (не из США) для:
Номер счета 7010141420
Код банка(Routing Number) 031100649
Банк Discover Bank
Имя George Right
или криптовалюты:
BTC 14ozyVuh2myB1Nxqz2wVQ2vfXtgd8mP7ov
ETH 0x311b5964C36098CCe66885cb373A727D2B7Bd840
Постоянный адрес этой страницы: http://yun.complife.info/loser.txt