Юрий Нестеренко Время меча Интернет-версия романа, вторая редакция

     Интродукция для дотошного читателя

     Читать эту интродукцию совершенно не обязательно.
     Собственно,  будет даже лучше,  если вы  не  станете ее  читать,  а
перейдете  непосредственно  к  роману.   Не  то  чтобы  я  в  нескольких
нижеследующих абзацах собирался раскрыть сюжет и  идеи,  но -  некоторый
элемент неожиданности может быть утрачен.  В  конце концов,  если у  вас
возникнут какие-то вопросы, вы можете вернуться сюда и позже.
     Если вы  все еще читаете,  значит,  вы действительно принадлежите к
той  дотошной  категории,  которая  предпочитает всегда  получать четкие
ответы -  и желательно прежде, чем возникнут сами вопросы. Впрочем, один
вопрос у  вас уже мог возникнуть:  как это автора статьи "Фэнтези -  это
диагноз"  угораздило  написать  фэнтези?  Отрекся  от  своих  убеждений?
Погнался за модой? Заключил пари?
     Ни  то,  ни  другое  и  даже  ни  третье.  Вообще-то  полагаю,  что
дочитавшие роман до конца сами смогут ответить на этот вопрос. Пока лишь
намекну,  что "Время меча" -  это не совсем фэнтези... особенно если под
фэнтези понимать то,  что  я  описывал в  своей  статье.  И  если  вы  и
встретите  здесь  привычные  штампы,  то,  скорее  всего,  они  окажутся
вывернутыми наизнанку.
     Тем не менее,  я писал не пародию.  И не сказку. "Время меча" - это
реалистический роман,  насколько может быть  реалистичной фантастика.  Я
исходил из  того,  что  все  описанное -  будь то  исторические события,
характеры героев или  социальные системы -  могло существовать на  самом
деле в мире с описываемой физикой (или, если угодно, метафизикой).
     Самое время ответить на  следующий вопрос -  что  это за  мир?  Где
происходит действие? Это Земля в далеком прошлом или будущем?
     Нет,  не Земля, хотя и похоже. Это некий параллельный мир - то, чем
могла бы стать Земля, если бы некогда на ней реально существовала магия.
Географическое сходство, разумеется, не случайно и продиктовано вовсе не
отсутствием у  меня  воображения.  Просто  я  считаю  дурным тоном  моду
(особенно  распространенную среди  авторов  фэнтези)  сопровождать  свои
романы кучей приложений,  непосредственно к  литературе не относящихся -
картами,  словарями  и  т.п.  Следует  все  же  отличать  художественное
произведение  от  научной  монографии.   Не  то  чтобы  я  считал  такие
приложения вообще недопустимыми - просто книга должна быть понятна и без
них.  И  в  этом плане знакомый ландшафт облегчает читателю ориентацию в
мире романа.
     Тем не менее,  географические отличия есть,  и  порою значительные.
Вот  основные (в  скобках -  земные  аналоги):  Хурлуцкое море  (Черное)
представляет собой озеро и смещено к западу,  Омола/Ильт-Ка(Волга/Итиль)
впадает непосредственно в Срединное море (Средиземное),  которое, в свою
очередь,  смещено к  востоку и  соединяется на востоке с океаном широким
проливом;  Агабейский  п-ов  меньше  Аравийского  и  значительно  меньше
выдается на юг;  Кунд и  Занг (Инд и Ганг) берут начало из одного озера;
Памир, Тянь-Шань и Гиндукуш объединены в Хадир, а Гималаи и Куньлунь - в
Бхиланаи;  при  этом Куньлунь подтянут к  югу и  соответственно Тибет из
огромной  страны  вырождается  в  Зурбестанскую  котловину  в  несколько
десятков миль в поперечнике.
     Это  что  касается  физической  географии.  Политическая отличается
сильнее; ни у одного города в романе нет конкретного прототипа, и даже у
стран они  достаточно условны.  Например,  Тарвилон и  Тирлонд не  имеют
точных    прообразов,    это    просто    некие    усредненные   сильные
западноевропейские королевства.  Пралецкое  княжество  -  нечто  среднее
между Польшей и Чехией,  Варсалия -  между Испанией и Италией. Тургунай,
пожалуй, дальше всего от реальной истории - этакий вариант окультуренной
империи Чингисидов, причем завоеватели-кочевники приходят не из Монголии
(которой вообще нет),  а с запада, откуда-то из западноказахских степей.
Другие страны имеют  более  конкретные аналоги:  Кундистан -  Хиндустан,
Цань  -  Хань (Китай) и  т.п.  Границы между расами в  романе аналогичны
границам между религиями в  нашем мире:  где  у  нас  мусульмане,  там -
монголоиды ("восточная раса").
     Хотя страны и  народы описаны во "Времени меча" достаточно подробно
(исходя из того же принципа -  я  описывал реальный мир,  а не картонную
декорацию к сказке или ролевой игре), и хотя мною использовались факты и
детали  из  подлинного прошлого Земли,  еще  раз  подчеркиваю,  что  это
фантастический роман, а не исторический. Так что не пытайтесь изучать по
"Времени меча" историю,  равно как и  не  предъявляйте претензий типа "у
такого-то народа в средние века то-то и то-то было не так".
     Есть  ли  в  романе политические аллюзии,  параллели с  сегодняшней
реальностью?  В отличие от Толкиена,  не буду открещиваться от таковых -
но не буду и настаивать на них. То есть, если вы их видите - значит, они
есть, если нет, то нет.
     Несколько замечаний по произношению имен собственных.  Оно вроде бы
интуитивно очевидно,  но,  как показывает практика,  интуиция не у  всех
работает одинаково.  В названиях стран ударение,  как правило, падает на
последний слог;  исключение составляют страны на "-ия" (ударный 3-й слог
от конца),  ПрАлецкое княжество и АгабЕя.  Женские и западные двусложные
мужские имена  имеют  ударение на  второй от  конца  слог  (исключения -
"СЭлия",  "КарлУнг"),  многосложные и восточные двусложные мужские -  на
последний (исключения -  "МикУта",  "ТедорАух",  а  также варсалийские и
гриндазийские имена,  где  ударение падает на  предпоследний слог).  Имя
"Йолленгел" двухударное: основное ударение приходится на последний слог,
дополнительное - на первый. Имя "Артен" читается твердо: [тэ].
     В  заключение -  пара  фактов  для  любителей странных  совпадений.
Первое касается зурбестанского герба: солнце над вершиной не то горы, не
то пирамиды.  Этот герб я  попросту выдумал.  И вот уже после завершения
романа я  увидел по  ТВ  какую-то правозащитную демонстрацию,  где несли
флаг Тибета. Оказалось, он действительно выглядит так!
     Второе. Я старался давать персонажам имена, похожие на имена нашего
мира,  но все же отличающиеся.  Иногда прототипом служило конкретное имя
(Эйрих - Эрик, Редрих - Фридрих), иногда этимология была не столь явной,
скорее интуитивной -  ко второму случаю относится и имя главной героини.
Когда я  писал роман,  то  полагал,  что  имени "Элина" в  нашем мире не
существует.  Позже, однако, я обнаружил в интернете англоязычный сайт об
именах разных народов, с описанием происхождения и значения для каждого.
Набрав там, интереса ради, "Elina", я с удивлением увидел, что такое имя
есть. Логично было бы предположить, что имя это родственно Елене, Элизе,
Алине и т.п.  -  в других случаях сайт приводит длинные подобные списки.
Но в  данном случае информация сайта оказалась совсем короткой:  "Элина,
женское имя. Происхождение неизвестно. Значение неизвестно."

     Часть первая. Тарвилон.

     Солнце  уже  низко  склонилось над  островерхими крышами и  шпилями
Роллендаля,  когда  через  Северные ворота  в  окружении эскорта  конных
гвардейцев в  столицу  въехала  роскошная карета  с  золотыми гербами на
дверцах,  запряженная четверкой великолепных белых  коней.  Занавески на
окнах  кареты были  полузадернуты,  но  гербы недвусмыленно указывали на
августейшее происхождение пассажиров,  а  потому  встречные простолюдины
исправно снимали шляпы,  а солдаты, даже успевшие уже слегка набраться в
одном  из  кабачков,   отдавали  честь.  Кортеж  быстро  проследовал  по
городским улицам  и  остановился перед  воротами дворца.  После  кратких
формальностей с дежурным офицером ворота отворились, и карета въехала во
двор   мимо  застывших  в   приветственном  салюте  стражников.   Экипаж
остановился  у  северного  крыла,   и  из  него  вышел  вовсе  не  седой
благообразный монарх или  царственная дама,  а  молодой человек немногим
старше  20   лет,   чье   лишенное  излишней  пышности  одеяние  заметно
контрастировало с  роскошью кареты.  Принц Артен Вангейский в  очередной
раз приехал погостить к  своим родственникам,  властителям Тарвилона.  В
этом  событии  не  было  ничего  неожиданного  или  необычного;  если  в
особняках аристократов о нем и перебросились парой слов, то в трактирах,
казармах и домах простолюдинов оно, как правило, не заслужило и этого.
     Вечерняя  встреча  принца  с  его  августейшими родственниками была
краткой:  Артен устал с  дороги и  не был расположен к светским беседам,
что,  впрочем,  не помешало ему потребовать,  как обычно, на ночь в свою
спальню книгу и  свечей.  Лишь на  другой день,  проснувшись,  по своему
обыкновению,  заполдень,  он  нанес  визит  королеве,  приходившейся ему
троюродной теткой.  Королева сидела в высоком кресле,  отложив на столик
вышивание   и   поглаживая   толстого   пушистого   кота,    по-хозяйски
расположившегося у нее на коленях.
     - Вы  еще  более  возмужали,   милый  принц,  -  отпустила  она  по
придворной привычке дежурный комплимент.
     - Мой отец так не считает,  - усмехнулся Артен. - Все ворчит, что в
мои годы он сутками не вылезал из седла,  а я только и умею,  что читать
книги, и не знаю, с какой стороны берутся за меч. А зачем, спрашивается,
мне  сдался этот кусок железа?  Как будто и  без того в  наши времена не
достаточно любителей размахивать им по поводу и без повода.
     - Ох, Артен, слышала бы вас ваша кузина, - вздохнула королева.
     - Как она, кстати, поживает?
     - Все  так  же  и  еще  хуже.  Вся в  своего отца.  Граф Айзендорг,
конечно,  благородный человек  и  прославленный герой,  но  разве  такое
воспитание следует давать юной леди?
     В  этот момент со  стороны лестницы донеслись голоса:  один тихий и
увещевающий, другой звонкий и возмущенный.
     - А я вам говорю,  что это чепуха!  Мне нет дела до ваших столетних
предрассудков!  Я буду жаловаться королю!  - и вслед за этими словами на
пороге залы появилась Элина Айзендорг собственной персоной.
     Шестнадцатилетнюю дочь графа Айзендорга легко можно было принять за
юношу.  На  ней  была  темно-коричневая кожаная куртка,  кожаные штаны и
сапоги; темные волосы были коротко подстрижены. На поясе Элины висел меч
в ножнах - не такой широкий и длинный, как у большинства рыцарей, но все
же  совершенно настоящее боевое оружие.  Элина была  одной из  немногих,
обладавших  привилегией входить  с  оружием  в  королевские покои.  Лишь
большие карие глаза с  длинными ресницами несколько выбивались из общего
образа юного воина, но сейчас и эти глаза сверкали гневом.
     - А, добрый день, тет... Ваше Величество. Привет, кузен Артен.
     - Здравствуйте, кузина. Рад вас видеть.
     - Я тоже рада,  принц, мы непременно с вами побеседуем. Но сейчас я
хочу видеть Его Величество.
     - Боюсь, сейчас это невозможно, - ответила королева. - Король занят
государственными делами. Но чем вы так раздосадованы, дитя мое?
     На  лице  Элины красноречиво отразилось,  что  ее  вовсе не  радует
подобное обращение и она готова стерпеть его только от королевы.
     - Все  дело  в  вашем  маршале.  Он  не  желает  допускать меня  до
полноправного участия в Большом турнире!  Он пытается отделаться от меня
выступлением вне конкурса!
     - Но,  Элина,  вы  и  так  уже  потрясли все  устои,  -  улыбнулась
королева.  -  Слыханное ли дело,  чтобы девушка вашего круга выступала в
Большом рыцарском турнире наравне с мужчинами?
     - Я  и  не  надеялась,  что вы меня поймете,  -  заявила Элина,  не
утруждая себя условностями этикета.  -  Учителя и придворные мне все уши
прожужжали о том,  что я девушка. Ну и что с того? Я, кажется, собираюсь
участвовать в турнире, а не выбирать себе жену. Так какое значение имеет
мой пол?  Важно,  насколько хорошо я владею мечом. Или мужчины уже такие
трусы, что боятся честной конкуренции?
     - Графиня, вам следует придержать ваш острый язычок.
     - Что же делать,  Ваше Величество, если мне не дают воспользоваться
другим оружием?
     - Принц, хоть бы вы с ней поговорили...
     - Боюсь,  что мое влияние на кузину сильно ограничено, - усмехнулся
принц.  -  К  тому же,  будь это и  не  так,  результат все равно сильно
отличался бы от классического образа галантной леди.
     - Ну да,  кузен,  вы бы сделали из меня книжного червя. Что ж, даже
это  лучше,  чем весь день сидеть за  вышиванием,  танцевать на  балах и
выслушивать глупые комплименты.  О,  простите, Ваше Величество, я не вас
имела в виду.
     Королева печально покачала головой. "Ох уж этот Айзендорг", говорил
весь ее вид.
     - Ну ладно,  я еще дойду до Его Величества,  -  пообещала Элина.  -
Принц,  как  раз  сейчас  у  меня  полно  свободного времени.  Когда  вы
освободитесь?
     Артен бросил взгляд на королеву.
     - Идите, принц, - печально улыбнулась она. - Вы давно не виделись с
кузиной.
     Молодые люди вышли из  королевских покоев.  Элина быстро сбежала по
лестнице; Артен едва поспевал за ней.
     - Принц, ну что вы там копаетесь?
     - Полагаю, мы уже не дети, чтобы носиться сломя голову.
     - Неужели и вы собираетесь учить меня этикету?  Кажется, ваши книги
совсем отучили вас радоваться жизни. Догоняйте!
     Элина  пробежала мимо  стражников и  выскочила в  сад.  Артен вышел
следом за ней.
     Королевский сад был одной из  достопримечательностей дворца.  Здесь
произрастали деревья  и  кустарники из  самых  разных  районов  Великого
континента и  даже  из-за  моря.  С  ранней весны и  до  поздней осени в
воздухе почти  всегда  стоял  аромат  каких-нибудь  экзотических цветов.
Буйная зелень свежей листвы окружала принца со всех сторон, и он не имел
ни малейшего понятия, где следует искать Элину.
     - Кузина, где вы?
     Ответом ему  был  шелест листьев,  пение птиц  и  звон  насекомых в
траве.
     - Я  охотно  верю,   что  вы  умеете  прятаться.  Кстати,  если  вы
пользуетесь магией, то это нечестно.
     Какая-то птица защелкала у него над головой.  Артен посмотрел вверх
и увидел Элину, в непринужденной позе сидящую на дереве.
     - Отлично,  вы уже понимаете условные сигналы! - воскликнула она. -
Забирайтесь сюда.
     Дерево было ветвистое,  и  влезть на  него не составляло труда даже
для человека, презиравшего, подобно Артену, физические упражнения.
     - Никакой магии,  - сказала юная воительница. - Какой теперь от нее
прок?  Ну, кое-какой еще есть, я даже училась... Но, знаете, как говорит
мой отец:  надо отличать оружие, которое делает тебя сильнее, от оружия,
которое делает тебя слабее. А магия может подвести в любую минуту.
     - Вот именно,  поэтому я  и  не стал тратить на нее время.  Будущее
человечества принадлежит науке.  Это огромный мир,  пока еще практически
не исследованный, и мне очень жаль, кузина, что вы не понимаете, как это
интересно.
     - Почему не  понимаю?  "Девушки моего круга",  эти  сентиментальные
набитые  дуры,  считают  вас  занудой  и  вообще...  Но  мне-то  с  вами
интересно!  Мы оба,  как говорится, родственные души - оба не такие, как
все.  Но я уважаю вашу любовь к науке,  а вы отказываете в уважении моей
любви к боевым искусствам.
     - Нельзя ставить на  одну  доску  мозги и  мускулы.  Человек тем  и
отличается от животных, что у него есть кое-что важнее физической силы.
     - Разве я говорю о грубой силе?  Вот,  смотрите! - Элина повисла на
ветке на руках, а потом легко спрыгнула на землю. - Идите сюда!
     - Давайте все же  выберем какое-нибудь одно место для разговора,  -
проворчал принц, слезая с дерева.
     Элина   вышла  из   тени   деревьев  на   солнечный  свет.   Артен,
прислонившись к стволу и скрестив руки на груди, смотрел на нее. Девушка
насмешливо поклонилась ему,  а затем молниеносным движением выхватила из
ножен  меч.  Солнце сверкнуло по  всей  длине отточенного лезвия.  Элина
схватила рукоять меча  двумя  руками  и  нанесла несколько стремительных
свистящих ударов по воздуху -  сверху, сбоку, с разворота и колющий удар
снизу.  Затем,  взяв меч в  правую руку,  в прыжке тройным ударом словно
прочертила в  воздухе сверкающую букву  Z,  потом  перебросила оружие  в
левую руку и,  отскакивая на пружинящих ногах, парировала несколько атак
невидимого противника.  Казалось,  враг оттеснил ее  в  тень -  но Элина
сделала внезапное сальто через голову, и вот она снова на свету, с мечом
в  правой  руке.  Ловким  движением  кисти  она  принялась вращать  меч,
наступая  на  принца.  Сверкающее лезвие  со  свистом  чертило  круги  и
восьмерки,  все  более  приближаясь к  Артену.  Принц  по-прежнему стоял
неподвижно,  наблюдая этот  смертоносный танец.  Наконец  Элина  замерла
столь же внезапно,  как и начала свое представление. Острие меча застыло
в какой-нибудь паре дюймов от груди молодого человека. Графиня Айзендорг
сделала сложный реверанс с мечом и убрала оружие в ножны.
     - Ну  как?  Еще  скажите,  что  это  меньшее искусство,  чем унылые
придворные танцы!
     - Однако,  вам следовало быть более осторожной.  Что,  если бы  меч
вырвался?
     - С  такой же вероятностью у дерева,  под которым вы стоите,  может
отломиться сук и упасть вам на голову.  Но дерево, как видите, совсем не
сухое,  а  я  тренируюсь с  мечом каждый день.  А вы молодец,  стояли не
дрогнув, хотя могли бы отступить!
     - Пожалуй,  с моей стороны это было неблагоразумно,  -  пробормотал
принц.
     - Значит,  и  вы  не  всегда  руководствуетесь холодным  рассудком.
Признайтесь, вам не хотелось показаться трусом в моих глазах!
     - Кузина,  меня не волнует,  кем и кому я кажусь,  -  ответил Артен
тоном более резким,  чем хотел. Элина расценила эту резкость как признак
смущения и, вполне удовлетворенная, вернулась к теме разговора.
     - Как видите,  это искусство,  а  не  грубая сила.  Сила,  конечно,
нужна,  но  она  не  главное.  Я  могу справиться с  противником гораздо
сильнее меня,  если он плохо владеет оружием.  И мозги тут играют далеко
не последнюю роль.  Нужна и ловкость, и быстрота реакции... и даже, если
хотите, знание психологии.
     - Пусть  так,  но  роль  разума  в  подобных забавах второстепенна.
Главное  все-таки  тренировка  тела.   А   ради  чего?   Ведь  все   это
бессмысленно.  Достижения науки на  века  переживут ученого,  а  сила  и
ловкость  покинут  бойца  еще  при  его  жизни.  Вы,  женщины,  обожаете
цепляться за все преходящее. Большинство - за красоту, а вы, кузина - за
мастерство бойца.
     - Можно подумать, рыцари-мужчины не гордятся своим мастерством!
     - А  я  не  говорю,  что  любой мужчина -  образец для  подражания,
особенно в  наши  времена.  Я  говорю,  что  лучшее,  чем  сейчас  можно
заняться, имея голову на плечах - это наука. На втором месте искусство в
непреходящих его формах:  музыка, поэзия... отчасти живопись, но картину
уничтожить легче,  чем поэму.  А махать мечом,  даже так умело, как вы -
это в лучшем случае удел солдат,  вынужденных зарабатывать таким образом
себе на  жизнь.  Но мы-то,  с  нашим происхождением,  избавлены от такой
необходимости.  Хоть мы и  не можем претендовать на престол,  однако и о
нашем пропитании, и о нашей безопасности есть кому позаботиться.
     - А что вы называете худшим случаем?
     - Всяких разбойников. Хотя солдат нередко трудно от них отличить.
     - Так вот, принц, происхождение моего отца не менее высокое, однако
ему   пришлось  двенадцать  лет  прослужить  солдатом,   о   которых  вы
отзываетесь с  таким пренебрежением.  И,  если вас  так  волнует место в
вечности,  то  баллады о  подвигах графа  Айзендорга,  весьма  возможно,
переживут не  только своих авторов,  но и  их имена.  Люди забудут,  кто
сложил баллады, но будут помнить, о ком они сложены.
     Биография отца Элины и впрямь была незаурядной.  Двадцать лет назад
граф  Эльберт  Айзендорг  был   одной  из   наиболее  заметных  фигур  в
Тарвилонском  королевстве.   Родственник  и   друг   короля   Кларольда,
неизменный победитель рыцарских турниров,  он,  однако, не любил высшего
света и больше времени проводил не в столице,  а в своем старинном замке
к западу от нее. Помимо турниров, любимым развлечением графа была охота;
кроме того,  он  собрал едва ли не лучшую в  стране коллекцию оружия.  О
женщинах Айзендорг отзывался не иначе как с  презрением и в свои 32 года
не был женат, что многие считали непростительным легкомыслием - не ровен
час,  что случится,  а древний род Айзендоргов продолжить некому. И беда
действительно случилась,  но  не  с  самим  графом.  Король Кларольд,  с
детства не отличавшийся крепким здоровьем, тяжело заболел, и вскоре всем
стало ясно,  что в государстве грядут серьезные перемены. Как это всегда
бывает,  у  постели умирающего монарха разыгралась отвратительная склока
за  власть.  Унаследовать престол должен был  малолетний сын  Кларольда;
таким  образом,  вставал  вопрос  о  регентстве.  Вопрос  тем  более  не
праздный,  что вместе с короной мальчику досталось в наследство и слабое
отцовское здоровье,  так что существовал реальный шанс,  что со временем
регент  станет  королем.  Айзендорг  был  одним  из  наиболее  вероятных
претендентов  от  прежней,  Кандерлиндской  династии;  противостояла  ей
Урмарандская ветвь.  Урмаранды также  имели довольно сильные позиции при
дворе  и  поспешили  избавиться от  опасного  конкурента.  В  результате
сложной интриги граф Айзендорг был обвинен в  измене и  заговоре с целью
захвата власти, лишен всех владений и изгнан из страны. Враги не посмели
казнить его  при еще живом короле,  однако послали вслед за  изгнанником
наемных убийц, ни один из которых, впрочем, не вернулся.
     Без   денег,   с   опозоренным  гербом,   граф   не   стал   искать
покровительства  при  дворах  соседних  монархов.   Его  не   устраивала
перспектива  быть  принятым  из  милости  или  служить  пешкой  в  чужой
политической  игре;   он  предпочел  жизнь  простого  наемного  солдата.
Поскольку в этой части континента давно уже было неспокойно,  работы для
солдат хватало,  и граф, превосходно владевший различными видами оружия,
быстро делал  себе  карьеру.  Однако нигде он  не  задерживался надолго;
стоило ему дослужиться до  достаточно высокого офицерского чина,  как он
объявлял о  своей  отставке и  вновь отправлялся странствовать и  искать
приключений.  Об этих годах его жизни ходили различные легенды, от самых
возвышенных,   вроде  той,   как  граф  в  одиночку  спас  целый  город,
пробравшись в лагерь неприятеля и убив военачальника,  да не простого, а
полукровку,   потомка  демона,   до  самых  неприглядных,  вроде  службы
Айзендорга на пиратском корабле.  Сам граф,  впрочем,  впоследствии мало
рассказывал о своих приключениях и лишь неоднократно повторял, что видел
и пережил многое, но ни разу не посрамил рыцарской чести и имени, а если
кто-нибудь в этом сомневается,  пусть выйдет и назовет себя.  Таковых не
находилось,   и   не   только  из-за  репутации  графа  как  прекрасного
фехтовальщика,  но  и  потому,  что  знавшие его действительно не  имели
поводов сомневаться в чести и слове Айзендорга.
     Тем  временем  в  Тарвилоне  обстановка  вновь  накалилась.   Клика
Урмарандов восстановила против себя решительно всех:  народ -  жестокими
поборами и притеснениями,  дворянство -  беззаконием и произволом.  Юный
король жил фактически пленником в собственном дворце, и надежды, что его
скорое совершеннолетие исправит положение,  становились все  призрачней.
Весть о серьезной болезни юноши послужила толчком для выступления против
временщиков.  Попытка чисто дворцового переворота,  однако, провалилась:
Урмаранды  хорошо  заботились  о  своей  безопасности.  Тогда  уцелевшие
заговорщики бежали из столицы, чтобы вернуться с ополчением, а городская
беднота подняла мятеж и  в  самом городе.  После двух недель боев власть
временщиков пала.  Регент был  убит  во  время штурма дворца,  еще  двое
наиболее  ненавистных Урмарандов отправились в  тюрьму,  а  затем  -  на
плаху,  ряд  других ждало изгнание.  Однако король,  под флагом верности
которому все  это  совершалось,  скончался в  самый  разгар  триумфа.  В
народе,   разумеется,  никто  не  сомневался,  что  проклятые  Урмаранды
успели-таки извести его  ядом и  черной магией;  как  оно было на  самом
деле, сказать трудно. Здравомыслящие люди, именуемые обычно циниками, не
слишком скорбели по поводу этой утраты, понимая, что слабый, воспитанный
Урмарандами монарх был бы  сейчас наихудшим подарком для страны.  Однако
кому  следовало занять престол?  Вожди  заговорщиков клялись в  верности
Кандерлиндской  династии,   но  Урмаранды  за  годы  своего  владычества
избавились от  троих ее представителей,  которые могли унаследовать трон
по мужской линии:  один пал жертвой странного несчастного случая, другой
- еще  более  странной  болезни,  третий  был  брошен  в  тюрьму  и,  по
официальной версии, покончил с собой. Тогда вспомнили о Ринуане, младшей
сестре Кларольда,  незадолго до  его  кончины выданной замуж за  Анриха,
брата    Великого   герцога   Штейнельберского.    Поскольку   закон   о
престолонаследии  Тарвилона  запрещал  передачу  престола  женщине,   на
царство был призван ее  супруг.  Новый монарх оправдал надежды приведшей
его   к   власти   кандерлиндской  партии  и   восстановил  ее   прежнее
могущественное  положение   (не   без   перекосов  в   другую   сторону,
разумеется).  Среди  пострадавших при  Урмарандах одним  из  первых  был
реабилитирован граф Айзендорг; никто, впрочем, не знал, по какому адресу
отправить это известие и  жив ли  вообще адресат.  Четыре месяца спустя,
однако,  Айзедорг собственной персоной въехал в  ворота Роллендаля.  Все
имущество,  нажитое им за годы странствий и сражений, помещалось на двух
лошадях (правда,  превосходных).  На  одной  ехал  он  сам,  на  другой,
навьюченной поклажей  -  девочка  лет  восьми,  несмотря на  столь  юный
возраст,  весьма уверенно державшаяся в  седле;  на  поясе у  нее  висел
длинный кинжал, бывший для ребенка настоящим мечом. На вопросы Айзендорг
отвечал,  что это его дочь,  зовут ее  Элина,  а  мать ее умерла,  когда
девочка была  еще  совсем маленькой.  Никаких иных  подробностей граф не
сообщал,  так что досужим сплетникам оставалось только догадываться, что
за   женщина  сумела  хоть  на   время  преодолеть  женоненавистнические
воззрения Айзендорга и были ли их отношения оформлены законным образом -
догадываться,  разумеется, подальше от ушей и меча графа. Так или иначе,
король признал Элину законной графиней Айзендорг.
     Если в  скитаниях граф не  нажил никаких богатств,  то  и  дома его
ждало пепелище:  его  имение было  полностью разорено урмарандистами,  и
даже  сам  замок  серьезно  пострадал  во   время  какой-то   феодальной
междоусобицы.  Король  определил Айзендоргу пенсион,  достаточно щедрый,
чтобы вести жизнь дворянина, но, конечно, несравнимый с былыми графскими
доходами.  Средств  на  восстановление  замка  было  явно  недостаточно,
продать  фамильное поместье граф  тоже  не  мог;  кроме  того,  за  годы
странствий его  характер  несколько  изменился,  и  Айзендоргу перестало
доставлять удовольствие длительное одиночество.  Мысль  о  необходимости
знакомства дочери с  высшим светом также сыграла не последнюю роль.  Так
или  иначе,  граф  принял приглашение короля и  поселился в  столице,  в
небольшом особняке возле дворца,  и стал вести более светскую жизнь, чем
прежде.
     Элина,  в детстве хлебнувшая всех тягот походной жизни и приученная
отцом  никогда не  теряться,  довольно скоро  стала чувствовать себя  во
дворце,  как  дома,  легко покорив его хозяев,  в  особенности королеву.
Начальным толчком  к  тому  послужил этакий  романтический ореол  вокруг
судьбы  юной  высокородной  графини,   с   раннего  детства  знакомой  с
физическим трудом и  полной лишений кочевой жизнью.  Однако Элина быстро
доказала,  что не  нуждается в  жалости.  Отцовское воспитание,  по всей
видимости,  хорошо сочеталось с ее природными наклонностями, ибо девочка
отличалась  гордым  и  независимым  характером,   презирала  нежности  и
сантименты,  всегда была полна энергии и  имела по  каждому вопросу свое
мнение,  которое и  дюжине воспитателей не  удавалось изменить.  Учителя
отмечали ее  незаурядные способности,  однако  похоже  было,  что  Элина
всерьез намеревалась стать героем,  как ее  отец.  Поначалу ее увлечение
боевыми   искусствами  воспринимали  как   детскую   забаву,   пусть   и
нетривиальную для ее пола, однако после того как она, четырнадцатилетняя
девчонка,  в  честном поединке на Малом турнире одолела одного за другим
трех молодых рыцарей, к ее мужскому наряду и мечу перестали относиться с
улыбкой.  Подобные улыбки,  впрочем, всегда были делом небезопасным, ибо
Элина никому не  спускала пренебрежительного к  себе  отношения и  умела
отомстить,  какой-нибудь  невинной детской  репликой поставив обидчика в
глупейшее положение.  Единственным авторитетом,  который она признавала,
был ее  отец;  и  для сурового графа Айзендорга,  в  свою очередь,  дочь
оставалась единственным человеком, к которому он был привязан.
     Принц,   не   разделявший  героических  увлечений   своей   дальней
родственницы, пожал плечами на ее слова.
     - Ныне  такая  эпоха,   что  героев  помнят  лучше,  чем  ученых  и
художников.  Но,  не  в  обиду графу Айзендоргу будь  сказано,  мало кто
решится отрицать, что это эпоха варварства и упадка культуры.
     - Вы рассуждаете прямо как наш маг Ральтиван,  - усмехнулась Элина,
произнося это имя без особого почтения.
     - О, давненько я не видел старого ворчуна! - улыбнулся Артен.
     - В таком случае можете восполнить этот пробел,  -  ответила Элина,
указывая куда-то в глубину сада. Действительно, по направлению к молодым
людям,  но,  похоже, не замечая их, двигался не кто иной, как придворный
маг  Ральтиван Зендергаст.  Это  был  довольно высокий  худой  старик  с
обвислыми седыми усами и крючковатым носом;  не по летам густая шевелюра
контрастировала с редкой бороденкой. Камзол королевского советника сидел
на нем, как на вешалке. На левой руке его висела небольшая корзинка, а в
правой  он  держал  щегольской  посох,  совсем  не  похожий  на  тяжелые
суковатые палки,  с  которыми  часто  изображают магов.  Зендергаст шел,
раздвигая посохом траву и что-то бормоча под нос.
     - Приветствую вас, почтенный Ральтиван! - крикнул принц.
     - А, это вы, ваша светлость... и вы, графиня, - отозвался маг таким
тоном,  словно его из-за пустяка оторвали от важного дела.  Впрочем, все
во дворце знали,  что старик разговаривает так со всеми, включая короля,
и никому не приходило в голову обижаться.
     - Собираете травы? - осведомился Артен, глядя на корзинку.
     - Да...  травки,  корешки...  что  еще остается магу в  наше время.
Нынче на мага смотрят, как на шута... впрочем, нет, шут как раз обладает
нешуточным влиянием.
     - Вы,  должно быть, решили побить его на его поле, раз изъясняетесь
каламбурами? - тут же не удержалась Элина.
     - Видите,  принц?  -  старик  махнул посохом в  сторону девушки.  -
Никакого почтения. Еще бы, я ведь не учитель фехтования.
     - Мы  с  кузиной как  раз  спорили о  месте  фехтования в  иерархии
ценностей человечества, - заметил Артен.
     - Было время,  когда оно не  занимало никакого места,  -  старик не
упустил случая оседлать любимого конька.  -  Здесь, кажется, где-то была
скамейка?
     - Да,  на аллее у  фонтана,  -  ответила Элина.  Зендергаст был рад
заполучить  слушателей,   но  делал  вид,  будто  оказывает  им  великое
одолжение.  Молодые люди,  в свою очередь,  хотя и слышали неоднократно,
особенно Элина,  разглагольствования королевского мага  о  старых добрых
временах, последовали за ним - отчасти чтобы не обижать старика, отчасти
в  надежде услышать какую-нибудь новую легенду,  которых Зендергаст знал
множество и притом большую их часть считал чистой правдой.

     - Так вот,  дети мои,  то была великая эпоха, - провозгласил старый
маг,  опускаясь на скамью.  -  Мир был молод,  и магия была сильна. Ведь
магия -  это не что иное,  как использование энергии, выплеснувшейся при
рождении  вселенной.  Эта  энергия  позволяла творить  и  созидать...  и
разрушать тоже.  Но  овладеть ею  было непросто,  не  то что всеми этими
железками,  -  маг  брезгливо покосился на  меч Элины,  и  та  с  трудом
сдержала возглас возмущения.  -  Лишь мудрейшие и способнейшие достигали
вершин магического искусства -  достигали обычно в  том возрасте,  когда
юношеские страсти уже не отравляют кровь...  Зато и власть их была не то
что власть нынешних королей. В те времена миром правили великие чародеи.
И  люди жили,  защищенные их  могуществом от  сил природы и  собственной
глупости.  Мятежи и заговоры были немыслимы, ибо от магов не было тайн -
и  не  было силы,  которую простой смертный мог бы  им противопоставить.
Против мага мог выступить только маг.  И  такое,  конечно,  случалось...
даже мудрейшие люди остаются людьми.  Но все решали колдовские дуэли,  в
крайнем случае  -  битвы,  в  которых из  людей  участвовали только сами
враждующие маги и  их помощники.  Никаких войн с тысячами трупов с той и
другой стороны.  Разумеется, не все великие чародеи были филантропами...
но  мудрец и  зло сделает с  минимальным вредом,  а  дурак и  ради добра
прольет реки  крови.  Находились,  правда,  и  такие,  которым нравилось
творить зло ради зла,  однако тогда прочие маги объединялись против них,
ибо  понимали,  какой великой силой владеют и  какую ответственность это
налагает...
     Но  века  сменялись веками,  и  энергия,  идущая от  рождения мира,
становилась  все  слабее,   подобно  тому,  как  остывают  угли  костра.
Некоторые,  впрочем, считают, что энергия осталась прежней, а изменилась
структура мира -  он  как бы  затвердел,  и  силы,  которая прежде могла
лепить из него что угодно, теперь недостаточно для сколь-нибудь заметных
изменений...  Так или иначе, могущество магии сокращалось от поколения к
поколению...  и  наконец настал момент,  когда  чародеи более не  смогли
удерживать власть.  Люди вырвались из-под многовековой опеки,  в которой
так  нуждались  и  которую  теперь  именовали  рабством.   Наивные,  они
полагали, что обретут свободу, а на деле лишь попали в настоящее рабство
к своим вождям и вождишкам...  агрессивным,  необразованным, обуреваемым
страстями,  презирающим  профессиональную этику  прежних  владык.  Тогда
многие маги были убиты или заточены в  подземелья...  но  вслед за  ними
очень скоро последовали тысячи и тысячи обычных людей.  Древняя культура
рухнула,  восторжествовал хаос и культ грубой силы, символизируемый этим
варварским оружием.  На территории прежних держав образовалось множество
крохотных княжеств и  королевств,  непрестанно воюющих  друг  с  другом.
Прежде было время мудрости, а теперь - время меча...
     - Время мудрости еще вернется, - уверенно сказал принц. - Наука...
     - А,  вы  опять  про  свою  науку,  -  пренебрежительно  прокряхтел
Зендергаст.  -  Магия уходит из мира,  как жизнь из тела. Все, что может
ваша наука -  это дергать безжизненное тело за нитки, словно марионетку.
Но вам уже не сделать его живым, нет, никогда...
     - Полагаю,  со  временем наука  сможет и  оживлять мертвые тела,  -
невозмутимо ответил принц.  -  У вашего мира,  почтенный Ральтиван,  был
один серьезный недостаток.  В этом мире не было развития, он был обречен
на стагнацию.  Главной заботой магов было сохранение status quo.  И  они
были по-своему правы,  ибо для системы,  регулируемой искусственно,  нет
ничего страшнее потери равновесия.  Но  человечество не  может все время
жить в клетке,  какой бы сытой и безбедной ни была такая жизнь.  Так что
то,  что произошло,  вполне закономерно...  думаю, даже если бы магия не
потеряла свою силу, в конце концов ваш мир все равно бы не устоял.
     - Амбициозные речи самонадеянного юнца,  - проворчал старый маг без
особого,  впрочем,  гнева.  -  Ну  что ж,  наслаждайтесь.  Танцуйте свои
дикарские пляски на костях цивилизации.
     Некоторое время он  молчал,  затем продолжил прежним наставительным
тоном:
     - Между прочим,  и в прежние времена находились желающие дать людям
опасную побрякушку науки. Ничем хорошим это не кончилось. Приходилось ли
вам слышать о Зурбестане?
     Принц  оживился  -  похоже,  старик  собирался рассказать очередную
легенду.
     - Мне  попадалось эта название на  старых картах,  -  сказал он.  -
Далеко на востоке,  за Фессарнийскими горами. Но достоверность этих карт
более чем  сомнительна.  На  них указано немало легендарных земель,  чье
существование уже опровергнуто путешественниками нашего времени.
     - Например,  королевства Куахир-Рот?  -  язвительно поинтересовался
Зендергаст.  -  Конечно, современные путешественники не могут его найти,
ибо оно погрузилось в  пучины моря три тысячи лет назад.  Но я  говорю о
Зурбестане.   Этой   страной   правили  могущественные  жрецы,   которым
показалось  недостаточно в  совершенстве владеть  магией  -  они  решили
развивать еще и  науку.  В  результате там,  где прежде лишь избранные и
достойные владели  силой,  появились смертоносные машины,  которыми  мог
управлять любой полуграмотный ремесленник. Появились монстры, которые не
были беспомощны вне  воли чародея,  но,  напротив,  обладали собственной
волей.  Устои  общества  рухнули,  равновесие было  нарушено,  Зурбестан
сделался очагом хаоса и  разрушения,  и его гордые вожди желали принести
это  безумие и  на  другие земли.  И  тогда все  прочие маги  континента
объединились, чтобы отвратить угрозу, и обрушили свою мощь на Зурбестан,
похоронив его  владык и  их  деяния.  Пики Фессарнийских гор сомкнулись,
перекрывая проходы,  каменные лавины закупорили русла  рек,  даже  ветры
стали облетать стороной проклятую страну Зурбестан, навеки отрезанную от
мира.
     - И  что же,  все жители Зурбестана погибли по воле ваших магов?  -
спросил принц.  На сей раз в его голосе звучал гнев; история явно задела
его за живое.
     - Ну...  они и так уже были по большей части превращены в зомби,  -
неуверенно пробормотал Зендергаст.  Старый маг понял, что в полемическом
задоре рассказал историю,  выставляющую его  коллег не  в  лучшем свете:
либо те сами уничтожили вместе с вождями Зурбестана мирных жителей, либо
слишком долгим бездействием позволили зурбестанским жрецам погубить свой
народ.
     - По большей части!  -  язвительно повторил принц.  -  А остальных,
стало быть, стерли в порошок за компанию? Камня на камне не оставили?
     - Ну  почему,  там много чего должно было сохраниться,  -  возразил
Зендергаст,  как  будто  уцелевшие руины  могли  служить оправданием.  -
Старые маги никогда не  применяли больше насилия,  чем нужно.  Стереть в
пыль целую страну - это очень много энергии надо. Такая катострофа могла
бы  расколоть  континент или,  по  крайней  мере,  вызвать  бесчисленные
землетрясения...  Просто уничтожили жрецов и... тех, кто им повиновался,
и отрезали страну от мира. А каким оружием ваша наука воевать будет, это
надо еще посмотреть! - перешел в наступление Ральтиван.
     Глаза принца блеснули,  но,  прежде чем он  успел что-либо сказать,
возле  скамейки раздались шаги,  и  троица  увидела  подходившего к  ним
Эльберта Айзендорга.  Прославленный герой был,  как всегда,  при мече, в
высоких  сапогах,  под  его  черной  кожаной курткой угадывалась жесткая
кольчуга,  которую граф  носил  теперь  уже  не  столько из  соображений
безопасности,  сколько  для  поддержания формы.  Тронутые сединой волосы
графа  были  очень  коротко  подстрижены,   являя  контраст  с   модными
прическами до плеч придворных рыцарей;  Айзендорг хорошо знал, что в бою
длинные волосы приносят одни  неудобства,  пропитываются потом,  лезут в
глаза, а зимой и вовсе примерзают к шлему.
     В  нарушение  этикета,  требовавшего  отдельно  приветствовать особ
королевской крови,  к  коим относился Артен,  граф поднял руку к плечу в
общем приветственном жесте. Артен вежливо встал, отвечая на приветствие,
а  Зендергаст лишь  слегка  наклонил  голову,  удостаивая графа  колючим
взглядом.
     - Слушаете сказки,  молодые люди? - не остался в долгу граф. Он был
едва ли не единственным человеком при дворе, который относился к старому
магу неприязненно.  У  остальных обычно дело не  шло дальше добродушного
подтрунивания над безобидным стариком, но Айзердорг, вообще не терпевший
магии,  чуть  ли  не  в  глаза  именовал  Зендергаста  старым  брехуном,
засушенным пауком и  еще  как-нибудь покруче.  Однажды прямо  во  дворце
случилась неприятная сцена,  когда белый от  злости маг  при  свидетелях
подскочил к графу и спросил,  верно ли,  что тот называл его выжившим из
ума  шарлатаном.  "О,  это  было  всего  лишь  предположение,  почтенный
Ральтиван,  -  миролюбивым тоном  ответил граф,  -  и  вы  легко  можете
опровергнуть его  прямо сейчас,  превратив меня  в  камень или  хотя  бы
обернувшись пауком." Рыцари,  с которыми беседовал Айзендорг,  встретили
его ответ хохотом, а взбешенный маг, чьей жалкой волшебной силы, конечно
же, было недостаточно для подобных чудес - и который к тому же знал, что
граф зовет его пауком за глаза -  побежал жаловаться королю.  Последнему
стоило большого труда добиться примирения двух врагов;  но хотя в  конце
концов  они  и  пожали  друг  другу  руки,  мир  был  чисто  формальным.
Удивительное дело,  но неприязнь королевского чародея к  графу ничуть не
распространялась  на  его  дочь;   и  Элина,  в  свою  очередь,  не  раз
заступалась за  старика перед отцом.  "Представь,  что ты  стал старым и
дряхлым и не можешь поднять меч, а другие смеются над тобой," - говорила
она.  "Если я,  растеряв свою силу, выйду сражаться на турнир - я вполне
заслужу осмеяние, - отвечал Айзендорг. - К тому же Зендергаст никогда не
был  сильным.  Он  родился спустя много лет  после падения власти магов,
однако  вместо  того,  чтобы  заняться чем-нибудь  достойным,  предпочел
присосаться к  жалким остаткам былого могущества.  Ты  зря думаешь,  что
этот никчемный шарлатан так  уж  безобиден.  Эти пауки тысячи лет тянули
соки из всего мира,  и ни о чем так не мечтают,  как о возможности вновь
опутать его своей паутиной. К счастью, теперь это уже невозможно."
     - Почтенный Ральтиван рассказал нам  весьма  любопытную историю,  -
ответил графу принц.
     - О  старой славной эпохе,  разумеется?  -  продолжал иронизировать
Айзендорг.
     - Да,  сударь, именно о славной эпохе, - отозвался маг. - Об эпохе,
когда слава не была пустым звуком, когда великие империи простирались от
моря до моря.  Не то что сейчас, когда всякий владелец разрушенной башни
именуется графом,  а ежели ему по недоразумению присягнет пара деревень,
так он уже король.
     Здесь  Зендергаст  явно  перестарался,   ибо   его  выпад,   помимо
Айзендорга, задевал короля Анриха и короля Гарлонга, дядю принца Артена.
Принц,  впрочем,  считал себя  выше подобных предрассудков,  но  все  же
намурился, видя закипающую на глазах ссору.
     - Вы неосторожны со словами,  Ральтиван,  - спокойно сказал граф, -
хорошо, что вы не владеете более серьезным оружием.
     - Ты  был  во  дворце,  папа?  -  спросила  Элина,  желая  изменить
направление разговора.
     - Да,  на  утреннем совещании у  короля  (еще  один  укол  в  адрес
Зендергаста -  его,  имевшего официальный статус королевского советника,
на  это  совещание не  позвали,  в  отличие от  Айзендорга,  у  которого
формально не было придворного чина).
     - Так вот, значит, о каких государственных делах шла речь. А как ты
думаешь, сейчас король меня примет?
     - Боюсь, Элина, в ближайшие дни ему будет не до тебя.
     - Что-то случилось?
     (Принц  Артен,   всем   своим   видом  демонстрируя  безразличие  к
тарвилонским секретам, на всякий случай навострил уши).
     - Нет,    ничего   страшного.   Принц,   не   отворачивайтесь   так
демонстративно,   это  уже  не  тайна.  На  днях  в  Тарвилон  прибывает
посольство с Востока.
     Восток!  В  эпоху чародейских империй это  понятие было для жителей
Запада   немногим   экзотичнее,   чем   соседние   провинции.   Наиболее
могущественные маги  способны  были  перемещаться в  любую  точку  мира;
старые легенды утверждали,  что некоторые из  них побывали даже на луне.
Но даже и люди,  куда менее смыслившие в волшебстве,  могли поддерживать
связь   с   отдаленными   районами   посредством  магических   шаров   и
путешествовать на  тысячи миль  с  помощью ручных драконов.  По  мере же
ослабления   магии   связи   между   различными   областями   континента
распадались,  и  в  конечном итоге  даже  между  соседними королевствами
исчезло регулярное сообщение,  дальние же земли и вовсе отошли в область
легенд.  В  особенности это касалось континентальных районов,  ибо вдоль
побережья  торговые  корабли  еще  поддерживали  какую-то   связь  между
портами.  Караваны из  стран  Востока уже  давно  не  достигали западных
королевств,   ибо  трудности  и  опасности  долгого  пути  не  окупались
возможной прибылью; дипломатических отношений тоже не было. Все сведения
об  этих краях черпались из рассказов немногочисленных путешественников,
в которых правду невозможно было отличить от вымысла.
     Но  вот  теперь,  очевидно,  кто-то  из  восточных правителей решил
установить контакт со  странами Запада,  и  похоже,  что первой из  этих
стран  был  Тарвилон.  Несомненно,  прибытию  посольства  предшествовали
переговоры   тайных   эмиссаров,    которые,   учитывая   расстояния   и
необходимость получать  новые  инструкции,  должны  были  тянуться много
месяцев -  и  за  все это время не  произошло утечек информации;  и  вот
теперь  король  Анрих  мог   гордиться  своей  дипломатической  победой.
Впрочем,  для  окончательной гордости  следовало  дождаться  результатов
посольства.
     - Но ведь Большой турнир состоится?  - не оставляла интересующей ее
темы Элина.
     - Конечно.  Он  станет едва ли не главным событием в  программе для
наших гостей. Возможно, они и сами захотят принять в нем участие.
     По  тому,  как вспыхнули глаза Элины,  было ясно,  что она добьется
права  выступления  на  историческом  турнире,  даже  если  ей  придется
сражаться в  одиночку против всей  дворцовой гвардии.  Граф одобрительно
улыбнулся.   Принц  подумал,  что  в  принципе  ему,  как  единственному
представителю  тирлондского  двора,  находящемуся  сейчас  в  Тарвилоне,
следовало  бы  немедленно связаться со  своим  послом  и  обсудить  план
дальнейших  действий  в  свете  готовящихся  событий  -  однако  у  него
совершенно не  было  желания  влезать в  государственные дела;  в  конце
концов,  посол разбирается во всех этих тонкостях гораздо лучше принца и
сам  со  всем  справится.  Четвертый же  участник  этой  сцены,  похоже,
совершенно не  заинтересовался новостью  и  принялся перебирать травы  в
своей корзинке.

