Юрий НестеренкоСтеб должен умеретьСтатья опубликована на сайте АПН под названием "Убить пересмешников!"
С античных времен человечеству было известно две разновидности
юмора, точнее говоря, комического: собственно юмор и сатира. Вопреки
распространенному мнению, первый не обязательно добрее второй; юмор
может быть и черным, и жестоким. Тем не менее, цель всякого юмора, от
самого добродушного до самого мрачного, одна - просто посмеяться над
тем, что смешно. Никаких других целей, в том числе кого-то обидеть или с
чем-то бороться, юмор не преследует; если кто-то и обижается на
определенные шутки, то это лишь побочный эффект, но никоим образом не
задача юмориста.
Сатира - дело другое. Целью сатиры является не просто смех, но
высмеивание; сатира - это всегда оружие, направленное против
определенного врага. В качестве врагов могут выступать как конкретные
личности (или группы таковых), так и явления или качества человеческой
натуры - но, в любом случае, беззлобной и необидной сатира быть не
может, иначе это уже не сатира, а ее бездарная имитация (столь любимая
боящимися настоящей критики тоталитарными режимами и идеологиями). Тем
не менее, хотя главные качества сатиры - острота и язвительность, это не
освобождает ее от необходимости быть смешной. В противном случае она
вырождается просто в ругань.
Наше время, однако, породило третью категорию, отличную как от
юмора, так и от сатиры. И имя этой категории - стеб.
Может показаться, что это слово - не более чем жаргонное
наименование давно известного явления. Но на самом деле новый термин
появился не случайно - точного литературного аналога понятия "стеб" не
существует, поскольку не существовало прежде и самого явления. Стеб -
это не юмор, не смех над тем, что просто смешно само по себе. В то же
время, при всем своем глумливом характере, стеб качественно отличается и
от сатиры.
Сатира, даже самая едкая и беспощадная, в основе своей
конструктивна. Объективно говоря, сатира отнюдь не всегда борется за
правое дело - у самых отвратительных режимов есть свои сатирики, как
отрабатывающие пайку, так и искренне верящие государственной пропаганде
- но, тем не менее, сатирик всегда не только против, но и за. Это "за"
неявно, но оно подразумевается со всей очевидностью. Если сатира
направлена против коррупции и воровства, значит, она за честность. Если
против глупости и некомпетентности, значит, она за ум и профессионализм.
Если против тирании, значит, она за свободу. Если против определенной
политической системы - значит, она за другую систему, которую сатирик
считает лучшей; мы можем с ним не соглашаться, но, тем не менее, четкое
следование принципу "критикуя - предлагай" у сатиры присутствует всегда.
Проще говоря, сатира - это всегда глумление над пороками ради
добродетелей (по крайней мере, с точки зрения того, что считается
пороками и добродетелями в определенной системе ценностей).
Стеб же - это глумление над добродетелями. Над умным, над
серьезным, над искренним, над красивым и т.д. и т.п. Сатирик высмеивает
низкое - стебушник "опускает" высокое. Стеб абсолютно деструктивен,
никакой осмысленной альтернативы он не предлагает и не может предложить.
Если сатирик всегда в состоянии внятно объяснить, почему и ради чего он
обрушивается на свои мишени, то стебушник просто пожмет плечами: "Да
так, постебаться захотелось". А скорее всего - попытается "обстебать" и
самого задающего вопрос, саму идею о том, что у действия должна быть
разумная причина и цель. Больше всего стебушник боится показаться
"пафосным", а проще говоря, элементарно серьезным, имеющим и
отстаивающим какие-то твердые взгляды и убеждения. Отсюда понятно, что
стеб в принципе не способен предложить какую-то, пусть даже извращенную,
систему ценностей - он отрицает это понятие, как таковое.
Показательно, что стеб, собственно, даже и не смешон. Что лежит в
основе комического, что делает смешное - смешным? Ключевое понятие тут -
неожиданное несоответствие. Это может быть, в частности, несоответствие
между формой и содержанием (к примеру, когда правила грамматики
излагаются безграмотным языком), между стилем и контекстом (скажем,
нарочитое употребление архаизмов в рассказе о современных событиях или
научных терминов - в бытовой сценке), между привычным текстом и новым
смыслом (на этом строятся пародии), между разными значениями похожих по
звучанию слов (каламбуры) - ну и, собственно, несоответствие между
ожидаемым и случившимся как таковым, на чем строится большинство
анекдотов. Но на самом деле неожиданность важна для любого из этих
вариантов - если мы угадываем "соль" шутки заранее, то можем, конечно,
оценить остроумие ее автора, но едва ли рассмеемся. Поэтому, кстати,
юмористические рассказы, построенные на постоянном использовании одного
и того же приема (даже если этот прием остроумен сам по себе), нельзя
назвать удачными - фактор неожиданности пропадает, а с ним пропадает и
смех.