     В    течение   нескольких   дней   столица   Тарвилона   напоминала
разворошенный муравейник.  Весть о  посольстве слишком долго держалась в
секрете,  и  теперь  множество купцов и  ремесленников воздевало руки  к
небу,  рвало на себе волосы и кляло на чем свет стоит как политиков с их
вечными интригами,  так  и  собственных недостаточно расторопных слуг  и
помощников -  все боялись не успеть за те считанные дни, что остались до
приезда послов.  В  самом  деле,  налаживание связей  с  полулегендарным
Востоком открывало для торговцев захватывающие дух перспективы, и каждый
мечтал предстать перед гостями в лучшем свете и в числе первых заключить
с  ними сказочно выгодные договоры.  Из  столицы и  в  столицу,  загоняя
лошадей,  неслись посланники с  донесениями и  распоряжениями;  купцы из
дальних областей,  чувствуя,  что им  никак не  поспеть в  Роллендаль со
своими товарами, приказывали своим столичным представителям, не считаясь
с расходами,  скупать товар у местных ремесленников и торговцев - однако
те,  в  свою очередь,  тоже смекали,  что к чему,  и взвинчивали цены до
небес,  к вящему возмущению простых горожан;  на базарах в эти дни можно
было  наблюдать  ожесточенные перепалки,  весьма  активизировались также
всяческие воры и мошенники.  Однако это ничуть не грозило беспорядками -
напротив,  настроение в городе было праздничным, и самый последний нищий
с нетерпением ждал событий, которые, похоже, пышностью и весельем должны
были затмить даже ежегодные карнавалы в честь Праздника Урожая.
     Разумеется,  вся  эта  суета  захватила  не  только  простолюдинов.
Дворяне даже  самых захудалых родов,  едва заслышав весть о  прибывающем
посольстве,  устремлялись в столицу -  многие впервые в жизни, некоторые
даже впервые за несколько поколений. Кого-то влекло обычное любопытство,
кто-то  строил туманные честолюбивые планы,  связанные не столько даже с
самим посольством,  сколько с  возможностью завязать выгодные знакомства
среди съезжающейся в столицу знати;  отцы надеялись представить ко двору
подросших  сыновей,   а   маменьки   снаряжали  в   дорогу   киснущих  в
провинциальной глуши девиц на выданье.
     Правители и министры соседних королевств,  кусавшие локти по поводу
тарвилонского  успеха,  тоже,  разумеется,  надеялись  все  же  обратить
ситуацию  себе  на  пользу.   В  Роллендаль  прибывали  как  официальные
делегации,  так и  многочисленные частные путешественники.  В частности,
Большой рыцарский турнир,  бывший  обычно сугубо внутренним мероприятием
Тарвилона (а по большей части и вовсе Роллендаля и окрестностей), теперь
должен был принять рекордное количество иностранных гостей.
     И вот, наконец, торжественный день настал. Улица, по которой должны
были  проехать послы,  была  полна  народом;  городской страже  пришлось
потрудиться,   очищая  проезжую  часть   и   предотвращая  давку.   Люди
высовывались из  окон,  стояли на  каждом балконе,  кое-кто расположился
даже на  крышах.  Большинство надело свои лучшие наряды,  у  многих были
разноцветные флажки,  которыми они  готовились размахивать,  приветствуя
гостей.
     Ровно в  полдень под  стенами города троекратно протрубили рога,  и
Восточные ворота,  закрытые за час до этого, отворились. Первыми в город
въехали  две  дюжины  королевских  гвардейцев  в   сверкающих  позолотой
панцирях.  За  ними на  некотором расстоянии гарцевали двое герольдов со
знаменами;  одно -  алое,  с привычным золотым орлом Тарвилона, а другое
совсем  необычное,  с  длинной бахромой по  периметру и  тремя  конскими
хвостами на верхушке древка; на зеленом полотнище с четырьмя звездами по
углам разевал пасть белый дракон,  а вокруг него шла надпись причудливой
вязью неизвестного на Западе языка.  Следом,  наконец, показались первые
представители  Востока  -   это  была  дюжина  всадников  в   серебряных
кольчугах,  с  кривыми мечами у  пояса и  круглыми щитами;  на  пиках их
островерхих конических шлемов  развевались конские хвосты.  Их  мохнатые
лошади  казались  неказистыми для  западного глаза,  но  знаток  конских
статей сразу оценил бы  их  силу  и  выносливость.  За  ними въехало еще
шестеро  всадников,  и  при  их  появлении  застывшая в  ожидании  толпа
зашумела, какая-то женщина взвизгнула, передние ряды попятились. Реакция
была бы и более бурной,  но посольство,  как-никак,  ехало по территории
Тарвилона уже не первый день,  и слухи уже успели его опередить.  Но все
равно открывшееся зрелище было неожиданным,  ибо ездовые животные воинов
не имели ничего общего с лошадьми,  и куда больше походили на демонов из
легенд.  Ростом около десяти футов,  покрытые чешуей, они широко ступали
мощными  трехпалыми задними  лапами,  а  маленькие  передние  конечности
держали перед грудью,  перекрещенной широкими ремнями сбруи. Посредством
этих  ремней на  их  спинах были  укреплены сложные,  похожие на  кресла
сиденья -  тела  животных были лишь слегка наклонены вперед,  и  на  них
нельзя  было  просто сидеть,  как  на  лошади.  Наклонное положение тела
уравновешивал мощный,  но  кургузый хвост.  Но самое жуткое впечатление,
конечно, производили усеянные ровными коническими зубами пасти, которым,
вероятно,  ничего не  стоило перекусить человека пополам.  Тем не менее,
всадники легко управляли этими чудовищами посредством поводьев, продетых
в  ноздри тварей.  У этих всадников,  в отличие от первой дюжины,  шлемы
закрывали лишь затылки,  но  не  лица,  и  горожане могли рассмотреть их
желтую кожу, раскосые глаза и тонкие нитки черных усов.
     Следом  снова  въехали  наездники на  лошадях  -  на  сей  раз  без
доспехов, в свободных и ярких одеждах, расшитых звездами и драконами. Их
было трое,  и у каждого на седле была закреплена длинная, в человеческий
рост,  медная  труба  с  широким  раструбом.  Едва  миновав ворота,  они
остановили коней,  сняли свои трубы с  креплений и  поднесли их к губам,
огласив окрестности резкими и громкими звуками. Затем трубы смолкли, и в
наступившей  тишине   послышались  тяжелые   ритмичные  шаги   какого-то
огромного существа.
     Никогда еще в  ворота Роллендаля не  входило ничто подобное.  Более
всего  оно  походило на  дракона,  которые сгинули вместе с  чародейской
эпохой,  но  сходство было  достаточно отдаленным.  У  чудовища не  было
крыльев,  да  и  формы тела явно не  предназначались для полета;  четыре
ноги-тумбы также не походили на цепкие драконьи лапы.  Шея была длиннее,
а голова - меньше драконьей и не такая свирепая на вид.
     На  этой  шее  возле  самой  головы  сидел  смуглокожий погонщик  в
ярко-желтой одежде; у основания шеи на специальных площадках стояли двое
воинов с копьями,  на которых трепетали зеленые и белые вымпелы;  вокруг
гигантского горба чудовища были укреплены четыре корзины, и в них стояли
четыре воина в  золотых кольчугах с  луками и  колчанами за  спиной -  в
руках  каждый из  них  держал уменьшенную копию  зеленого штандарта:  и,
наконец,  на  вершине горба,  на  мягких валиках сиденья под балдахином,
восседал,  скрестив ноги,  тучный  человек лет  пятидесяти,  в  расшитых
золотом и  драгоценными камнями одеждах.  На его широком узорчатом поясе
висел большой кривой меч  в  отделанных бриллиантами ножнах,  а  на  его
шлеме  простирал серебряные крылья дракон,  державший в  пасти  огромный
изумруд  -  пожалуй,  равного  камня  не  нашлось  бы  и  в  королевской
сокровищнице Тарвилона.  Это и  был глава восточного посольства.  Толпа,
несколько оправившаяся от  всего  этого  величия  и  блеска,  взорвалась
приветственными криками.  Посол  соизволил  милостиво  наклонить  голову
направо и  налево  и  на  протяжении дальнейшего пути  до  дворца  сидел
неподвижно, как изваяние.
     Следом за  гигантским животным в  обтянутых зеленым шелком закрытых
повозках,  запряженных лошадьми и  сопровождаемых слева и справа конными
восточными воинами, ехали другие знатные члены посольства, за ними - еще
шестеро воинов на  двуногих ящерах,  а  за ними,  также в  сопровождении
конников,  шагали немногим менее экзотичные для жителей Запада двугорбые
верблюды,  груженые дарами и  товарами.  Три дюжины кавалеристов Востока
замыкали процессию.
     Посольский  кортеж  медленно  проследовал  по  улицам,  давая  всем
желающим возможность насладиться его великолепием,  и  скрылся в воротах
королевского дворца. Горожане, однако, не расходились, ожидая, что после
выполнения всех формальностей таинственные пришельцы -  ну,  конечно, не
сам посол,  но хотя бы слуги и караванщики -  появятся в городе.  Однако
этого не случилось ни в этот,  ни на следующий день.  Гости с Востока не
покидали стен дворцового комплекса -  к большому разочарованию горожан и
к немалой радости начальника тайной стражи, которому не надо было ломать
голову относительно обеспечения их безопасности на улицах столицы.  Даже
и   из  числа  знати  во  дворец  могли  проникнуть  только  официальные
делегации. Наружу просачивались лишь слухи, более или менее достоверные.
Так,     точно    было    известно,    что    главного    посла    зовут
Фаргалыз-Ахтум-Махтаматир-Забих-ир-Сууни, и представляет он Тургунайское
ханство -  могущественную восточную империю, которую прилежные архивисты
поспешили нанести на  карты.  Относительно границ  и  степени могущества
этой  державы полагаться приходилось,  впрочем,  лишь  на  слова послов,
однако привезенные ими сокровища свидетельствовали, что кое-что за этими
словами стоит.  Говорили также,  что огромный зверь,  на котором приехал
посол,  нрав  имеет  совершенно мирный и  питается исключительно травой,
каковой,  однако,  съедает по  целому стогу ежедневно;  а  вот  двуногие
ездовые чудища,  напротив,  едят  мясо и  слушаются только своих хозяев.
Утверждалось,  что среди желтолицых воинов царит железная дисциплина, на
посту они  стоят как  истуканы,  спят  на  голом полу,  не  поддерживают
попыток  завязать разговор и  никогда  не  смеются.  На  этом  основании
некоторые делали далеко идущие выводы,  что это вообще не люди,  а зомби
или  что-то  вроде этого;  желтизна их  кожи только способствовала таким
предположениям. И хотя люди здравомыслящие прекрасно понимали, что ныне,
в эпоху умирания магии,  никаких зомби быть не может, все же отношение к
пришельцам уже не было столь однозначно положительным, как в начале.
     Лишь  на  четвертый день во  дворец стали пускать купцов,  желавших
торговать с  пришельцами.  Пускали их,  во избежание давки и  хаоса,  по
заранее составленным спискам, и немало купеческого золота перекочевало в
карманы чиновников в  обмен на  первые места в  этих  списках.  Впрочем,
прорвавшиеся первыми ловкачи радовались недолго:  тургунайцы внимательно
осматривали товар и выслушивали возносимые ему славословия, но ничего не
покупали и не заключали никаких договоров, желая сначала ознакомиться со
всеми предложениями,  а  уж  потом делать выводы.  Свои товары они также
охотно  демонстрировали,  но  не  спешили  продавать,  стремясь  разжечь
вожделение торговцев.  А тем было от чего разжигаться - товар иноземцы и
впрямь привезли отменный.  Здесь были и ювелирные изделия тонкой работы,
и  экзотические благовония,  и  нежные шелка,  и  оружие из  удивительно
гибкой и прочной стали, и изящные статуэтки из кости и черного дерева...
В  основном с  купцами общались прибывшие на  верблюдах караванщики,  но
периодически  и  знатные  послы  осматривали  западные  товары,  готовя,
очевидно, отчет своему государю.
     Принц  Артен,  получивший  из  дома,  от  дяди-короля,  предписание
находиться в гуще событий,  смотреть в оба и завязать насколько возможно
тесные контакты,  взялся за  эту  миссию с  энтузиазмом,  ибо ему самому
хотелось узнать  побольше о  таинственных странах Востока.  И  в  скором
времени, действительно, один из послов стал его частым собеседником. Это
был    длиннобородый   старик   по    имени   Шииз-Салемах-ир-Рандавани,
единственный из своих знатных соплеменников носивший на поясе не меч,  а
чернильницу.  Рандавани был  ученым,  и  общие  интересы сблизили его  и
принца сильнее,  чем  разделяли их  пятьдесят лет  разницы в  возрасте и
тысячи миль  в  пространстве,  простиравшиеся между  их  странами.  Даже
языковой барьер не стал для них препятствием,  так как оба в  свое время
занимались изучением древнего языка, распространенного по всему Великому
континенту в период наибольшего расцвета власти чародеев.  Время меча не
щадило культурные ценности времени магов,  и  потому и  до Артена,  и до
Рандавани дошли лишь искаженные версии разных диалектов,  однако юноше и
старику  не  потребовалось много  времени,  чтобы  выяснить  различия  в
произношении  и  смысловых  оттенках,   и  дальше  они  уже  изъяснялись
практически без помех.
     Им было чем поделиться друг с другом. Оказалось, что на Западе было
больше  знаний  в   области  физики  и  химии,   а  на  Востоке  сильнее
продвинулись в  математике  и  астрономии.  Запад,  хотя  и  использовал
активно лошадиную силу,  стремился развивать механику,  на Востоке же ей
уделяли мало внимания -  там  не  было даже ветряных и  водяных мельниц;
зато шире применялся труд животных -  и  рабов.  Когда принц понял,  что
дело  не  в  неточности  перевода  и  что  на  Востоке,  помимо  обычных
простолюдинов,  существует обширный класс рабов,  он  не  стал  скрывать
своего возмущения.  Рандавани же  не  мог  понять неудовольствия принца,
находя порядки своей родины совершенно естественными.
     - Чем умнее животное,  тем более сложным работам его можно обучить,
- ответил он. - Очевидно, человек в этом отношении - наилучший вариант.
     - Но, подавляя чужую свободу, вы порождаете ответную агрессию. Рабы
враждебны своим хозяевам.  Только страх заставляет их работать, и только
страх удерживает их от бунта.
     - А разве бедняки не завидуют богачам?  Что,  кроме страха,  мешает
им,  вместо того чтобы работать на богатых за кусок хлеба, пойти и силой
отобрать у  них все?  Так отчего же в странах Запада существуют бедняки?
Отчего вы не разделите имущество и власть поровну между всеми?
     Принц смутился -  он не задумывался над этим прежде. Ему, как и его
собеседнику,  казались  совершенно  естественными  привычные  с  детства
порядки.
     - Если бы такое и проделали,  государство бы погибло, - ответил он.
- Люди не  равны по природе своей,  да и  всякая сложная система требует
специализации.  Каждый должен заниматься своим делом.  Чтобы кто-то  мог
заниматься наукой, кто-то должен работать в поле.
     - Верно, - кивнул Рандавани, - так почему бы этим последним не быть
рабами?
     - У  простого крестьянина есть возможность разбогатеть.  Рабу же не
на что надеяться. Крестьянина побуждает к работе кнут и пряник, а раба -
только кнут.
     - За свою долгую жизнь я вполне убедился,  что лучший пряник -  это
временное отсутствие кнута, - пожал плечами Рандавани. - О, конечно, для
дел возвышенных,  вроде науки и искусства,  такая метода не годится.  Но
для  черной работы она  подходит лучше  всего,  избавляя нас  от  лишних
расходов на пряники.  К тому же участь рабов не так уж плоха. Они знают,
что если будут хорошо работать,  то  всегда будут иметь пищу и  кров над
головой;  им  не надо заботиться о  завтрашнем дне.  Свобода есть тяжкое
бремя  ответственности,  которое  для  низших  классов  куда  хуже,  чем
принуждение.
     Принц приготовился возражать, но тургунаец продолжил:
     - Впрочем,  нам нет смысла спорить об этом,  ибо так мы не придем к
истине.  Ваша система работает, и наша работает тоже. Какая из них лучше
- решить может только время. Может быть, они и вовсе равноценны.
     Артен согласился сменить тему и  принялся распрашивать Рандавани об
экзотических животных Востока,  в частности, о ящерах, произведших такое
впечатление на роллендальцев.
     - Когда-то  таких  животных было  много в  наших краях,  -  ответил
тургунаенц,  -  но  их  численность сокращается.  Им нужно слишком много
корма,  к тому же они сильно зависимы от температуры -  холодными ночами
они  вялые,  а  их  детеныши слишком долго растут,  прежде чем  войдут в
полную силу.  Диких  особей уже  почти  не  осталось -  этому  помогла и
многолетняя  охота  ради  шкур  и   зубов.   Да  и   домашнее  поголовье
сокращается,  лишь  ханский  двор  и  наиболее богатые  из  знати  могут
позволить себе  содержать такой скот.  Когда-нибудь эти  существа совсем
исчезнут, как исчезли их родственники - драконы.
     - Разве драконы естественного происхождения?  У нас считается,  что
их породили маги.
     - Породили -  да,  но  не создали с  нуля.  Они лишь модифицировали
существовавших в природе летающих ящеров, увеличив их размеры, придав им
огнедышащие свойства,  снизив уязвимость и  повысив их интеллект.  Когда
магия стала угасать,  драконы деградировали,  но  не  до  конца;  они не
смогли ни вернуться в прежнее состояние,  ни приспособиться к новому,  и
вымерли. Люди немало помогли им в этом... после крушения власти чародеев
убийство их слуг считалось доблестью.
     - Наши рыцари до  сих пор вздыхают,  что уже не  осталось драконов,
которых можно убить, дабы уподобиться героям древности.
     - Те герои были не так уж неправы...  одичавшие драконы несли зло и
разрушение.  Но  уничтожить всех,  не  сохранив  некоторое  количество в
неволе - это, конечно, было глупостью.
     - Несомненно.  В  эпоху  чародеев драконы  приносили большую пользу
людям.  Сохрани мы вид,  я  уверен,  что со временем и  без всякой магии
смогли бы снова вывести породу с нужными свойствами.
     - Легенды утверждают,  что зурбестанцам это удалось.  Это и  многое
другое.
     - Что вы знаете о Зурбестане? - живо спросил принц.
     Рандавани пересказал юноше то, что тот уже слышал от Зендергаста.
     - Да,  это известно и у нас,  - кивнул принц. - Но ведь ваша страна
находится куда ближе к Зурбестану. Неужели после падения власти магов не
предпринимались  попытки  проникнуть  туда   и   посмотреть,   что   там
сохранилось?
     - Предпринимались,   но   безрезультатно.   Во-первых,   существуют
серьезные  естественные  препятствия  -  страна  окружена  непроходимыми
горами.  Во-вторых,  хоть магия умирает,  но  она еще не  умерла.  И  ее
остатки по-прежнему блокируют доступ в Зурбестан.  Впрочем... вы учились
магии, принц?
     - Нет.  Мой  отец  счел это  бесполезным занятием,  и  это  один из
немногих пунктов, по которым я с ним вполне согласен.
     - Тогда, возможно, вам бы и удалось преодолеть ослабевшие заклятья.
Видите ли,  магия -  это палка о двух концах.  Чем лучше вы владеете ей,
тем более вы чувствительны к магии других -  и наоборот, соответственно.
Конечно,  в  прежние  времена  отсутствие  магических навыков  не  могло
защитить,  скажем,  от  огня или смерча,  обрушенного на вас посредством
заклятия. Но ныне чародейские силы слишком слабы, чтобы сотворить что-то
подобное...
     - А что, разве на Востоке все поголовно учатся магии?
     - Нет,  конечно.  Но  есть ряд дополнительных условий -  по крайней
мере,  так говорят легенды. Например, приходилось ли вам совокупляться с
женщиной?
     - Что?
     - О,  кажется,  я смутил вас.  Видите ли, на моей родине куда менее
строгие нравы в этом отношении, чем у вас. Но, поверьте, я спросил не из
праздного...
     - Нет, не приходилось. У меня есть дела поинтересней.
     - Ответ,  достойный ученого. Но, знаете, вы просто идеально подошли
бы  для  экспедиции в  Зурбестан.  Дело в  том,  что  еще одно условие -
Снимающий  Печать  должен  быть  отпрыском  царской  крови...  а  у  нас
освященный веками ритуал предписывает им овладевать магией.
     Глаза  принца  возбужденно сверкнули,  но  в  следующий  момент  он
пренебрежительно произнес: - По-моему, все это сказки. Заклятия, Печати,
условия...  не верю я во всю эту чародейскую чепуху. Если маги древности
так хотели навек запечатать Зурбестан от мира, они не стали бы оставлять
лазеек.
     - Они и не оставили.  Лазейка появилась позже,  когда сила заклятий
спала. Но вы правы - мы с вами люди науки и не можем полагаться на слова
легенд.  Мы  должны рассматривать факты.  А  факты таковы,  что ни  одна
экспедиция в Зурбестан не достигла цели.  Впрочем,  их было немного -  с
тех пор, как чародеи обрушили свою мощь на Зурбестан, само название этой
страны служило синонимом ужаса,  и  лишь редкие смельчаки решались пойти
против древнего запрета.
     - Полагаю, что их скорее остановили горы, нежели заклятья.
     - Вполне  возможно,  принц.  В  конце  концов,  у  нас  нет  других
сведений,   кроме  слов  тех,   кто  вернулся  оттуда  ни  с  чем...   а
путешественники  любят   приврать,   особенно   когда   надо   оправдать
собственную неудачу.  Но  горы уже сами по  себе могут стать достаточным
препятствием. Однако... время властно и над горами.
     - Что вы имеете в виду?
     - Что   вода   горных   потоков   постепенно   размывает   плотины,
воздвигнутые некогда магами в ущельях рек. И что недавно в горах впервые
появился проход.
     - Значит, будет новая экспедиция?
     - Возможно,  принц,  возможно.  Это зависит от того, удастся ли мне
убедить хана.  Но наш нынешний владыка куда менее консервативен, чем был
его отец,  и  примером тому служит хотя бы  наше посольство.  А  сейчас,
принц,  прошу  меня  извинить -  я  должен  присутствовать на  очередных
переговорах с властями Тарвилона.
     Артен шел по коридору дворца,  не глядя перед собой.  Все его мысли
вращались вокруг  состоявшегося разговора.  Несомненно,  Рандавани завел
речь о Зурбестане неспроста,  и эти его намеки...  да какие намеки -  он
открытым текстом приглашал принять участие в  экспедиции!  Но...  как  к
этой  идее  отнесется  тирлондский  двор?  Хотя  Артен  и  не  наследник
престола,  он  все-таки племянник короля,  и  его участие в  рискованной
экспедиции чужой державы -  и  не просто чужой,  а находящейся на другом
конце континента и  не  имеющей с  Тирлондом официальных отношений -  не
может быть лишь его частным делом. Принц не в первый раз пожалел о своем
титуле;  что стоило ему родиться в  семье знатной и обеспеченной,  но не
состоящей  в   прямом  родстве  с   королем  и   потому  избавленной  от
обязательного участия в государственных делах? Кстати, о государственных
делах... очевидно, что найденное в Зурбестане может представлять большую
ценность,  и  Тургунай  был  бы  заинтересован присвоить все  это  себе.
Однако,  если  они  действительно нуждаются в  помощи  Артена,  ситуация
меняется.  Тургунай  и  Тирлонд  должны  заранее  договориться о  дележе
трофеев -  во  избежание конфликта впоследствии.  То есть договариваться
надо тогда, когда вообще еще неясно, о чем, собственно, речь. И, конечно
же,   тургунайцы  и  слышать  не  захотят  о  равных  долях:  экспедицию
организуют они,  и  Зурбестан  находится  у  них  под  боком.  Последнее
обстоятельство вообще  делает  Тирлондское королевство целиком зависимым
от  тургунайской доброй воли.  И  если  принц сделает свое дело,  открыв
дорогу в Зурбестан,  то что помешает ханству аннулировать любой договор?
И это еще не все проблемы -  не постигнет ли страны,  нарушившие древней
запрет,  судьба самого Зурбестана?  Магия,  конечно,  уже  не  сможет их
покарать,  но как поведут себя другие государства,  узнав, что кто-то из
их  соседей овладел грозными тайнами,  дающими неведомое могущество?  Не
объединятся ли  все,  чтобы идти войной против Тургуная и  Тирлонда?  До
чего же это глупо,  думал принц.  Насколько жизнь была бы лучше, если бы
не  было  этих дурацких перегородок между учеными разных стран,  если бы
знания принадлежали всем...
     - Ох!  Принц,  я стала прозрачной,  или это новая тирлондская форма
приветствия?
     Артен,  обретя равновесие после  столкновения,  рассеяно смотрел на
Элину.
     - Простите, кузина, я вас не заметил.
     - Вы вообще не замечаете меня в последнее время, вам не кажется?
     - Я сильно занят в эти дни.
     - Ну,  я  тоже занята подготовкой к  турниру,  но  это же  не повод
совсем не общаться!
     - Турнир? Ах, да. У вас ведь были какие-то сложности?
     - "Какие-то"!  Меня не хотели допускать до полноправного участия, и
все только потому,  что мне не довелось родиться мужчиной! Собственно...
они и сейчас меня не допускают.  Но мы еще посмотрим, кто будет смеяться
последним! Знаете, что я сделаю?
     - Полагаю, выступите под чужим именем.
     - Ну...  догадаться действительно легко.  Правила турнира позволяют
выступать инкогнито.  Я  откроюсь только,  когда выиграю,  тут им  будет
некуда деваться.  Но вам я  скажу,  как меня узнать...  хотя нет.  Будет
интереснее, если вы попробуете угадать сами.
     - Вряд ли у меня будет такая возможность, - усмехнулся принц. -Я не
собираюсь идти на турнир.
     - Вы?  Не пойдете на Большой турнир?  -  глаза Элины округлились от
возмущения.
     - Кузина,  я желаю вам победы, потому что она доставит вам радость,
но вы хорошо знаете мое отношение ко всем этим дракам на мечах, и у меня
нет желания терять время на зрелище, которое мне неинтересно.
     - Чем же таким интересным вы собираетесь заняться?
     - Все  тем  же  -  буду  обмениваться знаниями с  нашими восточными
гостями. Согласитесь, что ученые с другого конца континента прибывают не
каждый день, и надо пользоваться возможностью, пока она есть.
     - Послы тоже будут на турнире.
     - Меня,  собственно, интересует один из них - Шииз Рандавани. А его
вряд ли заинтересует это зрелище.
     - Ну,  как знаете,  кузен,  - раздраженно повела плечом Элина. - Я,
разумеется, одержу победу и без вашего благосклонного внимания.
     - Вы что, обиделись?
     - С чего вдруг?
     - Вот и  я о том же,  -  кивнул принц и зашагал дальше по коридору,
возвращаясь к своим мыслям.

     Большой  рыцарский  турнир  Роллендаля  делился  на   три  основные
номинации:  конные поединки, пешие поединки в тяжелом вооружении и пешие
поединки  в  легком  вооружении.  Были  еще  внеконкурсные показательные
выступления,  были бои команда на  команду,  были примыкавшие к  турниру
состязания   лучников,   но   главные   награды   выдавались  именно   в
перечисленных трех номинациях.  Соревнования в  каждой из  них  занимали
один  день  (так  что,  в  принципе,  один участник мог  последовательно
выступить во  всех трех,  но такое практиковалось редко) и  проходили по
классической турнирной  схеме,  когда  жеребьевкой делят  противников на
пары,  и  победители в  каждой паре выходят на следующий круг.  В конных
поединках надо  было  копьем  выбить  противника из  седла;  обычно  это
случалось уже  при первом столкновении съезжавшихся на  большой скорости
навстречу друг  другу рыцарей,  и  немалую роль  здесь играла удача.  Во
второй  номинации рыцари в  тяжелых доспехах бились на  двуручных мечах,
алебардах  и  палицах  (последние,  впрочем,  использовались редко,  ибо
считались простонародным оружием).  Здесь  каждый мог  выбрать оружие по
вкусу,  так  что  нередко можно было наблюдать,  к  примеру,  бой меча с
алебардой.  Побеждал тот,  кому удавалось опрокинуть противника на землю
либо прижать его к канатам,  окружающим ристалище, и приставить оружие к
его   груди.   Наиболее  сильные  рыцари  королевства  любили  этот  вид
соревнований,  однако из-за  тяжести вооружения и  доспехов подобные бои
выглядели  достаточно  неуклюже  и  обычно  продолжались недолго.  Самой
зрелищной была третья номинация. Ее правила предоставляли полную свободу
в  выборе доспехов и оружия (исключая,  понятно,  тяжелые),  и ловкость,
искусство фехтования,  тактика боя значили здесь куда больше, чем грубая
сила.  Здесь  можно  было  добиться  чистой  победы,  как  и  во  второй
номинации,  но  если  поединок  слишком  затягивался,  судьи,  считавшие
удачные удары каждого соперника, присуждали победу по очкам.
     Все турнирные бои проводились тупым оружием, однако почти на каждом
турнире случались травмы -  а  иногда и  смертельные случаи.  Наибольшей
опасности подвергались участники конных поединков,  на  скорости выбитые
из седла и  падающие в  тяжелых латах с  высоты на землю.  В стародавние
времена,   когда   власть  чародеев  только  что   пала,   на   турнирах
использовалась магия;  теперь же, хотя некоторые аристократы по традиции
еще обучались ей,  она служила им  в  лучшем случае для заживления травм
уже после турнира, и то лишь если травмы были легкими.
     Принц ошибся в своем прогнозе - на третий день ир-Рандавани посетил
турнир. Очевидно, не полагаясь целиком на мнение других послов, он решил
пополнить  собственные  знания  об  обычаях  Запада  -   и   его  боевых
искусствах.  В  тот же день,  день боев в легком вооружении,  на турнире
должны были выступить и земляки восточного ученого - но не сами послы, а
сопровождавшие их гвардейцы:  в отличие от западных дворян,  гордившихся
своими  рыцарскими  навыками,   восточная  знать  считала  ниже   своего
достоинства махать мечом  на  потеху публике,  да  и  вообще в  основном
полагалась на телохранителей,  нося мечи больше как символ и  украшение,
чем   как   оружие.   Тургунайцы   участвовали  лишь   в   показательных
выступлениях:  послы  дипломатично рассудили,  что  в  случае  борьбы за
турнирные награды как победа,  так и  поражение имели бы слишком большое
символическое значение,  что  вызвало  бы  неловкость между  хозяевами и
гостями. Хотя несомненно, что каждой из сторон было интересно померяться
силами с воинами другой.
     Артен все-таки  пришел взглянуть на  выступление тургунайцев -  тем
паче,  что его восточный коллега тоже был здесь. Турнир начался рано - в
третьей номинации предстояло провести много боев, уложившись при этом до
заката солнца - и принц, легший, по обыкновению, далеко заполночь, зевал
и  подпирал  голову  рукой.  Неподалеку  на  трибуне  он  заметил  графа
Айзендорга -  знаменитый герой,  перевидавший на  своем  веку  множество
турниров и не раз побеждавший в каждой из номинаций, был, напротив, само
внимание  и  заинтересованность.   Даже  ему  в  его  богатой  событиями
биографии не доводилось видеть в деле воинов Востока.
     И вот,  наконец,  пропели трубы, и на утоптанную площадку ристалища
вышли восемь ханских гвардейцев. Ропот удивления прокатился по трибунам;
кое-где  послышались смешки.  Зрители  привыкли,  что  даже  и  в  этой,
легковооруженной номинации  участники  выступают в  в  металлических,  в
крайнем случае - кожаных доспехах, с мечами и иным внушительным оружием.
Тургунайцы же вышли босиком,  в коротких полотняных штанах и рубахах без
рукавов,  подпоясанных тонкими черными поясами. Никакого оружия у них не
было, зато они несли с собой толстые доски и кирпичи.
     Смех,  однако,  быстро поутих,  когда  один  из  тургунайцев жестко
зафиксировал перед  грудью доску двухдюймовой толщины,  а  другой легко,
словно бы даже и не заметив, сломал ее надвое ребром ладони. После досок
настала  очередь  кирпичей.  Тургунайцы разбивали  их  голыми  руками  и
ногами,  в  то время как воину Запада потребовалась бы для этого тяжелая
палица.  Под  конец один  из  восточных солдат,  самый свирепый на  вид,
разбил несколько штук  о  собственную бритую голову.  На  трибунах снова
засмеялись, но на сей раз одобрительно.
     Когда   с   кирпичами  и   досками  было   покончено,   тургунайцы,
разделившись на пары, провели несколько показательных поединков. Зрители
едва упевали следить за молниеносными,  подобно броскам кобры,  ударами,
прыжками и  разворотами.  Затем один из тургунайцев обратился к зрителям
на своем отрывистом языке. Маршал выслушал переводчика и объявил:
     - Наш  гость приглашает любого желающего выйти и  сразиться с  ним.
Выбор оружия и доспехов за вами.
     Трибуны  снова  зашумели.  Чужеземцы уже  доказали свою  ловкость и
чудесные умения;  после того,  что  они  проделывали с  кирпичами,  даже
доспех не казался надежной защитой -  но что можно сделать голыми руками
против меча?  Турнирное оружие,  конечно,  было тупым -  но хороший удар
оставлял вмятину даже на  латах,  что уж говорить о  человеческой плоти,
защищенной лишь тонкой тканью.
     Пока зрители переговаривались относительно честности подобного боя,
какой-то  рыцарь  в  блестящем на  солнце панцире и  шлеме,  закрывавшем
верхнюю  половину  лица,  уже  перебрался через  ограждение и  шагал  по
направлению к  будущему противнику.  По  обычаю Запада,  он  отсалютовал
тургунайцу мечом;  тот в ответ поклонился,  сложив руки перед грудью - и
мгновенно занял боевую стойку.
     Рыцарь медлил;  он не привык нападать с мечом на безоружного. Тогда
тургунаец   с   внезапным   пронзительным  визгом   метнулся   к   нему,
разворачаваясь в  воздухе,  и,  прежде чем  его  противник успел  что-то
предпринять,  нанес ему удар ногой в  незащищенную шлемом скулу.  Рыцарь
отшатнулся и  едва не  выронил меч,  но  все же  сумел устоять на ногах.
Теперь от его нерешительности не осталось и следа:  ему,  дворянину,  на
глазах  у  публики получить пяткой в  челюсть от  какого-то  чужеземного
холопа!  В  ярости от  бросился на  врага.  Тургунаец легко уклонился от
удара и  оказался за  спиной у  противника,  выкрикивая что-то,  по всей
видимости,  обидное.  Рыцарь резко развернулся, нанося удар на звук; меч
со  свистом рассек воздух -  но  на  том месте,  где только что был торс
тургунайца, теперь оказалась пустота.
     Раз  за  разом  представитель Запада атаковал врага,  но  тургунаец
всякий  раз  оказывался быстрее  свистящей стали.  Тяжелый меч  требовал
замаха,  и воин Востока безошибочно определял направление удара и уходил
из-под него.  Сам он больше не атаковал,  давая противнику вымотаться. И
действительно,   рыцарь,  пытавшийся  все  увеличивать  темп  в  тщетных
попытках достать противника,  уже  тяжело дышал,  а  вскоре и  удары его
стали реже и медленней. Тургунаец же улыбался, подпрыгивая на пружинящих
ногах,  словно все происходящее было для него лишь легкой разминкой.  Не
давая  рыцарю  передохнуть,  он  сделал  несколько ложных выпадов,  явно
забавляясь  запоздалыми  попытками  противника  блокировать  их   мечом.
Похоже, что в ближайшем будущем он собирался этот меч выбить и закончить
бой эффектной победой. Но тут случилось непредвиденное.
     Рыцарь в  очередной раз бросился в  атаку,  и тургунаец начал снова
легко уходить из-под удара. Но тут рыцарь оступился. Неожиданно для него
самого меч резко изменил направление движения,  и  тургунаец,  изучивший
простой стиль  своего противника и  не  предполагавший ничего подобного,
среагировал слишком поздно.  Заминка составила долю секунды -  но  этого
хватило, чтобы хоть и тупое, но узкое стальное ребро всей своей тяжестью
обрушилось  на  голень  ханского  гвардейца.   Зрители  в  первых  рядах
явственно услышали хруст ломающейся кости.
     Оба  противника  упали  на  землю.   Рыцарь,  которому  удар  помог
приостановить падение,  рухнул на колено и на руку;  тургунаец повалился
набок.  Последний,  не получи он травму, вскочил бы быстрее, чем рыцарь,
которому мешала тяжесть панциря;  однако теперь он смог лишь сесть, в то
время как его противник был уже на ногах и заносил меч. Маршал уже хотел
подать знак об окончании поединка, но в этот момент тургунаец, зачерпнув
с арены песок,  швырнул его рыцарю в глаза. Меч бессильно прочертил дугу
над землей,  не  коснувшись откатившегося тургунайца;  левая рука рыцаря
метнулась  к  глазам  и  наткнулась  на  шлем.  С  проклятиями  он  стал
стаскивать одной рукой шлем,  слепо и  бестолково размахивая мечом;  его
противник тем  временем еще  раз  перекатился по  земле и  подсек рыцаря
резким рывком здоровой ноги.  Воин Запада,  все  еще не  избавившийся от
шлема,  вторично рухнул наземь,  и  в следующий миг его руку с мечом уже
выкручивали сильные пальцы  навалившегося сверху тургунайца.  Со  стоном
рыцарь  выпустил оружие;  мгновение спустя  лезвие  было  прижато к  его
горлу. Трубный звук рога возвестил конец поединка.
     На трибунах стоял невообразимый шум.  Многие были возмущены приемом
с  песком,  считая его подлым и  бесчестным;  но немало было и тех,  кто
воздавал должное мужеству чужеземца, который, несмотря на тяжелую травму
и сильную боль, сумел довести бой до победы. Он и сейчас стоял, опираясь
на плечо одного из своих товарищей,  с лицом,  похожим на бледную маску,
стараясь ничем не выдать своих страданий.
     - Что они кричат? - спросил он у переводчика.
     - Говорят, что кидать песок в глаза - это нечестно.
     - Передай им, что в бою честно все, что ведет к победе.
     Услышав  эти  слова,  толпа  взорвалась новыми  криками.  Раздалось
несколько   оскорбительных   выкриков   в   сторону   трибуны,   где   с
непроницаемыми лицами  сидели послы.  Под  королевским балдахином нервно
переговаривались,  решая,  как разрядить обстановку.  В этот момент граф
Айзендорг поднялся и поднял руку.  Ближайшие к нему сразу смолкли; затем
волна  тишины  распространилась  дальше  -   все   ждали,   что   скажет
прославленный герой.
     - Наш  гость  не  преступил  законов  турнира,  -  сказал  граф.  -
Регламент   легковооруженных  поединков   разрешает  использовать  любое
оружие,  не  превосходящее по весу простого меча для одной руки.  Горсть
песка полностью удовлетворяет этому условию.
     Это было логично,  и возразить было нечего;  тем не менее,  и после
слов  Айзендорга в  толпе  остались  островки недовольного ропота.  Лишь
теперь,   выслушав  одобрительный  вердикт,   тургунаец  покинул  арену,
опираясь на плечи двух соотечественников.
     - Поразительно, - фыркнул принц Артен, - они обвиняют в нечестности
человека, который дрался голыми руками против меча! Интересно, многие ли
из  них решились бы на такое.  Полагаю,  посол наградит его?  -  спросил
принц у Рандавани.
     - Нет, - равнодушно ответил тот, - он будет наказан.
     - Наказан? За песок в глаза?
     - За  то,  что  позволил  ранить  себя.  Он  расслабился  с  легким
противником и допустил ошибку.
     - Но ведь он исправил ее!
     - Нет. Он выиграл поединок, но его нога будет срастаться еще долго,
и  все это время он  будет только лишней обузой для посольства.  Жизнь и
здоровье воина не  принадлежат ему;  они -  собственность его господина.
Поэтому посол ир-Забих накажет своего слугу за порчу своего имущества.
     - Ну и обычаи у вас на Востоке,  -  пробормотал принц (не в первый,
впрочем, уже раз со времени знакомства с Рандавани).
     Тем временем маршал, посовещавшись с командиром ханских гвардейцев,
объявил,   что,   раз  результат  прошлого  поединка  вызвал  нарекания,
тургунайцы готовы провести еще один.
     - Может, на сей раз они будут биться как люди, с мечом и доспехами?
- крикнул кто-то из первого ряда.
     - Нет,  они хотят поединка по тем же принципам -  искусство боя без
оружия с вооруженным противником.
     Сверкнул вскинутый в  воздух  меч  -  кто-то  принял вызов.  Гибкая
юношеская фигурка  легко  перемахнула через  ограждение и  направилась к
центру ристалища.  Новый  рыцарь был  облачен в  легкий кожаный доспех с
нашитыми  металлическими  бляхами,   и   меч  его  был  короче  и  легче
стандартного (впрочем,  на поясе висел еще кинжал в длинных ножнах - это
допускалось).  По правилам турнира,  чем легче доспех,  тем больше очков
каждый удачный удар приносил противнику;  однако среди бойцов в  третьей
номинации всегда  находилось немало таких,  кто  жертвовал защищенностью
ради быстроты и  ловкости.  Однако с  этим облегченным вооружением слабо
сочетался глухой шлем, полностью скрывавший лицо.
     Бой начался.  С  первых же минут тургунаец понял,  что ему достался
более серьезный противник, чем его предшественнику. У молодого рыцаря не
было   четко   предсказуемого  стиля   -   точнее,   его   стилем   была
непредсказуемость.  Меч так и  порхал в его руках,  выписывая сверкающие
петли  и  внезапно устремляясь в  атаку из  самых неожиданных положений.
Более  того,  юноша  одинаково хорошо владел левой и  правой рукой и  во
время поединка несколько раз менял их. Будь у тургунайца в руках оружие,
хотя бы простая палка,  он бы нашел что противопоставить этому натиску -
но  теперь был вынужден лишь оступать,  огрызаясь короткими махами рук и
ног,  не достигавшими цели.  Юноша медленно,  но умело теснил его в угол
ристалища, пресекая попытки уйти вбок.
     Но и тургунаец был непрост.  Взмахнув руками,  он сделал подряд два
сальто назад,  оторвавшись таким образом от противника;  затем он дернул
свой тонкий пояс,  и  тот развернулся во  всю длину,  оказавшись длинным
узким  ремнем  с  тяжелыми  металлическими шариками на  концах.  Ханский
гвардеец прыгнул на землю,  перекатываясь вперед и  вбок,  и  в перекате
хлестнул рыцаря  своим  поясом  по  ногам.  Ремень,  увлекаемый инерцией
шарика,  туго обвился вокруг ног юноши,  и  тот повалился на  землю,  не
выпустив,  однако,  меча.  Тургунаец уже вскакивал, держа конец пояса за
второй шарик, но рыцарь резким рывком спутанных ног вырвал этот шарик из
руки противника,  заставив того вновь потерять равновесие.  Воин Востока
взмахнул руками,  оказавшись прямо над лежащим юношей,  и тут же получил
двумя ногами в солнечное сплетение.  Надо отдать тургунайцу должное - он
не согнулся,  тщетно ловя ртом воздух,  ибо удар пришелся в твердые, как
каменная плита,  напряженные мышцы  брюшного пресса;  однако  этот  удар
позволил рыцарю выиграть пару секунд и,  откинув шарик и перекатываясь в
нужном направлении,  освободить ноги. Меч сверкнул навстречу тургунайцу,
пытавшемуся этому помешать.  Еще мгновение -  и  противники снова стояли
друг против друга,  учащенно дыша. Рыцарь утратил свою выгодную позицию,
но это,  казалось,  его не смутило - он вновь начал оттеснять соперника,
теперь уже в другой угол ристалища.
     Теперь тургунаец сменил тактику и  не  подпускал противника близко,
кружась вокруг  него  и  не  покидая центральной части  площадки.  Тогда
рыцарь  демонстративно опустил  меч,  провоцируя  нападение.  Турганаец,
однако,   не  устремился  вперед,  а  продолжал  легко  подпрыгивать  на
полусогнутых  -  постепенно  и  почти  незаметно  сокращая  дистанцию  с
противником.  Однако юноша прекрасно видел это постепенное приближение и
перешел в атаку первым.  Впрочем -  на атаку это не походило, ибо, после
того  как  клинок  взвился в  воздух,  его  обладатель остался стоять на
месте,  вращая меч в своей необычной манере - неправильными петлями, что
требовало,  несомненно,  немалой силы и ловкости и совсем не походило на
обычные  фехтовальные  приемы.  Тургунаец  на  мгновение  замер,  словно
выбирая дальнейшую тактику -  и  в  этот  миг  меч  словно  бы  случайно
вырвался из  руки  молодого рыцаря  и  полетел прямо  в  живот  ханскому
гвардейцу.
     Тот среагировал мгновенно и прыжком ушел в сторону,  но рыцарь,  по
первому  движению  уловив  направление прыжка,  сам  бросился  под  ноги
сопернику.  И этот бросок,  и летящий меч по отдельности не стали бы для
ханского  гвардейца  проблемой  -   но   с   двумя  внезапными  угрозами
одновременно он  справиться не  смог.  Рыцарю удалось сбить противника с
ног;  тот еще попытался заломить правую руку юноши в  захват,  но  левая
рука уже воткнула кончик кинжала в  горло тургунайца.  На сей раз победа
досталась Западу.
     Хотя меч, брошенный во врага, также нарушал все обычаи турниров, на
сей раз трибуны шумели одобрительно:  раз тургунайцы сами провозгласили,
что честно все,  ведущее к победе,  им следовало воздать по их же мерке.
Среди нестройного шума  голосов стали раздаваться выкрики,  требовавшие,
чтобы победитель открыл лицо и назвал свое имя. Молодой человек, подойдя
к  маршалу,  что-то сказал;  он говорил тихо,  к тому же шлем заглушал и
искажал его голос.
     - Рыцарь обещает,  что  откроет имя и  лицо позже,  после участия в
призовых поединках, - объявил маршал.
     "Ну еще бы,  кузина, - мысленно усмехнулся Артен, - сейчас вы никак
не можете это сделать".
     После  того,  как  зрители убедились,  что  глухой  шлем  выбран не
случайно,  их интерес к личности победителя, естественно, возрос - но не
настолько, чтобы затмить другое любопытство. Все ждали, что уж теперь-то
тургунайцы выступят в своем вооружении; однако остававшиеся еще на арене
воины  отвесили  церемонные  поклоны  королевской и  посольской ложам  и
покинули ристалище - как выяснилось, окончательно.
     "Ловко,  - подумал Айзендорг под недовольный гул толпы, - чертовски
(*) ловко придумано.  Они показали нам,  на что способны без оружия -  и
оставили нас лишь догадываться,  что может сотворить тургунаец с мечом в
руках."
     [(*) На самом деле в Тарвилоне нет религии, содержащей понятия бога
и  черта (подробнее об  этом далее),  а  значит,  нет и  соответствующих
выражений. Тем не менее, в романе иногда такие обороты встречаются, хотя
автор старался ими  не  злоупотреблять;  это  -  не  более чем  издержки
перевода реплик  героев  на  русский  язык.  Значительно точнее  был  бы
перевод на  английский:  damned или (в  контексте "чертовски неприятно")
[I] hate [to do smth]. ]
     Тем временем настала очередь собственно состязаний за приз турнира.
Пока шла жеребьевка,  Артен,  широко зевнув,  поднялся со своего места и
направился в свои апартаменты,  наказав слуге позвать его,  когда дойдет
до заключительных поединков.
     Как  и  предполагалось,   поединки,  вместе  со  всеми  перерывами,
растянулись на  весь день,  и  когда принц вновь показался на  трибунах,
солнце уже клонилось к закату. Трибуны были выстроены полуподковой вдоль
южной  стороны ристалища;  утром и  вечером над  восточным или  западным
крылом  поднимали высокие шесты  с  натянутой между  ними  тканью,  дабы
солнце не било зрителям в глаза. Участники же ранних и поздних поединков
могли,  выходя из тени,  использовать положение светила, занимая позицию
спиной  к  нему.  Однако  многие рыцари считали ниже  своего достоинства
пользоваться таким приемом и сражались боком к солнцу или в тени.
     Тем не  менее,  участники боя,  на  который явился принц (а это был
второй  полуфинал),   этим  обычаем  пренебрегали.   Правда,   инициатор
нарушения традиции сражался к  солнцу  лицом  -  ибо  не  без  оснований
полагал, что его надраенный до зеркального блеска круглый щит доставляет
больше неприятностей сопернику. Соперником же этим была Элина - принц не
сомневался,  что это именно она одержала верх над тургунайцем.  То,  что
она  добралась  до  заключительных  боев  турнира,  принца  не  удивило.
Разумеется, в третьей номинации принимала участие не только молодежь, но
именно  молодые  воины,  не  растерявшие ловкости,  гибкости и  энергии,
часто,  как было известно Артену,  выходили победителями.  В том же, что
его  кузина владеет мечом как  минимум не  хуже мужчины,  принц уже имел
возможность убедиться.
     Поединок затягивался.  Соперник Элины, сражавшийся со щитом и мечом
против меча,  был менее уязвим,  но  в  то  же  время его руки постоянно
оттягивала тяжесть металла,  Элина же,  периодически перекидывая меч  из
одной руки  в  другую,  давала отдых им  обеим -  не  говоря уже  о  том
обстоятельстве,  что фехтовальщик, дерущийся левой, всегда более трудный
противник.  Постепенно рыцарь  со  щитом  выдохся и  перестал атаковать,
однако его глухую оборону пробить было непросто. В конце концов поединок
был  остановлен судьями,  и  победа по  очкам досталась "Отверженному" -
принц усмехнулся, услышав этот претенциозный псевдоним, вполне, впрочем,
отражавший тщетные  попытки Элины  добиться права  выступить на  турнире
открыто.
     После  перерыва,  необходимого для  восстановления сил  победителя,
вновь  пропели  рога,  призывая финалистов на  решающий бой.  Принц,  не
видевший предыдущих поединков,  с  удивлением убедился,  что  соперником
Элины является столь же таинственная личность,  с лицом, скрытым шлемом,
в легком кожаном доспехе,  вооруженная одним лишь мечом. Этот претендент
на приз, несомненно, также был молод, и избрал себе еще более вызывающий
псевдоним "Эрвард" - то было имя одного из легендарных героев старины.
     Снова зазвенели,  скрещиваясь,  клинки.  Соперники явно стоили друг
друга и дарили публике достойное финала зрелище.  Артен, не искушенный в
таких делах, вздрогнул, когда "Отверженный" потерял равновесие и едва не
выронил меч; но это была лишь уловка, провоцирующая противника. Однако и
Эрвард был непрост и  атаковал с  осторожностью,  тотчас отскочив,  едва
бессильно опустившийся меч рванулся к нему.  Позднее, впрочем, он все же
получил скользящий удар по боку,  но и  сам не остался в  долгу,  минуту
спустя  кольнув  соперника под  ребро.  Однако  в  обоих  случаях  удары
потеряли большую часть  своей силы,  прорываясь через защиту противника,
так что, даже будь оружие боевым, пострадали бы доспехи, но не тела.

     Довольно долго  ни  одна  из  сторон не  имела перевеса,  но  затем
постепенно  "Отверженный"  начал  сдавать.  Эрвард,  почуяв  слабину,  с
удвоенной энергией  принялся  теснить  соперника к  канатам.  Принц,  по
началу решивший,  что Элина в очередной раз прибегла к провокации, ждал,
что она вот-вот устремится в контратаку.  Но похоже было, что на сей раз
все было всерьез. Через какое-то время бой шел уже почти в углу, у самых
канатов.  И  хотя  принц  говорил  себе,  что  самоуверенной девчонке не
помешает хороший урок, он все-таки поймал себя на мысли, что надеется на
ее  победу,  что  не  все  еще потеряно и  у  Элины найдется для Эрварда
хороший сюрприз.
     И   "Отверженный"  словно  бы  услышал  его  мысли!   Когда  оружие
противника устремилось вперед,  нанося едва ли  не  решающий удар,  рука
"Отверженного" сделала странное винтообразное движение,  словно  обвивая
своим мечом меч  Эрварда.  Атакующий меч вжикнул между клинком и  гардой
обороняющегося,  помимо  воли  хозяина проходя в  пустоту мимо  кожаного
доспеха  и  застревая в  импровизированном захвате у  самой  рукояти.  В
следующий  миг  "Отверженный",  продолжая выворачивать кисть,  рухнул  с
разворотом на одно колено.  Меч вылетел из руки Эрварда и  плашмя упал в
пыль.  "Отверженный" моментально вскочил  и,  прежде  чем  Эрвард  успел
рвануться за  мечом,  грубым тычком отбросил своего соперника на канаты,
приставляя острие клинка к его груди.
     Трибуны  шумели,   приветствуя  победителя.  Теперь  "Отверженному"
предстояло получить награду из рук самого короля -  но сначала, согласно
правилам,  он  должен был  открыть свое  имя  и  лицо,  и  принц заранее
улыбался,   предвидя,   какой  поднимется  переполох.   Впрочем,  прежде
надлежало открыться проигравшему - второе место тоже считалось почетным,
но  вознаграждение,  разумеется,  было  скромнее  и  принималось из  рук
маршала.
     Двое  бойцов подошли к  королевской ложе.  Эрвард с  явной неохотой
снял шлем.
     Принц увидел раскрасневшееся -  не  столько даже из-за горячки боя,
сколько от  смущения за  свой проигрыш -  лицо Элины.  Все  это время он
болел не за того.
     Переполох поднялся не  сразу -  на  турнире было  много гостей,  не
знавших Элину и  не  понявших в  первый момент,  что  стоящий перед ними
юноша на самом деле юношей не является;  даже и среди тех, кто знал дочь
графа,  не все сразу поверили в подобную дерзость.  Но,  пресекая всякие
сомнения, девушка гордо подняла голову и звонко провозгласила свое имя:
     - Элина, графиня Айзендорг!
     Вот  тут  уже  по  рядам зрителей прокатился настоящий гул.  В  нем
слышались восхищенные выкрики,  но  еще больше было тех,  кто возмущался
таким попранием традиций. Больше всего недовольных было среди участников
турнира,   узнавших,  что  они  были  побеждены  женской  рукой.  Многие
оборачивались в сторону Айзендорга, чье лицо оставалось непроницаемым.
     Маршал,   некогда  столь  категорично  возражавший  против  участия
девушки в турнире,  вручил ей приз - серебряный медальон на цепи, кинжал
в  ножнах и  кожаный кошелек с  деньгами -  едва ли  не избегая смотреть
Элине в лицо и подчеркнуто казенным тоном произнося поздравление. Однако
посрамление маршала не радовало юную воительницу, ибо она была убеждена,
что поздравлять ее  не  с  чем.  Сейчас она проклинала ту минуту,  когда
решила  взять  громкий  псевдоним,   надеясь  победить  на  этом,  самом
необычном за много лет,  турнире,  в присутствии иностранных гостей -  и
вот  вместо  этого  на  глазах  у  всех  потерпела поражение.  Теперь ее
интересовало только одно - кому же ей пришлось уступить.
     Этот  интерес,  разумеется,  разделяли и  зрители.  Не  успели  они
обсудить личность одного финалиста, как все взоры уже сосредоточились на
втором, также снимавшем шлем.
     Это  был  молодой  человек  лет  восемнадцати,  не  отличавшийся от
природы ни  богатырской статью -  ростом он  был  не  выше  Элины  -  ни
красотой округлого лица,  черты которого,  хоть и лишенные явных изъянов
каждая   в   отдельности,   вместе  образовывали  достаточно  невзрачную
комбинацию.  Никто в  Роллендале не знал этого молодого рыцаря -  однако
смутное сходство уже  зажгло огонек воспоминания в  некоторых умах.  Но,
подобно своей  сопернице,  юноша не  стал  дожидаться,  пока  подозрения
перейдут в уверенность,  и,  глядя прямо в глаза королю,  громко и четко
произнес:
     - Редрих, герцог Урмаранд!
     Все всплески волнения,  прокатывавшиеся по трибунам в  этот богатый
на сенсации день,  были сущим пустяком по сравнению с бурей, поднявшейся
теперь.  Правда,  иностранные гости в ней не участвовали, с любопытством
взирая со  стороны;  однако тарвилонцы единодушно пылали гневом.  Многие
вскакивали с  мест,  кое-где сверкнули даже обнаженные мечи.  Как?!  Сын
казненного  узурпатора,   навеки  изгнанный  из   страны,   осмеливается
вернуться -  и  не  стоять вдалеке бледной тенью,  скрывая свое лицо,  а
победить на Большом Роллендальском Турнире! Какая неслыханная наглость!
     Тем не  менее,  формально Редрих не нарушил закона.  На турнир были
приглашены желающие рыцари из соседних королевств. Идущие с незапамятных
времен  правила провозглашали,  что  на  время  турнира прекращаются все
распри  и  преследования,  все  участники  равны  и  охраняются  законом
Тарвилона. Но все равно, какая наглость!
     Меж  тем  молодой герцог стоял  неподвижно под  шквалом проклятий и
оскорбительных  выкриков.  По  его  бледному,  несмотря  на  только  что
законченный бой,  лицу текли капли пота,  но  ни один мускул не дрогнул.
Лишь в синих глазах стыла ледяная ненависть.
     Пауза затягивалась.  Наконец король,  понимая,  что  другого выхода
нет,  поднялся,  чтобы  провести  церемонию награждения.  Редрих  шагнул
вперед,  и взгляд его,  точно меч,  уперся в лицо Анриха. Молодой герцог
должен был  получить награду из  рук  человека,  пусть  и  не  виновного
непосредственно в  гибели его  отца -  Анрих был призван на  царство уже
после переворота - но возвысившего и осыпавшего привилегиями его убийц и
подписавшего указ о вечном изгнании Урмарандов.
     Король,  в свою очередь, не испытывал той ненависти, которой пылали
теперь его подданные.  Не будучи тарвилонцем,  он не особо интересовался
подробностями внутритарвилонских распрей,  которые привели его на  трон.
Возвышая сторонников Кандерлиндов и  преследуя урмарандистов,  он просто
выполнял соглашение с  приведшей его  к  власти  партией и  упрочал свое
положение.  Поэтому  вначале он  почувствовал не  столько гнев,  сколько
смущение из-за  неловкости ситуации;  однако королевское смущение быстро
переходит в гнев.
     За  те  несколько секунд,  что враги молча смотрели друг на  друга,
король,  как  ему  казалось,  нашел  верный тон.  Поначалу он  собирался
произнести поздравление подчеркнуто сухо и официально,  но - это слишком
напомнило бы  слова,  обращенные маршалом к  Элине,  и  тем  уравняло бы
девчонку -  хотя и  слишком дерзкую,  однако общую любимицу во  дворце и
гордость графа Айзендорга -  с отпрыском преступного рода,  изгнанником,
самим своим появлением в Роллендале нанесшим оскорбление короне. Поэтому
Анрих  произнес  поздравительные  слова  откровенно  насмешливым  тоном,
словно Редрих не  победил в  честной борьбе,  а  публично опозорился,  и
гневные выкрики были притворными,  а  теперь,  вслед за  словами короля,
должен грянуть взрыв хохота.
     Урмаранд выслушал это,  по-прежнему не меняя выражение лица, и лишь
один раз  губы его  дернулись.  Настал черед вручения призов -  золотого
медальона,  меча с  драгоценным камнем на рукояти и  кошеля с  монетами.
Когда король протягивал кошель,  тесемки его были развязаны;  к  тому же
Анрих разжал пальцы за мгновение до того, как Редрих принял приз. Монеты
посыпались на  арену;  в  руках  молодого герцога остался пустой кошель.
Зрители радостно загоготали и  приготовились смотреть,  как Редрих будет
ползать в пыли перед королевской ложей, подбирая деньги.
     Но  молодой человек не доставил им такого удовольствия.  Он швырнул
кошель  на  землю,  повернулся,  и,  по-прежнему сжимая в  руке  рукоять
призового меча с алым рубином, зашагал прочь.
     В этот момент Элина сделала шаг по направлению к нему.
     - Герцог!
     Урмаранд обернулся,  готовый к новому оскорблению. Трибуны замерли,
ожидая, какой укол припасла для врага острая на язык дочь Айзендорга.
     - Я  хочу поздравить вас с  победой.  Вы полностью заслужили ее,  -
сказала девушка, и ни тени насмешки не было в ее словах.
     Каменная маска лица Редриха наконец расслабилась. Он улыбнулся.
     - Благодарю вас,  графиня, и позвольте выразить вам признательность
за прекрасно проведенный бой. Вы были достойным соперником.
     Он отсалютовал ей мечом.  Элина ответила тем же. На трибунах стояла
тишина.

     Элина нагнала отца на аллее,  ведущей к  дому Айзендоргов.  Граф не
стал ждать ее после турнира -  может быть,  не хотел,  чтобы посторонние
были свидетелями их  разговора,  а  может,  выражал свое неудовольствие.
Элина  обогнала его  -  граф  по-прежнему шел  своим  широким шагом -  и
заглянула в глаза.
     - Ты на меня сердишься, папа?
     - Хвастовство не  делает чести  рыцарю.  Берущий громкие псевдонимы
скорее смешон,  нежели страшен.  Обычно больше всех хорохорится тот, кто
меньше уверен в себе, и опытный противник знает это.
     - Я уже и сама жалею,  что назвалась Эрвардом.  Но... я не об этом.
За это я уже достаточно наказана своим проигрышем.
     - Хорошо,  что  ты  это понимаешь.  Впрочем,  -  граф позволил себе
улыбнуться,  -  сегодня ты  вполне  могла  победить,  но  тебе  достался
действительно  сложный  соперник.   У  него  необычный  стиль,  ломающий
правила.  Рыцари так  не  дерутся.  Однако во  время  моих  скитаний мне
приходилось  встречаться  с   подобным  стилем...   Тебе  не   следовало
расслабляться под конец боя.  Если бы  ты  была готова,  он  бы  не смог
вырвать меч.  Правда, тебе, вероятно, пришлось бы упасть, чтобы удержать
его, но лучше упасть с мечом, чем остаться на ногах без него.
     - Давай не будем уходить от темы,  - решительно произнесла Элина. -
Я поздравила Урмаранда,  когда все готовы были его растерзать. За это ты
на меня не сердишься?
     Айзендорг, наконец, остановился и положил ей руку на плечо.
     - Элина,  ты поступила красиво и благородно.  Если хочешь знать, ты
единственная вела  себя  достойно среди этой воющей толпы.  Каким бы  ни
было  мое  отношение к  Урмарандам,  я  воздаю должное мужеству Редриха,
который решился приехать сюда и участвовать в турнире, и я считаю низким
пытаться принизить честную победу врага.  Мне жаль, что мой король повел
себя не лучшим образом, и я рад, что моя дочь это исправила. Но... честь
и благородство -  красивые понятия, а в жизни грязи больше, чем красоты.
И  я  хочу предостеречь тебя,  дабы ты  не  слишком рассчитывала на  эти
качества и  всегда помнила,  что ответом на  благородный жест может быть
удар в  спину.  Урмаранды -  не  та  фамилия,  которой следует доверять.
Обрати внимание, что даже сегодня он побеждал за счет коварства. Да, все
было в  рамках турнирных правил,  но тем не менее.  На самом деле стиль,
которым он  пользуется -  это стиль боя без правил.  Я  уже сказал,  что
встречался с таким. Его использовали наемные убийцы.
     - Тем не менее, ты учил меня некоторым из этих приемов.
     - Да.  Потому что они могут тебе пригодится,  как раз в свете того,
что я только что сказал.
     - А этот, последний, которым он вырвал меч - ты знаешь?
     - Должен признаться,  я увидел его впервые. Иначе ты бы уже владела
им.
     Элина   закусила  губу.   Ей   непременно  хотелось  освоить  новый
эффективный прием.
     - Как ты  думаешь,  Редрих согласился бы показать мне его?  В  знак
благодарности...
     - Элина, я уже предостерег тебя относительно Урмарандов.
     - Я приняла к сведению. Но нельзя же впадать в обратную крайность и
всюду видеть одно коварство.
     - К тому же, если он хотя бы вполовину столь же умен, сколь и смел,
ты вряд ли его еще увидишь,  - продолжал Айзендорг. - Закон охраняет его
еще один день после окончания турнира,  но на его месте я бы уже покинул
Роллендаль.  Слишком многие после сегодняшнего жаждут его крови, и закон
в таких случаях - не особенно надежная защита.
     Элина, казалось, молча приняла это к сведению и принялась обсуждать
с отцом другие турнирные поединки,  но уже на пороге дома вдруг,  словно
что-то неожиданно вспомнив,  заявила,  что ей надо сегодня еще кое с кем
повидаться.
     - С кем именно,  да еще на ночь глядя? - неодобрительно осведомился
граф,  обычно  предоставлявший дочери широкую свободу,  но  на  сей  раз
почувствовавший подозрения.
     - Да не волнуйся,  папа!  Может,  я даже не приду к ужину,  но я не
собираюсь влипать ни в какую авантюру.
     - Элина, я задал тебе конкретный вопрос и жду конкретного ответа.
     - Ну... если тебе так важно знать, с Ральтиваном.
     У  графа,   уже  заподозрившего,  что  Элина  хочет  встретиться  с
Урмарандом,  отлегло от сердца.  Он,  конечно, не любил Зендергаста и не
одобрял контактов дочери  со  старым  магом,  но  объективно старик  был
безопасен -  чего  никак нельзя было  сказать о  сыне узурпатора.  Кроме
того, граф знал, что у его дочери нет привычки врать, в особенности ему.
Всего этого было достаточно, чтобы успокоиться.
     Однако  успокоился  он  преждевременно.  Элина  не  солгала  ему  и
действительно  направилась  к   дому  Зендергаста,   но   это  был  лишь
промежуточный этап ее плана.
     Королевский  маг  жил  в   небольшом,   давно  не   ремонтированном
одноэтажном  домике,   скрытым,  однако,  от  посторонних  глаз  высоким
каменным забором.  Внутри ограды,  помимо дома,  размещался также сад  и
огород Зендергаста,  где произрастали различные растения, используемые в
магическом деле. Злые языки, впрочем, утверждали, что растения эти давно
в   запустении,   и   грядки   заросли   обычными   сорняками.   Широкой
общественности,  однако, это не было известно достоверно, ибо Зендергаст
любил напускать на  себя  таинственность -  последнее,  что  осталось от
былого величия его профессии -  и  пускал к себе далеко не всех.  Элина,
впрочем,   входила  в  число  особо  допущенных  и  даже  знала  секрет,
позволявший открыть хитрый запор на воротах.
     В  дверь самого дома,  тем не  менее,  ей пришлось стучать довольно
долго -  другой бы на ее месте решил,  что хозяина нет дома - прежде чем
Ральтиван  открыл.   Взгляд  из-под  кустистых  бровей  был  воплощением
негостеприимства,  и не особенно смягчился,  даже когда маг увидел,  кто
его беспокоит.
     - Я тоже рада вас видеть,  - сказала Элина, - а теперь, может быть,
вы пригласите меня войти?
     - Элина, я сегодня очень занят, - строго ответил маг.
     Графиня мысленно улыбнулась.  "Не иначе как мечтами о старых добрых
временах", - подумала она, а вслух категорично заявила:
     - Это  не  займет много времени.  Мне  нужна ваша  профессиональная
помощь.
     Подобные обращения вызывали у старика двойственное чувство: с одной
стороны, ему льстило, что в его магических услугах нуждаются, с другой -
он  боялся,  что  задача окажется ему не  по  силам.  Тем не  менее,  он
отступил вглубь дома, впуская девушку.
     - Мне  нужно  найти  человека в  Роллендале,  -  пояснила она  суть
проблемы.
     - У вас есть какая-нибудь его вещь, а лучше прядь волос или...
     - Если бы у  меня это было,  я бы попыталась решить задачу сама,  -
нетерпеливо прервала его Элина.  -  Не забывайте, что я все-таки училась
магии. Но, увы, нам было не до обмена сувенирами.
     - Значит, вы общались? Уже хорошо. А его настоящее имя вы знаете?
     - Да. Его имя - Редрих, герцог Урмаранд.
     Старик попытался сделать вид, что это имя ему столь же безразлично,
как и любые другие, но ему это не удалось.
     - Урмаранд? Победитель турнира?
     - Откуда вы знаете? - усмехнулась Элина, намекая на демонстративное
презрение старого чародея к варварским забавам эпохи меча.
     - Не забывайте, я все-таки маг, - ответил Ральтиван с достоинством,
словно и  впрямь без  магического искусства нельзя было  узнать новость,
известную каждому мальчишке.
     Зендергаст провел  гостью в  небольшую комнату,  похожую на  помесь
библиотеки с  химической лабораторией.  На  одних  полках  стояли старые
растрепанные фолианты с позеленевшими застежками, на других - закопченые
тигли,  ступки,  склянки с какими-то порошками.  На одной из полок среди
реторт лежал человеческий череп. Элина знала, что он настоящий, и ее это
не смущало. Она еще в детстве навидалась мертвецов.
     Маг усадил девушку за небольшой шестиугольный столик,  расставил по
углам свечи и  зажег их,  а  в центре поставил блюдо,  куда налил воды и
бросил щепотку серого порошка.  Затем он  плотно задернул шторы и  велел
Элине выпить какой-то гадости из колбы.
     Графиня  сидела,   глядя  на  неверные  отблески  свечей  в   воде.
Постепенно  мерзкий  вкус  во  рту  сменился  ощущением  тепла,  которое
разлилось по  всему телу...  хотелось спать...  Элина уже сама не знала,
действительно ли она видит свечи,  или они только снятся ей... потом она
поняла,  что  это  не  свечи,  это рассыпанные золотые монеты блестят на
солнце...  и  некрасивый юноша в  кожаном доспехе салютует ей  мечом,  а
потом разворачивается и уходит.  Но,  в отличие от того,  как это было в
реальности,  теперь  Элина  пошла  за  ним.  Они  вышли  с  ристалища  и
направились в город. Юноша шел очень быстро - он знал, что враги в любую
минуту могут броситься за  ним  в  погоню,  чтобы затеять дуэль прямо на
улице - с одним, вторым, третьим, пока он не будет убит. Должно быть, их
останавливало лишь то,  что, прежде чем силы оставят победителя турнира,
от его руки непременно падут эти один,  второй,  третий...  и  никому не
хотелось оказаться таковыми.  Элина почувствовала, что не может угнаться
за герцогом. Это удивило ее - в реальной жизни она неплохо бегала, а тут
требовалось всего лишь быстро идти.  Тем не менее, дистанция между ней и
Редрихом увеличивалась -  и  более  того,  фигура  его  с  каждым  шагом
делалась все более прозрачной.
     - Вы видите его?  Видите?  - требовательно произнес откуда-то голос
Ральтивана.
     - Он уходит... уходит... - слабо откликнулась Элина.
     Ральтиван, бормоча непонятные слова, сел напротив девушки и взял ее
руки в свои. Лицо его исказила гримаса напряжения.
     Элина  вновь  отыскала  Редриха  в  лабиринте  городских  улиц,  но
ненадолго. Картина снова начала терять четкость.
     - Не могу найти... не вижу... - пожаловалась Элина.
     - Зовите его по имени! - велел маг.
     - Редрих! Редрих Урмаранд!
     Наконец Элина увидела трехэтажный дом,  ютящийся между двумя такими
же на одной из кривых улочек. Взгляд ее сосредоточился на крайнем справа
окне последнего этажа. В окне не было видно человека, но девушка поняла,
что он там.
     - Элина, проснитесь!
     Вздрогнув,   графиня  распахнула  глаза   и   увидела  перед  собой
утомленное лицо Ральтивана. Старик достал кружевной платочек и вытер пот
со лба.
     - Вы нашли его? - спросил он.
     - Да.
     - Это было труднее,  чем вам казалось...  Очевидно,  он  никогда не
учился магии.  Вам повезло,  что вы достаточно долго сражались с ним - и
что  обратились ко  мне  вовремя.  Еще какой-нибудь час -  и  уже ничего
нельзя было бы сделать.
     - Я у вас в долгу, почтенный Ральтиван. Как мне отблагодарить вас?
     - После сочтемся, - небрежно ответил Зендергаст.
     Элина попрощалась с магом и вышла на улицу. Темнело.

     Графиня уверенно шла по  быстро пустеющим улицам.  Она хорошо знала
город и не боялась его ни днем, ни ночью. Смешно даже представить, чтобы
обычная девушка из  аристократической семьи отправилась одна,  в  темное
время  суток,   куда-то  на  окраину  -  и  это  было  бы  действительно
небезопасно;  но с Элиной был ее меч,  и этого было достаточно. Пару раз
ей  попадались навстречу какие-то  подозрительные личности,  но,  издали
заметив дворянина при оружии, предпочитали уступить ему дорогу.
     Наконец показался дом, знакомый Элине по ее видению. Наружная дверь
не была заперта;  хозяин,  сдававший комнаты, не хотел, чтобы его всякий
раз беспокоили припозднившиеся постояльцы.  Элина легко взбежала по  еле
освещенной  лестнице  и  остановилась перед  дверью  в  конце  коридора.
Запоздалая мысль о том, что герцог, если он все еще здесь, возможно, уже
спит -  тем  паче что  света в  окне она не  заметила -  мелькнула в  ее
сознании,  но  не поколебала ее решимость.  В  конце концов,  рассуждала
Элина,  она оказала Редриху услугу -  и окажет еще одну,  предупредив об
опасности.
     На  стук  долго не  было никакой реакции.  Затем голос из-за  двери
спросил:
     - Кто там?
     - Герцог, это графиня Айзендорг. У меня к вам дело.
     - Пожалуйста,  говорите тише.  И не надо называть титулы. Какое еще
дело в это время суток?
     - О,  -  еще  одна  запоздалая мысль  заставила Элину смутиться,  -
только не  воображайте какие-нибудь глупости.  Но  давайте мы  все же не
будем разговаривать через дверь?
     За дверью помолчали.
     - Вы одна?
     - Да.  Мой  приход вам ничем не  угрожает.  Полагаю,  слово графини
Айзендорг для вас достаточная гарантия?
     По всей видимости,  для Урмаранда это было не так уж бесспорно. Еще
на  некоторое время повисла тишина,  потом послышался звук отодвигаемого
засова.
     Редрих был полностью одет,  и  рука его лежала на рукояти меча.  Он
бросил быстрый взгляд в коридор,  прежде чем впустить гостью.  В комнате
горела свеча,  но запертые ставни не пропускали ее свет наружу.  Постель
была смята, но не разобрана.
     - Итак?
     - Полагаю, вы не будете отрицать, что я сегодня оказала вам услугу,
- без обиняков начала Элина.
     - Да, и я выразил вам благодарность.
     - Думаю,  что  и  вы  бы  могли бы  оказать услугу мне.  Тот прием,
который принес вам победу. Научите меня ему.
     - Прямо сейчас?  -  усмехнулся герцог.  -  И вы за этим шли ко мне?
Кстати, как вы меня нашли? Я не заметил слежки.
     - Отвечаю в обратном порядке,  -  обстоятельно пояснила Элина.  - Я
нашла вас с помощью магии.
     - Значит,  вы  еще более опасны,  чем показали себя на  турнире,  -
заметил Редрих,  и  в  голосе его действительно звучало опасение.  -  Не
думал, что эти древние штучки все еще действуют.
     - Действуют достаточно плохо,  -  призналась Элина,  -  особенно на
человека,  который сам магии не учился, - она хотела еще признаться, что
не  сама  справилась с  этой  задачей,  но  решила не  волновать Редриха
известием,  что о  его местопребывании знает кто-то  еще.  -  Мне просто
повезло.  Ответ на  второй вопрос -  я  пришла именно за этим...  и  еще
затем,  чтобы предупредить вас.  Из-за этого предупреждения нам придется
провести урок прямо сейчас, потому что потом не будет времени.
     - Что за предупреждение?
     - Вы видели, как в Роллендале реагируют на фамилию "Урмаранд". Это,
между прочим,  не беспочвенно -  у меня самой серьезные претензии к этой
фамилии,  хотя,  с  другой стороны,  если бы  Урмаранды не изгнали моего
отца,  вряд ли я появилась бы на свет.  Так вот, хотя закон защищает вас
до конца завтрашнего дня,  вам небезопасно здесь оставаться.  Чем скорее
вы покинете город и страну, тем лучше.
     - Меня выследили?
     - Нет...  ну  то есть я  думаю,  что нет.  Но когда они опомнятся и
начнут вас искать,  это не станет такой уж проблемой. Даже сейчас, когда
в городе много приезжих; ведь врагов у вас тоже много.
     - Да, я знаю. Я собирался уехать утром. В толпе легче затеряться.
     - На  турнире в  этом году было рекордное количество зрителей.  Вас
слишком хорошо запомнили. Любая толпа для вас опасна. Вы должны покинуть
город ночью. Где ваша лошадь?
     - Я оставил ее на постоялом дворе за городом. На этих узких улочках
всадник более заметен и уязвим, чем пеший.
     - Вот и  хорошо.  Не придется будить хозяина,  чтобы отпер конюшню.
Просто оставьте ему плату на столе...
     - Графиня,   в  таких  местах,  как  это,  плату  берут  вперед,  -
усмехнулся Редрих. - Но как же стража? Ведь ночью ворота закрыты.
     - У них нет причин вас не выпустить. Тем более если я провожу вас.
     - И в обмен на это я должен обучить вас...  что ж, почему бы и нет.
Надеюсь,  нам  не  придется  встретиться когда-нибудь  в  реальном  бою.
Впрочем, мне до сих пор кажется дикой мысль о реальном бое с женщиной.
     - Не  только вам.  Это весьма распространенный предрассудок.  Но не
будем терять времени.
     - Ладно.  Здесь тесновато,  ну ничего. Хорошо бы еще, чтобы соседей
не переполошил звон мечей.
     - Здесь достаточно толстые стены. А на пол бросим одеяло.
     Обучение не заняло много времени. Элина, с ее уровнем фехтовального
мастерства,  быстро ухватила суть приема,  и после того, как меч Редриха
(тот самый,  с  рубином),  вырванный из его руки,  несколько раз упал на
одеяло,  герцог  счел,  что  с  дальнейшим  оттачиванием  техники  Элина
справится сама. Молодые люди убрали оружие в ножны.
     Герцогу не понадобилось много времени на сборы. Он подвесил к поясу
тощий кошель, нахлобучил берет, словно тот мог скрыть его лицо, подвесил
к поясу меч,  вскинул на плечо котомку, где лежал шлем и другие нехитрые
пожитки, а затем вслед за Элиной вышел из комнаты.
     - Кто учил вас фехтованию?  -  спросила графиня, когда они вышли на
ночную улицу.
     - Телохранитель,  которого отец приставил ко  мне и  матери.  После
того,  как мой отец был убит во время переворота,  а  дядя казнен вскоре
после,  мой  учитель  фактически заменил мне  отца.  Не  в  том  смысле,
конечно,   что  у   него  были  какие-то  непозволительные  отношения  с
матерью...
     - А ваша мать жива?
     - Нет.  Она слишком привыкла к  роскошной жизни и  быстро зачахла в
изгнании.  Нам ведь пришлось бежать,  как говорится, в чем были. Из всех
богатств  Урмарандов  с  собой  удалось  прихватить лишь  жалкие  крохи,
половину из которых украли бросившие нас слуги.  Знаете,  - герцог криво
усмехнулся,   но   Элина   не   видела  этого  в   темноте  неосвещенных
роллендальских улиц,  -  я  чертовски рассчитывал на  денежную премию за
победу.  Конечно,  это был не главный мотив,  по которому я участвовал в
турнире... но мне бы очень пригодились эти деньги. Но, сами понимаете, я
не мог подбирать их с земли.
     - У  вас теперь есть меч с рубином и королевский медальон.  Правда,
рыцарские обычаи считают недостойным продавать подобные вещи... мой отец
говорит полушутя,  полусерьезно,  что  перестал участвовать в  турнирах,
потому что ему уже некуда девать призовые мечи.
     - А почему вы думаете,  что у меня чести меньше, чем у вашего отца?
- резко спросил Редрих.
     - Простите, герцог, я не хотела вас обидеть.
     Некоторое время шли молча.
     - Сам  не  знаю,  зачем я  вам  все это рассказываю...  -  произнес
Урмаранд. - Почему я вообще вам доверяю. Ведь мы, по сути, враги.
     - Мы принадлежим к  враждебным родам,  а  это не то же самое.  Даже
если ваш отец был узурпатором...
     - Он  не  был  узурпатором!  Он  стал  регентом с  соблюдением всех
законных процедур!  Он  не получил власть в  результате переворота,  как
нынешний король, которого все, однако, считают законным монархом!
     - Ну конечно!  Никаких переворотов, всего лишь набор грязных интриг
и политических убийств!
     - А вы можете это доказать?
     - И  вы  осмеливаетесь говорить это  мне?  Дочери графа Айзендорга,
которого только боевое мастерство спасло от  наемных убийц,  подосланных
вашим отцом?  Который двенадцать лет скитался в чужих землях, потому что
вашему роду очень хотелось заполучить корону?
     - Вот видите,  - сказал вдруг спокойно Редрих, - а говорите, что мы
с вами не враги.
     Снова пошли молча. Лишь эхо шагов отдавалось в переулке.
     - Не нравится мне это эхо, - тихо заметил Урмаранд.
     - Да,  -  согласилась Элина,  -  похоже,  что за нами идут.  Зря мы
повышали голос и привлекали внимание.  Ну ничего, дадим этим разбойникам
хороший урок.
     - Это не грабители,  - уверенно заявил герцог. - Те бы уже заметили
наши мечи и предпочли не связываться. Похоже, меня все-таки выследили.
     - Надеюсь, вы не думаете, что это я заманила вас в ловушку?
     - Ну что вы, - ответил Редрих, который секунду назад подумал именно
это.
     Молодые люди  ускорили шаг,  и  в  этот момент из  переулка впереди
вышли четверо с явным намерением загородить им дорогу.  Двое из них были
вооружены мечами,  один держал тяжелый топор и один -  палицу.  Редрих и
Элина синхронно извекли мечи  из  ножен.  Герцог при  этом успел бросить
взгляд через плечо и увидеть подходивших сзади преследователей. Тех тоже
было четверо.
     - Отойдите,  юноша,  -  обратился  к  Элине  тот,  что  с  топором,
очевидно, введенный в заблуждение ее мужским нарядом и оружием, - мы вас
не тронем. Нам нужен только Урмаранд.
     - Зачем  он  вам  понадобился?  -  спросила Элина,  хотя  ответ был
очевиден.
     - Хочу,  чтобы  он  передал  весточку  моему  отцу,  повешенному по
приказу  его  отца,  -  осклабился тип  с  топором.  Упомянутым способом
казнили  только  простолюдинов;  впрочем,  нападавшие и  не  походили на
дворян.
     - На  прорыв,   -  тихо  скомандовал  Редрих,  пока  задняя  группа
нападавших не подошла на опасное расстояние.  Элина еле заметно кивнула.
Дождавшись этого  знака,  герцог  устремился в  атаку.  Графиня тоже  не
заставила себя ждать.
     Однако  нападавшие явно  не  впервые держали в  руках  оружие.  Они
моментально  заняли  оборонительную  позицию  и  отбили  первый  натиск,
переходя в контратаку. Сзади уже подбегали другие четверо.
     - К стене,  -  оценила ситуацию Элина. Редрих хотел скомандовать то
же  самое  и  ощутил  мгновенный укол  досады из-за  того,  что  девушка
опередила его.
     Теперь,  когда за спиной у молодых людей была глухая стена дома,  а
сами они стояли чуть развернувшись по отношению к стене и друг к другу и
полностью  контролируя  таким   образом  фланги,   положение  нападающих
оказалось крайне невыгодным. Их численное преимущество обернулось против
них.  Вынужденные все атаковать с одной стороны,  они только мешали друг
другу.
     Элина в  первые же  секунды выбила меч у  одного из них;  затем еще
двое  отступили назад,  осознав,  что  приносят своим больше вреда,  чем
пользы.  Теперь против молодых людей бились пятеро; при этом их движения
все равно были стеснены соседями,  но,  зная,  очевидно,  что по крайней
мере один из  противостоящих им  -  не  заурядный мечник,  а  победитель
Большого турнира,  нападавшие не  решались еще  уменьшить свой численный
перевес.
     Элина  без  проблем  отбивала прямые  колющие удары,  которые легче
всего было наносить в  такой позиции.  Но  вот  один из  ее  противников
сделал широкий замах, намереваясь, очевидно, рубануть сверху. Легко, как
на  тренировке,  Элина уклонилась от выпада его товарища и  вонзила свой
меч замахнувшемуся в живот.  Что-то мерзко хрястнуло -  очевидно, клинок
задел  позвоночник.  Обратно меч  выходил с  неожиданным сопротивлением,
стиснутый спазматически сжавшимися мышцами  брюшного пресса.  В  тусклом
свете  ущербной луны  покрытый кровью  клинок казался черным;  в  ноздри
ударил тяжелый запах.
     Второй противник Элины,  видя это,  взревел и  бросился на нее,  но
девушка отскочила в сторону, и меч нападавшего, звонко лязгнув, сломался
о  каменную стену.  Графиня легко могла проткнуть безоружному врагу бок,
но  на  сей  раз  замешкалась.  Ощущение  пронзающего человеческую плоть
клинка было еще слишком живо в  ее руке,  и  ей не хотелось испытать его
вновь.
     Левее,  где бился Редрих,  раздался истошный вопль. Герцогу удалось
рубануть по руке нападавшего с палицей,  и тот орал - пока еще больше от
ужаса,  чем от боли -  глядя на свою окровавленную кисть, болтавшуюся на
куске кожи.  Тяжелая палица,  падая, ударила по ноге мстителя с топором,
но  тот успел отскочить,  прежде чем Редрих воспользовался ситуацией,  и
теперь морщился от боли, стараясь не опираться на пострадавшую ногу.
     Последний оставшийся в  строю противник,  осознав ситуацию,  быстро
отступил;  одновременно трое других, ждавших своей очереди с начала боя,
выдвинулись вперед, но уже менее решительно. Они не нападали, дожидаясь,
пока   сломавший  свой   меч   подберет  оружие  поверженного  Элиной  и
присоединится к ним.
     Во время этой заминки в  конце улицы послышался топот бегущих ног и
визг вылетающего из  ножен оружия.  Новые враги?  Но  судя по тому,  как
испуганно оглянулись покушавшиеся, для них это было столь же неожиданно,
как  и  для  оборонявшихся.  В  следующее  мгновение  они  повернулись и
бросились наутек - все, включая раненых.
     - Именем короля стойте!  -  крикнул один из подбегавших. Теперь уже
ясно можно было различить латы ночного патруля.
     - Только  их  не  хватало...  -  процедил Редрих и,  развернувшись,
бесстрашно побежал вслед за своими врагами. Через пару шагов он, однако,
обернулся через плечо и крикнул Элине: - Спасибо!
     Графиня проследила взглядом,  как в первом же переулке покушавшиеся
свернули налево,  а Редрих -  направо, затем с облегчением повернулась к
подбегавшим стражникам, но, не дождавшись их, перевела взгляд вниз и так
и  стояла,  глядя на труп,  скорчившийся у  ее ног с  прижатыми к животу
окровавленными руками. Труп первого человека, которого она убила.

     В  эту  комнату никогда не  проникал дневной свет -  она находилась
ниже уровня земли, в подвале одного из роллендальских домов. Лишь слабые
огоньки свечей  освещали ее  в  такие  дни,  как  этот.  Вокруг большого
круглого  стола,  стоявшего  в  середине  комнаты,  сидели  14  человек,
облаченных  в  белые  мантии  с  глухими  капюшонами,   почти  полностью
скрывавшими лица. Перед каждым горела высокая тонкая свеча белого воска,
и  огонек приходился как  раз  напротив губ  сидевшего.  Это  была часть
древней  тренировки  -   о   чем  бы  ни  шла  речь,   дыхание  и  голос
присутствующих должны оставаться тихими и спокойными,  чтобы не погасить
(в идеале - даже не колебать) пламя свечи.

     - Итак,  братья,  -  сказал один из обладателей мантий,  - ситуация
вновь изменилась. У нас появился второй кандидат - Редрих Урмаранд.
     - Похоже,  что судьба благоприятствует нам,  -  заметил другой. - И
это тем более свидетельствует, что мы должны действовать.
     - Никогда нельзя забывать об обратной стороне, - напомнил третий. -
Пока у  нас был только Артен,  не возникало проблемы выбора.  Теперь она
появилась, и важно решить ее правильно. Не забывайте, что стоит на кону.
     - Не вижу особенной проблемы,  брат,  -  возразил четвертый. - Если
наш выбор окажется ошибочным, мы просто используем второго.
     - Если  наш  выбор  окажется ошибочным,  мы  может потерять все,  -
одернул его третий. - Не забывайте, что Отпирающий - это не просто ключ.
Он обладает собственной волей.
     - Он не владеет Мастерством, - не сдавался четвертый.
     - Должен ли  я  напомнить досточтимому брату  историю Проклятья?  -
язвительно осведомительно третий.  - И в особенности причины, по которым
оно было наложено?
     - Твое пламя дрожит, брат, - не менее язвительно ответил четвертый.
     - Благодарю,  -  третий смиренно сбавил тон.  - Но по существу тебе
нечего возразить?
     - Я не против осторожности.  Я лишь предлагаю не драматизировать. Я
считаю катастрофический исход крайне маловероятным.
     - А  я  вообще  не  уверен,  что  Редриха  можно  рассматривать как
кандидата,  - вмешался в их спор пятый. - Он герцог и сын регента, но не
более чем. А нам нужна королевская кровь.
     - Если бы  не  переворот восемь лет назад,  он  был бы куда ближе к
престолу, нежели Артен, - возразил шестой.
     - В  Пророчестве  ничего  не  говорится  насчет  "если  бы",  -  не
согласился пятый.
     - Но Урмаранды получили регентство и  могли претендовать на трон не
просто так,  а  именно на основании родства с  королями,  -  развил свою
мысль шестой.
     - Беда в том, что в Пророчестве не оговаривается степень родства, -
констатировал пятый.  -  Конечно,  идеальным вариантом был бы сам король
или наследный принц, но где ж их взять...
     - Если с Редрихом просто ничего не выйдет, это нам ничем не грозит,
- сказал третий. - Интерес представляют другие варианты.
     - Тургунайцам,  конечно,  выгоднее было бы иметь дело с Редрихом, -
произнес седьмой.  -  В  политическом смысле он -  ничто.  В  отличие от
Артена, за которым стоит Тирлонд и с которым приходится считаться.
     - А нам больше подходит Артен,  -  сказал восьмой.  - Его ничего не
интересует,  кроме науки.  А  Редрих непредсказуем и ухватится за власть
при первой возможности.
     - Напротив, Редрих очень предсказуем, - возразил шестой. - Человек,
обуреваемый страстями -  готовая марионетка для любого, кто возьмется за
ниточки.
     - По-моему,  мы  совсем  не  то  обсуждаем,  -  сказал  девятый.  -
Вероятность,  что  Отпирающий успеет чем-то  воспользоваться,  ничтожна.
Наверняка мы сможем устранить его, как только он сделает свое дело. Куда
более важно,  чтобы с ним ничего не случилось по дороге.  И в этом плане
умелый боец Редрих надежнее неспособного постоять за себя Артена.
     - Не  кажется ли  вам,  братья,  что  это пустой спор?  -  вмешался
десятый. - Ведь мы пока что не знаем, где находится Редрих.
     - Узнаем, - решительно заявил второй.
     - Да,  сейчас это наша главная задача, - подтвердил первый. Найти и
не  спускать с  него глаз.  Не хватало еще,  чтобы он погиб на дуэли или
спутался с какой-нибудь девкой.