В чем же состоят основные приемы стебушников? Максимум, на что они
способны - это на утрирование, причем именно в вышеописанном стиле
тупого однообразного повторения одного и того же приема. Но часто они не
доходят даже до этого, и весь их, с позволения сказать, юмор сводится
просто к тому, чтобы сказать "гы-гы". Повторить серьезный тезис, но
скорчить при этом глумливую рожу, подразумевающую "ну вы ж понимаете,
что всерьез такое принимать нельзя". Почему нельзя, этого стебушник даже
не попытается объяснить. Это в прежние времена на аргументы необходимо
было отвечать аргументами - или же расписаться в собственном поражении.
Теперь в ответ на доводы оппонента достаточно просто сказать "гы-гы!", а
всякого, кто откажется смеяться, обвинить в отсутствии чувства юмора.
При этом реакция стебушника предельно примитивна и предсказуема.
Неожиданность может возникнуть лишь в том случае, если мы не знаем, что
перед нами стебушник - но такая неожиданность свидетельствует уже не о
наличии, а об отсутствии остроумия. В самом деле, в отношении сатиры и
юмора всегда ясно, что это сатира и юмор (даже если перед нами и не
лучшие их образцы). Стеб же может просто тупо дублировать серьезный
текст (который, по мнению стебушника, смешон уже потому, что серьезен).
Поэтому, особенно в сетевых дискуссиях, где интонация и выражение лица
скрыты от оппонента, нередки ситуации, когда диспутант серьезно и
подробно разбирает чужие тезисы, а в конце, словно извиняясь, вынужденно
делает приписку: "Если все это, конечно, не стеб".
Уже одна подобная путаница показывает, что стеб отнюдь не
безобиден. Он перестал быть просто развлечением для убогих, способных
лишь гыгыкать в своем кругу над теми, кто умнее и образованнее их. Он
активно проникает в культуру, разрушая ее изнутри. Он сделался моден,
"гламурен", он превратился в фирменный стиль многих "культовых" фигур -
от радиоведущих до писателей и режиссеров. В обществе активно
насаждается идея, что всякая информация - это либо чей-то стеб, либо
объект для стеба, а потому ни к чему не следует относиться серьезно.
Любые принципы, идеи, аргументы, права, свободы и все прочее - это
только повод сказать "гы-гы". Стеб - не нигилизм; нигилисты, опять-таки,
"критикуя - предлагали". Всё же, что могут предложить стебушники - это
"забей" и "не парься". Стеб - это и не цинизм: циники, упрощенно говоря,
не верят в добро, но вполне серьезно относятся ко злу. Стебушники не
способны и на это.
Стеб появился в период заката СССР и многими тогда воспринимался,
как нечто позитивное, как форма бунта против системы. В самом деле,
когда единственной политикой в стране была "генеральная линия КПСС",
аполитичность уже выглядела едва ли не диссидентством. А стебушники,
естественно, стебались и над уныло-пафосным советским официозом. Однако
дальнейшие события показали, что им совершенно все равно, над чем
стебаться...
Я крайне далек от теорий заговора и версий о всесилии спецслужб (на
практике, а не в заказных романах, раз за разом демонстрирующих дремучий
непрофессионализм). И все же зададимся старым вопросом - кому выгодно?
Очевидно, что у всякого государства диктаторского типа есть две модели
поведения в идеологической сфере. Наиболее типична тоталитарная модель:
правящий режим провозглашает некую идеологию единственно верной и
агрессивно "зомбирует" ею все население, начиная чуть ли не с
младенческого возраста; от населения при этом требуется искренне и даже
фанатично верить пропаганде, а всякий сомневающийся, не говоря уже об
идейном противнике, подлежит репрессиям вплоть до физического
уничтожения. В средние века подобный подход практиковала церковь, в ХХ
столетии наиболее последовательно он был реализован в коммунистических
диктатурах. История, однако, показала, что подобный идеологический
фанатизм не может держаться слишком долго. Общество "перегорает" и
приобретает иммунитет к патетическим лозунгам, причем чем нагляднее
расхождение между пропагандистским враньем о счастье и благоденствии и
неприглядной действительностью (а таковое расхождение имеет место
всегда, ибо, вопреки фантазиям неосталинистов, тоталитаризм - это прежде
всего неэффективный менеджмент), тем быстрее это происходит. В итоге
эффект пропаганды становится обратным - чем пафоснее лозунги в поддержку
режима, тем яростнее и непримиримее оппозиционные настроения. В конце
концов режим рушится.