     Разумеется,  ночное  происшествие с  Элиной наделало немало шуму  в
столице.  Официальная версия,  базировавшаяся на  рассказе самой девушки
капитану стражи,  состояла в том,  что юная графиня Айзендорг, идя ночью
по улице,  услышала шум схватки и крик о помощи.  Поспешив на эти звуки,
она  увидела,  что  несколько человек разбойного вида с  оружием атакуют
одного, и встала на его сторону. В бою один из нападавших был убит самой
Элиной,  другой ранен  незнакомцем;  затем  появился патруль,  и  злодеи
бежали -  а  следом за  ними скрылся и  тот,  кто был жертвой нападения.
Причины  для  этого  у   него  могли  быть  разные:   он  мог  оказаться
высокопоставленным  гостем  Роллендаля,   не  желающим,  чтобы  его  имя
фигурировало в  подобной  истории,  или  неверным супругом,  застигнутым
грабителями во  время  тайного ночного похождения,  или  даже  таким  же
вором,   что-то  не  поделившим  с  товарищами.   Все  это  было  вполне
правдоподобно,  но не объясняло одного обстоятельства -  а  именно,  что
делала Элина ночью одна в не самой респектабельной части города.  Посему
почти   одновременно  с   официальной  версией   родилась  неофициальная
(вызвавшая у  графини  Айзендорг  бурю  возмущения),  утверждавшая,  что
скрывшийся с места происшествия вовсе не был незнакомцем -  а, напротив,
у   Элины  было  с   ним  любовное  свидание,   и  бежал  он,   дабы  не
компрометировать честь девушки.  Впрочем,  даже  сторонники этой  версии
сходились на  том,  что  свидание  носило  вполне  невинный характер,  и
бегство было обусловленно только строгостью тарвилонских нравов.  Данная
гипотеза,  правда,  тоже  не  объясняла столь странного выбора места для
свидания,  но  ее сторонники отвечали,  что молодые люди могли гулять по
ночному городу,  не  особо следя,  куда  несут их  ноги.  Близко знавшие
Элину, однако, не сомневались, что все это чепуха.
     Попытка расследования по горячим следам ничего не дала.  Стражники,
устремившиеся было в погоню,  нашли одного из злоумышленников - кровавый
след привел их к тому,  что лишился руки;  потеря крови и болевой шок не
дали ему убежать далеко.  Однако нашли его уже мертвым - кто-то из своих
же добил его, дабы раненый не попал в руки закона и не выдал остальных.
     Правду, помимо самой Элины, знал только граф Айзендорг, применивший
свое влияние для распространения официальной версии.  У  отца с  дочерью
состоялся  достаточно  тяжелый  разговор,   в  конце  которого,  однако,
Айзендорг сменил гнев на милость и поздравил Элину с боевым крещением.
     - Я был на год старше,  когда убил своего первого врага,  -  сказал
он.  - Этак ты перещеголяешь отца. Только всегда помни, что меч - оружие
обоюдоострое: он не только решает проблемы, но и создает их.
     Позже в этот же день заглянул принц Артен.  Граф к тому времени уже
ушел; Элина сидела дома одна и, вопреки обыкновению, не хотела выходить.
     - Вы  меня  обяжете,  принц,  если  не  станете требовать пересказа
истории, уже известной всем в десяти вариантах, - с порога заявила она.
     - Н-да? Вообще-то я хотел поговорить как раз об этом.
     - С  чего это вдруг в  вас проснулся интерес к дракам на презренных
железяках?
     - Не к дракам, собственно. Я хотел спросить, как вы себя чувствуете
после... всего этого.
     - Говорите уж прямо -  вам любопытно, что чувствуешь, когда впервые
убиваешь человека. Так?
     - Ну... - смутился Артен.
     - Почему бы  вам  не  распросить кого-нибудь еще -  разве их  мало?
Разве население Роллендаля,  за  исключением меня,  состоит из  небесных
созданий, падающих в обморок от вида крови?
     - Кузина, если вы не в духе...
     - Не обращайте внимания,  принц,  - смягчилась вдруг Элина. - Вы не
виноваты.  Просто  я  действительно не  слишком  хорошо  себя  чувствую.
Никаких сентиментальных глупостей.  Тот тип,  которого я заколола, напал
на меня с оружием в руках и в полной мере заслуживал смерти.  Я ни капли
не жалею о нем и предпочла бы увидеть на виселице остальных его дружков.
То, что я чувствую - это совсем не жалость... это брезгливость. Словно я
голой  рукой  раздавила большое гадкое  насекомое.  Словно  я  в  чем-то
испачкалась и теперь уже не смогу отмыться.  Это не значит, что отныне я
намерена  провести  остаток  жизни  за   вышиванием.   Если  мне   снова
потребуется убивать,  защищая  себя  или  других,  я  буду  убивать  без
колебаний.  Но в первый раз...  это неприятно.  И еще... вы понимаете, я
привыкла воспринимать Роллендаль как свой дом.  Где все меня знают...  и
неплохо ко мне относятся.  Конечно,  я знала,  что здесь есть кварталы с
сомнительной репутацией,  что встречаются воры и  грабители,  что бывают
убийства.  Но... это было теоретическое знание. А теперь я чувствую себя
так,  словно мой  город  меня  предал.  Да  еще  всякие идиоты повторяют
дурацкие сплетни...  Что ж вы не задаете второй вопрос,  принц?  - Элина
вновь с вызовом уставилась на Артена.  - Неужели вам не интересно, с кем
это я гуляла ночью по улицам?
     - Не вижу смысла задавать вопрос во второй раз,  -  спокойно сказал
принц.  -  Вы ведь отвечали на него стражникам. И граф Айзендорг говорит
то же самое.
     - Я солгала,  -  отрезала Элина.  -  И мой отец тоже солгал,  чтобы
выгородить меня.  Этот человек не был незнакомцем. Его имя известно даже
вам. Хотите, чтобы я назвала его? Ну? Хотите?
     - Как вам будет угодно, кузина, - пожал плечами Артен.
     - Редрих Урмаранд.
     Элина ждала,  что это имя произведет эффект удара молнии,  но принц
лишь усмехнулся.
     - Так вы говорите, ваш отец знает об этом?
     - Я никогда не лгу своему отцу.
     - В  таком случае,  раз  с  этим  может примириться граф Айзендорг,
почему  это  должно волновать меня?  Меня  вообще мало  заботят все  эти
внутритарвилонские  счеты.   Да,   наверное,  отец  Редриха  был  плохим
правителем,  а  мой троюродный дядя Анрих -  хороший король,  во  всяком
случае,  не худший.  А граф Айзендорг вообще благороднейший человек.  Но
это не значит,  что в роду Урмарандов никогда не было достойных людей, а
в роду Кандерлиндов -  негодяев. И не значит, что не будет впредь. Может
быть,  через  сотню лет  в  Тарвилоне сбросят тирана Кандерлинда,  чтобы
возвести на трон благородного Урмаранда.  Через триста лет наши потомки,
изучая историю,  вообще не  увидят разницы между этими двумя династиями,
воспринимая  их  противостояние  исключительно  как  борьбу  за  власть,
каковой оно и является на самом деле, а не как борьбу добра со злом, как
это  пытаются  представить  сейчас.   Можно  испытывать  враждебность  к
конкретной личности за конкретные дела,  но к роду в целом -  это просто
глупо.
     - Спасибо, кузен. Наконец-то я слышу разумные слова. Но знаете, что
меня еще смущает?  Вы ведь понимаете, почему мне пришлось врать - не все
же рассуждают,  как вы.  Но...  получилось так,  что я  выставила себя в
более героическом свете,  чем  на  самом деле.  Будто бы  я  бескорыстно
пришла на помощь незнакомцу.  А  ведь,  на самом деле,  это не была даже
бескорыстная помощь знакомому -  это была плата за услугу.  Я  вызвалась
проводить его,  если он  обучит меня боевому приему.  Правда,  если бы я
действительно увидела,  как бандиты нападают на незнакомого человека,  я
бы встала на его защиту...  но ведь "если бы" и на самом деле -  большая
разница?
     - Стало быть,  именно за этим вы и  встречались с  Редрихом?  Чтобы
взять у него урок фехтования?
     - А вы могли подумать что-нибудь иное?
     - Кузина,  -  серьезно сказал Артен,  - я слишком уважаю вас, чтобы
подозревать в чем-то недостойном.
     Элина,  не  найдя что  сказать,  ответила ему  полным благодарности
взглядом.
     - Что же касается ваших сомнений... - продолжал принц, - достаточно
того,  что вы поступили здраво. Разумеется, когда давали показания, а не
когда  отправлялись  за  этим  уроком  -  это-то  как  раз  было  верхом
безрассудства. Впрочем, граф Айзендорг наверняка уже высказал вам все по
поводу этой авантюры,  так что не  буду брать на  себя труд повторяться.
(Элина  улыбнулась.)  И  вообще,  в  нынешних обстоятельствах встать  на
защиту  Урмаранда -  это  большее геройство,  чем  просто заступиться за
незнакомца.
     - Но ведь я сделала это тайно...
     - Перед этим, на турнире, вы сделали это открыто.
     Хорошее настроение постепенно возвращалось к Элине.  Она знала, что
Артен не стал бы говорить утешающие слова только для того, чтобы сделать
ей приятное -  не такой он был человек.  Если он так говорил, значит, он
действительно так думал.
     - Скажите,  принц, - решила она поделиться последним сомнением, - а
вам теперь не...  неприятно общаться со мной, зная, что я совсем недавно
убила человека? Неважно, что заслуженно... сам факт?
     - Ну,  это довольно необычно,  учитывая ваш пол...  -  знаю, что вы
ненавидите упоминания об этом,  уж извините -  но, зная ваш воинственный
нрав,  я  предполагал,  что это когда-нибудь случится.  В  конце концов,
такое иногда происходит даже на турнирах -  а случайно убить невиновного
куда хуже,  чем сознательно прикончить бандита. Нет, мое отношение к вам
ничуть не поменялось. Не забивайте себе голову глупостями.
     - Спасибо вам,  - сказала Элина с облегчением. - Как хорошо, что вы
пришли!  Мне надо было кому-то все это высказать.  Признаюсь вам,  перед
своим отцом я боюсь показаться недостаточно сильной.  Он - прославленный
герой,  и я хочу быть во всем достойной его. А с вами я могу говорить на
равных, как с другом. И, знаете, я теперь поняла, что со мной произошло.
Просто этой ночью кончилось мое детство.

     Два  дня  спустя  разговоры о  ночном происшествии с  дочерью графа
Айзендорга начали  стихать.  О  молодом герцоге Урмаранде тем  более  не
вспоминали:  сразу  после  турнира он  исчез,  и  никто не  знал,  куда;
полагали,  что он поспешил бежать из Роллендаля и  Тарвилона,  к  вящему
разочарованию  многих  самозванных  мстителей.  Его  победа  на  Больщом
Турнире -  да  еще  на  глазах  иностранных гостей -  воспринималась как
конфуз,  о  котором  лучше  поскорее забыть.  Теперь  горожан  волновали
просочившиеся из дворца слухи о скором отъезде тургунайского посольства;
хотя ряд купцов и заключили уже вожделенные сделки,  многие роллендальцы
- в  том числе и те,  что не имели коммерческих интересов,  а всего лишь
надеялись на пышные праздненства в  столице -  пока что чувствовали себя
разочарованными и гадали, не исправится ли ситуация в последние дни. Как
вдруг  новое  чрезвычайное происшествие заставило  горожан  вспомнить  о
недавнем ночном инциденте.
     Дело было днем. Принц Артен вышел из здания тирлондского посольства
и  пошел по  направлению к  дворцу.  Он  мог бы  пролить свет на  многие
интересовавшие  горожан  вопросы  -   если  бы,   конечно,   не  понимал
необходимости хранить тайну.  Его  участие в  тургунайской экспедиции из
призрачной возможности становилось все  более реальной перспективой,  и,
хотя само это обстоятельство наполняло его радостным волнением,  принц с
неудовольствием чувствовал, как его все более затягивают жернова большой
политики.  В  его  отношениях  с  августейшими  родственниками наметился
холодок,  и  впору  было  ожидать,  что  не  сегодня-завтра  ему  начнут
намекать,   не  слишком  ли  он  загостился.   Впрочем,   знай  они  все
подробности, они бы, напротив, постарались удержать принца подольше.
     Погруженный в  эти мысли,  Артен не сразу заметил графа Айзендорга,
который,  должно быть, только что покинул дворец и шел навстречу. Принц,
знавший,  что  его  пребывание в  Роллендале подходит к  концу и  другой
возможности  может  не  представиться,   решил  кое  о   чем  распросить
знаменитого героя.
     Он  поздоровался с  графом,  осведомился,  не  спешит ли  тот (граф
ответил  отрицательно)  и,   пристроившись  рядом,  поинтересовался,  не
приходилось  ли  Айзендоргу  в  его  странствиях слышать  о  Тургунае  и
Зурбестане.
     - Вы  спрашиваете как  Артен  или  как  принц  Вангейский?  -  чуть
усмехнулся граф.
     - Увы, я бы сам был рад, если бы мог разделить этих двоих, - развел
руками Артен.
     - У  меня  нет  желания играть с  вами в  дипломатические уловки...
скорее всего,  я просто не знаю того,  что вас интересует.  Я никогда не
забирался слишком далеко к  востоку и не только не был в Тургунае,  но и
живых  тургунайцев увидел  в  тот  же  день,  что  и  вы.  Конечно,  мне
приходилось слышать,  что такая страна существует...  но  послы принесли
нам куда больше сведений,  чем эти смутные слухи. Вы-то должны знать, вы
ведь активно общаетесь кое с кем из послов.
     - Хотелось бы сведений из независимых источников, - сказал принц.
     - Мне тоже, - улыбнулся граф.
     Беседуя таким образом,  они  пересекали площадь и  должны были  уже
вскоре углубиться в  одну из  разбегавшихся от дворца улочек,  как вдруг
Айзендорг, резко развернувшись, толкнул Артена в грудь. Молодой человек,
не успев даже удивиться,  рухнул навзничь, ударившись затылком, и тут же
на  него навалилось тяжелое (в том числе благодаря кольчуге) тело графа.
Артен едва раскрыл рот,  когда в воздухе что-то тихо свистнуло,  а потом
тенькнуло о камни мостовой.
     - Стража!  -  рявкнул Айзендорг во всю мощь своих легких, продолжая
лежать на Артене. - Стража!
     От  дворца уже бежали двое солдат.  Граф указал им рукой на один из
выходивших на площадь домов.
     - Что происходит? - наконец слабо спросил полузадавленный принц.
     - Лежите и не дергайтесь, - велел Айзендорг. - У них может быть еще
стрелок в другом доме.
     Пробежали, грохоча тяжелыми сапогами, еще солдаты.
     - Щиты! - приказал граф. - Неужели сами догадаться не можете?
     Наконец подоспели гвардейцы с длинными,  в половину роста,  щитами.
Под прикрытием этих щитов и  закованных в  латы стражников граф и принц,
наконец, поднялись. Айзендорг поднял с мостовой стрелу и показал Артену.
     - Покушение? - запоздало понял принц.
     - Нет,  всего лишь чья-то милая шутка,  -  усмехнулся Айзендорг.  -
Секундой позже вы походили бы на бабочку на булавке,  и  наш неизвестный
шутник, очевидно, находил весьма забавным заставить Тарвилон объясняться
с Тирлондом по этому поводу.
     Все так же под прикрытием стражников они дошли до дворца.
     - Вы  спасли мне жизнь,  -  сказал Артен,  постепенно приходивший в
себя,  -  хотя и чуть не вышибли при этом мозги, - он осторожно потрогал
затылок,  где явно образовывалась приличная шишка. - Признаться, без них
моя жизнь потеряла бы всякую прелесть.
     - В  следующий раз договоритесь с вашими врагами,  чтобы покушались
на вас там, где мягко, - ответил граф.
     Несмотря на упражнения в остроумии,  принц,  осознавший наконец всю
серьезность произошедшего,  почувствовал, что его бьет дрожь. Хуже всего
была даже не мысль о том, что он уже мог быть несколько минут как мертв,
а понимание, что покушение может повториться.
     - Вы уверены, что их целью был именно я? - спросил он с надеждой на
обратное.
     - Не думаю,  что они метились в меня, - качнул головой Айзендорг. -
Некоторые из моих врагов,  конечно, вполне могут быть до сих пор живы, и
не исключено, что кто-то из них может прибегнуть к услугам наемных убийц
- хотя это весьма маловероятно, особенно спустя столько лет. Но стрелять
в  меня  днем  посреди дворцовой площади,  рискуя  попасть в  иноземного
принца и тем вызывая дополнительных переполох -  слишком уж глупо.  Меня
можно было подстеречь в более удобной обстановке; вы же, напротив, редко
покидаете дворец,  и наличие рядом меня не мешало,  а,  наоборот, только
запутало бы  следствие.  К  тому  же...  стрелял явно  профессионал.  Он
рассчитывал только на один выстрел. И этот выстрел был направлен точно в
вас.
     - Но наличие вас им все-таки помешало... как вы вообще поняли?
     - Заметил боковым зрением, как блеснул наконечник стрелы в открытом
окне.  В  принципе это  могло быть  и  что-нибудь безобидное...  но  мои
рефлексы сработали, и, как видите, не зря.
     - Граф, я не знаю, как вас благодарить...
     - Очень  просто:   расскажите  мне,   о   чем   вы   шушукаетесь  с
тургунайцами,  -  ответил Айзендорг,  и было непонятно, в какой мере это
шутка.
     Из  неловкого положения принца  вывели вернувшиеся участники погони
за злоумышленником.  Солдаты тяжело дышали - может, даже слишком тяжело,
чтобы подчеркнуть свое усердие, оказавшееся бесполезным. К тому времени,
как  они ворвались в  указанный графом дом,  стрелявший уже покинул его.
Сам дом принадлежал одному из тарвилонских вельмож, которого уже два дня
не было в городе.
     Дальнейшее следствие также не дало результатов. Слуги вельможи были
напуганы и  искренне хотели помочь дознанию -  тем паче что в Тарвилоне,
как и в других королевствах,  закон разрешал пытки -  но ничего не могли
сообщить. Никто не видел, как злоумышленник проник в дом и как пробрался
на  чердак,  откуда и  был осуществлен выстрел -  но возможности такие у
него  были.  Дом  был  велик,  имел много дверей и  окон и  охранялся не
слишком хорошо.  Сразу  после  выстрела преступник,  очевидно,  пробежал
чердак насквозь,  выскочил на  крышу с  другой стороны и  перепрыгнул на
крышу соседнего дома;  дальше его след терялся. Свое оружие он бросил на
месте преступления;  это был мастерски сделанный арбалет, что лишний раз
подтверждало тщательную подготовку к  покушению.  Вернувшийся через день
вельможа также  не  сообщил  ничего  интересного;  он  выразил  живейшее
возмущение тем,  что негодяй проник в его дом,  и обещал, что впредь его
слуги будут более тщательно запирать двери и ставни.
     Два дня в  городе только и  судачили о череде странных происшествий
последнего времени;  возникла даже версия,  что спутником Элины во время
ее  загадочной ночной прогулки был  принц Артен.  На  третий же  день на
роллендальцев  обрушилась  очередная  новость:  тургунайское  посольство
покидало Тарвилон,  причем направлялось не на родину, а в Тирлонд. Принц
Вангейский возвращался домой вместе с ними.
     В обоих этих фактах не было ничего необычного.  Вполне естественно,
что  посланцы Востока  не  ограничивали свое  знакомство с  Западом лишь
одним  королевством;  закономерен был  и  отъезд  принца,  для  которого
пребывание в  Роллендале,  и  без  того уже затянувшееся сверх обычного,
стало  попросту  небезопасным.   Тем  не   менее,   городские  умники  с
глубокомысленным видом сказали "Ааа!"  -  что означало "ну теперь-то нам
все ясно!" На самом деле им не было ясно ровным счетом ничего.

     Четырнадцать  свечей   озаряли  подвальную  комнату.   Четырнадцать
человек  в  белых  мантиях  сидели  вокруг  стола.  Это  число  не  было
постоянным -  обычно их собиралось здесь меньше, но благодаря восточному
посольству им удалось съехаться в одном месте, не привлекая внимания.
     - Это неспроста, братья, - говорил один из них. - За несколько дней
- два покушения, и оба на наших кандидатов.
     - Ну,  покушение на Редриха вполне прозрачно, - отозвался другой. -
Месть пострадавших при Урмарандах...
     - Разве  видеть  скрытую суть  за  внешней ясностью -  это  не  азы
Мастерства?
     - Но кто,  кто это может быть? - третий едва удержал свою интонацию
от  восклицания,  которое поколебало бы  пламя.  -  Никто из профанов не
знает наших планов.  Тогда что же,  это один из  нас?  Но  он не смог бы
этого скрыть. Мы все в равной мере владеем Мастерством.
     - Предположим,  -  спокойно сказал четвертый,  - что среди нас есть
некто, превосходящий остальных в Мастерстве и скрывший это.
     Сразу у нескольких свечей дрогнули огоньки.
     - Новый Отрицающий?
     - Да.  Скажете -  не  та эпоха?  Так ведь ниоткуда не следует,  что
Отрицающий не может появиться в такую эпоху.
     - Если это так, то он еще более безумен, чем его предшественники...
- пробормотал третий.
     - Многие  из  наших  предшественников сочли  бы  безумцами  нас,  -
ответил первый.
     - Но что же нам делать, если это правда?
     - Если  Отрицающий среди  нас,  и  если  по  каким-то  причинам  он
пытается нам помешать,  то,  отказавшись от своих планов, мы сделаем ему
лучший подарок,  -  рассудил четвертый.  - Значит, мы должны продолжать.
Раз он скрывается, значит, вместе мы сильнее. И важно лишь не пропустить
момент, когда он откроется.
     - Я  хочу обратится к нему,  -  сказал третий.  -  Одумайся,  брат!
Одумайся,  пока не поздно! Вспомни, чем это всегда кончалось, и подумай,
ЧТО стоит на кону сейчас.
     Естественно, ответом ему было молчание.
     - А может быть, - произнес пятый, - это вовсе не Отрицающий? Может,
среди братьев есть те,  кто,  как и все мы, радеет о судьбе общего дела,
однако  считает  себя  мудрее  других  и  хочет  устранить неподходящего
кандидата?  Беда лишь в  том,  что один считает неподходящим Редриха,  а
другой Артена.
     - Это неразумно.  Если их  возможности равны нашим,  мы  сможем это
выяснить, - возразил первый.
     - Может быть,  на то и расчет,  что мы сочтем такое неразумным и не
станем проверять.
     - Меж тем проблема-то  как будто решилась сама собой,  -  проворчал
шестой. - Мы так и не можем найти Редриха. Остается Артен.
     - Ничто не постоянно,  -  ответил четвертый.  -  А сейчас предлагаю
провести проверку. Не думаю, что она что-то даст, но...

     Перед  самым  отъездом  Артен,  все  это  время  проведший в  своих
апартаментах, забежал проститься с Элиной. Двое гвардейцев из его охраны
остались ждать снаружи.
     - Кажется,  мы поменялись ролями, - грустно усмехнулся он. - Теперь
вы  можете  распрашивать  меня,   каково  это,  когда  на  тебя  впервые
покушаются.
     - Мне ужасно жаль,  кузен.  Бой лицом к лицу - это еще куда ни шло,
но подлая стрела исподтишка...  Я не узнаю Роллендаль.  Конечно, здесь и
раньше случались скверные дела,  но 8  лет,  что я  здесь прожила,  были
годами мира и спокойствия...
     - Может быть,  Роллендаль не так уж и виноват. Здесь сейчас слишком
много чужих,  из-за этого посольства...  Тирлонду надо учесть этот урок.
Но  главное,  я  не  понимаю -  кому это  могло понадобиться?  У  короля
Гарлонга двое взрослых сыновей,  причем у старшего - свой маленький сын,
да и у младшего,  наверное, скоро будет. Только если бы что-то случилось
с ними всеми,  престол перешел бы к моему отцу,  а после него -  к моему
старшему брату,  тоже  уже  женатому.  И  только  после  него,  умри  он
бездетным, очередь дошла бы до меня. Неужели кто-то всерьез считает, что
у меня есть шансы стать королем?
     - Может быть, дело не в этом?
     - А в чем?
     - Принц,  - вздохнула Элина, - вы ведь все равно не расскажете, что
вы там затеваете с тургунайцами?
     - Увы,  кузина,  мне чертовски неприятно что-то от вас утаивать, но
эти проклятые государственные интересы...
     - Правда, что вы отправляетесь в какую-то экспедицию?
     Артен чуть не поперхнулся.
     - Откуда вы знаете?
     - У меня тоже могут быть свои маленькие тайны,  - лукаво улыбнулась
Элина.
     - Это серьезней, чем вы думаете! Если сведения просочились... Может
быть, этот ваш информатор причастен к покушению!
     - Нет!   Это  совершенно  невозможно.  Поверьте  мне.  Вы  бы  сами
рассмеялись,  если  бы  знали...  но  я  дала слово не  выдавать...  мой
источник. Да и сами посудите, с какой стати заговорщикам что-то сообщать
мне?
     - Не знаю. Все это так запутано... всегда ненавидел политику. Право
же,  кажется,  в экспедиции я буду в большей безопасности, чем здесь или
дома.
     - Как бы мне хотелось поехать с  вами...  -  мечтательно произнесла
Элина.
     - Вам мало роллендальских приключений?
     - Мало!   -   горячо  воскликнула  графиня  Айзендорг,   в  секунду
отбрасывая недавнюю меланхолию.  -  Я и не заметила, как меня засасывает
обывательское благополучие.  Я  полжизни провела  в  военных походах,  а
теперь вздыхаю об  утраченной эпохе  мира  и  спокойствия.  Скоро такими
темпами превращусь в  благовоспитанную девицу из высшего общества,  буду
носить платье и танцевать на балах,  слушая глупые комплименты,  - Элина
состроила  гримасу,  красноречиво выражавшую ее  отношение  к  подобному
образу жизни. - Мне нужны неизведанные дали, вольный ветер и стук копыт!
     - Очень поэтично, - хмыкнул принц. - Вообще-то, кузина, если бы это
зависело от меня,  я был бы рад иметь такого спутника, - он намеренно не
сказал "спутницу". - Но... ни Тургунай, ни Тирлонд не захотят подключать
к этому делу еще и третью страну.
     Кто-то вежливо, но решительно постучал.
     - Ваша светлость!  -  донесся из-за двери голос гвардейца.  -  Пора
ехать!
     - Видите, кузина, даже здесь я не властен, - развел руками Артен. -
Все  тургунайское посольство не  может  ждать  одного меня.  Ну  что  ж,
прощайте. Боюсь, теперь мы увидимся не скоро.
     - Обещайте, что напишете мне перед отъездом.
     - Непременно.
     - Удачи вам.
     - Спасибо, она мне пригодится.
     Принц вскинул руку в прощальном салюте и вышел. Элина опустилась на
стул.  Ей было грустно -  никогда прежде она не чувствовала такой грусти
при  расставании.  Может  быть,  потому,  что  теперь  Артен  мог  и  не
вернуться? Совсем. Никогда...
     С  растущим удивлением Элина поняла,  что  к  ее  глазам подступают
слезы.  Такой  подлости от  своей  натуры она  не  ожидала!  Дочь  графа
Айзендорга в  ярости вскочила,  схватила меч  и  устроила прямо  посреди
комнаты бешеный бой с тенью.

     Прибытие  ханского  посольства  в   город  Тирлонд  (в  отличие  от
Тарвилона,  соседнее королевство называлось по  имени  своей столицы) не
вызвало того же ажиотажа, что в Роллендале три недели назад. Хотя было и
торжественное шествие,  и толпы зевак,  и горожанки,  визжавшие при виде
зубастых чудовищ -  все это уже не имело аромата новизны и тайны. Многие
тирлондцы из  числа знати и  торговцев уже  имели дело  с  пришельцами в
Тарвилоне,  другие были премного наслышаны о них и понимали, что никаких
особых  чудес  не  предвидится,  что  послы  со  своими  слугами наглухо
запрутся  за   стенами  королевского  дворца,   где  будут  идти  тайные
переговоры  с  властями,  а  чужеземные  торговцы  проявят  чрезвычайную
разборчивость,  к  тому  же  многие  выгодные сделки  уже  перехвачены в
Роллендале.
     Тирлондский двор меж  тем  со  всем энтузиазмом старался наверстать
упущенное из-за  большей расторопности соседей.  Король Гарлонг поначалу
даже  не  понял  важности  проекта  совместной  экспедиции,  считая  его
незначительной частностью на  фоне  глобальных договоров  о  торговле  и
сотрудничестве.   Тургунайцы,   в  свою  очередь,   заинтересованы  были
поддерживать его в этом заблуждении, однако принц Артен спутал им карты,
разъяснив своему дяде,  о чем,  собственно,  идет речь.  Тот не то чтобы
сразу  ему  поверил -  ибо,  подобно многим владыкам эпохи меча,  считал
занятия наукой  блажью,  недостойной члена  правящего дома  -  однако на
всякий случай поручил своим советникам,  в число коих, конечно, входил и
придворный маг, подготовить отчет о Зурбестане. Ознакомившись с отчетом,
Гарлонг понял, что, если легенды не врут, то успех экспедиции может дать
Тирлонду оружие,  равного которому нет на всем континенте -  и его тон в
разговоре с тургунайцами резко переменился. И хотя последние по-прежнему
пытались делать вид,  что речь идет о  малозначительном частном вопросе,
имеющим более  познавательную,  нежели практическую ценность,  эта  тема
вызвала,  как и предвидел принц,  наибольшие затруднения на переговорах.
Гарлонг,  желая  обеспечить гарантии  Тирлонду,  поначалу  настаивал  на
посылке  в  Зурбестан  чуть  ли  не  целой  армии;  тургунайцы  в  ответ
предлагали благороднейшему монарху  наказать переводчика,  который дурно
справляется со своими обязанностями, ибо то, что они услышали, не может,
конечно   же,   соответствовать  словам   мудрейшего  владыки  Тирлонда.
Мудрейший  владыка,   привыкший  к   рыцарской  прямоте  и  проклинавший
цветистость восточной дипломатии,  заявлял,  что не позволит водить себя
за  нос,  и  сокращал-таки  предполагаемую численность солдат до  одного
полка.  Тургунайцы в  ответ  давали  понять,  что  здесь  явно  какое-то
досадное недоразумение,  ибо они, собственно, оказывают Тирлонду услугу,
приглашая,  в знак дружбы и добрых намерений, тирлондских представителей
участвовать в  географической экспедиции,  но,  если подобные экспедиции
для достойнейшего королевства малоинтересны и  обременительны,  то  они,
конечно же,  не смеют настаивать.  Гарлонг,  не понимавший толком, зачем
вообще тургунайцам понадобилось участие Артена и  насколько оно  для них
критично, вынужден был вновь отступать...
     Принц, собственно, и сам не до конца понимал свою роль в этом деле.
Он знал,  что когда-то пророчества и  проклятия имели бОльшую силу,  чем
все   указы  современных  королей,   однако  его  рационалистический  ум
решительно восставал против подобных вещей  в  нынешние времена.  Нехотя
признавая, что остатки магии еще способны на какие-то фокусы, он находил
совершенной дикостью рассматривать их  как фактор,  влияющий на  большую
политику.  Рандавани представлял дело так,  словно роль принца была едва
ли не чисто символической -  присутствие человека, удовлетворяющего трем
условиям пророчества, должно было вселить веру в успех экспедиции даже в
заядлых скептиков. Но будь это и вправду так, тургунайцам не понадобился
бы  иноземный принц со  всеми сопутствующими проблемами -  для  его роли
подошел  бы  любой  бродячий  актер.   Выходило,   что  легенды  все  же
принимаются всерьез.  Как-то  раз Артен даже задумался,  не может ли все
тургунайское посольство быть  прикрытием для  главной цели -  заполучить
его для зурбестанской экспедиции, однако отверг эту мысль как совершенно
нелепую.  Даже  если  предположить,  что  государство,  расположенное на
другом конце огромного континента и  веками не имевшее связей с Западом,
располагало настолько  обширными  сведениями об  Артене,  чтобы  сделать
вывод о его соответствии магическим условиям, и правитель государства во
все  это  верил  -  неужели нельзя было  найти  кого-нибудь поближе?  Да
вырастить  собственного  принца,   подходящего  под  условия,   в  конце
концов...  Правда,  это лишние несколько лет (но не  так уж много,  ведь
магии начинают обучать не с  рождения,  да и в пророчестве не говорится,
что  принц  должен  быть  взрослым),   зато  не   пришлось  бы  делиться
зурбестанскими секретами с  кем-то еще.  А что,  однако,  если у ханства
просто нет  этих нескольких лет?  Проходы в  горах открылись недавно,  а
Тургунай -  не единственная страна на Востоке...  Поразмыслив еще, принц
решил, что если не зацикливаться на собственной персоне, а считать поиск
подходящего  принца  на   Западе  одной   из   задач  посольства  -   не
единственной,  но,  возможно,  одной из главных - то все становится куда
более  правдоподобным.  В  пользу этого  предположения говорил и  весьма
неприятный  аргумент:  обмануть  западное  королевство,  уничтожить  его
представителей и  свалить это  на  несчастный случай в  горах  было  для
ханства куда легче и  безопаснее,  чем поступить таким образом со своими
соседями...  От подобных мыслей,  разумеется,  принцу становилось весьма
неуютно,  и  он,  обычно относившийся к  возне политиков с  высокомерием
ученого, на сей раз возлагал малодушно большие надежды на таланты своего
дяди,  который обеспечит гарантии безопасности тирлондцам.  Но даже и  в
такие минуты слабости Артену не  приходила в  голову мысль отказаться от
участия в экспедиции и лишить себя шанса приобщиться к древнему знанию -
возможно, величайшему в современном мире, и не утратившему истинности, в
отличие от  магических премудростей.  Всякий настоящий ученый согласился
бы рискнуть жизнью ради такого знания - согласен был и Артен.
     Наконец тирлондский двор и  ханские послы пришли к  соглашению.  От
Тирлонда в  экспедицию,  помимо принца Артена Вангейского,  отправлялось
несколько ученых и  искусных ремесленников,  а  также три  сотни солдат.
Решено было, что участники экспедиции с обеих сторон составят совместный
отчет (естественно, к солдатам это не относилось) и представят его обоим
монархам,  после  чего  уже,  собственно,  будет  решен вопрос о  дележе
трофеев.  Оговаривалось, однако, что Тирлонд не будет претендовать более
чем   на   десятую   часть   находок   и   отказывается  от   каких-либо
территориальных притязаний на Зурбестан.  Король Гарлонг чувствовал себя
обведенным вокруг пальца,  ограбленным и связанным по рукам и ногам,  но
ничего не мог поделать.
     Были,   разумеется,  подписаны  и  другие  соглашения,  не  имевшие
отношения к  экспедиции.  Все это было обставлено такой таинственностью,
что  известие об  окончании миссии послов стало неожиданностью даже  для
Артена.   После   Тирлонда   тургунайцы  не   собирались  посещать   еще
какие-нибудь  королевства Запада,  а  направлялись прямиком  на  родину.
Вместе с ними должны были отправиться и участники экспедиции.
     Принц узнал об этом накануне.  В очередной раз выругавшись про себя
относительно политиков и их секретов, он сел писать письмо Элине, хотя и
понимал, что не успеет получить ответ. Памятуя, однако, об обязанностях,
накладываемых его положением,  он зашифровал письмо кодом, который они с
Элиной придумали еще в  детстве.  Код был простой по своей идее,  однако
вполне надежный:  каждой букве  сопоставлялся ее  номер  в  алфавите,  и
номера букв текста складывались с номерами букв известной обоим ключевой
фразы;  если  получалось число больше 28  -  количества букв в  алфавите
западных  королевств -  из  него  вычитали 28.  Затем  обратно  заменяли
получившиеся числа буквами с  соответствующим номером.  Закончив,  принц
воспользовался  привилегиями  своего  положения  и  отправил  с  письмом
срочного гонца.
     На другой день после полудня караван отправился в путь.  Столицу он
покинул столь же торжественно, как и вступил в нее, но уже в предместьях
преобразился,   перестроившись  в  простой  походной  порядок.   Исчезли
парадные доспехи,  трубы и  знамена,  золото и  драгоценные камни;  даже
посол  ир-Забих  покинул своего ящера  и  ехал  в  одной из  повозок,  а
гигантская рептилия  теперь  весьма  прозаически везла  на  себе  товары
Запада  (равно как  и  верблюды,  двое  из  которых перекочевали ныне  в
зверинцы Роллендаля и Тирлонда). От столицы тургунайцев и ехавших с ними
(тайно,  в  закрытых  повозках)  тирлондцев  сопровождал лишь  небольшой
конногвардейский отряд;  основная часть  тирлондских трех  сотен  должна
была присоединиться позже, дабы не привлекать лишнего внимания.
     Принц ожидал,  что вечером они остановятся на  ночлег,  но этого не
произошло.  Караван шел всю ночь;  только теперь Артен понял, почему они
выступили в  путь  во  второй  половине дня.  В  конечном счете  молодой
человек заснул в  своей повозке и проснулся только утром,  когда караван
остановился в  одной  из  тирлондских крепостей.  Здесь они  должны были
отдохнуть и дождаться остальных солдат.  Во втором часу пополудни конные
сотни прибыли, и караван продолжил свой путь на восток.
     На четвертый день пути они подошли к первым отрогам Тарпанских гор.
Здесь кончались владения тирлондской короны.  В последней из пограничных
крепостей  сделали  особо   долгую   остановку,   ибо   отныне   караван
перестраивался на  обычный  ритм  -  днем  дорога,  ночью  отдых.  Здесь
начинались менее цивилизованные -  во  всяком случае,  по мнению жителей
Западных королевств -  области, так что нужды в политической конспирации
больше не было, зато ночные переходы становились менее безопасны.
     Утром пятого дня крепость осталась позади.  Принц,  как, впрочем, и
большинство  сопровождавших  его  соотечественников,   впервые  в  жизни
пересекал восточную границу.
     Было начало погожего летнего дня.  В  сочно-голубом небе не было ни
облачка; солнце, сияя, точно надраенное, поднималось над заросшими лесом
горами.  В прозрачном воздухе далеко видны были любые детали,  и кое-где
на  склонах  среди  зеленой  пены  крон  и  проплешин лугов  можно  было
разглядеть каменные башенки.  Там, в горах, обитали гордые и независимые
племена,  не то чтобы воинственные и кровожадные, однако не признававшие
власти  западных королей  и  ставившие лихость  и  удаль  выше  законов.
Одинокий  путник  вполне  мог  рассчитывать на  их  гостеприимство;  ему
предоставили бы стол и кров,  не спрашивая, кто он и откуда, и не требуя
платы за постой.  Однако табунщики,  перегонявшие лошадей,  или торговые
караваны  имели  все  основания опасаться разбойных набегов  со  стороны
горцев.
     Однако принцу не  хотелось в  такое утро  думать об  опасностях.  В
обычной своей  жизни  он  большую часть ночи  проводил за  книгами и  по
утрам,  как правило,  спал;  к  тому же вся его жизнь прошла в  столице,
которую он,  не будучи любителем охоты и других подобных забав,  покидал
крайне  редко  -  разве  что  для  поездок в  другие  города.  И  теперь
непривычное  для  горожанина  удовольствие от  созерцания  бескрайних  и
вольных просторов мешалось в  нем с  возбуждением от  осознания,  что он
впервые   по-настоящему   покинул   родительский   дом,    и   радостным
предвкушением грядущих открытий. В таком состоянии Артен менее всего был
склонен  анализировать возможные проблемы;  ему  хотелось просто  ехать,
высунувшись в  окно повозки (он  даже почти жалел,  что не  научился как
следует ездить верхом),  ощущать тепло  солнца на  своей  коже,  слушать
мотононный звон цикад и вдыхать ароматы степных трав и горных цветов.
     Блаженствуя таким образом,  он  даже не  заметил,  что  в  караване
возникло какое-то  беспокойство -  до  тех пор,  пока один из  солдат не
подъехал вплотную к повозке и не нагнулся к окну.
     - Ваша светлость, гонец из столицы!
     Караван  остановился.   Принц  вышел  из  повозки  и  направился  к
ожидавшему его  гонцу в  запыленной одежде.  То,  что посланник ожидал в
стороне, говорило о важности и конфиденциальности известия.
     Артен  принял  из  его  рук  свернутую в  трубку  грамоту,  обратив
внимание  на  скреплявшую  шнуры  официальную королевскую печать.  Принц
хотел уже сорвать ее,  но  взглянул еще раз на  озабоченное лицо гонца и
решил, что тому тоже что-то известно.
     - Что-нибудь случилось? - спросил он повелительным тоном.
     - Наш  благородный  король  и  ваш  августейший дядя  скончался  от
сердечного удара, - тихо ответил посланец.
     Принц  удивленно  присвистнул,   что  было,   конечно  же,  ужасным
нарушением этикета.
     - Выходит, на троне теперь мой кузен Лодвинг? И это письмо от него?
     - Так точно.
     Принц  лихорадочно размышлял.  Он  не  испытывал особых  симпатий к
дяде,  и само по себе это известие оставило бы его равнодушным,  не будь
смерть короля столь подозрительно внезапной.  Особенно подозрительно это
выглядело в  свете  имевшего место покушения на  самого принца.  Что  же
произошло на  самом  деле,  и  что  хочет Лодвинг?  Что,  если  он  счел
тургунайские условия неприемлемыми и  хочет теперь пересмотреть договор?
Покойный король не  был гением,  однако долгие годы на престоле Тирлонда
научили его,  что политика - это искусство компромисса; Лодвинг же молод
и  горяч...  (думал с  осуждением Артен,  который был на пять лет моложе
своего взошедшего на трон кузена).  Может быть,  конечно,  что в  письме
сказано что-то  иное,  но  если Лодвинг не собирается мешать экспедиции,
какой смысл было посылать вдогонку это послание, не зная даже, успеет ли
оно  настигнуть адресата?  Только для того,  чтобы Артен вовремя оплакал
дядюшку?  А  вдруг в  письме содержится предупреждение об опасности?  Но
если он сорвет печать, обратной дороги уже не будет...
     - Когда это случилось?
     - Позавчера.
     - Ты,  должно быть,  очень спешил?  - спросил Артен, глядя на пыль,
покрывавшую одежду и лицо гонца.
     - Я загнал четырех коней, ваша светлость.
     - Как  жаль,  что  столько усилий пропало даром,  -  сказал принц и
полез в карман.
     - Не понимаю, ваша светлость, - удивился посланец.
     - Твой пятый конь тебя подвел.  Он споткнулся, когда ты уже миновал
границу.  Ты  упал и  провалялся без  сознания несколько часов.  К  тому
времени,  как ты придешь в  себя и доберешься до форта,  посылать нового
гонца  станет уже  поздно.  Ведь  неизвестно,  какую  дорогу мы  изберем
теперь,  -  говоря это,  принц взял гонца за руку и  вложил ему в ладонь
несколько золотых монет.
     - Но... - ошарашенно пробормотал солдат.
     - Мои люди тебя не видели.  И  я тоже,  -  принц сжал гонцу кулак с
деньгами и сунул ему в другую руку нераспечатанную грамоту.
     - Слушаюсь... ваша светлость.
     - И правильно делаешь. Ну, ступай.
     Гонец  влез  на  коня  (которому предстояло вскоре  сломать ногу  и
погибнуть от  милосердного удара  мечом  для  достоверности легенды),  а
принц  вернулся  к   каравану  и  подошел  к  капитану,   командовавшему
тирлондскими гвардейцами.
     - Дело государственной важности. Никакого гонца не было.
     - Понимаю, - наклонил голову офицер. - Что передать тургунайцам?
     - Ничего серьезного, мы продолжаем путь.
     "Все-таки быть принцем иногда неплохо",  -  подумал Артен,  занимая
свое место в повозке.
     Тракт заворачивал к югу,  в обход гор.  Существовали и другие пути,
через ущелья и перевалы,  но, несмотря даже на мощный вооруженный эскорт
каравана,  они  не  выглядели особенно надежными;  тирлондские офицеры и
тургунайцы были в этом единодушны.
     Таким образом,  караван повернул к югу. Горы тянулись теперь слева,
и принц, уже насмотревшийся на них, выглянул в правое окно. Мысль о том,
что  он  видит земли Запада в  последний раз  ("не в  жизни,  конечно" -
поправлял себя  принц)  должна  была,  казалось бы,  наполнить его  душу
печалью и тревогой перед неизвестным; однако, несмотря на все опасности,
несмотря даже на оставшееся нераспечатанным послание Лодвинга,  Артен не
чувствовал  ничего,   кроме  радостного  возбуждения;   ему,   напротив,
хотелось,  чтобы эти земли как можно скорее остались позади,  а то, чего
доброго, объявятся еще какие-нибудь гонцы.
     И  словно в  ответ на  эту  мысль Артена вдалеке,  еще до  поворота
дороги,  показалось облачко пыли.  Некоторое время  принц всматривался в
него, все еще надеясь, что ему лишь мерещится, но вскоре стало ясно, что
кто-то  скачет во весь опор,  догоняя караван.  Заметили это и  солдаты;
некоторые  из  них  решили,   что  возвращается  первый  гонец,   другие
возражали,  что это наверняка новый,  но один из трех лейтенантов, помня
полученный от  капитана  наказ  принца,  прикрикнул на  них,  и  солдаты
прикусили языки.
     Теперь уже  очевидно было,  что  это  новый гонец:  его лошадь была
гнедой,  в  то  время как  первый конь был  вороной масти.  Принц ощутил
острое желание,  чтобы эта лошадь действительно сломала ногу,  а всадник
вылетел из седла и  потерял сознание.  Впрочем,  это бы уже не помогло -
солдаты осмотрели бы  упавшего.  "Однако,  может быть,  это  вовсе и  не
гонец,  -  подумал Артен.  -  Может,  просто одинокий путник заметил наш
караван и спешит догнать,  полагая,  что ехать вместе с нами безопаснее.
Однако что-то он слишком резво спешит..."
     Наконец  копыта   застучали  уже   совсем  рядом.   Принц   потерял
приближавшегося всадника из вида за повозками,  однако заметил, как трое
солдат устремились ему навстречу.  Похоже,  они сделали это недостаточно
расторопно, ибо вновь прибывший был уже рядом.
     - Что вам угодно, суд... - недружелюбным тоном начал один из солдат
и удивленно поперхнулся: - сударыня?
     - Мне  угодно  видеть  принца Артена Вангейского!  -  услышал принц
знакомый звонкий голос.
     Прежде,  чем солдат успел ответить,  что никакого принца здесь нет,
Артен уже высунулся из повозки и велел возничему остановить.
     - Кузина, я, конечно, рад вас видеть, но если вы...
     - Нет-нет,  принц, я вовсе не надеюсь увязаться за вами, - ответила
Элина,  спрыгивая с коня. - Я уже не ребенок и понимаю, что можно, а что
нельзя.  Но  я  подумала,  что перед столь дальней дорогой надо все-таки
попрощаться.
     - Скольких лошадей вы загнали? - усмехнулся Артен.
     - Ни одной.  Правда,  три раза меняла их.  Я рассчитала,  что успею
перехватить вас в районе границы.
     Они отошли в сторону от остановившегося каравана.
     - Слышали последние тирлондские новости? - осведомился принц.
     - Нет.  В последнем городке,  где я останавливалась,  самой большой
новостью был ваш караван.
     - Мой дядя Гарлонг приказал долго жить.
     - О... мои соболезнования.
     - Пустое,  мы  с  ним никогда не  были близки.  Но мне бы чертовски
хотелось знать, от чего он на самом деле умер и что за каша заваривается
сейчас в Тирлонде.
     - Увы,  ничем не могу помочь. Значит, тот человек, который при виде
меня шарахнулся со своим конем в степь,  был гонцом, доставившим вам это
известие?
     - Да. Но вам лучше о нем забыть. Как и о том, что о смерти Гарлонга
вы узнали от меня.
     - Политика,  политика...  -  пробормотала Элина.  - Иногда мой отец
говорит,  что  те  12  лет,  когда он  мог  себе  позволить не  думать о
политике, были лучшим временем в его жизни. Мы так и будем обсуждать эту
тему?
     - Я  бы  с  удовольствием побеседовал на  другие,  но вы же видите,
караван ждет. Так что давайте, действительно, прощаться.
     - Вообще-то,  кузен,  я  скакала несколько дней не только для того,
чтобы лишний раз пожелать вам удачи.  У  меня есть и конкретная просьба.
Мне хотелось бы получить прядь ваших волос. Нет-нет, не думайте, что тут
какие-то сентиментальные глупости!  -  поспешно воскликнула Элина,  видя
выражение лица принца.  -  Дело сугубо практическое.  Вы  же  знаете,  я
училась магии. Пользы от этого немного, но все-таки... если у меня будут
ваши волосы, и вы... вам потребуется помощь, я буду знать.
     - Не уверен, что это сработает, - пожал плечами принц, - к тому же,
когда  мы  будем  за  тысячи миль  от  Роллендаля и  Тирлонда,  вряд  ли
кто-нибудь с Запада сможет нам помочь.  Но если вы так хотите, почему бы
и нет. Надеюсь, вы не собираетесь делать это мечом? - улыбнулся Артен.
     - Нет-нет.  У меня с собой ножницы. Специально прихватила для этого
случая... Не бойтесь, я аккуратно отрежу и не попорчу вам прическу...
     - Прически меня волнуют меньше всего,  -  ответил Артен,  сознавая,
что  несколько кривит душой  -  ходить с  выдранным клоком волос ему  бы
все-таки не хотелось.
     - Ну  вот и  все,  -  Элина перетянула срезанные волосы ленточкой и
спрятала в карман.
     Они посмотрели друг на друга.
     - Мне пора, - сказал принц. - Прощайте, кузина.
     - Прощайте, Артен. И будьте там поосторожней.
     - Кто бы говорил! - усмехнулся принц.
     - Отец  всегда учил  меня не  путать смелость с  безрассудством,  -
возразила Элина.
     - Надеюсь,  вы  сами усвоили его уроки.  Не  нравятся мне последние
события в Роллендале и Тирлонде...  Впрочем, - оборвал он себя, - так мы
никогда не закончим. Прощайте уже окончательно.
     - До встречи, принц!
     Артен повернулся и  зашагал к  повозкам,  а Элина вскочила в седло.
Один из лейтенантов встретил принца понимающей улыбкой - должно быть, он
разглядел манипуляции Элины с  ножницами и  истолковал их  именно в  том
смысле,  от  которого  графиня  предостерегала Артена.  Молодой  человек
захотел в  резком тоне объяснить лейтенанту,  что  все  это  чепуха,  но
понял, что, оправдываясь, поставит себя в еще более глупое положение. Он
сел в повозку и сердито приказал трогаться.
     Заскрипели  колеса,   глухо  застучали  по  земле  копыта  лошадей,
послышались гортанные выкрики  погонщиков верблюдов.  Караван  продолжал
свой  путь  навстречу неизвестности.  Принц  не  удержался и  выглянул в
выходившее на запад окно, где видна была удалявшаяся фигурка всадника на
гнедом коне. Артен следил за ней, пока она не растаяла вдали.

     Часть вторая. Дорога на Тургунай.

     Прошло  три  месяца  с  тех  пор,  как  ханское посольство покинуло
Тирлонд. Осень вступала в свои права; листва на деревьях пожелтела, и по
ночам было холодно,  но дни все еще стояли теплые и погожие -  последняя
агония умирающего лета.  Сенсации и  тайны  конца  весны уже  во  многом
изгладились из памяти рядовых тарвилонцев и  тирлондцев,  привыкших жить
сегодняшним днем.  В  начале лета,  конечно,  не  было  такого трактира,
рынка,  домика ремесленника или  дворца вельможи,  где  не  обсуждали бы
свежие события.  Внезапная смерть короля Гарлонга сама  по  себе вызвала
много  слухов;   припоминали  произошедшее  до  того  покушение  на  его
племянника, кто-то упомянул в этой связи и имя Урмаранда, хотя в этом не
было  логики  -  у  Урмарандов не  было  причин мстить королевской семье
Тирлонда.  Когда же  на  похоронах короля обнаружилось отсутствие принца
Вангейского,   это  придало  разговорам  новый  импульс;  кто-то  кстати
вспомнил   и   довольно-таки   спешно   покинувшее  город   тургунайское
посольство,  и  дошедшие из окраинных городов слухи о том,  что вдали от
столицы посольство сопровождал необычно большой конвой.  Но даже те, кто
связал  эти  вещи  воедино и  сделал вывод,  что  принц  Артен  вместе с
посольством отправился на восток,  не шли дальше предположений о  тайной
дипломатической  миссии  (удивляясь,  впрочем,  что  ее  доверили  столь
молодому  человеку).   Большинству  жителей  Тирлонда,   равно   как   и
Роллендаля, слово "Зурбестан" не сказало бы ничего; остальные припомнили
бы   легенду  о   темных  жрецах,   поверженных  благородными  магами  -
защитниками  мира  (удивительно,  что  несмотря  на  резко  изменившееся
отношение  к  магии  в  эпоху  ее  падения,  легенда  сохранила  прежнюю
расстановку акцентов) -  однако никому не  пришло бы в  голову связывать
старинные  байки  с  современными реалиями.  Никому,  кроме  совсем  уже
небольшого круга лиц.
     Время,  однако,  шло,  а  ничего нового не случалось,  и  разговоры
постепенно утихли.  В середине лета разразился мятеж в одной из стран на
севере,  потом дошли сведения о войне на западе - но все это было далеко
и  ни  Тарвилона,  ни Тирлонда не касалось.  Сейчас горожан больше всего
интересовал грядущий Праздник Урожая -  праздник этот,  по происхождению
своему сельский, широко отмечался в столицах обоих королевств.
     В один из таких осенних дней - вернее, в одну из ночей - Элина, как
обычно, спала в своей комнате на втором этаже дома Айзендорга. Ей снился
на редкость скучный сон -  она сидела в  комнате для занятий,  и учитель
обучал ее придворному этикету.  За окном сияло солнце и  пели птицы,  но
Элина вынуждена была сидеть и слушать учителя с его противным, приторным
от вечного лицемерия голосом.  При этом она понимала,  что ей уже 16 и в
посещении этих  уроков нет  никакой необходимости,  однако почему-то  не
могла просто встать и  уйти.  От скуки она начала вслушиваться в  бубнеж
учителя и обнаружила, что тот повторяет одну и ту же фразу.
     Внезапно все переменилось. Исчез учитель, исчезла классная комната,
погасли  краски  дня.   Элина  видела  внутренность  полотняного  шатра,
освещенного тусклым светом  масляной плошки.  Какой-то  человек спал  на
тюфяке,  укрывшись одеялом; он отвернулся к стене, и Элина не видела его
лица.  С  этой  спокойной картиной контрастировали крики и  звон оружия,
доносившиеся снаружи -  и  становившиеся все  ближе.  Спящий  беспокойно
заворочался, и в тот же миг, откинув полог шатра, внутрь ворвался воин с
мечом в  одной руке  и  факелом другой.  Всполохи и  тени  заметались по
стенам шатра.
     - Ваша светлость, измена!
     Человек сел,  откинув одеяло и, кажется, еще не вполне понимая, что
происходит. Элина увидела, что это принц Артен. Солдат, разбудивший его,
судя по всему, принадлежал к тирлондской гвардии.
     - Что такое? - воскликнул принц, натягивая сапог. - Где Рандавани?
     Совсем  близко  раздались  воинственные  вскрики,   но   их  пресек
старческий, но властный голос: "Стойте! Прекратите!" В следующий момент,
путаясь в  полах наскоро надетого халата,  в  шатер с  необычной для его
возраста прытью вбежал седобородый старик, в котором Элина узнала одного
из  послов,  частого собеседника принца Артена.  Двое следовавших за ним
тургунайских солдат ощетинились мечами при виде тирлондского гвардейца.
     - В чем дело,  принц? - старик говорил не на языке Запада, но Элина
каким-то образом его понимала. - Почему ваши люди убивают моих?
     - То  же  самое  я  хотел  бы  выяснить у  вас,  -  ответил  Артен,
заканчивая одеваться.  Видно было,  что он сильно испуган,  но старается
держать себя в руках.
     - Хан не  отдавал такого приказа.  Кажется,  здесь какая-то роковая
ошибка. Мы должны немедленно прекратить это, - сказал Рандавани.
     Принц недоверчиво смотрел на двух тургунайцев с обнаженными мечами.
Рандавани обернулся к ним и отдал какую-то команду, которую Элина на сей
раз  не  поняла.  Те  нехотя сунули оружие в  ножны.  Тогда  Артен велел
тирлондцу сделать то же самое.
     Лязг оружия послышался совсем близко.  "Принц, спаса..." - отчаянно
крикнул кто-то  снаружи,  и  крик  оборвался хрипом.  Несколько стальных
клинков разом вспороли стены шатра. Солдаты, только что убравшие оружие,
вновь схватились за  рукояти мечей,  но  не успели их вытащить и  тут же
были  зарублены.  Ворвавшиеся  в  шатер  -  это  были  воины  Востока  -
переступили через трупы и  окружили Артена и  Рандавани,  держа наготове
окровавленные мечи.
     В этот момент Элина проснулась. Она сидела на постели, тяжело дыша,
ее волосы слиплись.  Девушка сунула руку под подушку и извлекла медальон
с волосами Артена.  Ей показалось, что от медальона исходит пульсирующее
тепло.
     Элина даже не  пыталась убедить себя,  что  это всего лишь сон.  Ее
познаний в  магии было вполне достаточно,  чтобы понять -  все увиденное
произошло на  самом деле.  Где-то  далеко на востоке в  эти самые минуты
Артен подвергался смертельной опасности. Может быть... уже был убит.
     Элина действовала скорее автоматически, чем сознательно; ею все еще
владели  остатки  магического транса.  Она  оделась,  застегнула пояс  с
мечом,  однако, натянув чулки, не стала сразу обувать сапоги, а взяла их
в руку и на цыпочках сбежала по лестнице. Прошло совсем немного времени,
и  она  уже колотила в  дверь дома Зендергаста;  весь путь она проделала
бегом.
     Маг не  открывал очень долго;  у  Элины было время,  чтобы прийти в
себя окончательно и  осознать,  что глубокая ночь -  не лучшее время для
визитов.  Однако она  не  отступилась от  своего намерения и  продолжала
стучать.
     Наконец Ральтиван отворил ей.  Он  был полностью одет,  считая ниже
своего   достоинства   появляться   перед   нарушителем   спокойствия  в
затрапезном виде. Элина приготовилась выслушать его возмущенные реплики,
однако Зендергаст уже и сам понял,  что его не стали бы столь настойчиво
поднимать с постели без серьезной на то причины.
     - Что случилось? - только и спросил он.
     Элина,  все  еще  учащенно дыша после быстрого бега,  в  нескольких
словах  пересказала  ему  свой  сон.   Зендергаст  нахмурился.   Похоже,
происходящее обеспокоило его не намного меньше, чем Элину.
     - И вы хотите, чтобы я узнал побольше, - утвердительно сказал он.
     - Да.
     - Хорошо. Давайте медальон.
     - Я думала, я сама с вашей помощью... как в прошлый раз...
     - Нет.  Теперь у  нас  есть  волосы,  и  я  могу  получить сведения
напрямую. Вы были бы только помехой.
     Познания Элины  в  области магии позволяли ей  в  этом  усомниться,
однако  она  пожала плечами и  протянула медальон.  Зендергаст велел  ей
подождать,  а  сам  удалился  в  ту  комнату,  которую  использовал  для
колдовства в прошлый раз.
     Он  отсутствовал  долго,   не  менее  получаса.  Элина  уже  совсем
извелась,  когда Ральтиван вернулся.  В полумраке трудно было разглядеть
выражение его лица.
     - Они живы, - сказал он.
     - Они? - Элина в эту минуту думала только об Артене.
     - Принц и посол ир-Рандавани. Их взяли в плен.
     - Кто?
     - Нападавшие выглядят,  как воины Тургуная, но при этом тургунайцы,
защищавшие  экспедицию,  перебиты,  также  как  и  тирлондские  солдаты.
Похоже,  что многие из них убивали друг друга, сбитые с толку напавшими.
Трудно сказать,  что произошло.  Возможно, какой-то заговор, может быть,
переворот в самом ханстве.
     - Где теперь принц?
     - Пока  что  пленников  куда-то  везут.  Но  если  их  и  запрут  в
какой-нибудь  темнице,   на   таком  расстоянии  ничего  нельзя  сказать
определенно. Знаю лишь, что экспедиция не успела достичь своей цели. Вам
надо отправляться в  Тургунай,  на  месте вы  уже сможете отыскать их  с
помощью медальона и  того,  чему я вас когда-то учил,  -  маг говорил об
этом,  словно о  самоочевидном и  давно принятом решении,  и  Элина тоже
восприняла это, как само собой разумеющееся.
     - Вы можете узнать что-то еще?
     - Увы, - развел руками Зендергаст.
     - Ну  что  ж,  спасибо.  Простите,  что  разбудила  среди  ночи,  -
вспомнила о вежливости Элина. - Где мой медальон?
     - Вот он,  графиня.  И  я  хочу попросить вас о  том же,  о  чем вы
просили принца: ваши волосы...
     - Конечно.  Мне следовало самой об этом подумать. Будет лучше, если
кто-то  в  Роллендале сможет получить весть  обо  мне,  -  здравый смысл
дочери Айзендорга оказался сильнее гордыни, нашептывавшей, что настоящие
герои со всем справляются в одиночку.
     Зендергасту тоже не понадобилось долго искать ножницы.
     - Как  жаль,  что  таким  способом  нельзя  поддерживать нормальную
двустороннюю  связь,   -   вздохнула  Элина,   глядя,  как  маг  убирает
отстриженную прядь.
     - Эпоха  цивилизации  кончилась,   графиня,  -  назидательно  изрек
Ральтиван в  своей  обычной  манере.  -  Во  времена  варварства даже  и
односторонняя связь возможна лишь от случая к случаю.
     - Не  говорите никому  раньше времени,  -  попросила девушка.  -  Я
оставлю отцу письмо.
     - Об  этом  не  беспокойтесь.   Но  не  спешите,   подготовьтесь  к
путешествию как следует.  Ваш отец - не единственный человек, который не
хочет, чтобы с вами случилась беда.
     Вероятно,  это было максимальное проявление теплых чувств,  которое
Зендергаст мог себе позволить.
     Элина вернулась домой, разделась и легла, по-прежнему не потревожив
сон графа Айзердорга.  Медальон она уже не  стала снимать с  шеи.  Ей не
пришло в голову заглянуть внутрь -  а если бы она это и сделала, то вряд
ли заметила бы, что волос стало меньше.
     Следующие два дня ушли у  нее на  подготовку к  пути.  Элина заново
наточила оружие -  свой меч и  два кинжала,  прикупила в лавке кое-какую
походную утварь,  уложила теплые вещи и  запасную пару сапог;  не забыты
были  также перевязочный материал и  снадобья,  полезные для  заживления
ран.  В  одежду  она  зашила  некоторое количество золотых и  серебряных
монет, справедливо полагая, что так они будут сохраннее, чем в кошельке.
У  нее  не  было  проблемы с  добыванием денег:  граф  приучил свою дочь
относиться к финансам без расточительства,  а потому спокойно доверял ей
ключ от ларца.  Элина чувствовала,  что на сей раз не вполне оправдывает
доверие,  и  это беспокоило ее  едва ли  не  сильнее,  чем все опасности
предстоящего путешествия.
     А  меж  тем,  несмотря  на  тщательную подготовку,  ее  затея  была
безумной авантюрой.  Она  отправлялась одна  на  другой конец континента
(что для времени меча было равносильно краю света),  ее путь лежал через
неведомые и,  вероятно,  дикие земли, притом часть этого пути предстояло
проделать зимой;  но  даже добравшись благополучно,  что  она собиралась
делать дальше?  Она оказалась бы в  стране,  языка и  обычаев которой не
знала, в стране, где выглядела бы чужой даже внешне, ибо не принадлежала
к  восточной расе;  и в таких условиях она собиралась в одиночку найти и
освободить важных, несомненно хорошо охраняемых пленников?
     Нельзя  сказать,  чтобы  Элина  совсем  этого  не  понимала.  Но...
человеческая логика отличается от математической.  Элина первую половину
жизни провела в  действующей армии (точнее,  в  армиях разных стран),  с
малых  лет  привыкнув к  тяготам  походной жизни;  она  воспитывалась на
легендах о  подвигах многочисленных героев,  свершавших в  одиночку куда
более внушительные деяния,  чем то,  что задумала Элина.  Одним их  этих
героев был  ее  отец,  вырастивший ее  настоящим бойцом.  Однако все эти
прославленные личности,  как  реальные,  так и  (как догадывалась Элина)
вымышленные,  были мужчинами.  Все  до  одного.  И  эту несправедливость
следовало исправить.
     Вечером накануне отъезда Элина старалась казаться особенно веселой,
дабы граф ничего не  заподозрил;  однако на  душе у  нее  скребли кошки.
Мысли  о  грядущем  приключении вызывали  у  нее  не  страх,  а  сладкое
замирание в  животе;  однако она  понимала,  что  через  несколько часов
расстанется с отцом на много месяцев,  и что того,  в свою очередь, ждет
далеко не лучшее утро в его жизни.  Понимала она, что будет скучать и по
другим  роллендальцам,  от  королевы до  старого Ральтивана.  Однако эти
мысли не могли поколебать ее решимость;  в конце концов, друг ее детства
находился в плену на чужбине,  возможно, сама жизнь его была в опасности
- и кому, как не ей, было спасать его?
     Девушка  (как,  впрочем,  и  юноша),  получившая менее  героическое
воспитание,   несомненно,  поняла  бы  свой  долг  совершенно  по-иному,
поставив  в  известность  тирлондский двор  и  доверив,  таким  образом,
спасение   принца   официальным  структурам.   Элина   была   достаточно
рассудительна,   чтобы  не   отвергнуть  этот  путь  категорически,   но
ограничилась тем,  что  подробно описала  свое  видение в  письме  отцу,
решив, что более опытный в политических делах граф сам решит, что с этим
делать.   Элина,   впрочем,   не  без  оснований  опасалась,  что  новый
тирлондский  монарх   не   примет  реальных  мер,   во   всяком  случае,
незамедлительно: давно прошли времена, когда магическим озарениям верили
больше, чем официальным бумагам с печатью.
     За  час  до  рассвета Элина,  в  последний раз постояв перед дверью
спальни своего отца, тихо спустилась по лестнице и выскользнула из дома.
Она вывела лошадь из  графской конюшни,  навьючила поклажу и  поехала по
пустынным улицам в сторону Восточных ворот.

     Удивительное дело,  но  к  полудню о  поступке Элины знал уже  весь
город.  Непонятно,  кто распустил этот слух -  уж конечно не прочитавший
письмо Айзендорг;  стражники же у  ворот,  пропустившие Элину,  не могли
знать,  куда она направляется. Тем не менее в скором времени уже повсюду
говорили,  что  дочь  графа Айзендорга,  тайно покинув родительский дом,
одна отправилась на восток выручать из беды тирлондского принца.
     Как  бы  ни  относился к  случившемуся Айзендорг,  дело касалось не
только  его,   ибо  проливало  свет  на  судьбу  тирлондско-тургунайской
экспедиции,  а  значит,  являлось вопросом политическим.  Поэтому уже  в
первой половине дня  граф отправился во  дворец с  докладом королю.  Уже
выйдя из кабинета Анриха, он встретился в коридоре с королевой.
     - Граф, неужели это правда, что Элина... - устремилась она к нему.
     - Да, - коротко, не по этикету, ответил Айзендорг.
     - Тогда что же вы медлите? Надо скорее послать погоню, мы еще можем
успеть ее перехватить! Или вы как раз это и обсуждали?
     - Нет.  Никакой погони не будет.  Элина уже не ребенок. Она приняла
сознательное решение, я могу одобрять его или нет, но, в любом случае, я
уважаю ее свободу выбора.
     - Как вы можете такое говорить? Элине всего 16, и она девушка!
     - Элине у ж е 16, и она один из лучших бойцов Тарвилона.
     - У  вас  нет  сердца,  граф!  -  возмущенно воскликнула Ринуана и,
высоко подняв голову, пошла дальше по коридору.
     - Напрасно  вы  так  думаете,  ваше  величество,  -  тихо  произнес
Айзендорг и двинулся в противоположную сторону.
     Уже пересекая площадь,  он заметил идущего по направлению ко дворцу
Ральтивана.  Поскольку дело,  как  ни  крути,  имело отношение к  магии,
король  послал  за  своим  советником.  Маг,  заметив издали Айзендорга,
попытался свернуть в переулок, но было поздно.
     - Зендергаст! - рявкнул граф. - А ну, стойте!
     Ральтиван сделал  еще  несколько шагов  вглубь переулка,  но  затем
понял,  что спастись бегством не  удастся,  и  с  достоинством обернулся
навстречу приближавшемуся врагу.
     На  сей раз Айзендорг не пытался сохранять даже иллюзию вежливости.
Он  попросту сгреб тщедушного мага за  камзол и  потащил вверх,  так что
тому  пришлось  подняться  на  цыпочки.   Старик  попытался  обороняться
посохом, но граф немедленно вырвал это оружие другой рукой.
     - Что вы себе позволяете?! - сипел полузадушенный маг.
     - Слушайте,  вы,  сморчок ядовитый,  - процедил граф. - Я прекрасно
знаю, что это из-за вас Элина влезла в эту авантюру. Раз в деле замешано
магическое  видение,   значит,   без  вас  не  обошлось.  Она  наверняка
консультировалась с вами, и вы могли отговорить ее или хотя бы поставить
в известность меня. Чтоб вас сожрали демоны, вы этого не сделали!
     - Я... не понимаю... о чем вы... недоразумение...
     - Все вы прекрасно понимаете,  проклятый лицемер! Это я не понимаю,
в какую игру вы играете,  но можете не сомневаться, я с этим разберусь и
сильно не позавидую вам в  тот день!  А  пока вам следует употребить все
ваши умения,  чтобы защитить Элину.  Потому что,  если с  ней что-нибудь
случится,   я  затолкаю  эту  вашу  тросточку  вам  в  глотку  по  самый
набалдашник,  и  не  вздумайте решить,  что  я  говорю это  для красного
словца!
     Граф  отпустил Ральтивана,  швырнул  посох  на  мостовую и  зашагал
прочь.  Маг  оправил  камзол  и,  демонстративно  держась  за  поясницу,
нагнулся за посохом, не сводя глаз с удалявшейся фигуры Айзендорга.

     На сей раз вокруг круглого стола в  подвальной комнате сидели всего
пятеро.
     - Южные  братья  не  уверены,  что  делать ставку на  эту  девчонку
разумно, - пробормотал один из них.
     - Мы ведь не можем отправляться туда сами. Нам нужен разведчик, и у
одного человека шансов больше,  чем  у  группы.  Группа привлечет больше
внимания, - ответил второй.
     - Может  быть,  она  и  хорошо  владеет  оружием  профанов,  но  мы
предпочли бы в этой роли опытного мужчину, - стоял на своем первый.
     - Консервативное  мышление   один   раз   уже   погубило   мир,   -
наставительно заметил третий.  -  Вашему опытному мужчине было бы весьма
тяжело   скрыть   свою    сущность.    А    если    Элина   переоденется
мальчишкой-подростком -  да и  хотя бы даже обычной девушкой -  никто не
воспримет ее как умелого и опасного бойца.
     - Дело не только в этом,  -  сказал четвертый. - Слух о затее Элины
был  пущен не  случайно.  Мы  ведь так и  не  смогли найти Урмаранда,  -
говоривший хотел печально вздохнуть, но это потушило бы свечу. - Однако,
когда этот слух достигнет его ушей,  мальчишка,  весьма возможно,  решит
последовать за Элиной.
     - Для чего? - удивился третий.
     - Чтобы помочь ей. Чтобы защитить ее.
     - Урмаранды и Айзендорги - враги.
     - Брат,   ты  забываешь,   что  психология  -   неотъемлемая  часть
Мастерства,  -  с  укором,  в  котором  сквозило  сознание  собственного
превосходства, изрек четвертый. - Я уже говорил, что натурами, подобными
Редриху, легко управлять, дергая за ниточки страстей. Не сомневаюсь, что
он увлечен Элиной. Долгое время главными чувствами, которые вели Редриха
по жизни -  а подобных субъектов ведут именно чувства - были ненависть и
ущемленная гордость.  Он  презирал женщин  -  может  быть,  потому,  что
красавицы из  высшего общества были для него столь же недоступны,  как и
прочие привилегии,  положенные ему по рождению и утраченные в результате
переворота,  а  довольствоваться чем-то  меньшим он  не  желал.  Так или
иначе,  это  оказалось нам на  руку,  ибо сделало его пригодным для роли
Отпирающего.  Однако Редрих - не Артен, за его отказом от любви стоит не
разум,  а чувства. И если кто и мог изменить направление этих чувств, то
только Элина.  Она высокого рода, она заслужила его уважение мастерством
бойца,  и  она,  единственная из роллендальцев -  а  может быть,  вообще
единственная из  людей за  долгое время -  несмотря на фамильную вражду,
отнеслась  к  нему  с  сочувствием,  которое  он,  как  это  свойственно
некрасивым и  несчастным людям,  вполне мог принять за пролог к  чему-то
большему.  Несомненно,  его гордость восстает против подобных чувств. Он
будет убеждать себя,  что отправляется вслед за Элиной лишь затем, чтобы
отдать ей долг - защитить ее жизнь, как она некогда защитила его. Пусть;
для нас главное, что он за ней последует, и она выведет нас на него.
     - И  в  результате  оба  Отпирающих окажутся  в  одной  ловушке,  -
скептически изрек первый.
     - Это вряд ли. Никто не знает, что Редрих - Отпирающий, включая его
самого.  Другое дело -  обычные опасности.  Но  и  Редрих,  и  Элина уже
доказали, что способны справиться с ними.
     - И все же рисковать вторым Отпирающим, когда первый захвачен...
     - Что делать, брат. Думаешь, мне легко далось это решение? Для меня
подвергать опасности Элину еще тяжелее,  чем рисковать Редрихом.  Я знал
ее еще маленькой девочкой,  и  я...  привязан к ней.  Однако ситуация не
терпит промедления. Если за нападением на экспедицию на самом деле стоит
Отрицающий...
     - Все мы люди,  у всех нас могут быть привязанности,  - подал голос
пятый.  -  Но  общее благо может требовать жертв.  Помня,  что  стоит на
кону...
     - Вы, Северные, повторяете это на каждой нашей встрече, - брюзгливо
заметил второй.
     - Потому что мы  действительно ни  на секунду не должны забывать об
этом, - с достоинством ответил пятый.

     Элина  без  приключений пересекла  восточную границу  Тарвилонского
королевства и  въехала на  территорию Пралецкого княжества,  лежавшего к
югу от Тарпанских гор. Князь Пралецкий формально признавал себя вассалом
тарвилонской короны,  но  фактически его  страна  была  самостоятельной.
Здесь уже говорили на ином языке,  нежели в Тарвилоне и Тирлонде, однако
многие,  в первую очередь хозяева постоялых дворов и торговцы,  понимали
западную  речь.   Земли  княжества  были   менее  густо  населены,   чем
тарвилонские,  и  некоторые дороги,  в особенности нырявшие в чащу леса,
считались небезопасными даже днем.
     Путешествие Элины,  однако,  пока  что  протекало без  затруднений.
Самой большой неприятностью для нее были удивленные взгляды,  которые ей
приходилось ловить на  собственной персоне.  Этих  взглядов было бы  еще
больше,  если  бы  смотревшие невнимательно не  принимали ее  за  юношу.
Девушка  в  мужской одежде  и  при  мече  казалась многим  чем-то  вроде
говорящей собаки.  Элину,  разумеется, это злило, но она ничего не могла
поделать.  Когда она отвечала взглядом на взгляд,  пялившиеся,  особенно
если это были простолюдины,  поспешно отводили глаза; у одного из дворян
графиня поинтересовалась,  не  выросла ли  у  нее вторая голова,  раз он
разглядывает ее  с  таким  изумлением  -  и  тот  смущенно  рассыпался в
извинениях -  однако через  некоторое время кто-нибудь еще  осознавал ее
половую принадлежность,  и все повторялось. В конце концов это привело и
к более серьезным неприятностям.
     Элина к  тому  времени пересекла уже  бОльшую часть княжества.  Под
вечер она въехала в очередной городок и остановилась на постоялом дворе.
Хозяин явно уделял недостаточно внимания пропитанию проезжающих, и Элина
отправилась поужинать в  город.  В скором времени она отыскала небольшой
трактир.  Трактирщик  как  раз  принял  заказ  от  очередного клиента  и
отправился в погреб за дорогим вином,  попросив Элину подождать. Графиня
осталась стоять у прилавка, с любопытством, как и всегда на новом месте,
осматриваясь вокруг.
     Какой-то долговязый парень, сально ухмыляясь, поднялся из-за своего
столика и направился к ней. Он был не то чтобы сильно пьян - так, слегка
под  хмельком;  однако  мысль  о  том,  что  девушка  может  оказать ему
серьезное сопротивление,  похоже,  просто  не  приходила ему  в  голову.
Вероятно,  он бы все же поостерегся, зная, что перед ним графиня; однако
простая дорожная одежда Элины ничего не говорила о  ее происхождении,  а
мечи,  которые на  западе  были  атрибутом дворян и  солдат,  здесь,  на
границе с менее цивилизованными землями, носили многие. Да и трактир был
не самый респектабельный.
     - Привет,  куколка,  - заявил он, облокачиваясь на прилавок рядом с
Элиной. Он говорил на языке Тарвилона - должно быть, слышал, как девушка
обращалась к  трактирщику.  -  Знаешь,  если  ты  вырядилась так,  чтобы
кружить головы парням, то ты своего добилась.
     - Советую вам,  сударь,  отправиться домой проспаться,  -  ответила
Элина,  намеренно сохраняя принятое в  аристократической среде обращение
на "вы".  - Тогда головокружение пройдет само собой, и, может быть, вашу
голову даже случайно посетит какая-нибудь умная мысль.
     - Спать -  это не такая плохая идея,  -  сказал парень. - Но дело в
том, что я не привык спать один.
     - Это не проблема,  -  заверила его Элина, - за умеренную плату вам
подыщут место в любом свинарнике.
     Глаза парня сверкнули злобой, но он снова растянул губы в улыбке.
     - Не серди меня,  крошка,  а то отшлепаю.  Ну, давай мириться, - он
потянулся  к  ней  губами  и  сделал  попытку  обнять.  Элина  брезгливо
отстранилась.
     - Держите свои слюнявые губы при  себе,  или мне придется укоротить
их моим мечом, - предупредила она, кладя руку на рукоять.
     - Нуу, не хочешь же ты сказать, что на самом деле умеешь обращаться
с этой шту...
     Договорить  он  не  успел.  Свистнул  вылетающий из  ножен  металл,
сверкнуло лезвие - и в следующий миг несостоявшийся герой-любовник стоял
на цыпочках,  прижавшись к стене,  и изо всех сил тянулся вверх,  потому
что острие меча упиралось ему под кадык.  Элина чуть увеличила нажим,  и
из-под  острия показалась капля крови.  Из  уст  парня вырывалось только
нечленораздельное блеяние.
     - Вам  следует  брать  уроки  красноречия,  -  сочувственно сказала
Элина,  не ослабляя нажим.  - Боюсь, впрочем, что они вам не помогут. Ну
тогда хотя бы  вежливости,  и  первый из  них  вам  только что преподала
бесплатно графиня Айзендорг.
     - Ва... ваша милость, - наконец обрел дар речи тянувшийся в струнку
парень. - Простите, ваше милость... я дурак...
     - Вы делаете успехи. Первая здравая мысль.
     - По... пожалуйста, пощадите... я... я шутил...
     - С вашим чувством юмора, сударь, следует работать могильщиком.
     В это время посетители трактира,  которые, конечно, с самого начала
наблюдали за  поединком и  встречали одобрительным смехом каждую реплику
Элины,  принялись хохотать особенно громко.  Графиня сначала отнесла это
на счет своего остроумия,  но затем,  скосив глаза вниз, увидела, что на
штанах  ее  оскорбителя расплывается мокрое  пятно.  Будь  Элина  только
графиней,  она  не  стала бы  заострять на  этом внимание,  но  детство,
проведенное среди солдат, дало о себе знать.
     - О,  я вижу,  в вашем воспитании были слишком серьезные пробелы, -
сокрушенно констатировала она.  - Вас не научили не только разговаривать
с порядочными людьми,  но даже проситься по нужде.  Здесь,  как вы могли
заметить,  люди едят и пьют,  а не наоборот.  Поэтому полагаю дальнейшее
ваше пребывание здесь неуместным.
     Элина убрала меч,  и  униженный нелюбитель спать в одиночку стрелой
вылетел из трактира под хохот присутствовавших.
     - Извините,  ваша  милость,  если  этот наглец доставил вам  лишние
хлопоты,  -  сказал вернувшийся трактирщик,  заставший конец сцены и уже
знавший о титуле Элины.  - Вы понимаете, я не могу следить за всеми, кто
приходит в мой трактир...
     - Ничего, я за ним уже последила. А теперь хочу поужинать.
     - Конечно-конечно,  -  заторопился трактирщик. На самом деле он был
не в  восторге от произошедшего.  Парень был его постоянным клиентом,  а
после  нынешнего позора,  очевидно,  нескоро решится вновь  наведаться в
этот трактир. Девушка же явно была в городе проездом.
     Съев свой ужин и  на  сей раз не имея ничего против устремленных на
нее взглядов, в коих читалось восхищение, графиня расплатилась и вышла в
темноту  улицы.  Короткое время  спустя  один  из  посетителей трактира,
сидевший за столиком в полутемном углу, вышел следом за ней.
     Найти  дорогу  в  незнакомом  городе  в  темное  время  суток  было
непростой задачей,  но  Элина  хорошо ориентировалась и  помнила,  каким
путем пришла сюда.  Однако, поглощенная дорогой, она не заметила, как из
переулка за ее спиной выскользнула какая-то тень.
     Человек не решился приблизиться к  ней даже сзади,  однако это и не
требовалось.  Он еще с детства умел метко кидаться камнями, разбив таким
образом не одно стекло.  И  сейчас камень удобно лежал в его ладони.  Он
тщательно прицелился и метнул.
     Послышался глухой удар,  Элина тихо охнула и  без чувств повалилась
на мостовую.  Нападавший быстро подбежал к ней,  схватил обмякшее тело и
поволок в  подворотню,  приговаривая:  "Я тебе покажу,  сука,  ты у меня
узнаешь..."
     Однако и он,  в свою очередь,  был слишком поглощен своим занятием,
чтобы замечать происходящее за  спиной.  Едва он уложил Элину на землю и
расстегнул ее пояс с мечом,  как две сильные руки ухватили его за голову
- одна  за  затылок,  другая за  подбородок.  Он  замер,  парализованный
страхом,  и  в  тот  же  миг  руки  сделали резкое  движение.  Хрустнули
сломанные шейные  позвонки,  и  мертвое тело  легло  на  землю  рядом  с
бесчувственным.
     Элина открыла глаза,  чувствуя резь в носу от острого запаха.  Было
темно;  она  смутно различила нависший над  ней силуэт.  Элина вспомнила
удар по голове, и рука ее метнулась к мечу, но схватила пустые ножны.
     - Нет-нет,  - спокойно сказал склонившийся над ней, - я не тот, кто
на вас напал. Тот лежит рядом и больше не опасен.
     Элина  повернула  голову  и  встретилась  с  остекленевшим взглядом
давешнего парня.
     - Вы убили его?
     - Да.  Вы  совершили ошибку.  Никогда  нельзя  оставлять за  спиной
недобитого врага.
     - Я думала, что это уже добитый враг, - пробормотала Элина.
     - Враг добит в  одном-единственном случае -  когда он мертв,  и  вы
сами  осмотрели  тело.   Между  прочим,  он  обмочился  неспроста  -  вы
действительно могли зарезать его там,  в трактире.  Конечно, это бы вряд
ли  понравилось хозяину,  но  проблем с  законом у  вас бы  не возникло.
Здешние   порядки   не   запрещают  дворянину  убить   оскорбившего  его
простолюдина.
     - Кто вы?
     - Меня зовут Эйрих. Я путешествую, как и вы.
     - Эйрих, а дальше?
     - Просто  Эйрих.   У  меня  нет  фамилии.  Я  не  принадлежу  ни  к
дворянскому, ни к купеческому роду.
     - Если вы не враг, отдайте меч.
     - Конечно,  -  Элина  почувствовала,  как  холодная рукоять легла в
ладонь.  -  Я убрал его,  приводя вас в чувство, дабы не соревноваться с
вами в скорости реакции,  когда вы очнетесь.  Однако,  полагаю,  вам уже
пора подняться. Осенними ночами лучше не лежать подолгу на земле.
     Элина села, осторожно потрогала затылок и поморщилась.
     - Если вы позволите,  я предложу вам одну мазь,  -  сказал Эйрих. -
Очень эффективную. Ее можно втирать прямо сквозь волосы. Потом, конечно,
надо будет вымыть голову...
     - Она  такая же  вонючая,  как  то,  что вы  совали мне под нос?  -
улыбнулась Элина.
     - Нет, поменьше, - серьезно ответил Эйрих.
     - Ладно,  давайте, - решилась Элина, поднимаясь на ноги. - Надеюсь,
что не распугаю весь постоялый двор.
     Когда  процедура  была  закончена  (у  мази  действительно оказался
довольно сильный,  но не сказать чтобы неприятный запах),  Элина и Эйрих
вышли на улицу, оставив труп в подворотне. Из некоторых окон падал свет,
и  графине удалось лучше разглядеть своего спасителя.  Эйриху было,  как
минимум,  за  сорок,  а  то и  около пятидесяти.  Глубокий шрам на лбу и
перебитый нос наводили на  мысль,  что по крайней мере некоторые из этих
лет  выдались  достаточно  бурными.  В  его  фигуре  угадывалась немалая
физическая сила,  его осанка была прямой,  а походка - необычно плавной,
практически  неслышной;  Элина  подумала,  что  этот  человек  был  либо
армейским разведчиком, либо охотником в диких землях.
     - Я хочу дать вам совет, - сказал он.
     Элина  уже  не  сомневалась,  что  к  советам такого человека стоит
прислушаться.
     - Но прежде я хотел бы спросить, как далеко вы направляетесь.
     - Достаточно далеко, - неопределенно ответила графиня, понимая, что
полностью  доверять   незнакомцу,   даже   и   спасшему   ее,   все   же
преждевременно.
     - На восток?  Можете не отвечать -  если бы вы ехали из Тарвилона в
другом направлении, как бы оказались здесь? Так вот, если вы едете прочь
от  западной цивилизации,  вам  тем  более следует прислушаться к  моему
совету.  Если,  конечно,  вы  не  хотите  специально  привлекать к  себе
внимание и нарываться на неприятности.
     - Что вы имеете в виду?
     - Отныне вам следует перевоплотиться в мужчину.  В юношу, если быть
точнее.
     - Ну  уж  нет!  -  возмущенно  воскликнула  Элина.  -  Если  всякие
самоуверенные самцы убеждены,  что только их пол чего-то стоит,  то я не
намерена лезть из кожи вон,  дабы поддержать их в  этом заблуждении и не
уязвить их самолюбие!
     - Вполне  могу  вас   понять.   Вы   считаете,   что  маскироваться
унизительно.  Но это говорят чувства,  а здравый смысл говорит иное.  Не
нужно дразнить гусей.  Вы  еще не  покинули по-настоящему Запад,  а  уже
влипли в историю.  Надеюсь,  вы понимаете, что было бы с вами, если бы я
не подоспел?
     Элину  передернуло  от  этой  мысли.  Пожалуй,  только  сейчас  она
осознала размер опасности, которой избежала.
     - Дальше,  на востоке,  будет еще хуже,  - продолжал Эйрих. - Здесь
девушка  с  мечом  -  всего  лишь  нарушение  традиций,  там  это  могут
воспринять как святотатство. Там есть культуры, в которых женщина вообще
не имеет свободы - до замужества она считается собственностью родителей,
потом  ее,  как  рабыню,  покупает  у  них  муж,  и  она  становится его
собственностью.   Пусть   даже   местные  обычаи   не   в   полной  мере
распространяются на  чужеземцев,  все равно вы  не  сможете появиться на
улице с открытым лицом и тем паче при оружии. Наш мир таков, что женщины
почти  всюду  считаются  существами  второго  сорта,   чье  единственное
предназначение -  рожать  детей  и  ублажать мужчин;  причем  во  многих
странах такое положение закреплено законодательно. Но даже там, где речь
не о законах, а лишь о традициях, вам придется постоянно доказывать свои
права,  плюс к  тому подвергаясь опасности со  стороны всяких похотливых
ублюдков. Вам это надо? Это поможет цели вашего путешествия?
     Элина помолчала.
     - Вы правы, - сказала она наконец. - Как бы ни было противно играть
по мужским правилам...
     - Вот и  хорошо.  Вам надо слегка изменить прическу -  хоть вы и не
носите длинные волосы,  ваш нынешний фасон скорее женский,  чем мужской.
Ну и,  естественно,  называться впредь мужским именем и следить за своей
речью.  Имя,  кстати,  это отдельный вопрос.  Как по-вашему,  кого у вас
больше - врагов или друзей?
     - Друзей,  конечно,  - не задумываясь, ответила Элина. - У меня нет
врагов. Случаи вроде сегодняшнего не в счет, я имею в виду - постоянных.
     - Я тоже о них.  Хорошо,  допустим, вам ничего не известно о личных
врагах. Поставим вопрос по-другому: есть ли у вас семейные враги? И есть
ли те, кто хочет помешать вашей миссии?
     - Что вы знаете о  моей миссии?  -  быстро спросила Элина.  Она еще
полагала,  что эта информация остается в  тайне.  Впрочем,  до восточных
областей Пралецкого княжества слухи действительно не  дошли,  во  всяком
случае, пока.
     - Ничего, потому и спрашиваю, - спокойно ответил Эйрих.
     - Ответ - "да" на оба вопроса, - признала графиня. - Я не знаю всех
подробностей биографии отца, он не слишком любит об этом рассказывать...
но он мог нажить немало врагов.  Не так давно я даже встречалась с одним
из них,  правда, как раз этот вряд ли для меня опасен. В конце концов, я
спасла ему жизнь.
     - Уж это мне рыцарское благородство,  - с неодобрительной насмешкой
произнес Эйрих.
     - По-вашему,  я должна была позволить его убить только потому,  что
его покойный отец когда-то пытался убить моего?
     - Нет - при условии, что он столь же благороден, как и вы, а в этом
никогда нельзя быть уверенным.
     Элина возмущенно пожала плечами и продолжила:
     - Что касается цели моего путешествия,  то,  конечно,  есть те, кто
хотел бы мне помешать,  иначе не возникло бы нужды в  самом путешествии.
Но они не здесь... они далеко на востоке.
     - Кто может гарантировать, что у них нет своих людей на западе?
     - Никто,  -  признала Элина.  В самом деле, если Артен стал жертвой
заговора, его нити могли вести куда угодно.
     - Таким  образом,  с  вашей  стороны было  бы  неразумно продолжать
путешествовать под вашей фамилией,  -  резюмировал Эйрих. - Вы потеряете
возможность щеголять своим графским титулом, но не сегодня-завтра вы все
равно  покинете земли,  где  западные титулы имеют  значение.  С  другой
стороны,  вам следует выбрать псевдоним так, чтобы ваши друзья, если они
захотят вам  помочь,  сумели вас отыскать.  Есть ли  у  вас какое-нибудь
прозвище, известное только вашим друзьям?
     - Н-нет.  Я  всегда терпеть не  могла  прозвища -  кроме,  понятно,
героических,  которые дают за подвиги,  -  последняя оговорка натолкнула
Элину на  мысль:  -  Вот разве что на последнем турнире мне уже пришлось
притворяться мужчиной,  и  я  выступала под  именем  Эрвард.  Но  я  уже
раскаялась, что взяла такое громкое имя - победа досталась не мне...
     - Эрвард -  вполне нормальное имя. Так звали легендарного героя, но
так зовут и  многих обычных людей.  Я знавал одного бакалейщика по имени
Эрвард.  (Элина явно не  пришла в  восторг от  такого сравнения.)  Жаль,
конечно,  что  это  имя  знают  не  только  друзья...  ну  да  ничего не
поделаешь. Осталось выбрать фамилию.
     - Эльбертин, - назвалась Элина по имени своего отца.
     - Ну что ж,  с  днем рождения,  Эрвард Эльбертин.  С этой минуты вы
должны  пользоваться только  этим  именем  и  говорить о  себе  только в
мужском роде. Даже когда считаете, что посторонние вас не слышат.
     Элина  помолчала,  привыкая к  этой  мысли.  Эйрих шагал рядом.  До
постоялого двора было уже недалеко.
     - Вы остановились здесь же? - спросила графиня.
     - Возможно,  - загадочно ответил Эйрих. - Могу я все-таки спросить,
куда вы направляетесь,  хотя бы в  ближайшей перспективе?  Возможно,  мы
окажемся попутчиками.
     Элина взглянула на него с сомнением.
     - Я понимаю ваше недоверие,  - продолжал ее спутник, - но я кое-что
знаю о Востоке и мог бы быть вам полезен.  Знакомы ли вы,  к примеру,  с
восточными языками?
     - Это, конечно, звучит интересно, но зачем _вам_ мое общество?
     - Ну,  я  тоже  не  каждый день  встречаю девушек,  которые бы  так
владели мечом,  - улыбнулся Эйрих. - Вы меня заинтересовали. И мне бы не
хотелось,  чтобы вы попали в беду из-за какой-нибудь нелепой случайности
или по неведению.
     Подобная  опека  задевала  гордость  Элины,   да   и   осторожность
нашептывала, что такая благотворительность выглядит несколько странно. С
другой  стороны,  она  уже,  как-то  не  задумываясь,  доверилась  этому
человеку,  приняла его  советы  (действительно разумные),  сообщила свое
новое имя.  Это неудивительно,  в  конце концов он спас ее.  В  качестве
друга Эйрих,  с  его угадывавшимся опытом и знаниями,  был бы безусловно
полезен.  Но  кто знает,  что у  него на уме и  какие планы он строит на
будущее?  Еще недавно Элина открыто путешествовала под своим именем и не
думала о возможной слежке,  а теперь у нее мелькнула мысль -  уж не была
ли вся история в трактире и после подстроена?  Она даже пожалела, что не
последовала принципу Эйриха и  не осмотрела сама тело убитого (убитого?)
парня.  Тут  же,  впрочем,  она решила,  что это чепуха -  кто мог знать
заранее, что она войдет именно в этот трактир?
     - Откуда вы узнали,  что я из Тарвилона?  - спросила она. - На этом
языке говорят в нескольких королевствах.
     - Я  мог бы ответить,  что разница в диалектах позволяет определить
не только страну,  но и провинцию,  а часто и город,  - ответил Эйрих. -
Вы,  например,  из Роллендаля,  однако прожили там не всю жизнь. Но дело
даже не в этом, а в том, что имя графа Айзендорга достаточно известно.
     - Вы знаете моего отца?
     - Не раз слышал о нем,  но лично встречать не приходилось.  Так что
вы скажете о моем предложении?
     - Я с благодарностью приму его...  если, конечно, нам действительно
по пути,  - Элина выжидательно замолчала. Не было причин отказываться от
помощи Эйриха,  если их дороги совпали случайно - тем паче что Элина все
равно  планировала  в  своем  путешествии  пользоваться услугами  людей,
знающих язык и  местность.  Но  если Эйриху не  просто по пути,  если он
собирается  сопровождать  ее   специально,   то  вряд  ли  это  делается
бескорыстно. Элина подумала, что откажется, если Эйрих не сможет назвать
точную цель своего путешествия,  или если он назовет Тургунай,  что было
бы   слишком  уж   маловероятным  совпадением,   учитывая  почти  полное
отсутствие контактов Запада с этой далекой страной.
     - Я направляюсь в Дулпур,  -  сказал Эйрих. - Это достаточно далеко
на юго-востоке.
     - Я знаю, - кивнула Элина. На карте, лежавшей во внутреннем кармане
ее куртки (конечно, карте весьма неточной и приблизительной во всем, что
касалось  центральных  и  восточных  областей  континента),  Дулпур  был
обозначен как  небольшая страна на  южном побережье,  в  тысяче миль  на
юго-запад от границ континентального Тургуная. Купеческие корабли Запада
иногда добирались до дулпурских портов,  но такое плавание было долгим и
небезопасным, так что чаще торговцы избирали в качестве конечных пунктов
города и  страны,  лежавшие существенно западнее,  на  берегу Срединного
моря.  Не  было  однозначного ответа на  вопрос,  какой путь до  Дулпура
оптимален -  морской или сухопутный; в целом морем путешествовать легче,
чем по суше,  уже хотя бы потому,  что корабль, в отличие от лошадей, не
нуждается в отдыхе и пище,  однако начиная путешествие, к примеру, из не
имевшего  выхода  к  морю  Тарвилона,  потребовалось  бы  сначала  долго
добираться до южных или западных портов и ждать подходящее судно, притом
путь вокруг материка оказывался намного длиннее прямой дороги по суше, а
часто  бушевавшие  за   пределами  Срединного  моря   бури   и   активно
промышлявшие в  южных водах пираты едва ли  не  уравновешивали опасности
дороги через дикие земли центральной части континента.
     Так что Эйрих вполне мог выбрать сухопутный маршрут,  но  Элина,  в
любом случае,  в  Дулпур и вообще на побережье не собиралась.  Дорога на
Тургунай лежала севернее.  Однако до  тех пор,  пока Эйрих не повернет к
югу,  они  могли быть  попутчиками,  о  чем  графиня и  поставила его  в
известность,  так и не назвав конечной цели своего путешествия. Эйрих не
стал настаивать;  в конце концов, он сам только что внушил Элине мысль о
необходимости осторожности.
     Они вошли в ворота постоялого двора;  видимо,  Эйрих и в самом деле
тоже  остановился  здесь.   Прежде,   чем  расстаться,   Элина  решилась
обратиться к своему спутнику еще с одной просьбой:
     - Я  догадываюсь,  что  вам  более приходилось иметь дело с  мечом,
нежели с  ножницами,  однако не могли бы вы помочь мне с новой стрижкой?
Боюсь, что сама я не справлюсь с собственным затылком.
     - Вы даже не представляете себе,  с чем мне приходилось иметь дело,
- улыбнулся Эйрих. - Я постригу вас. Кстати, не "сама", а "сам".
     Требовать горячую воду  у  хозяина было уже  поздно,  поэтому Элина
ополоснула волосы в  кадушке с  холодной,  избавляясь от  остатков мази.
Затем  Эйрих  быстро  и   ловко  исполнил  обещанное;   оглядев  себя  в
отполированную серебряную пластину зеркала,  Элина убедилась, что теперь
ее вид стал окончательно мальчишеским.  Это не решало всех проблем; если
раньше  она  была  "не  того  пола",  то  теперь,  благодаря не  знавшей
растительности  коже  лица  и  звонкому  голосу,  оказывалась  "не  того
возраста",  так что ее меч -  у  людей,  не знакомых с  ним -  вновь мог
вызвать насмешки и несерьезное отношение.  Но,  видимо,  это все же было
меньшее из зол.
     Эйрих распрощался и удалился,  договорившись,  что они отправятся в
путь рано утром.  У Элины мелькнула мысль проследить, куда он пойдет, но
она тут же  отругала себя за  то,  что пытается скомпенсировать недавнюю
излишнюю беспечность излишней подозрительностью.