Другая модель - внеидеологическая диктатура, чаще всего
практикуемая различными хунтами и тому подобными режимами личной власти.
В этом случае режим как бы предлагает обществу сделку: "Мы не заставляем
вас ни во что верить, маршировать на парадах и зубрить политинформации -
а вы занимаетесь своими обывательскими делами и не покушаетесь на нашу
власть. Можете даже поругивать нас на кухнях, главное, ничего при этом
не предпринимать". Конечно, на практике полностью внеидеологический
вариант обычно не встречается - какой-то минимальный набор трескучих
фраз о патриотизме, мудром национальном лидере и успехах (на худой конец
- стабильности), достигнутых под его чутким руководством, все-таки
присутствует. И более того - исправно действует на быдло (напомню, что
это слово значит "скот"), то есть наиболее тупую и неразвитую часть
народа, всегда покорно шагающую за своим пастухом и без колебаний и
сомнений жрущую любое дерьмо, которое ему скармливают с экрана
государственного телевидения (из репродуктора радио, со страниц газеты).
Но от более интеллектуальной части общества никто всерьез не требует
верить этой пропаганде, которая, в отличие от солидно выглядящих
наукообразных "измов" в идеологизированных диктатурах, вся сводится к
одной нехитрой мысли: "Вот как нам повезло с Вождем!"
Таким образом, диктатуры первого типа делают ставку на максимальную
политизированность населения, в надежде мобилизовать весь народ на свою
поддержку - но в итоге выращивают на свою голову революционеров.
Диктатуры второго типа, напротив, ставят на максимальную
деполитизированность. Не будет политически активных - не будет
фанатичной поддержки (быдло не в счет, оно завтра побредет за новым
пастухом с той же готовностью, что и за прежним), но, главное, некому
будет и делать революцию. Вполне очевидно, что в России сейчас именно
диктатура второго типа. Так кому же в такой ситуации выгоден стеб?
О да, разумеется, стебушникам все равно, над кем стебаться - они
гыгыкают не только над оппозицией, но и над властью. Однако, во-первых,
в диктатурах, которые еще не вступили в фазу краха, власть сильна, а
оппозиция слаба - так какому из двух противников, сильному или слабому,
наносит больший вред одинаковый по силе удар? А во-вторых, оппозиция
представляет для стебушников куда более желанную мишень, чем власть
описанного типа. Потому что у нее, оппозиции, в отличие от власти,
_есть_ идеология. Есть принципы, есть идеалы, есть теоретические
(серьезные!) программы, есть люди, идущие на митинги (причем на такие
митинги, где будут бить дубинками и кидать в автозаки) не ради двухсот
рублей (что стебушнику близко и понятно), а ради какой-то там "пафосной
зауми" типа избирательного права и свободы слова. Словом, есть все то,
чего стебушник не переносит.
При этом стебушник - совсем не обязательно дурак. Для дураков есть
Первый и Второй каналы (а также и почти все прочие). Разрушительнее
всего стеб действует как раз на интеллектуальную часть общества. Именно
ей, свысока поплевывающей на примитивную государственную пропаганду, так
важно внушить мысль, что относиться к чему-то серьезно, иметь твердую
позицию, думать не только о наполнении желудка и кошелька, за что-то
бороться, пытаться изменить мир к лучшему - это смешно и немодно, а
всякий, считающий иначе, просто лишен чувства юмора и вообще отстал от
жизни. Что высоких мыслей и гражданских чувств надо стыдиться. Что
"гы-гы" - это универсальный аргумент в споре, и вообще иногда лучше
жевать, чем говорить... И, видимо, именно поэтому мы наблюдаем
удивительный феномен - в то время как во всем мире (и Россия прежде тоже
не была исключением) студенчество, вообще образованная молодежь,
является самой политически активной частью общества, у нас эта категория
почти поголовно состоит из "пофигистов", способных только стебаться.
Повторяю, я не сторонник теорий заговора и не считаю, что стеб был
придуман в кремлевских и лубянских кабинетах. Я даже не берусь
утверждать, что он координируется и подпитывается оттуда сейчас (хотя не
поручусь и за обратное). Но, по крайней мере, вполне очевидно, кому
объективно выгодна эпидемия стеба, какой бы ни была ее природа - и
почему к дебильным "смехуечкам" не следует относиться терпимо.
...И вынужденная приписка в конце: нет, данная статья стебом не
является.
2008
Постоянный адрес этой страницы: http://yun.complife.info/miscell/steb.htm