     Ее разбудил не слишком громкий, но настойчивый стук в дверь. Элина,
наконец,  с  неудовольствием поверила,  что  ей  это не  снится,  широко
зевнула  и  разлепила  веки,  обнаружив за  окном  серые  предрассветные
сумерки.
     - Кто там? - спросила она, борясь со вторым зевком.
     - Эйрих. Пора ехать.
     - Так рано?
     - После  вчерашнего  происшествия нам  ни  к  чему  задерживаться в
городе.
     - Ладно... ааау (третий зевок). Ждите меня во дворе.
     Не прошло и получаса, как они выехали из города. Рассвело; впрочем,
небо, практически совершенно ясное накануне, теперь было сплошь затянуто
серыми  тучами  -  как  видно,  в  эту  ночь  лето  умерло окончательно.
Наставала отнюдь не  лучшая пора для дальних путешествий;  но опасность,
грозившая Артену,  не  позволяла Элине ждать до  весны,  что же касается
Эйриха,  то кто знает, какие мотивы заставили его пуститься в путь в это
время.
     Графиня наконец разглядела своего спутника при свете дня и  решила,
что он,  пожалуй,  еще старше, чем показался ей накануне - или же на его
долю  выпали  слишком  суровые  испытания.  Последнее казалось  наиболее
вероятным, ибо осанка Эйриха показывала, что тело еще не утратило силу и
гибкость.  В  трактире у  него не  было оружия,  так  что теперь Элина с
интересом взглянула на его меч -  тот оказался неожиданно коротким, в то
время как ей представлялось, что у такого, как Эйрих, должна торчать над
плечом длинная рукоять двуручника.  Она  даже спросила его  об  этом,  и
Эйрих с усмешкой ответил, что не любит громоздкое оружие.
     - А  с  каким  оружием  вам  приходилось  иметь  дело?   -  тут  же
поинтересовалась Элина.
     - С самым разным. Включая пантайскую вару-васу, ходжеремский бхигар
и нва'агские угхе. Но все равно нахожу, что прямой короткий меч наиболее
удобен для открытого боя.
     - Я даже не слышала... не слышал этих названий, - призналась Элина.
- Эти страны далеко?
     - Достаточно далеко.  Нва'аге,  например,  лежит  на  юго-восточном
побережье Южного континента. Впрочем, не буду утверждать, что побывал во
всех этих землях. Оружие, как и люди, способно путешествовать.
     - Но по той дороге,  по которой мы едем сейчас, вам уже приходилось
ездить?
     - Да.  Завтра мы  доберемся до  Растбука -  это последний пралецкий
город на этом пути.  Дальше начинаются сплошные леса; это земли луситов.
У  луситов нет  единого государства;  их  многочисленные княжества вечно
враждуют между собой,  нередко заключая союзы с  другими народами против
собственных собратьев.  Территориально эти княжества весьма обширны,  но
слабо заселены -  в  каждом несколько отдаленных друг от друга городов и
затерянных в  лесах  сел,  до  которых  нередко  можно  добраться только
звериными тропами. Лесовики - народ угрюмый, страшный не только в гневе,
но  и  в  радости;  говорят,  что они приносят человеческие жертвы своим
идолам. Луситы не строят каменных домов, даже городские укрепления у них
деревянные,  однако  металл  они  добывают и  куют  оружие.  Вообще  они
считаются неплохими воинами и стали бы реальной угрозой Западу,  если бы
когда-нибудь  объединились.   Луситы  -   самые  восточные  и   наименее
цивилизованные представители северной ветви  белой расы.  На  востоке их
земли ограничены великой рекой,  которую они называют Омола, а на старых
картах она именуется Ильт-Ка;  эта река берет начало на севере и впадает
в  Срединное море.  К  югу  от  луситских лесов лежат степи кочевников -
давних врагов луситов и  их  же давних союзников в  междоусобной борьбе.
Кочевники,  впрочем, тоже не однородны, в южных степях обитают различные
племена -  однако сейчас они,  кажется, все признали себя данниками хана
Курибая,  так что,  заручившись ханским ярлыком, можно пересечь их земли
относительно безопасно.
     Сведения о  южных землях были,  конечно,  небезынтересны Элине,  но
пока  что  не  представляли  практической ценности,  и  она  спросила  о
территориях к востоку от Ильт-Ка.
     - Об этих землях мало что известно, - ответил Эйрих. - Вроде бы там
тоже простираются леса,  в которых обитают совсем уже дикие племена,  не
знавшие цивилизации даже в эпоху магов.  Говорят,  что маги оставили эти
земли в диком состоянии,  дабы не нарушать равновесия.  Вы, должно быть,
слышали,  что  маги  считали сохранение равновесия едва  ли  не  главным
принципом своего правления.
     - Да,  Артен  часто  возмущался этим,  -  кивнула Элина  и  тут  же
прикусила язык.  Хоть она и решила довериться Эйриху, пожалуй, не стоило
почем зря упоминать имя Артена.  Но Эйрих, похоже, не придал этому имени
значения.
     - Неужели ваш  путь лежит в  эти дикие края?  -  спросил он  вместо
этого.
     - Ну,  я  вовсе не собираюсь в  гости к дикарям.  Есть ведь и более
цивилизованные страны. А скажите, Эйрих, - сменила она тему, - вы знаете
луситский язык?
     - Не  то  чтобы хорошо знаю,  но  объясниться на  основном диалекте
могу.
     - Я знаю совсем чуть-чуть.  В детстве нахваталась разных наречий от
однополчан моего отца  -  с  ним  вместе кто  только не  служил,  были и
луситы. (Элина поймала себя на том, что опять употребила женский род, но
не  стала поправляться,  ибо на сей раз говорила от лица себя-настоящей,
дочери графа Айзендорга,  первую половину жизни кочевавшей с  различными
армиями.) -  Вы не могли бы поучить меня, дабы время в пути не пропадало
даром?
     - Что ж, почему бы нет, - кивнул ее спутник.
     Должно быть,  странное это было зрелище - немолодой мужчина и юноша
при  мечах,  едущие  по  пустынной  лесной  дороге  и  по  несколько раз
повторяющие друг  другу  фразы типа  "как  называется этот  город?"  или
"можно ли у вас переночевать?" К концу дня Элина,  мобилизовавшая заодно
свои  детские познания,  сделала немалые успехи и  уже  могла бы  задать
луситам разнообразные важные для  путешественника вопросы так,  чтобы ее
поняли. Под вопросом, однако, оставалось, поймет ли она их ответы.
     Элина и Эйрих переночевали в сельском трактире.  Они достигли этого
села еще задолго до заката, и Элина была полна готовности ехать дальше и
заночевать в  лесу,  но  Эйриху  удалось ее  отговорить,  объяснив,  что
ночевок под  открытым небом  будет  еще  предостаточно.  Трактирщик был,
похоже,  удивлен,  что гости,  которых он принял за отца и  сына -  или,
возможно,  более  дальних  родственников,  учитывая отсутствие заметного
сходства -  берут не  одну  комнату на  двоих,  а  каждый свою.  Но  он,
конечно,  ничего не  сказал -  в  конце  концов,  так  ему  было  только
выгоднее.
     Они  вновь  отправились  в  путь  рано  утром.   Погода  продолжала
портиться -  накрапывал мелкий дождь,  пока еще не сильно докучавший, но
несомненный предвестник затяжных и  холодных осенних дождей,  отбивающих
всякую охоту не то что путешествовать, а и делать что-либо дома; слушая,
как  порывы  ветра  бросают в  стекла очередные пригоршни холодной воды,
хочется залезть под теплое одеяло и  не  просыпаться до весны.  Но Элина
решительно гнала от себя подобные негероические мысли.
     Ближе к вечеру они наконец достигли Растбука. Для последнего оплота
Запада на границе с варварами (впрочем,  Пралецкое княжество,  этнически
близкое луситам,  считалось уже  не  совсем  западным) городок выглядел,
пожалуй,  слишком  скромно;  впрочем,  здесь  стоял  довольно  приличный
воинский гарнизон.  На  постоялом дворе  Эйриху сразу бросились в  глаза
плотно составленные однотипные крытые повозки, занимавшие половину всего
пространства;  возле них прохаживались или стояли, болтая друг с другом,
несколько человек при оружии - судя по разнобою в обмундировании, скорее
наемники,   чем   солдаты   регулярной  армии.   Эйрих   отправил  Элину
договариваться с хозяином о ночлеге, а сам направился к повозкам.
     Элина,  вернувшись,  не обнаружила своего спутника и вынуждена была
его ждать,  чувствуя,  как постепенно накапливается раздражение. "Мог бы
сказать,  куда идет!  Вот уйду сейчас в комнату, и пусть сам разыскивает
свой номер."  Наконец Эйрих показался в  сопровождении воина в блестящих
доспехах,  вислоусого и  бритоголового.  Тот  окинул Элину  скептическим
взглядом.
     - Эрвард,  нам очень повезло, - сказал Эйрих. - Мы застали торговый
караван,  направляющийся в  земли луситов.  Я договорился с капитаном (в
меру почтительный,  в  меру небрежный жест в сторону вислоусого) о нашем
присоединении к охране каравана.
     Путешествовать в составе вооруженного эскорта было безопаснее,  так
что Эйрих был прав, говоря о везении - тем паче что в это время караваны
на  восток  обычно  не  отправлялись.  Луситские дороги  и  летом-то  не
особенно хороши,  а  уж в  осеннюю распутицу и  подавно;  к  тому же для
закупок основного луситского экспортного товара -  пушнины - осень также
совершенно не подходящее время.  Тем не менее,  очевидно,  купцы-хозяева
каравана знали, что делали, и охранников все это никак не касалось.
     - Этот мальчишка и впрямь умеет обращаться с мечом?  -  осведомился
капитан, оборачиваясь к Эйриху.
     - Если  вы  в  этом сомневаетесь,  прикажите любому из  ваших людей
сразиться с ним, - улыбнулся тот.
     - Я  привык сам  оценивать тех,  кого  беру на  службу,  -  буркнул
капитан,  кладя руку на рукоять меча и вновь поворачиваясь к Элине. - Ну
что, парень, ты готов показать, на что способен?
     - Не припомню, чтобы мы пили на брудершафт, - возмутилась графиня.
     - Эрвард дворянского рода, - пояснил Эйрих.
     - Фу-ты  ну-ты!  Мой  отец  тоже был  барон,  что  не  помешало ему
обрюхатить свою служанку. Ну да ладно, биться мы будем на мечах, а не на
титулах.  Если  продержишься против меня  хотя  бы  пять  минут,  будешь
получать по кроне в  день,  наряду с  остальными.  Иначе -  полкроны,  и
только из уважения к твоему товарищу.
     Мечи  скрестились,  высекая  искры.  Капитан был  сперва  несколько
обескуражен   натиском   противника,   но   затем   быстро   перешел   в
контрнаступление.  Элина,  однако, то парировала удары, то легко уходила
из-под них,  заставляя попотеть своего грузного,  да еще и облаченного в
тяжелые доспехи оппонента.  Вокруг тем временем собирались зеваки, в том
числе и из сопровождавших караван наемников. Капитану хотелось закончить
бой на глазах у  подчиненных быстро и  эффектно,  и  он неразумно тратил
силы -  Элина же  старалась до  времени беречь свои.  Наконец она  вновь
устремилась в  атаку  -  и  капитан,  еле  успевая  парировать  быстрые,
сыпавшиеся,  казалось,  отовсюду  удары,  вынужден  был  отступать.  Это
вызвало  одобрительные возгласы в  адрес  его  юного  противника и  пару
насмешливых - в адрес самого капитана; тот побагровел и рванулся вперед,
надеясь  выиграть  поединок  одним  решительным  ударом  (пожалуй,  даже
слишком решительным -  если бы  удар достиг цели,  то  порвал бы  куртку
Элины,  а  возможно,  достал бы и  до кожи).  Но клинок "Эрварда" сделал
необычное винтообразное движение,  и  капитан почувствовал,  как рукоять
оружия выворачивает из его руки.  В следующий миг меч капитана шлепнулся
в грязь. Элина улыбнулась - урок Редриха пошел впрок.
     - Неплохо, - пробормотал капитан, подбирая свое оружие. - Если бы я
знал,  что ты так искусен,  то дрался бы в полную силу.  (В другое время
Элина немедленно предложила бы ему новый поединок, но сейчас поняла, что
не следует еще больше усугублять неловкость будущего начальника;  к тому
же  по  лицам зрителей она видела,  что они прекрасно поняли цену словам
капитана.) Пожалуй, тебе будут платить полторы кроны, как и Эйриху.
     Наемники  из   числа  смотревших  поединок  подошли  приветствовать
"Эрварда",  притом едва ли не каждый считал своим долгом хлопнуть нового
товарища по плечу,  и Элина поняла,  что как минимум на ближайшие недели
ей   следует  забыть  о   своем  графском  достоинстве  и   привыкать  к
фамильярностям.
     На другой день они выехали из Растбука.  Караван состоял из десятка
повозок; в первой и последней ехали торговцы (всего четверо, из них один
- хозяин каравана Штрудел,  а прочие - его помощники), в остальных везли
укрытый под брезентом товар.  Караван сопровождали три дюжины охранников
под   командованием  вислоусого  капитана  Ральда;   таким  образом,   с
присоединением Эйриха и Элины отряд стал насчитывать 39 мечей, не считая
торговцев,  которые,  вполне вероятно, в критической ситуации тоже могли
постоять за себя,  и  возниц -  нанятых по дешевке простых и  безоружных
крестьян.
     Итак, караван покинул последние земли, считавшиеся еще западными, и
углубился в дремучие леса восточных варваров.  Внешне, однако, луситский
лес ничем не отличался от пралецкого.  Разницу Элина поняла позже, когда
ни  в  этот день,  ни  на  следующий,  ни  даже на  третий они так и  не
встретили никакого жилья.  Впрочем, дорога, хотя и заросшая травой между
неровных канав колей, доказывала, что кто-то здесь все же ездит.
     На  третий  день  зарядил  уже  полномасштабный  осенний  дождь,  и
продвижение  вперед  замедлилось;  охранникам  периодически  приходилось
спешиваться  и  помогать  выворачивать из  липкой  грязи  колеса  тяжело
груженых повозок.  К концу дня на дороге уже попадались лужи,  в которых
колеса тонули по  ступицу.  Вечером на  привале долго  не  могли разжечь
костры;  когда же сырые дрова,  обильно проложенные растопкой,  наконец,
занялись,   то  давали,   казалось,   больше  дыма,  чем  тепла.  Элина,
намерзшаяся и  промокшая за день,  в заляпанной грязью одежде,  вместе с
остальными тянула теперь к чадящему огню ноги в мокрых сапогах, и, глядя
как  над  ними  лениво  завивается пар,  с  тоской вспоминала чистенькую
спальню и  удобную кровать в своем роллендальском доме.  Ах как мало это
походило на  красивые мечты о  героических приключениях!  Поужинав плохо
прожаренным мясом,  Элина  забралась в  палатку вместе с  Эйрихом и  еще
тремя бойцами. Было тесно и душно, но по крайней мере появился шанс, что
прижавшиеся друг к другу люди смогут согреться.  Не прошло и минуты, как
намаявшаяся за день графиня уснула под тупую дробь ненавистного дождя по
матерчатой крыше.
     Утром дождь все  еще  шел.  Шел он  и  на  следующий день.  Ближе к
вечеру,  наконец,  впереди показался луситский город, и Элина воспрянула
духом.  С интересом разглядывала она бревенчатые стены, ощетинившиеся по
верху острыми кольями,  и  квадратные рубленые башни под  пирамидальными
дощатыми крышами.  Скоро, совсем скоро откроются тяжелые ворота, караван
пройдет внутрь, и там наконец-то будут теплые сухие помещения, где можно
будет скинуть грязные и мокрые тряпки, переодеться во все сухое и чистое
и  под  потрескивание огня  в  печи пить,  не  спеша,  горячий луситский
медовый напиток из большой деревянной кружки...
     Однако надеждам этим  не  суждено было сбыться.  Караван двинулся в
обход   города.    Бородатые   стражники   на   башнях   провожали   его
подозрительными взглядами сквозь бахрому стекавшей с крыш воды.
     Когда Элина осознала,  что их опять ждет ночь в лесу под дождем, и,
похоже,  еще не одна,  она едва удержалась от возмущенного вопля.  Эйрих
подъехал к  Ральду за  разъяснениями и  вернулся,  по  сути,  ни с  чем:
очевидно,  торговые партнеры Штрудела жили в  другом городе и предлагали
достаточно выгодные условия,  чтобы иметь дело только с  ними.  Однако о
том,  где  именно  находится  цель  путешествия и  сколько  еще  до  нее
добираться, Ральд - а может, и сам Штрудел - не распространялся. "Вам-то
что волноваться,  - буркнул капитан в ответ на недовольный ропот бойцов,
- чем дольше мы в пути, тем больше вы заработаете."
     На седьмой день погода,  наконец,  дала путешественникам передышку.
Было по-прежнему сыро и  холодно,  на ветках дрожали капли,  и  все небо
застилали набрякшие серые тучи -  но дождя не было.  Бойцы повеселели, и
хотя  им  по-прежнему приходилось вытаскивать из  грязи  повозки,  жизнь
казалась уже не такой отвратительной,  как накануне. Элина ехала рядом с
Эйрихом,  продолжая совершенствовать свои познания в луситском. Еще один
наемник,  некогда служивший в дружине одного из местных князей и знавший
язык,  присоединился к  этому  их  занятию,  исправляя ошибки не  только
Элины, но и Эйриха.
     Около  полудня  бойцы,  ехавшие впереди каравана,  замедлили шаг  и
повернули обратно. Дорогу преграждало упавшее дерево.
     - Мне это не нравится,  - мрачно сказал Эйрих, сжимая поводья одной
рукой и кладя другую на рукоять меча. - Похоже на засаду.
     - Да брось,  -  беспечно ответил бывший дружинник,  - ни одна шайка
разбойников не осмелится напасть на такой большой отряд, как...
     Договорить он  не  успел.  Стрела пропела в  воздухе и  пробила ему
горло. Теплая кровь брызнула в лицо Элине.
     Стрелы засвистели одновременно слева и справа,  крики людей слились
со ржанием лошадей.  После первых секунд замешательства около двух дюжин
бойцов развернули коней и  устремились в лес,  по обе стороны от дороги,
дабы  на  месте  изрубить  нападавших.  Однако  сразу  несколько лошадей
полетели кувырком через головы -  между деревьями были  натянуты тонкие,
но  прочные веревки.  Засада была подготовлена умело.  Отряд оказался на
открытом месте под  перекрестным огнем укрытого в  лесу  противника,  не
имея времени перестроить повозки в  два ряда и укрыться за ними.  Стрелы
поражали не только всадников,  но и  лошадей,  в  том числе запряженных.
Бойцы прикрывались щитами (у  кого они были),  но  никакой кавалерийский
щит  не  может  закрыть  человека целиком,  тем  паче  вместе  с  конем.
Обезумевшие животные,  потерявшие наездников,  метались вдоль каравана и
валились в агонии под ноги еще не пострадавшим собратьям, усиливая общий
хаос.
     - Эрвард!  -  перекрывая крики  и  ржание,  рявкнул  Ральд.  Элина,
пригибаясь к  холке,  устремила коня к  нему.  Эйриха рядом не  было,  и
графиня не знала, жив ли он.
     - По дороге за помощью,  город близко,  быстро!  -  залпом выплюнул
капитан,  для  верности указывая вперед  мечом.  Элине  не  понадобилось
переспрашивать.
     - Кульд,  Марбор, за ним! - услышала она уже за спиной новый приказ
капитана. И затем еще один: - Всем спешиться! Под повозки!
     Посылая за помощью Эрварда,  капитан заботился вовсе не о  спасении
его молодой жизни. Он исходил из сугубо практического соображения: юноша
весил меньше всех  в  отряде (а  на  многих к  тому  же  были и  тяжелые
доспехи),  а значит,  лошади было легче его нести, что повышало шансы на
успех.  Разбойники,  в свою очередь,  позволили бы беглецу ускакать - им
нужен был товар,  а не жизни его охранников;  однако они тоже знали, что
город неподалеку,  и понимали,  что юноша приведет помощь. Поэтому сразу
несколько стрел просвистели над вжавшейся в холку Элиной,  когда ее конь
перемахивал  через  поваленное  дерево.  Следующие  выстрелы,  вероятно,
оказались бы более меткими, но между Элиной и стрелявшими слева и справа
оказались двое всадников,  посланных Ральдом для прикрытия -  посланных,
по сути,  на гибель. Элина слышала, как вскрикнул один из них, а позже -
ржание раненого коня второго. Но она не стала оглядываться, а лишь снова
и снова пришпоривала своего коня.
     Прошло,  наверное,  не  менее  получаса бешеной скачки,  прежде чем
Элина в первый раз посмотрела назад.  Погони не было.  Тем не менее, для
спасения отряда по-прежнему дорога была  каждая секунда.  Однако сколько
еще конь смог бы выдерживать такой темп? Ральд сказал, что город близко,
но "близко" - понятие достаточно растяжимое.
     Наконец  впереди  забрезжил просвет,  и  несколькими минутами позже
измученное животное вынесло Элину на  берег неширокой реки.  К  счастью,
город находился на  этом ее  берегу,  а  не  на  противоположном.  Элина
направила коня  к  воротам,  громко  крича  по-луситски "На  помощь!  На
помощь!"

     Стражники в  кольчугах пропустили ее в  ворота и  здесь остановили,
разглядывая  с  подозрением.  Перепачканный грязью  и  кровью  юноша  на
загнанном коне,  говоривший по-луситски с сильным акцентом и призывавший
немедленно вывести из  города  часть  войск  якобы  на  помощь какому-то
каравану,  вполне мог оказаться вражеским лазутчиком. Один из стражников
отправился докладывать начальству,  но  без той поспешности,  на которую
рассчитывала Элина.  Она попросила напиться;  ей принесли кружку ледяной
колодезной воды.  Отобрать меч у нее не пытались,  но Элина чувствовала,
что стража применит силу при первом неосторожном движении с ее стороны.
     Наконец  снаружи  караульного помещения  застучали по  бревенчатому
настилу  копыта,   и  через  несколько  секунд  в  дверь  вошел  толстый
краснолицый человек  в  кольчуге и  островерхом позолоченном шлеме;  его
раздвоенная русая борода важно возлежала на кольчужной груди.
     - Я князь Микута,  - сказал он. - Ты говоришь, разбойники напали на
караван?
     - Вот именно! И срочно нужна помощь!
     - Кто ведет караван?
     - Купец Штрудел и капитан Ральд.
     - Что ж  ты  сразу не  сказал?  -  Князь обернулся к  стражнику:  -
Объявляй тревогу!
     На сей раз реакция луситов была весьма оперативной. В мгновение ока
у  ворот  выстроились две  конные сотни,  вооруженные мечами,  копьями и
луками.  Сам князь в  экспедиции не  участвовал,  но  поставил во  главе
отряда своего воеводу.  От Элины эти тонкости ускользнули,  но она и так
поняла,  что Штрудела в этом городе ждали и в его благополучном прибытии
были весьма и весьма заинтересованы.
     Элине подвели свежего коня,  и  отряд поскакал на выручку каравану.
Скорость была  поменьше той,  на  которой графиня неслась сюда,  но  все
равно вполне приличная.  Элина подумала, насколько удачной была ее затея
с изучением луситского языка. Ральд, впрочем, не ведал о ней, и, посылая
Эрварда,  надеялся,  что тот сможет объясниться жестами.  Что,  конечно,
тоже было возможно, но время было бы потеряно.
     Когда они достигли остановленного каравана, там шел бой. Разбойники
добились наибольших успехов в  начале  своего  нападения,  однако  после
того,  как  защитники  каравана  попрятались под  повозками,  закрываясь
щитами,  колесами и трупами лошадей, эффективность обстрела резко упала.
Истощив запас стрел,  нападавшие попытались было вступить в  переговоры,
предложив защитникам свободно уйти,  оставив оружие и товары, но ответом
им  была  отборная  луситская  брань,   которой  владел  капитан  Ральд.
Возможно,  его подчиненные и не были бы единодушны по этому вопросу, но,
к несчастью для нападавших,  они не знали луситского языка.  Разбойникам
оставалось либо уйти в лес ни с чем, либо идти в рукопашную. Они имели к
этому времени численный перевес,  но  были  хуже вооружены -  мечей было
мало,  в основном тяжелые дубины, кистени, топоры и ножи, притом лишь на
некоторых были кольчуги,  а  щитов не было вовсе.  Тем не менее,  не все
бойцы даже успели выбраться из-под повозок, когда разбойники набросились
на караван с двух сторон...
     К  моменту прибытия луситской конницы положение защитников каравана
было достаточно тяжелым. Они были прижаты к различным повозкам и лишены,
таким  образом,  в  отличие  от  врагов,  свободы маневра и  контакта по
флангам между отдельными группками;  в  принципе они могли бы  пробиться
все в центр каравана, но это означало бросить крайние повозки и раненых.
Разбойники были так увлечены боем, что слишком поздно заметили появление
новых  всадников.   Меж  тем  луситы,   загодя  предупрежденные  Элиной,
сворачивали с дороги в лес там,  где между деревьев еще не было веревок,
отрезая  бросившимся врассыпную разбойникам пути  к  спасению.  Кажется,
паре-тройке бандитов все же  удалось уйти;  четверых схватили живьем,  а
остальные были перебиты.  Последних,  вместе с  теми,  кто  пал  от  рук
защитников каравана,  оказалось 20  человек.  Защитники потеряли убитыми
восьмерых;  одиннадцать было ранено.  Из  гражданских ранены были пятеро
возниц и  двое помощников Штрудела.  Сам  купец не  пострадал;  уцелел и
капитан  Ральд,  хотя  по  нему,  угадав  начальника,  стреляли особенно
активно -  но  прочный доспех позволил своему обладателю отделаться лишь
неопасными царапинами. Элину, впрочем, больше интересовала другая фигура
из числа уцелевших.
     - Я вижу, Эйрих, с вами все в порядке? Я потерял вас в самом начале
боя, - за время пути каравана Элина уже освоилась с мужским родом.
     - Подо  мной  убили  лошадь  в  первые  же  секунды.  Я  еле  успел
откатиться под повозку, иначе меня бы затоптали.
     Наемники,  пролежавшие долгое время в холодной грязи под повозками,
мало походили на победителей и  вообще пребывали в  мрачном расположении
духа; они даже не поблагодарили приведшего подмогу "Эрварда", так как им
казалось,  что  он  отделался легче  всех  и  вообще мог  бы  обернуться
побыстрее.   Штрудел  поспешно  объявил,   что   всем   будет  выплачено
дополнительно по 10 крон, а раненым 20. Но, хотя формально условия найма
и не позволяли требовать большего, бойцы все равно остались недовольны -
их  лидеры явно недооценили опасность,  позволив каравану попасть в  эту
ловушку,  чуть было не окончившуюся общей гибелью. Теперь они кровожадно
смотрели на пленников, предвкушая удовольствие от их казни.
     - Что  творится  в  ваших  лесах?   -  недовольно  пробурчал  Ральд
луситскому воеводе. - Прежде не было таких крупных и наглых шаек.
     - Худые времена,  -  ответил лусит. - Всюду неспокойно. Месяц назад
Кулгов сожгли до основания...
     - Кочевники?
     - Какие там кочевники -  тарсунцы, - воевода с отвращением произнес
название соседнего княжества. - А уж теперь, после смерти Ратомила...
     Тем  временем  совместными  усилиями  с   дороги  оттащили  дерево.
Поскольку караван  лишился  почти  всех  лошадей  (лишь  трех  убежавших
удалось  поймать),  нескольким луситам пришлось спешиться,  и  их  коней
запрягли в  повозки.  Боевые  кони,  непривычные к  упряжке,  возмущенно
фыркали  и  мотали  головами.  Раненых  и  убитых  наемников уложили  на
повозки,  поверх укрытых брезентом ящиков с товарами. К одной из повозок
прикрутили  заарканенных  разбойников.   Многие   предлагали  пытать  их
немедленно,  дабы выяснить местонахождение разбойничьего логова и тут же
покончить с  ним  окончательно,  но  у  воеводы был приказ от  князя без
промедления доставить товары Штрудела в город -  тем паче что на сей раз
отягощенный повозками отряд не  мог  мчаться во  весь  опор,  и  путь до
города занял несколько часов.  За  это время умер один из раненых,  да и
состояние еще нескольких внушало серьезные опасения.
     Князь лично вышел встретить купца.
     - Ну  что,  привез?  -  спросил  он  с  нетерпением,  пока  повозки
размещали  на  широком  дворе,  с  трех  сторон  окруженном  деревянными
бараками.
     - Товар отменный,  -  ответил Штрудел; он говорил по-луситски почти
без акцента. - Только, думаю, тебе придется добавить. Уж больно накладно
стало путешествовать через твои земли.
     - Мы обсудим это позже, - отмахнулся князь. - Дай-ка взглянуть.
     Он откинул брезент на ближайшей повозке,  еще хранивший следы крови
раненого,  и  подсунул свой  широкий меч  под  крышку деревянного ящика.
Раздался  треск,  и  крышка  отлетела.  Взорам  присутствующих предстали
упакованные в стружку новенькие арбалеты западного образца.
     Так вот, значит, какой товар вез Штрудел, держа в секрете не только
его сущность, но и место назначения! Помимо арбалетов, в ящиках лежало и
другое вооружение -  мечи из  более легкой и  прочной,  чем  у  луситов,
стали,  осадные  крючья,  забрасываемые на  стену  специальными тяжелыми
арбалетами, западные панцирные латы...
     - Из арбалета можно попасть в цель с вдвое большего расстояния, чем
из ваших луков,  -  нахваливал свой товар Штрудел,  - он пробивает любой
доспех, его сталь не отсыревает в любую погоду...
     - Все это хорошо,  -  озабоченно качал головой Микута,  -  но  моим
молодцам нужно время,  чтобы со всем этим освоиться,  а Крислав ждать не
будет... Эх, если б ты прибыл недельки на две раньше...
     - Спешил как мог,  - отвечал купец, - увы, на драконах в наше время
не полетаешь...
     Наконец  оба  вспомнили о  дожидавшихся отдыха  наемниках (серьезно
раненых унесли раньше),  и  князь велел одному из  своих людей проводить
их.  Тот изъяснялся на неком ломаном языке,  где мешались тарвилонские и
пралецкие слова - а иногда и луситские, исковерканные на западный манер;
Элина с раздражением подумала,  что ей было бы легче понять его,  говори
он на своем родном языке.
     Наемникам отвели две больших комнаты в длинном бревенчатом доме,  с
нарами  вдоль   стен,   монументальным  дубовым  столом  в   середине  и
маленькими,  затянутыми  бычьим  пузырем  оконцами.  Едва  усталые  люди
сбросили на  пол и  на  нары свои пожитки,  как снова в  дверях возник с
сияющим лицом княжеский подручный и объявил, что для гостей готова баня.
Бойцов,  в буквальном смысле покрытых коркой грязи,  это известие весьма
обрадовало,  чего  нельзя  было  сказать об  Элине.  В  самом  деле,  ее
перевоплощение в юношу такого оборота событий както не предусматривало.
     - А  ты  что  же?   -  удивленно  спросил  лусит,  когда  Элина  не
последовала к выходу вместе с оживленно переговаривавшимися остальными.
     - Ээ...  когда мой брат был подло умерщвлен бароном Кроппом,  я дал
обет,  что не стану мыться до тех пор,  пока не умоюсь кровью убийцы,  -
ответила  Элина.  Подобные обеты  действительно периодически давались на
Западе -  во всяком случае,  о них часто упоминали легенды.  Похоже, что
уходивших наемников,  некоторые из которых удивленно обернулись на слова
княжеского подручного,  это объяснение удовлетворило, хотя один из них и
крутанул пальцем у виска.
     - И после этого Запад считает нас варварами,  - усмехнулся в бороду
лусит.  -  Ну,  дело твое. Только смотри, как бы твой Кропп за версту не
учуял тебя по запаху.
     После чего все,  включая Эйриха, удалились, оставив Элину в комнате
одну.  Несмотря на  то,  что  ей  не  пришлось больше  часа  пролежать в
холодной грязи под  повозками,  она была вполне сыта неделей путешествия
по осеннему бездорожью и  не собиралась выполнять свой "обет" буквально.
В углу стояла кадка с водой,  а на ее крышке -  большой глиняный ковш; в
комнате топилась печь.  Критическим взглядом оценив прозрачность бычьего
пузыря на окнах и  на всякий случай все же прикрыв затворявшиеся изнутри
ставни,   Элина  нагрела  себе  некоторое  количество  воды  и   кое-как
ополоснулась  в  кадке,   а  затем,  достав  из  своей  сумки  тщательно
упакованные чистые вещи,  устроила стирку грязной одежды,  к  чему  была
приучена еще в детстве,  хотя за последние восемь лет придворной жизни и
успела от  этого отвыкнуть.  Она почти закончила,  когда из  бани начали
возвращаться наемники, красные, распаренные и довольные.
     - Как же твой обет? - усмехнулся первый из вошедших.
     - Я не давал обета не стирать одежду, - возразила Элина.
     Ее  отругали за  то,  что она использовала для этого кадку и  воду,
предназначенные для питья;  затем двое бойцов притащили,  плеща на  пол,
другую кадку и водрузили ее в углу. Впрочем, лишь некоторые из наемников
захотели глотнуть чистой воды; судя по густому запаху их дыхания, луситы
напоили их чем-то иным.  Элина,  почувствовавшая, наконец, всю усталость
этого тяжелого дня и так и не дождавшись Эйриха, свернулась калачиком на
нарах и моментально уснула.
     Разбудил ее  охрипший крик  петуха.  Элина открыла глаза и  села на
нарах,  чувствуя себя посвежевшей и зверски голодной.  Было почти темно;
сквозь бычий пузырь еле  сочился тусклый серый свет.  Кто-то  из  спящих
наемников  громко  храпел.  Элина  почувствовала зуд  между  лопатками и
повела  плечами,  а  когда  это  не  помогло,  закинула  руку  за  спину
почесаться.
     - Проснулись? - услышала она тихий голос Эйриха.
     - Это что,  уже утро?  - спросила Элина, находя его взглядом. Эйрих
лежал на нарах неподалеку, заложив руки за голову.
     - Да.
     - Сколько же я спал?
     - Часов  двенадцать.   Ничего,  нам  всем  нужен  был  отдых  после
вчерашнего.
     - Ужасно хочется есть.
     - Я сохранил для вас вашу вечернюю порцию.
     Усевшись за стол, Элина вновь почесалась.
     - Что ж это такое, - пробормотала она про себя, - вчера же мылась.
     - Не обращайте внимания, - усмехнулся Эйрих, не столько услышавший,
сколько догадавшийся о смысле ее слов.  Он сунул руку за пазуху,  поймал
блоху  и  раздавил  ее  ногтем.   -  Луситские  жилища  славятся  своими
паразитами. Впрочем, Запад ведь тоже не безгрешен в этом отношении?
     - Да, но здешние насекомые какие-то особенно кусачие!
     - Что поделать,  -  философски вздохнул Эйрих, - иногда проще взять
вражеский город,  чем извести блох в собственном доме.  Говорят,  только
маги умели гарантированно избавляться от этих тварей.
     Пока  Элина  уплетала  кусок  холодного  мяса,  заедая  его  черным
ноздреватым хлебом -  есть,  кстати,  приходилось руками,  ибо луситы не
знали вилок -  Эйрих,  не терявший накануне времени даром,  разъяснил ей
разведанную политическую ситуацию.
     Город,  в  который они  прибыли,  назывался Чекнев и  занимал среди
луситских  городов  среднее  положение  -   в   отличие  от  богатого  и
могущественного Крислава.  Некоторое время назад Ратомил,  великий князь
Криславский,  тяжело  заболел,  и  среди  луситских князей,  и  в  более
стабильные времена не отличавшихся дружбой, началось заметное шевеление.
Дело в  том,  что формально на криславский престол после смерти Ратомила
могли претендовать многие,  а  выигравший этот приз стал бы  едва ли  не
самым могущественным из луситских правителей.  Было вполне очевидно, что
вопрос будет решен силой,  и  что  одним сражением дело не  ограничится.
Потому-то  Микута Чекневский,  тоже  входивший в  число претендентов,  и
торопился  обзавестись козырем  в  виде  западного оружия;  потому-то  и
понадобилось в  спешке гнать караван по осенней распутице.  Но спешка не
помогла -  Ратомил умер,  и  весть  о  его  смерти  уже  успела пересечь
луситские  леса  и  болота,  достигнув ушей  заинтересованных сторон.  В
особенности беспокоили Микуту южные князья:  они  в  очередной раз могли
привлечь в  качестве союзников степняков.  Но и  северных конкурентов не
следовало сбрасывать со счетов...
     В   этой  ситуации  у  Микуты  каждый  меч  был  на  счету,   и  он
недвусмысленно предложил наемникам Ральда присоединиться к  его войску -
к вящему неудовольствию Штрудела, который предпочел бы убраться домой до
начала заварушки и нуждался в эскорте. В настоящий момент между князем и
купцом  шла  торговля  по  этому  поводу  -   равно  как  и   по  поводу
окончательной цены за доставленное оружие.
     - Надеюсь,  Эйрих,  вы  не  собираетесь ни оставаться у  князя,  ни
возвращаться  со  Штруделом?   -  осведомилась  Элина,  отправив  в  рот
последний кусок и облизав пальцы.
     - Я направляюсь в Дулпур, как вы помните, - улыбнулся Эйрих.
     - Вот и хорошо. Мы сможем выехать сегодня?
     - Вы не хотите еще денек отдохнуть на княжеских харчах?
     - Скорее мы  сами тут служим харчами для насекомых.  И  вообще если
все так,  как вы говорите,  то тут скоро может стать не до отдыха.  И  я
право не  знаю,  что  хуже -  нарваться в  лесах на  разбойников или  на
регулярную армию, которая примет нас за врагов.
     - Здравое  рассуждение,  -  одобрил  Эйрих.  -  Правда,  борьба  за
криславский престол уже началась,  и я не знаю,  где сейчас безопаснее -
внутри одного из  враждующих городов или между ними.  Может быть,  самым
разумным было бы присоединиться к  выступающей в  поход армии и пройти с
ними часть пути, а потом дезертировать...
     - Эйрих!  -  глаза графини вспыхнули от возмущения. - Как вы можете
такое предлагать!
     - Ах,  ну  да,  я  совсем забыл про вашу рыцарскую честь.  Я-то  не
дворянин,  мне можно.  Вы  не слышали любопытную историю о  том,  как во
время одного из мятежей на Западе нескольких рыцарей в полном вооружении
окружили крестьяне с  вилами и  косами?  Так вот эти благородные господа
были перебиты все до одного,  потому что считали ниже своего достоинства
скрестить свой рыцарский меч с мужицкими вилами.
     - Ничто не следует доводить до абсурда. Защищаться от бунтовщиков -
не бесчестье. Но вообще - да, честь дороже жизни.
     - Желаю,  чтобы вам не пришлось проверять этот тезис на практике, -
усмехнулся Эйрих. - Ну что ж, если вы не хотите вступить в армию Микуты,
мы можем выехать уже сегодня. Пойду вытрясу из Ральда наше жалование.
     - А я пока прогуляюсь по городу, - ответила Элина.
     Чекнев мало походил на  западные города,  и  Элина осматривалась по
сторонам с любопытством. Город смахивал скорее на огороженную крепостной
стеной  деревню.  Дома  были  по  большей части  одноэтажными массивными
бревенчатыми  строениями,  в  отличие  от  трех-четырехэтажных  каменных
зданий Роллендаля, и не жались вплотную друг к другу, как там; очевидно,
что  город,  слегка даже  превосходивший Роллендаль по  площади,  вмещал
заметно меньшее население.  Если  на  Западе сад  вокруг дома могли себе
позволить лишь избранные, проживавшие в элитарном центральном районе, то
здесь у многих были собственные огороды и сараи для скота;  по немощеным
улицам важно разгуливали гуси,  попадались и возлежавшие в лужах свиньи.
Элина оценила,  что такой уклад дает городу преимущество в случае осады,
зато   заметно  снижает  фортификационные  качества  в   случае  штурма.
Собственно, теснота западных городов, где порой на улочке с трудом могли
разъехаться два  всадника,  объяснялась не  нехваткой земли,  а  как раз
тактическими соображениями - стены меньшего периметра легче оборонять.
     Лишь  несколько зданий  возвышалось над  общим  уровнем  деревянных
крыш.  Это  был  княжеский терем,  набатная  колокольня и  еще  какие-то
сооружения с  коническими крышами -  возможно,  капища луситских идолов.
Элина знала,  что у луситов есть религия,  и это, разумеется, показывало
степень варварства этого народа.  На Западе религии не было. В прошлом в
ней  не  было нужды,  ибо власть чародеев была практически божественной;
после    же    падения   магии    наступило   разочарование   во    всем
сверхъестественном.  Конечно,  процветали  всевозможные суеверия,  да  и
остатки магии все еще сохраняли свою силу,  но  это весьма мало походило
на веру в бога или богов.  Луситы же,  как видно, не могли жить без веры
и,   лишившись  могучего   покровительства  реальных   магов,   изобрели
нереальных  божков.   Любопытство  толкало  Элину   взглянуть  на   этих
деревянных болванов,  но она решила,  что лучше этого не делать -  вдруг
она  по  незнанию оскорбит религиозные чувства местных фанатиков,  да  и
вообще,  мало ли во что можно влипнуть.  Слова о  возможных человеческих
жертвоприношениях у луситов были живы в ее памяти.
     Вместо этого Элина решила осмотреть стены.  Конечно,  часовые могли
не пустить ее, но Элина понадеялась, что желание Микуты принять западных
наемников под свои знамена послужит ей пропуском.
     Подойдя к  восточной стене,  графиня решительно направилась к двери
одной из башен и  объвила охранявшим ее воинам,  что как раз раздумывает
над предложением князя и  хотела бы взглянуть на возможное будущее место
службы (подобная мелкая ложь не казалась ей уроном для чести).  Солдаты,
похоже,  опешили  от  решительного  натиска  юноши,  глядевшего  на  них
большими честными глазами,  и согласились.  Один из них остался внизу на
страже,  а другой проводил Элину по зигзагообразной (а не винтовой,  как
на  Западе)  лестнице  на  вершину  башни,  откуда  открывалась  широкая
панорама города, реки и окрестных лесов.
     Стены  Чекнева  были  выстроены более  основательно,  чем  частокол
предыдущего луситского города.  Бревна  были  уложены  горизонтально,  в
несколько рядов,  так что по стене могли свободно пройти,  разминувшись,
два  человека;  поверху через  равные расстояния укреплены были  дощатые
щиты  для  защиты стрелков.  В  бревнах были проделаны наклонные желоба,
ведущие наружу -  как поняла Элина,  для того,  чтобы поливать атакующих
кипятком и горячей смолой.  На башнях имелись вороты, позволявшие быстро
поднять изнутри крепости тяжелый груз - те же котлы со смолой или камни.
В  общем,  Элина  ожидала  худшего,  хотя  стена  все  равно  была  ниже
роллендальской,  не  говоря  уже  о  недостатках дерева  по  сравнению с
камнем.
     Оценив фортификационные качества, графиня устремила взор на восток,
за  реку.  Ее путь лежал туда,  но ни моста,  ни иной переправы видно не
было,  да и обрывистый противоположный берег вид имел совершенно дикий и
для  переправы мало  пригодный.  Элина  задала вопрос сопровождавшему ее
воину, и тот ответил, что выше по течению, где другой берег не так крут,
имеется  паром.   "А  выстроить  мост  вы  за  столько  лет  так  и   не
сподобились",  - с неудовольствием подумала графиня и перевела взгляд на
север, надеясь увидеть паром отсюда. Но увидела она нечто иное.
     Город стоял в  излучине;  река огибала его с северо-востока.  И вот
как раз в  этот момент из-за  скрытого неровной грядой деревьев поворота
показался острый нос  судна,  а  затем  оно  выплыло целиком.  Это  была
большая ладья  с  одним  прямым парусом.  Длинный ряд  весел более-менее
ритмично вздымался и вновь опускался в воду. Нос корабля был раскрашен в
виде  глазастой морды  какого-то  зверя,  вдоль борта висели блестевшие,
словно чешуя,  щиты.  Казалось,  что по водной глади ползет удивительный
многоногий монстр.
     За  первым кораблем показался второй.  Суда  заметили и  на  других
башнях, раздались тревожные крики дозорных.
     - Тарсунцы,  -  с ненавистью сплюнул сопровождавший Элину лусит.  -
Они, больше некому.
     С  севера послышались новые крики,  в которых Элина не разобралась,
но лусит понял,  что одновременно с продолжавшими прибывать кораблями на
опушке леса показались и наземные силы.
     - Похоже, твоя служба начнется прямо сейчас, - сказал он Элине.
     - Я должен вернуться к своим,  -  поспешно ответила она,  опасаясь,
что ее оставят здесь явочным порядком. - У нас свой командир.
     Элина поспешно сбежала вниз по лестнице и  помчалась к  отведенному
наемникам дому.  Навстречу ей  попадались луситы  в  полном  вооружении,
спешившие к стенам.  Набатный колокол ронял на город свои мерные тяжелые
удары.
     Наемники были уже на улице и оживленно переговаривались.  Некоторые
осматривали свое оружие или подтягивали ремни и застежки доспехов.
     - Вот наконец и ты,  -  недовольным тоном изрек Ральд. - Пошли, нас
ждут.
     - Что это значит?  -  обратилась Элина к  Эйриху.  -  Мы нанялись к
Микуте?
     - Покинуть город сейчас все равно невозможно.  Придется драться,  -
ответил тот. - А заплатить нам заплатят, если, конечно, город выстоит.
     - Деньги сейчас интересуют меня не в первую очередь.  Однако,  если
уж речь зашла об этом, получили ли вы то, что нам уже причитается?
     - Только 10 крон аванса, - скривился Эйрих. - Ральд заявил, что нам
заплатят, как только Штрудел окончательно договорится с князем и получит
от него свое. А тут как раз началось нападение...
     Ральд привел своих людей на двор,  где накануне поставили повозки и
где  теперь луситы разбирали оружие -  не  только с  повозок,  но  и  из
бараков,  где размещался в том числе и местный арсенал (многие, впрочем,
хранили свое боевое снаряжение по  домам).  Здесь же  находился воевода,
отдававший распоряжения группам защитников.  Заметив бойцов  Ральда,  он
велел отойти в  сторону тем,  кто хорошо стреляет из арбалетов.  Капитан
перевел приказ и  сам сделал шаг в сторону.  С ним отошло еще 9 человек.
Эйрих хотел было шагнуть за  ними,  но  взглянул на  оставшуюся на месте
Элину и передумал.
     Рыцари Запада редко были  хорошими арбалетчиками,  ибо  оружие это,
поражающее на большом расстоянии,  считалось неблагородным.  Разумеется,
это  не  мешало  его  широкому применению во  всех  западных армиях,  но
пользовались им  в  основном простые солдаты;  благородные же дворяне (в
том  числе  этими  солдатами непосредственно командовавшие) предпочитали
биться на  своих  традиционных мечах.  Граф  Айзендорг,  считавший,  что
военные  навыки  лишними  не  бывают,   обучил  свою  дочь  обращению  с
арбалетом,  но умения Элины в этой области заметно уступали ее искусству
мечного боя.
     Тех,  кто не ушел с арбалетчиками,  приписали к другому отряду; его
командир,  скептически  взглянув  на  кожаные  куртки  Элины  и  Эйриха,
посоветовал им  выбрать себе доспехи.  Элина не любила тяжелые панцири и
ограничилась тем,  что взяла себе шлем и  небольшой круглый щит;  Эйрих,
тоже,  по-видимому,  не жаловавший тяжелую броню,  облачился в луситскую
кольчугу, надел шлем и взял щит побольше, ногтевидной формы. У луситских
шлемов не было забрал;  они оставляли большую часть лица открытой,  лишь
нос защищала смотревшая вниз металлическая стрелка. Элина нашла, что это
удобнее,  чем  следить за  обстановкой сквозь  узкие  щели  или  решетку
забрала -  хотя,  конечно,  за хороший обзор приходилось платить большей
опасностью.
     Группа,  в  которую вошли Элина и  Эйрих,  заняла позицию в верхнем
помещении северо-восточной башни. Отсюда открывались выходы на стену, но
там  пока  что  расположились одни  лучники.  Черед  мечников должен был
настать  позже,  когда  враги  полезут  на  стены  с  помощью приставных
лестниц.  Лучники находились и  внутри башни,  изготовившись к  стрельбе
через  узкие  бойницы двух  верхних этажей.  Посему возможности смотреть
наружу  через  бойницы  у  Элины  не  было,  и  она  удовлетворяла  свое
любопытство,  выглядывая то  в  один,  то  в  другой из ведущих на стены
проходов.
     Шесть тарсунских ладей спустились по реке и  встали вдоль городской
стены, развернувшись поперек течения и закрепившись сброшенными с носа и
кормы каменными якорями.  На палубе у  каждой можно было различить некое
деревянное сооружение;  вглядевшись,  Элина поняла,  что это катапульты.
Как видно, не только чекневцы проявляли повышенный интерес к иностранным
военным технологиям.
     Меж  тем  с  севера  и  северо-запада из  леса  выходили все  новые
сухопутные  части.  Проскакали на  юг  кавалеристы,  довершая  окружение
города,  вытягивались длинной  шеренгой  лучники,  строились под  своими
хвостатыми знаменами пехотинцы,  вооруженные мечами,  копьями и  боевыми
топорами.  Постепенно стало ясно, что тарсунцы вовсе не собираются сразу
идти на штурм; они расположились на позициях вокруг города и теперь, как
видно, отдыхали с дороги. Лес мешал оценить точное их количество, но, по
всей видимости,  одних только сухопутных сил  было никак не  меньше пяти
тысяч.
     Около  двух  часов  прошло  в  томительном  ожидании,   прежде  чем
тарсунское войско пришло в  движение.  Тарсунцы наступали с  трех сторон
тремя колоннами.  Это было тактически грамотное решение,  ибо,  с  одной
стороны,  плотность  стрельбы  оборонявшихся  ограничивалась количеством
лучников,   способных  разместиться  на  стене  -  посему  выгодно  было
наступать большими группами на  узкие участки,  а  не идти на приступ по
всему периметру стен.  С другой стороны,  не следовало сосредотачиваться
на  одном  направлении,  давая  чекневцам  возможность  перебросить туда
основные силы;  атака с  разных сторон держала их в напряжении повсюду и
предоставляла штурмующим  возможность  для  маневра  непосредственно под
стенами.  Вперед шли тяжеловооруженные пехотинцы с  длинными приставными
лестницами,  вперед шли  лучники,  неся дощатые или сплетенные из  веток
щиты от стрел;  эти щиты были обильно смочены водой,  дабы оборонявшиеся
не  подожгли  их  горящими стрелами.  Кавалеристы пока  что  держались в
отдалении -  их черед должен был наступить после того, как пехотинцы тем
или иным способом откроют проход в город.
     А  в  это  время возле установленных на  ладьях катапульт суетились
люди.  Показались зажженные  факелы.  Почти  сразу  же  рычаг  одной  из
катапульт распрямился,  выбрасывая высоко в воздух свой снаряд.  Снаряд,
оказавшийся не тяжелым каменным ядром,  а запечатанным горшком, оставляя
едва различимый дымный след,  перелетел на  большой высоте через стену и
круто  спикировал  в  город,  разбившись  о  стену  одного  из  домов  и
расплескав мгновенно вспыхнувшее содержимое. Взметнувшиеся языки пламени
жадно  облизывали сырую после многодневных дождей древесину,  постепенно
вгрызаясь в нее.  Из дома выcкочили женщина и трое детей, они побежали с
ведрами  к  колодцу.  А  через  стену  уже  летели  новые  зажигательные
снаряды...  Вновь  забил  набатный колокол,  на  сей  раз  более частыми
ударами оповещая горожан о новой опасности. Разумеется, не всякий горшок
с  горючей смесью попадал в  цель -  многие просто шлепались в грязь,  и
Элина  подумала,  что  у  просторного расположения домов есть  еще  одно
преимущество.  Один горшок угодил прямо в лежавшую свинью,  и несчастное
животное,  превратившееся в живой факел,  с истошным визгом помчалось по
улице.  Зато  другой влетел в  окно богатого дома,  тут  же  вспыхнушего
изнутри;  столб пламени вырвался из  печной трубы.  Горожане высыпАли на
улицы,  выстраивались цепочками к колодцам, передавая друг другу ведра с
водой.  Где-то пламя удавалось затушить в  зародыше,  но в других местах
оно,  преодолев  начальное  сопротивление отсыревшего  дерева  и  усилия
людей,  разгоралось, грозя перекинуться уже и на соседние дома. Элине не
приходилось  слышать,  чтобы  на  Западе  применялся  столь  эффективный
горючий состав, и она удивленно спросила, откуда он у тарсунцев. Один из
чекневцев ответил  раздраженным тоном  -  находя,  как  видно,  праздное
любопытство чужеземца неуместным,  когда внизу горел его  родной город -
что проклятые тарсунцы ходят на своих ладьях на юг, до самого Хурлуцкого
моря,  и там торгуют с выходцами с востока,  щедро платя Курибай-хану за
охранные грамоты.  Элину подмывало спросить,  что  же  мешает чекневцам,
вместо того чтобы проклинать тарсунцев,  выстроить собственные корабли и
самим наладить торговлю с дальними странами, но она поняла, что лишь еще
больше рассердит лусита,  а вразумительного ответа не получит. Однако ей
показалось странным,  что западные купцы, совершавшие куда более дальние
вояжи, до сих пор не разжились столь интересной для военных технологией.
Хурлуцкое море лежало севернее Срединного и было,  по сути,  не морем, а
большим  соленым  озером,  и  вокруг  него,  по  представлениям западных
географов,  не было ничего, кроме степей диких кочевников и пустынь. Как
видно,  внутренние районы Великого континента таили немало сюрпризов для
западных  путешественников,  имевших  представление  главным  образом  о
землях вдоль южного побережья материка.
     Тем временем, пока катапульты обстреливали город, тарсунские войска
подходили к стенам.  Они еще были недосягаемы для луков защитников и шли
свободно,  не прикрываясь.  Тут-то в них и полетели стрелы из арбалетов.
Так  как  опытных  арбалетчиков было  только  десять,  а  остальные были
луситские лучники, впервые в жизни державшие западное оружие в руках, то
большинство первых стрел летело куда угодно,  только не в  цель.  Однако
опыт  лучников помог  им  быстро  сориентироваться и  с  новым  оружием,
разобравшись, как целиться и какие брать поправки, и дальнейшая стрельба
была уже более эффективной.
     В рядах наступающих возникло замешательство и суета, но этот эффект
был  кратковременным.  Осознав,  что чекневцы владеют более дальнобойным
метательным оружием,  тарсунцы не обратились вспять,  а  продолжили идти
вперед,  теперь уже старательно прикрываясь щитами. Тем не менее, первые
потери были ими понесены.  Арбалетов, однако, было немного - всего шесть
дюжин на весь город,  и даже в руках более умелых стрелков они не смогли
бы опрокинуть наступавшую армию.  К тому же арбалеты,  превосходя луки в
эффективной    дальности    и    меткости,    заметно    проигрывали   в
скорострельности.
     Наконец  атакующие пересекли черту,  за  которой  в  дело  вступили
чекневские луки.  Все новые тарсунцы тяжело валились в  грязь,  под ноги
своим товарищам,  или же сворачивали в сторону и брели назад, держась за
раненое плечо или хромая.  По  оборонявшимся доселе не  было выпущено ни
одной стрелы -  ведь даже пользуясь луками того же  класса,  стоявшие на
стене  имели  преимущество в  дальности.  Но  еще  несколько шагов  -  и
тарсунские лучники стали занимать свои позиции,  а пехотинцы устремились
вперед бегом.
     В   отличие   от   своих   чекневских  оппонентов,   которые  могли
разместиться  на   стене  лишь   в   одну   линию,   тарсунские  стрелки
выстраивались в несколько рядов, что позволяло им обрушить на защитников
стен куда более плотную стрельбу.  Несмотря на  щиты,  не так уж мало из
этих  стрел  нашло  свою  цель;  особенно  желанной мишенью  для  зорких
тарсунских лучников были арбалетчики.  Луситский воевода, впрочем, перед
началом боя  отдал остроумный приказ привязать каждый арбалет веревкой к
вбитому в  стену или стационарный щит гвоздю -  дабы поверженный стрелок
не ронял вниз дефицитное оружие.  Идея срабатывала не всегда - не всякий
падавший со стены выпускал оружие из рук,  и оно порою просто ломалось -
однако к  тому времени,  как  штурмующие полезли вверх по  приставленным
лестницам, у некоторых арбалетов успел смениться уже второй хозяин.
     Чекневские стрелки оставались на своих местах до последнего момента
и  продолжали бить  по  врагу,  пока  вышедшие из  башен  мечники бежали
навстречу друг другу за  их спинами;  лишь когда шлемы первых штурмующих
уже  вот-вот  должны  были  показаться над  стеной,  стрелки  побежали к
ближайшим башням,  в  то  время как  мечники делали шаг вперед,  занимая
освобождающиеся места.  Стрельба со стороны нападавших тоже прекратилась
- они боялись попасть по своим.
     Но  прежде,  чем  началась  жестокая рубка  на  стенах,  заскрипели
вороты,  наклоняя заранее приготовленные котлы,  и  из наклонных желобов
хлынули на  атакующих окутанные паром потоки кипятка.  С  дикими воплями
обваренные люди валились с лестниц.
     Однако тарсунские командиры учитывали такую  возможность.  Лестницы
были длинными,  тяжелыми и прочными, что позволяло прислонять их к стене
с большим наклоном.  Мало того, что такую лестницу фактически невозможно
было оттолкнуть,  так еще и кипяток - или, тем паче, смола - лились лишь
на  первого из  штурмующих,  до лезущих следом поток просто не доставал.
Разумеется,  подобную уловку не удалось бы применить при штурме, скажем,
Роллендаля с его более высокими стенами.
     Тем  не  менее,  тем  вторым  на  лестницах,  которые теперь  стали
первыми,  не  хотелось  разделить  судьбу  предшественников,  попав  под
кипящие  струи.  Возникло  некоторое замешательство.  Нетерпеливые крики
командиров снизу не производили должного впечатления, однако собственные
товарищи  напирали  сзади,  вынуждая продвигаться вперед.  Вновь  хлынул
кипяток,  однако это  уже  не  было неожиданностью для  штурмовавших,  и
горячие потоки разбивались о  подставленные щиты.  Брызги летели во  все
стороны, клубился пар, но большинство отделалось в худшем случае мелкими
ожогами от  разлетавшихся капель;  однако были и  те,  кто по недостатку
ловкости или везения получил сполна;  они падали вниз или, что было хуже
для нападавших,  с  воем шарахались назад,  опрокидывая и сталкивая тех,
кто лез вслед за ними.  В  этот момент над укреплениями западной стороны
разнесся  зычный  голос   какого-то   кряжистого  тарсунского  богатыря,
который,  не церемонясь, спихнул с лестницы напиравшего на него в панике
неудачника и,  возвышаясь с воздетым мечом в облаках пара,  возгласил во
всю силу могучих легких:
     - Кто  там  стушевался перед чекневскими собаками?  Отплатим им  за
угощение! Тарсунь!
     - Тарсууунь!   -  взревели  на  лестницах  и  внизу,  и  клич  этот
подхватили части, штурмовавшие стены с севера и с юга.
     - Чекнев! - рявкнуло в ответ со стен.
     С новой яростью нападавшие устремились вперед и прорвались на стены
в нескольких местах. Закипела жестокая рубка.
     Тем временем на востоке бойцы у катапульт изменили тактику - теперь
они стремились поджечь не  город за стеной,  а  саму стену.  Меткость их
оставляла желать  лучшего;  большинство снарядов  по-прежнему перелетало
через стену или падало на землю, не долетев. Но несколько горшков все же
разбились о бревна стены;  защитникам,  однако,  пока удавалось заливать
огонь водой. Лучники, немногочисленные на восточной стене, ибо отсюда, с
реки,  штурма не  предвиделось,  с  самого начала атаки пытались воздать
тарсунцам их  же монетой,  пуская горящие стрелы в  их ладьи;  однако те
стояли  на  якорях  слишком далеко,  и  стрелы бессильно падали в  воду.
Затем,  однако,  чекневский воевода  прислал  на  подмогу  арбалетчиков,
освободившихся после  вынужденного отступления с  других  стен.  Задача,
впрочем,   была  непростой  и  для  них;   стрелы  в  большинстве  своем
по-прежнему не  достигали цели,  отнесенные ветром.  Развернув свои суда
перпендикулярно берегу,  тарсунцы убили двух зайцев:  во-первых, если бы
катапульты были  установлены поперек  палубы,  а  не  вдоль,  то  каждый
выстрел раскачивал бы ладьи, а во-вторых, так стрелкам на стенах труднее
было попасть. Тем не менее, некоторые стрелы втыкались в палубы или, что
было более опасно,  в  борта;  однако тарсунцы были начеку и затаптывали
огонь или заливали водой из ведер.
     Элине, однако, было не до наблюдений за событиями на реке: вместе с
другими она дралась на северной стене.  Ей приходилось нелегко: на стене
было  мало  места  для  маневра,  здесь  нужен был  иной  стиль -  стиль
тяжеловооруженного воина,  тупо  обрушивающего могучие удары  на  каждый
показавшийся над  гребнем шишак шлема.  Тем не  менее,  первого врага ей
удалось сразить прямым ударом меча в незащищенное горло,  а второго, уже
почти забравшегося -  оглушить ударом щита;  третий влез-таки на стену и
вынудил ее  отступить вправо,  но при этом повернулся к  ней лицом,  чем
немедленно воспользовался дравшийся рядом  Эйрих,  нанесший ему  удар  в
спину  и  успевший вновь развернуться к  собственному противнику.  Элина
едва успела вернуться на  свое место,  чтобы с  размаху скрестить мечи с
четвертым  тарсунцем;   худшая  сталь  луситского  клинка  не  выдержала
столкновения с западным мечом и сломалась,  но удар был так силен, что у
Элины заныла кисть;  боль отдалась даже в  локте.  Лусит,  оставшись без
оружия,  прикрылся щитом и  быстро нагнулся за валявшимся на стене мечом
своего предшественника. И пожалуй что щит защитил бы его от ожидавшегося
рубящего удара сверху,  но  Элина,  чья  рука еще не  отошла,  применила
совсем не рыцарский прием, с силой пнув тарсунца сапогом под зад. Тот не
удержал равновесия и  свалился со  стены внутрь крепости.  Та  же участь
ждала и пятого тарсунца,  когда Элина,  поднырнув под его меч,  рубанула
его  по  ногам.  Краем глаза она  заметила,  как Эйрих с  натугой поднял
облаченное в  доспехи тело своего только что поверженного врага и  кинул
его со стены навстречу новым штурмующим;  судя по донесшимся крикам, это
сбросило с лестницы двоих.
     Но если Элине и  Эйриху удавалось пока сдерживать натиск,  то не на
всем протяжении стены дела защитников обстояли столь же успешно.  Правее
тарсунцам удалось уже захватить часть стены;  трое их  орудовали мечами,
расширяя свой участок, куда уже взбирался по лестнице четвертый. Элина и
Эйрих,   таким  образом,   оказывались  отрезаны  от   ближайшей  башни;
аналогичный  успех  тарсунцев  слева  сделал  бы   их   положение  почти
безнадежным.   Эйрих,  умудрявшийся  не  только  разбираться  со  своими
непосредственными противниками, но и следить за общим ходом боя, заметил
это и скомандовал отходить влево.  В чекневском войске он был никто,  но
такова  была  сила  его  властного голоса,  что  бившиеся  по  соседству
защитники послушались его, словно законного командира. Остальные увидели
пятившихся на  них соседей и  тоже подались к  левой башне;  отступление
почти сразу превратилось в бегство. Уже прорвавшиеся было на стену слева
двое тарсунцев оступили обратно на лестницу,  видя,  что им отдают стену
без боя.  Чекневцы справа,  увидев происходящее,  тоже побежали к  своей
башне.
     Однако столь  поспешное оставление позиции -  более поспешное,  чем
ожидал  начавший его  Эйрих,  в  результате едва  не  отставший вместе с
Элиной  -  не  было  результатом паники;  то  был  заранее  отработанный
тактический прием.  Тарсунцы радостно хлынули на  стену,  но  дальше  им
дороги не было:  проход в  каждую из башен был перекрыт тяжелым бревном,
из-за которого стреляли лучники и  торчали острые копья.  Другие лучники
меж тем уже стояли внизу,  внутри крепости,  и  расстреливали тарсунцев,
которым внутренняя сторона стены не предоставляла никакого укрытия.
     Атакующие попытались было взять штурмом хоть одну из башен,  но это
было  безнадежно:  ширина стены позволяла атаковать проход не  более чем
двоим одновременно,  в то время как их в упор били из луков и копьями, а
мощное бревно не позволяло навалиться массой, когда мертвые служат щитом
давящим сзади  живым.  Немыслимо было  также  и  перетащить через  стену
лестницы и спуститься по ним внутрь города,  где уже поджидали чекневцы;
они  бы   даже  не   позволили  тарсунцам  достичь  земли  -   лестницы,
переброшенные на  эту сторону,  были бы  просто выбиты из-под атакующих.
Меж тем новые тарсунцы еще лезли по  инерции на  стену,  делая толпу все
более плотной, к вящей радости лучников.
     В  конечном счете,  потоптавшись растерянно на  стене и  потеряв за
несколько минут почти сотню бойцов,  тарсунцы вынуждены были  отступить.
Пехота поспешно отошла к лесу вместе со своими лучниками, сопровождаемая
стрелами  со  стен  и  насмешливыми криками  чекневцев,  состоявшими  по
большей части из слов, которым Эйрих Элину не учил.
     Так  обстояли дела на  севере.  На  юге защитники города отбили все
попытки  тарсунцев  влезть  на  стену.   Наибольших  успехов  нападавшие
достигли на  западе;  здесь  им  удалось утвердиться на  стене  сразу  в
нескольких местах и  перебить отрезанных от башен защитников.  Но дальше
они оказались в  той же  ловушке,  что и  их  северные товарищи.  Однако
командир западных,  должно быть, предвидел такую возможность, потому что
его бойцы попытались спуститься в город не по лестницам,  а по веревкам.
Но им было просто некуда приземлиться - снизу их встречал лес копий. Тем
не менее,  тарсунцы не сдавались и попытались решить проблему, сбрасывая
на  копья трупы оставшихся на  стене чекневцев и  своих убитых лучниками
товарищей.  Чекневцы,  однако,  стояли  под  стеной  не  сгрудившись,  а
достаточно свободно,  и им,  как правило, хватало ловкости увернуться от
мертвого и  тут же  встретить копьем живого.  Все же некоторым тарсунцам
удалось спуститься и  продолжить бой на  земле;  но,  окруженные со всех
сторон, они не смогли развить успех и были перебиты. Больше всего хлопот
защитникам доставил тот самый богатырь, что воодушевил своих товарищей в
начале  боя;  даже  когда  пали  все,  кто  спустился вместе с  ним,  он
продолжал ломиться сквозь  ряды  чекневцев,  словно разъяренный медведь,
подминающий охотников,  с ног до головы покрытый своей и чужой кровью, с
тяжелым мечом в  одной руке и  топором в  другой.  Он  сумел пробиться к
воротам,  но открыть их все же не смог;  вцепившись в засов, он вынужден
был  выпустить меч  и  был  окончательно изрублен.  Его подвиг вдохновил
тарсунцев  на  продолжение захлебнувшегося было  штурма;  казалось,  что
победа близка,  и  все новые бойцы переправлялись через стену.  Однако с
каждой  минутой  внизу  собиралось  все  больше  чекневских копейщиков и
мечников,  и  атаковавшим так и  не удалось захватить плацдарм у  стены,
куда  можно  было  бы  переправить силы,  достаточные для  захвата ворот
изнутри.  В конечном итоге, понеся большие потери и узнав, что на других
направлениях атака давно отбита, тарсунцы отступили и здесь.
     Таким образом,  город выдержал первый штурм.  Чекневцы, кто весело,
кто устало,  поздравляли друг друга,  хлопали по спинам, утирали кровь и
пот и жадными глотками пили холодную воду из ковшей. Кто-то, стараясь не
морщиться,   перевязывал  легкие  раны,   кто-то,  скептически  осмотрев
иззубренный меч  и  побитый доспех,  ворошил мертвых врагов  на  предмет
подходящих  трофеев.  Брать  у  своих  покойников  не  позволял  обычай;
луситские  верования предписывали хоронить  доблестно бившегося воина  в
его  броне и  с  его  оружием.  Элина едва сдержала возмущение,  узнав о
подобной глупости.  На Западе,  правда,  тоже случалось, что именной меч
прославленного рыцаря хоронили вместе с ним - при условии, что у него не
осталось наследников;  но  ведь  то  касалось легендарных героев,  а  не
простых  солдат.  "Похоже,  эта  страна  чересчур  богата  металлом",  -
пробурчала графиня.  Интересно, что такое отношение к своим мертвецам не
помешало тарсунцам сбрасывать их  на чекневские копья;  впрочем,  тут не
было противоречия - если живой боец подставляет свою плоть под вражеское
железо ради победы своих, почему то же не делать и мертвому?
     Еще до того, как тарсунцы отступились от западной стены, прекратили
обстрел  катапульты:   запасы  снарядов  с   горючим  составом  были  не
бесконечны.  Им так и не удалось поджечь городские укрепления,  однако в
самом  городе  пожары  по-прежнему  полыхали,   и   кое-где   огонь  уже
перекинулся на соседние строения.  В иных местах жители,  бросив тщетные
попытки  спасти  уже  охваченные пламенем дома,  активно  поливали водой
соседние,  в  надежде  уберечь  хоть  их.  Некоторые пожары  удалось уже
потушить, или же они гасли сами, сожрав всю доступную пищу. В целом было
похоже,  что восточной части города не избежать серьезного урона,  но на
Чекнев в целом огонь не распространится.
     В огне погибло около полутора десятков человек,  в основном старики
и дети.  Чекневское войско потеряло 68 бойцов,  включая серьезно раненых
(в  том  числе  погибли пятеро  западных наемников).  Потери  противника
оказались почти  вшестеро  больше.  Однако  тарсунская дружина  все  еще
численно превосходила чекневскую,  и было вполне очевидно, что за первым
штурмом последует второй.
     Тарсунцы,  однако,  не  торопились.  Победа  дорогой  ценой  их  не
устраивала -  ведь это была лишь первая их  битва в  борьбе за  Крислав.
Требовалось дать войску отдых и выработать новую тактику.
     Пасмурный день сменился хмурым вечером,  а новой атаки все не было.
Вряд ли следовало ожидать ее ночью -  в темноте слишком легко перепутать
своих и чужих,  и даже если нападающие ворвутся в город, им будет весьма
затруднительно  ориентироваться  среди  его   беспорядочно  разбросанных
домов,  не  выстроенных,  как  на  Западе,  плотными рядами.  Поэтому  с
наступлением темноты на  страже  остались только дозорные.  На  башнях и
стенах  горели факелы,  дозорные (держась подальше от  источников света,
чтобы не служить мишенью лучникам) вглядывались и  вслушивались во мрак,
готовясь  поднять  тревогу  при  первых  признаках приближения вражеских
лазутчиков.
     Элина,  Эйрих и  другие бойцы их отряда спали на сей раз в каком-то
сарае,  который был  хорош  тем,  что  находился возле самой башни,  что
позволяло быстро занять места по  тревоге.  Ночью Элина слышала какой-то
шум и крики издалека,  но сигнала тревоги не было,  и она рассудила, что
разумнее всего спать, пока дают.
     Утром выяснилось,  что  ночью чекневцы предприняли дерзкую вылазку.
Дюжина их,  с  ног до  головы вымазанных сажей,  спустилась по веревке с
восточной стены наружу -  если  бы  пришлось выпускать их  через ворота,
тарсунцы почти наверняка бы это заметили -  и  прокралась вдоль берега к
стоявшей выше всех по течению ладье.  Без единого вспеска они подплыли в
ледяной воде к  кораблю,  держа над головой кожаные свертки;  в свертках
были  фитили,  пропитанные маслом,  и  огнива.  Каждый  фитиль сидел  на
заостренной металлической пластине;  эти  пластины  диверсанты  воткнули
между изогнутыми досками бортов,  и  пока одни перерезали ножами якорные
канаты,  другие подожгли фитили.  Надо  отдать чекневцам должное -  хотя
тарсунцы,  разумеется, и выставили на ночь на палубе часовых, те слишком
поздно заметили неладное.  А диверсанты,  не удовлетворившись сделанным,
полезли по  обрезанным канатам на палубу,  чтобы помешать команде тушить
огонь.   Бой  был  неравным,   высыпавшие  наверх  по  тревоге  тарсунцы
превосходили диверсантов  числом  и  вооружением,  и  все  же  чекневцам
(большинству из  них  -  ценой  своей жизни) удалось выиграть достаточно
времени,  чтобы  просмоленый корпус корабля загорелся уже  основательно.
Расчет  был  на  то,  что  дрейфующее  по  течению  судно  столкнется со
следующей ладьей и подожжет и ее;  и если якорные канаты второго корабля
выдержат удар,  то  уж  точно не  выдержат пламени,  и  так эта эстафета
огненной смерти будет передана далее и далее...
     Однако команда подожженной ладьи нарушила этот план в самом начале.
Они не  успели спасти свое судно от огня,  но успели,  налегая на руль и
весла,  изменить его  курс,  так что оно проплыло перед носом у  второго
корабля и  ткнулось в  берег,  где и осталось догорать,  бросая кровавые
отблески на реку, на прибрежный песок и на чекневские стены. Лишь одному
из  отряда  диверсантов удалось  невредимым добежать до  стены,  и  свои
втащили его на веревке в город. Его позравляли и благодарили так, словно
план удался полностью;  впрочем,  одна ладья с катапультой была все-таки
уничтожена, хотя бОльшая часть ее команды и спаслась.
     Однако  и   тарсунцы  ночью  не  теряли  времени  даром.   К   утру
обнаружилось,  что  к  северным  и  западным  воротам  подведены тараны.
Подобные тяжелые сооружения было  бы  весьма  нелегко тащить по  осенней
грязи от самой Тарсуни; поэтому нападавшие привезли станины на кораблях,
а  собственно сами тараны -  подвешенные на канатах заостренные бревна -
изготовили накануне,  срубив  деревья  в  местном  лесу.  В  отличие  от
аналогичной осадной техники Запада, ударные части таранов не были обшиты
металлом.  Рядом  размешались деревянные навесы от  стрел и  укрытия для
лучников,  похожие на маленькие башенки. Чуть поодаль гарцевала конница,
готовая ринуться вперед,  если  осажденные откроют ворота  и  предпримут
вылазку с целью уничтожить выстроенное под их стенами.
     Штурм  начался на  рассвете;  чекневцы едва  успели занять места на
позициях. Однако, когда луситские бойцы выбегали из сарая, Эйрих остался
сидеть и велел Элине делать то же самое.
     - В чем дело? - раздраженно спросил командир.
     - Ни я,  ни мой товарищ не сделаем и шага в сторону стены, пока нам
не заплатят то, что нам уже причитается, - ответил Эйрих.
     Лусит  понимал,  что  претензии  наемников справедливы,  но  вопрос
находился не в  его компетенции.  Он пожал плечами и  предложил западным
бойцам разбираться с их капитаном, а затем побежал к ближайшей башне. Со
стороны ворот донеслись первые удары тарана.
     Эйрих и Элина меж тем отправились на поиски Ральда. Графиня заявила
было,  что не время утрясать меркантильные вопросы, когда враги штурмуют
город,  но Эйрих с  усмешкой посоветовал ей вернуться на грешную землю и
вспомнить,  что  она  здесь -  не  рыцарь,  защищающий родовой замок или
бескорыстно отстаивающий высшую справедливость,  а  всего лишь  наемник,
волею  случая оказавшийся на  стороне одних  луситов в  их  битве против
других.  А  наемникам  положено  платить,  и  лучше  разобраться с  этим
немедленно,   потому  что  неизвестно,  что  будет  с  городом  и  всеми
заинтересованными лицами дальше.
     Подобная мысль посетила не только Эйриха;  в процессе своих поисков
они встретили еще нескольких наемников,  озабоченных той же проблемой. В
городе  царила  достаточная  неразбериха,  усиленная  тем,  что  обстрел
зажигательными  снарядами  вновь   возобновился.   Наконец  им   удалось
выяснить,  в  каком доме Ральд располагался на ночь,  но самого капитана
там уже не было. Не было его, по всей видимости, и на позициях - один из
наемников припомнил, что накануне Ральд был ранен стрелой в руку. Кто-то
предложил   наведаться  на   княжеский   двор   и   распросить  там.   И
действительно,   после  недолгого  препирательства  со   стражником  тот
согласился провести  их  во  флигель  для  гостей,  где  они  и  застали
капитана,  который,  с  рукой на  черной перевязи,  как  раз  наседал на
Штрудела,  требуя денег. Купец отбивался, заявляя, что он бы с радостью,
но Микута до сих пор не расплатился с ним самим.
     - А  по-моему,  ты  просто  тянешь  время,  ожидая,  пока  нас  тут
перебьют.  Чем  больше погибнет,  тем  меньшим тебе придется платить,  -
заявил один из наемников.
     - А вот и не меньше! Пусть долю погибших разделят между остальными!
- воскликнул другой.
     Прочие охотно поддержали эту идею.
     - Слышите, господин Штрудел? - с угрозой произнес Эйрих. - Платите,
и немедленно! Мы свое заработали. А с князем разбирайтесь сами.
     Окруженный  недружелюбно  настроенными  вооруженными людьми,  купец
сдался.
     - Ну хорошо,  хорошо,  -  брюзгливо произнес он.  -  Я  рассчитывал
выхлопотать для  вас  у  князя дополнительный гонорар,  но  раз  вы  так
нетерпеливы,  получите только то, о чем было условлено. Но я нанимал вас
только для эскорта,  за вчерашний и сегодняшний бой требуйте с Микуты, -
Штрудел вышел в другую дверь, один из наемников двинулся было за ним, но
Ральд остановил его со  словами "Ничего,  никуда он  не денется".  Купец
отсутствовал довольно долго,  и бойцы уже начинали нервничать, когда он,
наконец, возвратился и вручил Ральду тугой кошель.
     - Вот, отдаю вашему капитану. Он уже сам их разделит.
     - Погодите,  господин Штрудел, денежки любят счет, - ответил Ральд,
опорожняя кошель на стол.
     Золотых и серебряных монет было меньше половины; остальное - медная
мелочь,  имевшая  хождение  в  отдельных  королевствах;  в  остальных ее
пришлось бы менять по не самому выгодному курсу.  Наемники выразили свое
неудовольствие.
     - Ничего не могу поделать,  -  приложил руки к сердцу Штрудел.  - И
эти-то набрал с  трудом.  Если б  вы дождались,  пока князь расплатится,
получили бы золотом и серебром всю сумму.  А так - нету, просто нету. Я,
знаете ли, деньги не чеканю.
     - Ладно, с паршивой овцы... - бросил один из наемников, нетерпеливо
следя за  пальцами Ральда,  сортировавшими монеты по  кучкам.  Остальные
тоже не стали настаивать,  хотя и  не сомневались,  что купец выложил им
вовсе не  последнее золотишко.  Но хорошо было и  то,  что он согласился
выплатить живым долю погибших. В конце концов, слишком уж недвусмысленно
грозить ему силой не следовало: как-никак, купец был княжеским партнером
и гостем, и Микута вряд ли оставил бы без последствий насилие над ним.
     Получив  свое  со  Штрудела,  наемники вышли  на  улицу  с  твердым
намерением отыскать  теперь  князя  или  чекневского воеводу  и  уладить
финансовый  вопрос  и  с  ними;   об  обоих  высокопоставленных  луситах
говорили,  что они где-то на позициях.  Однако,  не пройдя и  нескольких
шагов,  охотники за  вознаграждением заметили,  что за последние полчаса
положение города изменилось не лучшим образом.
     Тарсунцы,  не дожидаясь даже успеха своих таранов, вновь полезли на
стены - но на сей раз не для того, чтобы прорваться внутрь. Некоторые из
наступавших несли с собой закрытые горшки.  Защитники города поняли, что
это такое,  и  на  сей раз бились на  стенах куда более яростно.  Тем не
менее,  на севере тарсунцам удалось сбросить их вниз и выдавить в башни.
После чего  двое  тарсунцев швырнули свои горшки в  башенные проходы,  а
другие принялись поливать горючей жидкостью гребень стены. Многие из них
пали под сплошным потоком стрел, сыпавшихся снизу, но дело было сделано.
Поспешно  отступая  на  лестницы,  тарсунцы  бросили  на  стену  горящие
головни.
     Стена вспыхнула поверху; хуже того, пламя ворвалось и внутрь башен,
откуда в панике бежали защитники.  Не все успели убежать;  до некоторых,
которых окатило горючей смесью из разбившихся горшков, огонь добрался по
следам и каплям и охватил несчастных,  начиная с ног. Обреченные мчались
по лестницам башен с воплями боли и ужаса, разнося пламя по всем этажам.
Из  тарсунцев тоже не  все успели отступить на безопасное расстояние,  и
несколько живых факелов свалилось с лестниц к подножью стены.
     Конечно,  тарсунцы  могли  сразу  попытаться  поджечь  стены  у  их
основания и  обойтись меньшими потерями,  но  тогда  защитники залили бы
огонь водой сверху.  Теперь же  они  могли лишь бессильно смотреть,  как
пылает гребень стены,  и пламя рвется из бойниц башен.  Башни, благодаря
тяге,  аналогичной тяге в печной трубе,  и сухой древесине внутри,  были
охвачены огнем особенно быстро.
     Эту картину и увидели вышедшие с княжеского двора наемники.
     - Похоже, наше жалование под угрозой, - заметил из них.
     - И  наша работа тоже,  -  добавил второй.  -  Махнуть,  что ли,  к
тарсунцам, пока не поздно?
     - Они еще не в городе,  -  осадил его третий.  -  И вообще, ну их к
демонам,  этих  луситов.  Унести  бы  отсюда ноги  и  вернуться скорее в
цивилизованный мир.
     - А по-моему,  князь сейчас как никогда нуждается в наших услугах и
не станет скупиться, - возразил Ральд. - Пойдем доведем дело до конца.
     Мимо  них  пробежало,  брякая оружием,  несколько чекневцев.  Ральд
окликнул их и  спросил о  местонахождении командования.  Один из луситов
обернулся и  махнул рукой на запад,  откуда тоже слышались удары тарана.
Тарсунцы,  как  видно,  непременно хотели  ворваться в  город  с  разных
сторон,  и поскорее; их не устраивала перспектива просто сидеть и ждать,
пока  пожар  откроет  им  проход,   так  как  к  тому  времени  чекневцы
организовали бы за этим проходом мощную оборону.
     Наемники  направились к  западной  стене  и  застали  там  изрядную
неразбериху.  Одни  отряды  и  одиночные воины  прибывали сюда,  другие,
напротив,  отправлялись  отсюда  на  север.  Пока  непонятно  было,  где
городские  укрепления  поддадутся  раньше.   Похоже,   пожар  на  севере
основательно нарушил планы  чекневского командования,  и  оно  никак  не
могло выбрать новую стратегию.  Меж  тем  пламя охватило уже  и  одну из
восточных башен  -  стрельба  катапульт увенчалась наконец  успехом  для
тарсунцев.
     Несколько  раз  Ральда  и  остальных  пытались  привлечь  для  нужд
обороны,  но наемники упорно отвечали,  что им необходимо переговорить с
князем. В конце концов, побывав на нескольких башнях и еле протолкавшись
обратно,  они убедились,  что того,  кого они ищут, здесь нет. Проклиная
луситов и их вечную неразбериху,  наемники отправились к северной стене.
Здесь толпились бойцы и  просто жители,  готовые встретить врага вилами,
рогатинами и  дубинами;  из тяжелых скамей и  бревен напротив обреченной
стены сооружали баррикаду.  Казалось, каждый принимает участие в кипучей
деятельности,  хотя на  самом деле что-то  реальное делала от силы пятая
часть собравшихся, а прочие давали им советы, толклись вокруг, потрясали
своим оружием и изрыгали проклятия по адресу тарсунцев.  Причитали бабы,
ржали  кони  дружинников,  бряцали  кольчуги  и  сбруи,  над  всем  этим
разносились охрипшие голоса десятников и сотников,  пытавшихся -  и, как
ни  странно,  не без успеха -  командовать своими людьми.  Тем не менее,
хотя  некий  порядок  в  действиях  оборонявшихся был,  со  стороны  это
выглядело полным хаосом,  и Ральд тщетно пытался выяснить, где находится
князь.
     Внезапно,  окруженная со  всех сторон возбужденными и  озлобленными
луситами,  полуоглохшая от выкриков бородатых ртов,  дышавших ей в  лицо
луком,   брагой  и   демоны  ведают  чем  еще,   Элина  настолько  остро
почувствовала абсурднось происходящего,  что  оно,  несмотря на  все его
грубые физические черты, показалось ей нереальным. Что она здесь делает?
Она,  западная графиня,  вместо того, чтобы скакать по вольным просторам
на  выручку другу,  как это описывают в  рыцарских легендах,  застряла в
каком-то затерянном в  лесах варварском городе и  теперь вместе с кучкой
вульгарных наемников,  из  которых едва ли  один умеет читать и  писать,
проталкивается сквозь толпу разгоряченных аборигенов,  чтобы вытребовать
жалкие гроши у  местного предводителя в  обмен на  участие в  защите тех
варваров,  что внутри,  от  тех,  что снаружи -  участие,  которое,  как
понимала Элина, уже ничего не решает в военном смысле, ибо скоро с той и
другой стороны схлестнутся тысячи человек, и что на этом фоне значат еще
несколько бойцов,  пусть даже с  мечами из чуть более хорошей стали?  От
осознания всего этого уже  рукой было подать до  мысли об  абсурдности и
безнадежности всей ее экспедиции, но Элина так цыкнула на эту мысль, что
та  в  испуге бежала в  самый дальний угол подсознания.  Тем  не  менее,
окружающее по-прежнему казалось ей каким-то душным мороком,  от которого
можно освободиться волевым усилием,  но  почему-то для этого-то усилия и
не хватает сил. Сколь разительно контрастировало ее теперешнее состояние
со вчерашнем боевым азартом на стене,  когда она в  первые же минуты боя
убила своего второго в  жизни человека,  не  почувствовав ничего,  кроме
радости, когда ее меч вспорол опрометчиво открытое горло!
     Грохот прогоревшей крыши,  обвалившейся внутрь башни,  вернул Элине
ощущения реальности.  Толпа качнулась в  одну сторону,  затем в  другую.
Элина быстро огляделась вокруг и  не  увидела ни  одного знакомого лица.
Проталкиваясь непонятно куда,  она сама не заметила, когда толпа развела
ее с остальными.
     - Эйрих!  -  крикнула она,  увлеваемая людским водоворотом,  но  ее
голос  потонул в  вырвавшемся из  сотен  глоток боевом кличе  чекневцев.
Где-то  совсем рядом раздавались тяжелые удары тарана;  затем послышался
громкий треск,  и  волной накатился боевой клич  другой армии.  Тарсунцы
ворвались в город.
     Элина верно поняла свою главную задачу: не сопротивляться влекущему
ее потоку и  остаться на ногах;  стоило ей потерять равновесие,  и ее бы
затоптали. Она была стиснута настолько плотно, что даже не могла достать
меч.  Звон оружия, ржание коней и крики сражающихся сливались в сплошную
какофонию;  невозможно было определить,  в  какой стороне идет бой и кто
берет  верх.  Сначала вломившиеся лавиной тарсунцы как  будто  оттеснили
чекневцев;  потом  людская  масса  шатнулась обратно к  воротам,  и  уже
чекневские кавалеристы рубили и топтали лошадьми пятящихся врагов. Затем
на какой-то момент стало свободнее, Элина наконец выхватила свое оружие,
растерянно осознавая, что, пожалуй, не отличит в этой толчее чекневца от
тарсунца, да и как отличат ее саму, равно чужую тем и другим? Чекневские
командиры попытались было  выстроить свои перемешавшиеся подразделения в
правильный порядок,  но  тут  окончательно рухнула одна  из  подожженных
башен  вместе с  куском стены,  и  через  брешь хлынули встречные потоки
стрел,  внося  новую  сумятицу.  Вот  уже  какие-то  отчаяные тарсунские
конники  посылали  своих  скакунов  безумными  прыжками  через  пылающие
развалины,  вот  уже  где-то  нападавшие  прорвались  вглубь  города,  с
гиканьем  рубя  мужиков  с  дрекольем,  а  где-то,  напротив,  чекневцы,
вырвавшиеся за  ворота в  ходе контратаки,  гонялись за разбегавшимися в
панике вражескими лучниками -  причем ни  те,  ни  другие преследователи
легкой добычи не замечали,  что уже отрезаны от своих.  И,  кажется, все
больше вокруг становилось огня, черные тяжелые клубы дыма заволакивали и
без того пасмурное небо,  а затем вдруг налетевший порыв ветра стелил их
по земле,  гнал прямо на людей, заставляя тех отчаянно чихать, кашлять и
тереть глаза руками, позабыв про бой.
     В  какой-то  момент такой  клуб  накрыл и  Элину;  ослепленную,  ее
несколько раз толкнули, и она, едва устояв на ногах, пробежала несколько
шагов и ткнулась в стену. Мимо быстро прочавкали по грязи многочисленные
копыта.  Элина могла лишь  повернуться спиной к  стене и  выставить меч,
тщетно пытаясь что-то разглядеть сквозь дым и  пелену слез.  Затем глаза
перестали слезиться,  и  графиня  с  удивлением обнаружила,  что  войско
исчезло,  словно растаяло вместе с дымом.  На самом деле,  конечно,  бой
просто  сместился дальше,  вглубь  города  -  причем уже  давно;  отряд,
невольной частью которого Элина была еще несколько минут назад, оказался
в арьергарде отступления.  Теперь же поблизости не было ни чекневцев, ни
тарсунцев -  не считая, разумеется, тех, что в различных позах застыли в
грязи.   Неподалеку  конвульсивно  дергала  копытом  смертельно  раненая
лошадь; из ее вспоротого брюха вывалились кишки, окрашивая мутную воду в
луже в тошнотворно-розовый цвет. Из-за угла вдруг деловито вышла свинья,
покосилась опасливо на еще живую лошадь и,  решив,  очевидно, что та уже
не  способна  постоять  за  себя,  ткнулась пятачком в  липкую  груду  и
принялась с чавканьем есть.
     Элина,  точно завороженная,  с трудом отвела взгляд от этой мерзкой
трапезы -  и  как раз вовремя,  потому что на нее уже скакал вооруженный
копьем тарсунец с  явным  намерением пришпилить ее  к  стене.  Первый из
врагов,  которого она увидела в этот день вблизи.  Графиня только сейчас
заметила, что потеряла щит, и, значит, ей придется драться пешей с мечом
против конного с  копьем -  задача не из легких,  при условии,  что враг
хорошо владеет своим оружием.
     А  он  им  владел.  Элина  нырнула  в  сторону в  последний момент,
надеясь, что копье вонзится глубоко в стену дома и сломается или хотя бы
станет  на  время  бесполезным для  своего  хозяина.  Однако острие лишь
слегка царапнуло бревна -  всадник обладал превосходной реакцией. Элина,
выходя из  своего маневра,  оказалась было  у  бока его  коня и  нанесла
стремительный  удар  снизу  вверх,   надеясь  пропороть  кольчужный  бок
тарсунца,  но на пути ее меча со звоном встал круглый щит, а в следующий
миг  ей  пришлось  отпрыгнуть  назад,  уворачиваясь от  копья.  Тарсунец
надвигался на нее конем,  прижимая к  стене и лишая свободы маневра.  Но
по-настоящему  размер  своих  трудностей Элина  оценила,  когда  увидела
второго всадника, скакавшего на подмогу первому.
     Однако,  когда  второй  тарсунец  был  уже  достаточно  близко,  из
переулка навстречу ему вышел человек в  забрызганной кровью кольчуге,  с
обломком меча в  руке.  Он не был тарсунцем,  и  всадник поворотил коня,
безусловно считая обладателя сломаного меча  еще  более  легкой добычей,
чем прижатого к стене,  но все-таки вооруженного мальчишку. Однако Эйрих
- а это был именно он -  увидев занесенное над собой копье, и не подумал
уклоняться.  Вместо  этого  он,  отбросив свой  обломок,  ухватил обеими
руками древко и  резко рванул на себя,  в  то же время поворачивая его и
выталкивая врага из  седла.  Тот не успел ни оказать сопротивление этому
молниеносному приему,  ни  хотя бы  разжать руки,  и  грянулся на землю.
Вторым  движением  сильных  рук   Эйрих  окончательно  завладел  копьем,
одновременно переворачивая его вниз наконечником. Третье резкое движение
сверху вниз пригвоздило тарсунца к земле.
     Эйрих ухватил лошадь за повод, но не стал сразу прыгать в седло. Он
сделал несколько быстрых шагов  в  сторону,  увлекая за  собой  коня,  и
подобрал с земли меч одного из убитых воинов. В следующий миг он был уже
в седле.
     Элина тем  временем тоже  добилась кое-каких успехов -  ей  удалось
перерубить  угрожавшее  ей  копье.   Однако  и   острый  обломок  древка
представлял для  нее,  не  защищенной  броней,  угрозу,  и  тарсунец  не
оставлял своих намерений,  совсем уже загнав Элину в  угол между домом и
примыкавшей пристройкой.  Азарт,  однако, притупил его бдительность, и в
тот момент,  когда он,  как ему казалось, был уже близок к успеху, Эйрих
наскакал на него сзади и с размаху снес ему голову.
     Элине  не  требовалось особое приглашение -  она  легко вскочила на
освободившегося  коня.   Обезглавленный  труп   застрял  одной  ногой  в
стремени, и Элина пинком выбила эту ногу.
     - Чекнев  пал,  -  коротко проинформировал ее  Эйрих,  -  нам  надо
уносить ноги.
     Идея  была  своевременной,   поскольку  еще   несколько  тарсунских
кавалеристов показались между домами. Элина поскакала следом за Эйрихом,
не задавая лишних вопросов и лишь настороженно поглядывая по сторонам. В
глубине одной из улиц она увидела человека,  который бежал вдоль домов с
факелом и  большой охапкой соломы;  у  каждого дома он отделял от охапки
пук,  поджигал его и пихал в окно. Сначала Элина решила, что это один из
нападавших,  но затем увидела, что его преследует конный тарсунец. Через
несколько секунд  тот  настиг  поджигателя и  с  оттяжкой рубанул мечом.
Элину  это  удивило,  но  условия  для  проявления любознательности были
неподходящими.
     Эйрих  направил  своего  коня  к  бреши  в  городских  укреплениях,
образовавшейся в  результате пожара.  Груду  обугленных бревен  все  еще
облизывали  языки  пламени,  и  прыжок  через  это  препятствие требовал
немалой смелости и от коня,  и от всадника. Эйрих, однако, без колебаний
послал своего скакуна вперед, и тренированный боевой конь, чувствовавший
твердую руку  наездника,  не  подвел.  Элине ничего не  оставалось,  как
повторить этот прыжок;  приземлившись, она снова закашлялась от дыма, но
продолжала погонять жеребца каблуками.
     Они   вырвались  из   дыма  неожиданно  для   находившихся  снаружи
тарсунцев,  но  замешательство  последних  длилось  недолго.  Засвистели
стрелы;  впрочем,  ни  одна из  них  не  достигла цели.  Тогда несколько
тарсунских всадников  устремились в  погоню.  Эйрих  первоначально думал
уйти на  запад,  но из леса на севере,  где находился тарсунский лагерь,
выехало   еще   несколько  кавалеристов,   которые  поскакали  наперерез
беглецам,  вынуждая их отклоняться к  востоку и  прижимая к реке.  Эйрих
вдруг снял шлем и бросил его на землю, а затем принялся освобождаться от
кольчуги  -  делать  это  на  полном  скаку  было  нелегко,  но  у  него
получалось.
     - Что вы делаете? - изумилась Элина.
     - Избавляюсь от лишних тяжестей,  - ответил он, не прекращая своего
занятия. - Нам придется искупаться.
     Да,  преследователи, охватывавшие беглецов полукольцом с запада, не
оставили им  другого выхода,  кроме как  форсировать реку вплавь.  Элина
подумала о температуре воды и мужественно промолчала.
     Кони  вынесли их  на  берег;  кольчуга Эйриха  тяжело грохнулась на
плотный мокрый  песок.  Ближайшая ладья  стояла на  якорях в  полутысяче
футов ниже  по  течению -  достаточно далеко,  чтобы не  опасаться стрел
оттуда, даже учитывая неминуемый снос при переправе.
     Животные тоже не  были в  восторге от  перспективы плыть в  ледяной
воде, но решительность наездников не позволила им ослушаться. Когда кони
вошли  в  воду  уже  достаточно  глубоко,  Эйрих,  а  за  ним  и  Элина,
соскользнули с  седел.  Переправляться на спинах коней,  не погружаясь в
воду целиком,  было бы,  конечно,  приятнее,  но животным было бы тяжело
держаться на плаву с такой нагрузкой.
     Река стиснула людей в холодных объятиях -  сперва сквозь одежду, но
вода быстро добралась и  до кожи.  Сжав зубы и  крепко держась за седло,
Элина быстро заработала свободной рукой и  ногами,  поднимая тучу брызг.
Эйрих  греб  спокойно,  словно летом.  Когда  они  отплыли уже  футов на
полтораста,  он  обернулся и  увидел,  как  тарсунцы,  выехав на  берег,
остановились,   перебросились  несколькими  словами  и  повернули  коней
вспять.  В самом деле, преследование двух беглецов из уже взятого города
явно не стоило дальнейших усилий.
     К  счастью  для  переправлявшихся,  река  была  не  слишком широка.
Двадцать минут  спустя Эйрих  и  Элина  уже  взбирались по  диагонали по
крутому противоположному берегу,  втаскивая за собой коней.  Наконец они
поднялись наверх и вновь забрались в седла.  Эйрих довольно долго скакал
сквозь  лес,  заставляя свою  спутницу следовать за  ним,  но  если  для
лошадей это был повод согреться,  то у мокрой насквозь Элины, обдуваемой
в  придачу встречным ветром,  не  попадал зуб на  зуб.  Но наконец Эйрих
решил,  что  они  отъехали достаточно,  и  сбавил  темп,  позволяя коням
постепенно остыть, а затем остановился и спешился.
     Первоочередной задачей было насобирать сучьев, которые, конечно же,
были сырые и  никак не  хотели разгораться;  Элина с  досадой подумала о
временах,  когда  добыть огонь  можно  было  простым заклинанием.  Но  в
конечном итоге Эйрих добился успеха и  без помощи магии.  Потрескивающее
пламя  постепенно  охватило  всю   предназначенную  для  него  пищу,   и
путешественники  получили  наконец  возможность  погреться  и   посушить
одежду.  Сушить приходилось на  себе  -  раздеваться даже  и  настолько,
насколько позволяли строгие западные приличия, было не менее холодно.
     Когда  съежившаяся в  комочек возле  самого огня  Элина  отогрелась
настолько,  что  у  нее  появилось  желание  поддерживать разговор,  она
рассказала Эйриху о странном поджигателе, погибшем от руки тарсунца.
     - Ничего необычного, - ответил ее спутник. - Это вполне в характере
луситов - жечь свои дома и имущество, чтоб не доставалось врагам.
     - Но  это  же  глупо!  Вместо  того,  чтобы  пытаться  спасти  хоть
что-то...
     - Вы  рассуждаете по-западному.  А  тарсунцы все  равно все пожгут,
после того как разграбят город.
     - И что потом будет с чекневцами?
     - Будут  жить  в  землянках и  отстраивать прежний город на  старом
месте. Здесь это все в порядке вещей.
     - М-да,  -  резюмировала  Элина  и  вернулась  к  более  практичным
материям. - А ведь все наши пожитки остались там. И моя лошадь тоже...
     - Это ничего.  Наши трофейные кони неплохи. А когда у человека есть
меч, он может добыть все остальное.
     - Эйрих!  -  Элина  возмущенно  распахнула  глаза.  -  Вы  намерены
опуститься до грабежа?!
     - Вполне почтенное занятие для  военного времени,  -  Эйрих вытянул
ноги по касательной к костру. - Где-то там позади сейчас этим занимается
целая армия.
     - Может, это и допустимо для солдата, но не для рыцаря! Мой отец 12
лет был наемником и не скопил никаких богатств!
     - По-вашему, это было очень умно с его стороны?
     - Эйрих!!!
     - Ну, ну, успокойтесь. Еще немного, и вы с мечом на меня броситесь,
- усмехнулся Эйрих,  глядя на разгневанную не на шутку Элину.  - Давайте
раз  и  навсегда договоримся,  что я  не  рыцарь и  не  обязан следовать
рыцарскому кодексу чести. Ну, если вы так настаиваете, мы можем выдавать
расписки на предъявителя тем, у кого реквизируем имущество...
     - Вы издеваетесь!
     - Всего лишь показываю вам бесперспективность ситуации.  У нас есть
кой-какие деньги,  которые мы получили от Ральда,  но их не так много, и
половина монет не имеет хождения в этих местах.  Я предпочел бы оставить
их в качестве неприкосновенного запаса на будущее.  И я что-то не думаю,
что вы желаете наняться в батраки к богатому луситу.  Значит,  поправить
свои материальные дела мы можем только мечом -  либо вступив в очередную
армию,  но  это  опять отвлечет нас  от  целей нашего пути и  подвергнет
лишнему риску, либо просто взяв то, что не слишком хорошо лежит.
     - В этом нет необходимости,  - нехотя произнесла Элина. - У меня...
имеются кое-какие сбережения помимо платы от Ральда.
     - Ну что ж,  - улыбнулся Эйрих, - раз вы открыли свои карты, то и я
открою свои.  У меня тоже кое-что припрятано.  Не хотел тратиться в этих
диких лесах,  ну  да  ладно,  будь по-вашему.  Только будьте осторожней,
когда  станете расплачиваться,  особенно золотом.  В  луситских селениях
незнакомца не то что за золотые монеты - за пару хороших сапог прирезать
могут.
     Высказав  эту  сентенцию,  он  вытащил  из  куртки  плоскую  флягу,
отвинтил крышку и,  задержав дыхание,  сделал несколько глотков, а потом
закусил извлеченным из кармана куском хлеба.
     - Костер костром,  а  вам  погреться изнутри тоже  не  помешает,  -
сказал Эйрих, протягивая флягу Элине. Та подозрительно понюхала открытое
горлышко и брезгливо поморщилась от резкого запаха:
     - Это что, спирт?
     - Он самый. Вам, конечно, надо разбавить. У вас есть вода?
     - Есть,  - фляжка висела у Элины на боку под курткой. - Но я не пью
крепких напитков.  Мой отец говорит,  что ум и  рука воина всегда должны
оставаться трезвыми.
     - Так  я  ж  не  предлагаю вам  напиваться.  Это  чисто медицинская
процедура.  Если вы  этого не сделаете,  то заболеете после сегодняшнего
купания, возись потом с вами...
     - Я, кажется, не нанимала вас в няньки, - огрызнулась Элина.
     - О,  разумеется.  Если вам хочется,  чтобы я  бросил вас больную в
лесу, я могу это сделать. Только подумайте, что вы от этого выиграете?
     - Я  пока  еще  не  больная,  -  пробормотала графиня,  не  обратив
внимания, что они оба употребляют женский род.
     - Но предосторожность не помешает.
     Элина  сопротивлялась не  из  принципа,  а  из  вполне практических
соображений -  она  боялась опьянеть и  все  еще  не  до  конца доверяла
Эйриху.  Тем паче что он  предложил ей выпить сразу после того,  как она
упомянула о зашитом в куртке золоте. "Да ну, чушь, - сказала себе Элина.
- Он  уже десять раз мог причинить мне зло,  если бы  хотел.  Пока же он
наоборот  вытаскивает меня  из  неприятностей..."  Последняя мысль  была
обидной - героям не подобает решать свои проблемы с посторонней помощью,
но -  приходилось смотреть правде в  глаза.  Правда,  и Эйрих был обязан
Элине своевременно приведенной из Чекнева подмогой.
     Графиня  решительно достала  свою  флягу  и  в  ее  большую крышку,
служившую ей  походным стаканом -  не могла же она,  как Эйрих,  пить из
горла - налила поровну спирта и воды.
     - Выдохните,   а   потом  делайте  резкий  глоток.   Не   вздумайте
задерживать во  рту,  -  наставлял ее  более  опытный товарищ.  -  Потом
заешьте и  запейте водой,  -  он  протянул ей  оставшуюся половину куска
хлеба - последний их провиант.
     Элина предполагала,  что пойло будет невкусным, но самые мрачные ее
фантазии померкли перед кошмаром реальности. Девушке показалось, что ей,
словно  казнимому  фальшивомонетчику,   в  глотку  залили  расплавленный
свинец. Сгибаясь в приступе кашля, с побагровевшим лицом, она еле сумела
схватить вслепую свою -  к счастью,  свою -  флягу,  и, не заботясь уже,
конечно,  ни о  каких приличиях и стаканчиках,  сделать несколько жадных
глотков из горла.  Лишь после этого она смогла положить в обожженный рот
кусок хлеба и вяло прожевать его.
     - Демоны вселенной, - просипела она, вытирая градом льющиеся слезы,
- неужели есть на  свете идиоты,  которые пьют это  не  для  медицинских
целей?!
     - Ничего,  сейчас вы  почувствуете себя  комфортней,  -  ободрил ее
Эйрих. И действительно, скоро она ощутила, что проглоченный ею огонь уже
не жжет,  а приятно согревает все тело.  Одновременно все волнения этого
дня отодвигались куда-то на задний план,  а  глаза сами собой слипались.
Элина устроилась поудобней на подстилке из веток и провалилась в сон.
     Когда она проснулась,  было темно;  лишь всполохи костра боролись с
промозглым сумраком осенней ночи. Пахло жареным - в прямом смысле. Элина
повернулась и  увидела Эйриха,  который поворачивал над огнем надетую на
прутик ободранную тушку небольшого животного.
     - Что у нас на ужин? - осведомилась графиня.
     - Еж, - просто ответил Эйрих.
     Элина скорчила брезгливую гримасу; есть сразу расхотелось.
     - Меч  -  не  лучшее средство для  охоты  в  лесу,  -  продолжал ее
спутник.  -  Лук и  стрелы подошли бы гораздо лучше.  Я мог бы соорудить
западню,  но нужно время, чтобы в нее кто-нибудь попался, да и не в двух
же шагах от костра ее делать,  а  далеко уйти я  не мог,  пока вы спали.
Этому ежу просто не повезло - он пробегал неподалеку.
     - Когда мы сможем поесть в следующий раз? - осведомилась Элина.
     - Подробной карты  я  не  видел,  но,  полагаю,  через день-два  мы
доберемся до какой-нибудь деревни.
     - Ну,  это не  так много.  Знаете,  я,  пожалуй,  откажусь от своей
порции.
     - Дело  ваше,  -  пожал  плечами Эйрих,  -  мне  больше достанется.
Вообще-то на востоке едят змей,  ящериц,  жаб и кузнечиков - и правильно
делают.
     Окончательно добив аппетит Элины этим  сообщением,  он  приступил к
трапезе. Ежовое мясо было довольно-таки вонючим, но его это не смущало.
     - Теперь ваша очередь охранять мой сон,  -  изрек он,  закончив.  -
Разбудите, как рассветет.
     Элина осталась наедине с ночным лесом.  Было тихо; лишь потрескивал
костер,  да изредка всхрапывали во сне привязанные к  дереву кони (а вот
Эйрих спал совершенно беззвучно -  можно было подумать, что он даже и не
дышит).  Потом  где-то  вдали  заухал филин;  Элина вздрогнула,  хотя  и
поняла, что это всего лишь птица. Ей подумалось, что в те времена, когда
так легко было разжечь огонь,  на  свет его из  ночного леса могло выйти
что-нибудь похуже заблудившихся путников или  даже вражеских солдат.  О,
конечно,  она и  ее  меч дали бы достойный отпор лесной нечисти,  однако
даже самому доблестному воину тяжело драться с противником,  многократно
превосходящим численно,  не  знающим усталости,  не  чувствующим боли  и
весьма трудно убиваемым.  Правда,  в  те  времена существовали и  методы
защиты помимо меча. Вокруг костра очертили бы магический круг, а в огонь
были  бы  брошены  специальные  снадобья.   Впрочем,  в  эпоху  расцвета
магических империй вообще не  было места для героизма.  Говорят,  законы
чародеев охраняли даже нечисть,  не  позволяя ей  нападать на людей,  но
одновременно и оберегая от их справедливого гнева.  Хотя... если нечисть
людей не трогала, то почему гнев справедливый? Странно, что Элина раньше
не  задумывалась над этим вопросом.  Героические легенды и  баллады,  на
которых она воспитывалась,  не углублялись в  философию,  а  прославляли
подвиги рыцарей,  убивавших всех,  непохожих на них самих (да и похожих,
впрочем,  тоже). Баллады эпохи, когда долго сдерживавшаяся агрессивность
человечества наконец-то вырвалась на свободу...
     Ночь  прошла  спокойно.  Небольшой костерок не  привлек внимания не
только давно вымершей и  перебитой нечисти,  но и  вполне реальных лихих
людей.  Под утро снова закапал дождь, заставивший Эйриха проснуться даже
без помощи Элины.  Не говоря ни слова,  он раскидал сапогами и  затоптал
остатки костра и пошел отвязывать лошадей.
     Через пару часов они достигли дороги,  но не стали выезжать на нее,
а  двинулись параллельным курсом.  Через какое-то время Эйрих заприметил
едва различимую тропку, ответвлявшуюся от дороги, и они свернули на нее.
На  закате,  когда Элина уже  активно жалела о  своем отказе от  ежатины
накануне, эта тропка привела их в деревню.
     Деревня была невелика,  в  пару десятков дворов.  Приземистые дома,
придавленные тяжелыми бревенчатыми крышами, глубоко вросли в землю. Дома
были большие,  срубленные на  века;  во  многих жило по несколько семей.
Возле  домов  имелись огороды,  однако полей здесь не  было:  пропитание
жителям  доставлял не  столько  традиционный крестьянский труд,  сколько
охота и  сбор дикого меда в лесу.  Спать здесь ложились рано,  не считая
нужным придумывать себе занятия в темное время суток и затворяя ставни с
последними лучами  солнца;  Эйриху  пришлось долго  стучаться в  крайнюю
избу, прежде чем им отворили.
     Хозяин,   разбойничьего  вида  детина,   заросший  до   глаз  рыжей
бородищей,   долгое  время  оглядывал  пришельцев  подозрительно,  молча
выслушивая просьбы Эйриха о  ночлеге и еде для них и лошадей,  и наконец
нехотя кивнул и кликнул жену.  Вышла хозяйка, беременная баба с круглым,
похожим на  непропеченый блин лицом,  а  за ней,  топоча босыми пятками,
выбежало из горницы с десяток разновозрастных ребятишек;  отец,  однако,
властным окриком отослал их  назад и  велел спать.  Похоже,  только этих
детей и интересовали гости издалека;  хозяин с хозяйкой хотя и выслушали
рассказ о  падении Чекнева,  но  остались к  нему равнодушны.  Даже само
название "Чекнев" было им едва знакомо,  а "Тарсунь" и "Крислав" звучали
вовсе как легендарные имена заморских стран;  за всю свою жизнь эти люди
не  покидали своей  деревни -  не  считая походов главы семьи в  лес  за
добычей -  и  не собирались делать этого впредь;  весь остальной мир для
них  словно не  существовал.  Элина испытала настоящий ужас при  мысли о
таком образе жизни.
     Не все,  впрочем,  в деревне жили столь замкнуто;  некоторые ездили
торговать в город (не в Чекнев,  в другой, поближе и поменьше), выполняя
при  этом  роль  торговых представителей всего селения.  Благодаря этому
обстоятельству хозяин  и  согласился принять  в  качестве платы  деньги;
обычно в  деревне прибегали лишь к  натуральному обмену.  Была и  другая
форма  связи  с  внешним миром  -  некоторые жители брали  себе  жен  из
соседних деревень или  выдавали туда дочерей,  но  это  случалось редко,
большинство браков заключалось внутри деревни,  так  что больше половины
ее обитателей уже состояли между собой в родстве.
     Заканчивать ужин  пришлось  почти  в  полной  темноте;  хозяева  не
удосужились зажечь для гостей лучину.  Спать пришлось на широких лавках,
которые  хозяйка  накрыла  старыми истершимися шкурами каких-то  зверей.
Легли  не  раздеваясь,  сняв  только сапоги;  а  Эйрих  еще  и  не  стал
отстегивать меч.
     Утром после завтрака Эйрих попытался распросить о дальнейшей дороге
на восток -  и,  к удивлению Элины,  получил довольно подробный ответ от
хозяйки,  у  которой была  подруга родом из  соседнего селения.  Путники
набрали себе еды в дорогу,  и затем Эйрих полез в кошель за деньгами. Ни
о  какой меди хозяин слышать не хотел,  и Эйрих протянул ему ральдовскую
серебряную полукрону,  полагая,  что  это  весьма щедрая плата.  Лесовик
посмотрел на монету презрительно, и крикнул: "Жена! Принеси гривну!"
     Хозяйка вышла  в  другую комнату и  вернулась с  толстым серебряным
незамкнутым обручем,  украшенным затейливыми узорами. Весу в нем было не
менее трех фунтов.  На  Западе за  такую вещь -  учитывая не  только вес
драгоценного металла,  но и искусную работу - можно было бы купить целую
деревню,  и  получше,  чем  эта.  Но  еще  больше,  чем  богатству этого
лесовика,  Элина  поразилась его  беспечности -  он  демонстрировал свое
достояние двум вооруженным незнакомцам,  в  то время как его собственные
дубина и  копье стояли у  стены в  отдалении.  Это не  очень вязалось со
словами Эйриха,  что  луситы готовы прирезать за  пару сапог -  будь они
таковы, логично было бы им и от других ожидать подобного. Или луситу так
хотелось утереть нос пришельцам,  что он  забыл об  осторожности?  Элина
метнула настороженный взгляд на Эйриха и поняла, что он подумал о том же
самом.  Ей  даже  показалось,  что  рука  ее  спутника чуть сдвинулась в
сторону меча.  Но  под  взглядом Элины тот,  должно быть,  вспомнил свое
согласие честно платить, а не брать силой.
     Лесовик  больше  ничего  не  сказал,  но  его  отношение  к  жалкой
серебряной полукроне  было  продемонстрировано вполне  наглядно.  Эйрих,
скрепя сердце,  выложил еще две монеты,  и,  хотя лусит явно рассчитывал
получить  больше,  решительно  направился к  выходу,  слыша  недовольное
бормотание за спиной.
     Отъезжая от дома,  Элина бросила взгляд назад, и ей показалось, что
в  дверной  щели  мелькнул  любопытный  детский  глаз.  Сколько  времени
пройдет, прежде чем унылая пустая скука местной жизни убьет в этих детях
всякую живость и интерес, превратит их в угрюмых лесовиков, замкнувшихся
в  скорлупу тупого равнодушия?  Даже произведения искусства здесь держат
где-нибудь  за  печкой  кишащей насекомыми избы,  завернутыми в  грязную
тряпку...
     - Луситские земли  богаты и  малонаселены,  -  произнес Эйрих,  чьи
мысли,  очевидно,  развивались в сходном направлении.  -  Счастлив будет
правитель,  которому удастся их покорить... Только боюсь, что всех армий
Запада не хватит для контроля над этими дикими лесами.
     Деревня  осталась позади.  Едва  приметная лесная  дорога  вела  на
юго-восток;  судя по отсутствию следов,  по крайней мере с начала дождей
по ней никто не ездил.  Всю первую половину дня они ехали без каких-либо
происшествий - разве что дорога иногда совершенно исчезала под копытами,
но вскоре проступала вновь; даже то начинавшийся, то перестававший дождь
воспринимался уже  как  зло  привычное и  неизбежное.  Однако  где-то  в
четвертом часу пополудни выяснилось,  что обычный дискомфорт - не худшее
последствие дождей.  Под копытами подозрительно захлюпало, деревья стали
редеть, да и характер жухлой растительности по бокам дороги изменился.
     - Болото, - констатировал Эйрих.
     - Но дорога идет через него,  -  возразила Элина,  -  значит, можно
проехать.
     - Летом,  может,  и можно.  А в период осенних дождей -  не уверен.
Спешиваемся.
     Они слезли с  коней,  и Эйрих,  срубив мечом два тоненьких деревца,
изготовил  шесты  для  прощупывания пути.  Путники  осторожно  двинулись
вперед,  ведя коней в  поводу.  Предосторожность оказалась нелишней -  в
скором  времени Эйрих,  шедший первым,  едва  не  провалился по  колено;
очевидно,  дальше  было  только  хуже.  Впереди виднелись остатки старой
гати,  но  она,  как  видно,  не  обновлялась  слишком  давно.  Пытаться
форсировать болото напрямик,  да  еще с  лошадьми,  было явным безумием.
Лишним подтверждением тому  служил торчавший в  отдалении из  бурой жижи
предмет,  который Элина сперва приняла за корягу,  но потом поняла,  что
это лосиные рога.
     Путникам ничего не  оставалось,  как  искать путь в  обход.  Болото
оказалось весьма обширным -  недаром прокладывавшие дорогу не попытались
его  обогнуть.  Ночь  застала Элину  и  Эйриха  по-прежнему бредущими по
хлюпающей  грязи  на   юг  в   тщетных  попытках  свернуть  к   востоку.
Пришлось-таки  снова  заночевать в  промозглом осеннем  лесу;  утром  же
поднялся  такой  туман,  что  всякие  дальнейшие  поиски  пути  пришлось
отложить почти до полудня.  По мере их продвижения граница болота начала
отступать,  и  к  вечеру путники уже двигались в  восточном направлении,
однако по-прежнему вдали от  всяких признаков жилья.  Меж тем их  запасы
провизии,  рассчитанные на два дня, подходили к концу, да и с водой было
не лучше -  окруженные со всех сторон сплошной сыростью, не могли же они
пить  воду  из  болота или  грязных луж  на  земле.  Эйрих,  впрочем,  в
очередной  раз  продемонстрировал широту  своих  кулинарных  взглядов  -
оставив луситскую еду  Элине,  он  изловил руками ужа  (попутно объяснив
вздрогнувшей графине,  чем ужи отличаются от  гадюк) и,  надев на палку,
зажарил на костре.  Элина заставила себя смотреть на его трапезу -  и  с
удивлением убедилась, что в этом нет ничего отвратительного, если только
не внушать себе обратное. Тем не менее, попробовать она не решилась.
     На  третий день,  по-прежнему шагая вдоль южного края  болота и  не
рискуя  садиться в  седло,  Эйрих  заметил в  грязи  человеческие следы.
Строго говоря,  они не обязаны были привести к  жилью;  человек,  скорее
всего,  был охотником на промысле, и встреча с ним могла произойти вдали
от  его  селения.  Тем  не  менее,  у  него  по  крайней мере можно было
распросить о дороге.
     На сей раз, однако, судьба улыбнулась путешественникам; четыре часа
они шли по следу,  а затем впереди обозначился просвет, и вскоре Эйрих и
Элина вышли к  околице деревни.  Для  пущей солидности они вновь сели на
коней, прежде чем выехать из леса.
     Это селение было больше предыдущего,  притом местные жители были не
только охотниками,  но и  земледельцами;  они вырубили и выжгли под свои
поля довольно большой кусок леса.
     Никто не  встретил путешественников на  краю  деревни -  и  это  не
удивительно, так как, похоже, основное ее население собралось на широкой
площадке в  центре.  Урожай был  давно убран,  так  что вряд ли  это был
какой-нибудь  сельскохозяйственный праздник;  непохоже было  и  на  сход
общины,  решающей какие-то  вопросы,  ибо  в  толпе было  немало детей и
подростков. Заинтригованные, Элина и Эйрих подъехали к собравшимся.
     Оказалось,  что толпа окружает полукольцом врытый в землю столб,  к
подножию которого несколько человек стаскивали поленья,  ветки и  сучья.
Среди  луситов  царило  возбуждение,   они   явно  предвкушали  какое-то
радостное событие. Взгляды большинства были устремлены куда-то в сторону
леса на юге.  Лишь несколько человек обратили внимание на конных чужаков
и повернулись к ним. Эйрих приветствовал их по-луситски и спросил, могут
ли двое путников остановиться в этой деревне на ночлег.
     - Можно,  отчего нет,  -  ответили ему и вновь обернулись в прежнем
направлении;  должно быть,  то, что находилось там, было интереснее двух
вооруженных незнакомцев в нетипичной для этих мест одежде.
     - У вас какой-то праздник? - осведомилась Элина.
     - Еще  какой,  -  ответил ей  тощий плешивый лусит,  демонстрируя в
ухмылке щербатые зубы. - Давненько уж таких не было!
     Элина хотела продолжить распросы,  но в  этот момент среди деревьев
близкого леса  обозначилось какое-то  движение,  и  звонкий мальчишеский
голос закричал: "Ведут! Ведут!" Толпа зашумела и чуть подалась вперед.
     Из леса вышло несколько человек.  Почти все они были луситы, однако
среди  луситских серых армяков мелькала одежда необычного темно-зеленого
цвета.  Судя по движениям остальных, они тащили этого зеленого, и притом
весьма грубо,  сопровождая пинками и колотушками.  Жители деревни,  видя
это,  разразились бранными криками  -  но  отнюдь  не  по  адресу  своих
земляков,  жестоко  обходившихся с  пленником.  По  мере  того,  как  те
приближались,  Элина лучше разглядела их  жертву.  Это был длинноволосый
юноша -  или даже девушка?  - нет, пожалуй, все-таки юноша в разорванной
одежде явно не луситского,  а скорее западного покроя.  Тонкие черты его
бледного  лица,   несмотря  на  ссадины  и   кровоподтеки,   удивительно
контрастировали с  грубыми,  словно  вылепленными неряшливо  из  крупных
кусков  глины,  лицами луситских крестьян.  Его  руки  были  скручены за
спиной,  и  вообще  он  не  пытался оказать никакого сопротивления своим
мучителям;  те били и  пинали его,  по всей видимости,  исключительно из
садистского удовольствия.
     Элина задохнулась от возмущения.  У нее не было сомнения, что юноша
- западный дворянин,  каким-то образом оказавшийся в  этих краях;  и эти
грязные  скоты  осмеливались  так  с  ним  обращаться!   Ладонь  графини
немедленно охватила рукоять меча,  но другая сильная рука,  сдавившая ее
запястье, помешала извлечь оружие из ножен.
     - Не вмешивайтесь, - процедил ей в ухо Эйрих.
     - Но разве вы не видите...  - Элина ожгла его возмущенным взглядом,
однако тоже понизила голос.
     - Это не то,  что вы думаете. Кроме того, мы все равно не можем ему
помочь. Их здесь сотни.
     Пленник,  которого подтащили уже совсем близко, вдруг поднял голову
и  увидел двух всадников,  смотревших на  него.  Элину поразило,  что во
взгляде его даже на мгновение не мельнула надежда.  Он явно не ждал, что
эти люди,  судя по всему -  практически его соотечественники, придут ему
на помощь;  он считал,  что они тоже входят в число палачей! Этого Элина
уж  никак не  могла вынести,  но,  прежде чем  она успела выхватить меч,
движение головы пленника откинуло в  сторону прядь его  волос,  и  Элина
увидела его ухо.
     Это ухо не было человеческим.  Оно было длинным и  острым на конце,
словно у волка или лисицы. Эльф!

     - Что вы собираетесь с  ним делать?  -  дрогнувшим голосом спросила
Элина у ближайшего крестьянина, хотя ответ был очевиден.
     - Как что? - искренне удивился он. - Сжечь нечистое отродье!
     На  Западе  эльфов  никогда не  считали нечистью.  Этот  загадочный
народ, живший в лесах, словно звери и дикари - но, разумеется, совсем не
так,  как  те  и  другие!  -  издавна вызывал любопытство,  восхищение и
зависть.  В своих чащобах эльфы создали искусство, заставлявшее смущенно
разводить  руками  поэтов  и  музыкантов человеческих городов.  Наука  и
технология были  чужды  им;  они  были  искусны  в  магии,  но  лишь  до
определенных пределов  -  намного  превосходя среднего человека,  однако
никогда не поднимаясь до уровня человеческих чародеев,  правивших миром.
По  всей  видимости,  дело было в  том,  что  если людям необходимо было
учиться магии,  то  эльфы  обладали ею  от  природы -  однако  же  своим
природным  уровнем  и  довольствовались,   не  пытаясь  -  или  не  имея
возможности -  его повышать.  Непревзойденные лучники, они почти никогда
не  воевали друг с  другом и  тем  более с  людьми -  впрочем,  в  эпоху
чародейских империй войны были вообще немыслимы.  Эльфы не вмешивались в
дела людей,  но  и  их в  свои дела допускать не любили,  что,  конечно,
способствовало  атмосфере   таинственности  и   всевозможных   домыслов.
Говорили,  что им  не ведомы боль и  страдания,  что они бессмертны -  и
впрямь,  случалось, что несколько поколений людей были знакомы с одним и
тем же эльфом.
     Когда же магия стала терять свою силу,  и  власть чародеев рухнула,
изменилось отношение людей ко многому,  что окружало их в прежнем мире -
в том числе и к эльфам.  Зависть моментально взяла верх над восхищением.
Не  сразу  и  не  везде неприязнь перешла в  прямое истребление;  эльфам
повезло больше, чем несчастным гномам, большинство из которых умерло под
пытками,  когда  люди  пытались выведать у  них  тайны подземных кладов.
Палачи  не   могли  понять,   что   стараются  понапрасну,   очарованные
собственными легендами -  ибо  на  самом деле  никаких кладов никогда не
было,  так  как  человеческий ажиотажный интерес  к  блестящим  камешкам
совершенно чужд гномьей культуре. Кое-где от эльфов тоже пытались добыть
подобным  образом   эликсир   молодости,   но   большинству  была   ясна
беспреспективность таких  попыток,  ибо  ни  одна  легенда  не  относила
чудесные эльфийские свойства на счет какой-либо технологии. Поэтому чаще
всего короли нового мира просто издавали указы об  изгнании эльфов с  их
земель.  Там,  где эльфы не подчинялись,  против них посылали солдат, их
травили  собаками,  иногда  выжигали целые  леса.  Эльфы  вынуждены были
бежать в  другие королевства,  но  аналогичные указы  издавались и  там.
Изгнанникам приходилось скрываться в  самых  отдаленных и  глухих углах;
должно быть, немало их откочевало в земли луситов, где лесов было много,
а  людей мало -  впрочем,  в  те  времена местные леса были еще населены
другими  существами,  теми,  кого  и  в  магическую эпоху  люди  считали
нечистью,  но  не смели трогать,  повинуясь законам чародеев;  так что и
здесь эльфов ждали враги, слабеющие от потери магических сил, но сильные
злобой и отчаянием.  Не всем человеческим королям,  впрочем, ненависть и
ксенофобия  затмевали  здравый  смысл;  некоторые  предпринимали попытки
использовать эльфов,  создавая из  них  стрелковые части  -  однако  эти
попытки потерпели неожиданный крах.  Дело было даже не в том,  что война
была  несвойственна эльфийской культуре  -  от  отчаяния многие  из  них
готовы  были  служить  в  человеческих армиях;  однако  выяснилось,  что
реальные таланты  эльфов  намного  уступают легендарным.  Проще  говоря,
пошедшие на  королевскую службу эльфы  оказались еще  худшими лучниками,
чем люди,  да  к  тому же  их  отличала меньшая выносливость.  Некоторые
человеческие владыки брали  эльфов в  качестве придворных бардов -  и  в
этом  качестве представители гонимого народа  оправдали возлагавшиеся на
них надежды;  но оправдали слишком хорошо -  рано или поздно с каждым из
них  происходил  несчастный  случай,   ибо  их  коллеги-люди  не  хотели
оставаться без работы.
     Но  все это было давно;  на  Западе уже не  одно поколение никто не
встречал живого эльфа, их считали вымершими вместе с другими существами,
слишком тесно  связанными с  магией.  На  смену прежней ненависти пришло
что-то  даже  вроде  ностальгии;  за  былую  травлю,  конечно,  никто не
покаялся,  о ней просто предпочитали не вспоминать,  и потомки тех,  кто
когда-то лично командовал карательными рейдами, нередко вздыхали теперь,
особенно в галантных беседах с дамами,  о чудесной,  но слабой расе,  не
выдержавшей суровой реальности нашего мира.  Но так было на Западе,  где
эльфов давно не  осталось;  на  Востоке же,  где,  как  видно,  они  еще
встречались, их считали нечистью и продолжали уничтожать.
     Пленника уже подтащили к столбу, когда клинок Элины наконец вылетел
из ножен:
     - Стойте!
     - Не   делайте   глупостей!    -   раздраженно   воскликнул   Эйрих
по-тарвилонски.
     - Поддержите  меня  или  спасайтесь  бегством,  выбор  за  вами,  -
ответила графиня, не глядя в его сторону и чуть подавая коня назад, дабы
не быть окруженной луситами. Те, в свою очередь, воззрились на портящего
им удовольствие чужеземца с  недоумением,  лишь начинающим переходить во
гнев.
     - Именем короля Тарвилонского...  и князя Чекневского,  -  вставила
находчивая Элина,  -  я требую,  чтобы вы отпустили этого чел...  вашего
пленника.
     Луситы возмущенно загомонили.
     - Нам князь не указ!
     - А ты кто такой вообще?
     - От горшка два вершка, а ишь, командует!
     - А ну вали отсюда подобру-поздорову!
     Толпа с угрожающим видом подалась вперед.
     - Р-разойдись!  -  властно рявкнула Элина -  насколько вообще можно
властно рявкать звонким девичьим голосом -  и  меч ее  описал угрожающий
полукруг в  воздухе,  а  конь  надвинулся грудью на  луситов.  Крестьяне
попятились.  Их было несколько сотен -  вместе,  впрочем,  с женщинами и
детьми -  а противников всего двое,  но у крестьян не было оружия,  а их
противники были конные и  вооруженные мечами,  и получить рубящий удар с
лошади никому не хотелось.
     - Назад!  А  ну назад!  -  приказывала Элина,  медленно продвигаясь
сквозь расступавшуюся толпу в сторону столба.  Эйрих,  видя,  что ничего
уже не  поделаешь,  двигался с  обнаженным мечом следом,  прикрывая ее с
тыла.
     - Братцы,  да что ж это делается!  - крикнул кто-то в толпе. - Кого
слушаете?!
     Какой-то  могучего вида  мужик,  раздвинув плечом  соседей,  шагнул
вперед с  явным намерением схватить Элину за руку и стащить с седла,  но
меч  просвистел над  ним так резко,  что срезал верхушку шапки,  оставив
нижнюю ее часть на ушах обладателя. Мужик в испуге отшатнулся.
     - В следующий раз это будет твоя голова!  -  предупредила Элина.  -
Ну? Кому не ясно? Все назад!
     Перед  ней  остались только  те,  что  держали эльфа  и  собирались
привязать его к столбу.  Они тоже попятились, пытаясь увлечь пленника за
собой.  Но тот,  осознав,  что у  него появился шанс на спасение,  вдруг
рванулся,  подбежал со  связанными руками  к  коню  Элины  и  прижался к
стремени.
     - Да  они,  небось,  сами нечистые!  -  выкрикнул кто-то истеричным
голосом. - Бей их, ребята!
     И  от этого крика толпа словно вновь обрела мужество и  надвинулась
со всех сторон.  Ближайшие, вероятно, совсем не хотели лезть под меч, но
ничего не могли поделать -  задние напирали и толкали их.  Элина поняла,
что успеет зарубить лишь троих-четверых,  прежде чем ее  сдавят со  всех
сторон и  сволокут с  седла;  похоже было,  что эти смерти не  остановят
толпу,  а  лишь  разожгут  ее  гнев.  Положение  становилось  отчаянным;
вероятно, еще можно было спастись, бросив эльфа и послав коня на прорыв,
но рыцарская честь отвергала такой выход.
     В  этот момент за  спиной у  Элины раздался тонкий испуганный визг,
которому почти сразу отозвался женский вопль из  толпы.  Графиня метнула
взгляд через плечо и  увидела,  что Эйрих выхватил из толпы ребенка (для
чего ему  понадобилось проломиться сквозь первые ряды) и  усадил его  на
лошадь перед собой, прижимая к его горлу лезвие ножа; меч он по-прежнему
держал в другой руке наготове.
     - Эй,  вы! - гаркнул он. - Дайте нам спокойно уехать, и мы отпустим
пацана. Иначе я порежу его на куски у вас на глазах!
     Крестьяне в  растерянности остановились.  Громко  голосила женщина,
очевидно,  мать мальчика;  через несколько секунд она  принялась хватать
своих соседей за одежду и за руки, пытаясь оттащить назад - очевидно, из
страха,  что  чужак приведет угрозу в  исполнение.  Элина тем  временем,
пользуясь минутой замешательства,  тоже вытащила нож,  и,  склонившись с
седла, быстро перерезала веревки на руках эльфа.
     - Вы плохо слышите? - прорычал Эйрих. - А ну дорогу!
     Крестьяне  вновь  начали  расступаться.   "Чего  уж  там...   пусть
убираются...", - бормотали они в оправдание друг другу.
     - А  ну  как все равно не  отпустит?  -  выкрикнул какой-то молодой
парень.
     - Я останусь здесь, пока мой друг не уедет, - сказал Эйрих, - потом
отпущу мальчишку и уеду сам. Ну? Вам все ясно?
     Элина тем  временем подала эльфу знак,  что тот должен забраться на
лошадь позади нее.  Эльф попытался,  но получалось у него это не слишком
хорошо.   Элине  пришлось  буквально  втащить  его.  Крестьяне  меж  тем
разошлись в стороны, образовав коридор. Графиня оглянулась на Эйриха.
     - Езжайте,  -  кивнул он, - обо мне не беспокойтесь. Я буду следом.
Проедете мили три на восток, а там ждите меня.
     Элина положила руки эльфа на  свой ремень -  сам он  сделать это не
догадался или не осмелился - и пришпорила коня.
     Проскакав по  лесу,  как  и  было условлено,  около трех миль,  она
остановилась,  отъехала чуть в сторону и стала внимательно вслушиваться.
Вскоре послышался топот копыт;  судя по  звуку,  это  был один всадник -
значит, погони не было. Затем меж деревьев показался Эйрих.
     - Все в порядке? - спросила Элина, выезжая навстречу.
     - Да...  -  ответил тот  с  брезгливым выражением лица,  -  если не
считать того, что гаденыш обмочился прямо на спину моей лошади.
     - Знаете что, - сказала графиня строго, - я, конечно, понимаю, что,
возможно, ваши действия спасли нас всех, но угрожать смертью ребенку...
     - Знаю-знаю.   Противоречит  законам  рыцарства.  Но  мы  ведь  уже
договорились, что эти законы писаны не для меня.
     Элина промолчала. Что возразить, если найденный ее спутником выход,
похоже,  действительно был единственным?  Тем паче что в  конечном итоге
никто не пострадал - не считая, конечно, психического потрясения.
     - Нас не преследуют? - уточнила графиня, когда они поскакали рядом.
     - Может,  и будут, когда опомнятся, - равнодушно ответил Эйрих. - В
деревне,  конечно,  есть лошади,  но что стоят крестьянские клячи против
боевых коней?  Даже учитывая,  что один из  них несет двух седоков -  вы
вместе едва ли весите намного больше меня одного.
     Несколько часов  они  ехали  в  быстром темпе,  прежде  чем  Эйрих,
наконец,  решил сделать привал - тем более что кони как раз вынесли их к
ручью, где можно было пополнить запасы воды. Эльф неуклюже слез на землю
вслед за людьми.  Очевидно,  он впервые в жизни ехал верхом -  к тому же
еще и не в седле - и у него ныло все тело.
     - Сердечно благодарю вас за избавление от ужасной смерти,  - сказал
он,  мешая луситский с  каким-то старинным западным диалектом.  Это были
его  первые слова за  все  время.  Отрывочные познания в  разных языках,
которых Элина нахваталась в детстве, и тут сослужили ей хорошую службу.
     - Это был наш долг,  -  ответила она.  -  Вы  случайно не  говорите
по-тарвилонски?
     - Увы,  я  даже не  имел чести слышать об этой достойной стране,  -
печально покачал головой эльф. - Ведь вы не луситы?
     - Разве мы похожи на луситов? - возмутилась Элина. - Мы с Запада.
     - Мои предки покинули Запад очень давно,  -  произнес спасенный еще
более печально. Он мог бы добавить к этому еще кое-что, что поумерило бы
чувство превосходства графини над  кровожадными луситами,  но  не  хотел
огорчать своих освободителей.
     - Как вас зовут? - спросила Элина.
     - Йолленгел,  к вашим услугам.  Могу ли я,  в свою очередь,  узнать
ваши благородные имена?
     - Эрвард Эльбертин,  -  ответила графиня,  с явной неохотой скрывая
свое  настоящее имя.  -  А  это  Эйрих.  (Тот  даже не  кивнул,  занятый
разведением  костра.)  И  прошу  вас,  Йолленгел,  не  выражайтесь столь
цветисто. Мы в лесу, а не на придворной церемонии.
     - Хорошо,  -  неожиданно просто согласился эльф.  -  Мне  и  самому
кажется нелепым следовать этикету,  за  соблюдением которого уже  некому
следить.
     - Вы хотите сказать,  -  произнесла потрясенно Элина,  когда до нее
дошел смысл этих слов, - что из вашего народа больше никого не осталось?
     - Может,  в  каких-то  дальних краях кто-то  еще и  уцелел,  но  по
крайней мере в этих лесах я последний, - спокойно ответил Йолленгел.
     - Но  как  такое  могло  случиться?  -  допытывалась Элина  почти с
возмущением, не задумываясь, что ее распросы могут причинять эльфу боль.
- Ведь у  вас когда-то  была цивилизация,  не уступавшая человеческой...
легенды  говорят,   что  даже  превосходившая...  Как  же  вы  позволили
истребить себя каким-то дикарям?
     - В определенной мере мы это заслужили,  -  ответил Йолленгел. -Это
расплата  за  высокомерие...  Мы  на  протяжении многих  веков  смотрели
свысока  на  людей  с  их  суетой,  сосредоточив  свои  усилия  в  сфере
искусства. Но в нашей свободе от мелочных проблем, столь обременительных
для человека,  не было нашей заслуги -  мы просто пользовались природной
силой магии.  Мы не были связаны с ней столь же тесно,  как феи и другие
существа,  которым магия обеспечивала само их физическое существование -
они исчезли гораздо раньше,  в последние годы чародейских империй.  Нет,
мы вполне можем жить без магии -  точнее,  существовать... но всеми теми
свойстами,   которые  вызывали  у  людей  сначала  восхищение,  а  потом
раздражение,  мы обязаны ей. Когда-то мы жили по несколько столетий - не
более,  впрочем,  бессмертными мы были лишь в воображении короткоживущих
людей...  мы  всегда отыскивали дорогу в  лесу,  могли пройти по  самому
топкому болоту и  самому глубокому снегу,  словно по каменному плато,  а
наши стрелы летели на милю и находили цель в самой густой чаще. Но увы -
все это ушло вместе с умирающей магией. Ирония судьбы состоит в том, что
когда люди, обуреваемые завистью, все-таки ополчились на нас, завидовать
было  уже  нечему.  Мы  не  просто были отброшены на  одинаковый с  ними
уровень -  нет,  наше положение оказалось гораздо хуже, потому что у нас
не было ни знаний и навыков, необходимых для выживания в новых условиях,
ни... элементарной выносливости, душевной и физической.
     - Зачем же вы откочевали в эти дикие восточные леса,  а не остались
в цивилизованных странах?
     - Увы,  - печально улыбнулся эльф, - на Западе отношение к нам было
немногим лучше.
     Элине нелегко было это переварить.  Она привыкла гордиться западной
цивилизацией и  ее  героической историей  -  согласно  легендам,  именно
Западу принадлежала ведущая роль в  свержении власти чародеев,  именно с
гордого и  свободолюбивого Запада пошла  волна освобождения человечества
из-под опеки магов. И до самого последнего момента графиня полагала, что
слова  о  "людях,   обуреваемых  завистью",  относятся  исключительно  к
луситам.
     - А  ведь мы по природе так близки к  людям,  -  с  болью в  голосе
продолжал Йолленгел.  -  Гораздо ближе, чем те же гномы, которые суть не
что иное,  как измельчавшая мутация троллей. У людей и эльфов даже могут
быть общие дети...  правда,  бесплодные.  Хотя, наверное, это стало лишь
еще одной причиной для ненависти...  Впрочем,  в  этих лесах прежде жили
существа,  совсем не похожие на человека -  так их истребили еще раньше.
Они сами виноваты - были агрессивны и лезли на рожон, в то время как нам
хватало ума прятаться. Конечно, это была лишь отсрочка... я прятался всю
свою жизнь, и все равно сегодня утром, после двухдневной охоты, они меня
взяли.
     - Всю жизнь - это сколько? - поинтересовалась Элина.
     - Эльфы теперь живут столько же,  сколько люди -  60 -  70 лет, и я
прошел уже половину этого пути. Мне 36.
     Только тут Элина,  всмотревшись внимательно в  лицо эльфа,  поняла,
что перед ней отнюдь не юноша. Кожа утратила гладкость, сделалась вялой,
от глаз и  уголков рта разбежались мелкие морщинки,  под глазами залегли
тени. Должно быть, и светлые волосы скрывали уже первую седину.
     - Йолленгел,  вы,  должно быть,  хорошо знаете местность? - спросил
вдруг Эйрих.
     - Что именно вас интересует? - ответил эльф с достоинством.
     - Меня интересует дорога на восток.  Так, чтобы она проходила через
населенные пункты.
     - Населенных  пунктов  мы  избегали,  -  достоинство  как-то  сразу
исчезло из интонации эльфа -  Элине было даже неприятно слышать,  как он
подобрострастно добавил: - Но если вас интересует лес...
     - Лес  вы  знаете хуже луситов,  иначе они  бы  вас не  сцапали,  -
безжалостно закрыл тему Эйрих.
     - Строго на восток отсюда есть довольно крупный город... кажется, -
сделал еще одну попытку Йолленгел.
     - Есть.  Называется Перск.  Я  бы  предпочел сведения о  населенных
пунктах, которых нет на луситских картах.
     "И  когда это он  умудрился ознакомиться с  луситскими картами?"  -
удивилась Элина. Эльф меж тем лишь беспомощно повел плечами.
     Эйрих  развязал приобретенную в  прошлой  деревне котомку и  извлек
жалкие остатки их еды.
     - Вам я не предлагаю,  - обратился он к эльфу. - Сами видите, тут и
одному человеку мало. У нас был выбор - спасать вас или пополнять запасы
продовольствия.
     - Понимаю, - безропотно кивнул эльф.
     - Эйрих, но это же непорядочно - заставлять голодного смотреть, как
мы едим! - попыталась в очередной раз возмутиться Элина.
     - С  каких  это  пор  аристократам портит  аппетит чужой  голод?  -
усмехнулся ее  спутник.  -  И  потом,  никто  никого не  заставляет.  Мы
отъехали  от  той  деревни  достаточно  далеко,  и  Йолленгел  более  не
нуждается в нашем покровительстве.
     - Если позволите,  я хотел бы присоединиться к вам,  -  просительно
произнес эльф.  -  В этих лесах мне нет больше места.  Я остался один, я
даже... не могу изготовить себе новую одежду...
     - И  как далеко вы намерены нас сопровождать?  -  осведомился Эйрих
тоном, далеким от одобрения этой идеи.
     - Зависит от того, куда вы направляетесь.
     - Мы направляемся на юго-восток. Далеко, за Омолу и Срединное море.
     - Очень хорошо, я был бы рад ехать с вами.
     - Никогда не  слышал,  чтобы  эльфы  жили  в  восточных странах,  -
удивился Эйрих.
     - Они и не жили.  Именно поэтому я и хочу попасть туда.  Там нас не
знают, а значит, и не испытывают к нам неприязни.
     - Достаточно  авантюрная  идея.   В  любом  случае,   мы  не  можем
согласиться с вашим предложением.
     - Эйрих,  с  каких пор  вы  решаете за  нас  обоих?  -  возмутилась
графиня.
     - Что ж,  если вам угодно устроить обсуждение,  давайте обсудим,  -
усмехнулся тот.
     - Не стану вам мешать,  -  поспешно поднялся эльф. - Позовите меня,
когда примете решение, - он повернулся и пошел прочь от костра.
     - Неужели вы  не  понимаете,  что  он  будет для  нас только лишней
обузой?  -  накинулся на  Элину Эйрих,  даже не  дождавшись -  возможно,
намеренно -  пока Йолленгел удалится на достаточное расстояние. Впрочем,
в  тарвилонской речи эльф смог бы  разобрать лишь отдельные однокоренные
слова,  но интонация была вполне красноречива.  - Он же ничего не умеет,
кроме как прятаться в  лесу,  да и то плохо.  Он не способен постоять за
себя,  не говоря уже о том, чтобы сделать что-то полезное для нас. А нам
пришлось бы  купить ему коня,  на котором он к  тому же не умеет ездить,
одежду,  кормить его  всю  дорогу...  Не  говоря уже  о  том,  что я  не
собираюсь из-за него и  впредь ночевать в лесу и избегать поселений.  Вы
сами  видели,  как  луситы относятся к  эльфам.  Мы,  конечно,  могли бы
выдавать его за человека, но что прикажете делать с его ушами?
     - Но  это же  последний эльф в  этих местах!  Может быть,  на  всем
свете. Неужели мы спасли его только ради того, чтобы обречь на гибель?
     - Спасать его -  это была ваша идея, - напомнил Эйрих. - Я с самого
начала предлагал не вмешиваться.  И если он действительно последний,  то
что это решает? Все равно ему уже не с кем породить потомство.
     - Кто знает,  может, когда-то ему еще удастся встретить своих, - не
слишком последовательно возразила Элина.
     - Это на востоке-то, где эльфов отродясь не было?
     - И  потом,  мы  все-таки  не  животные,  чтобы мыслить категориями
породы. Индивидуальная жизнь тоже представляет ценность!
     - Вы   намерены  спасать   каждого  неудачника  на   свете?   Вашей
индивидуальной жизни на это не хватит.
     - Если нельзя устранить все зло в мире,  это не значит, что не надо
бороться с тем, которое встречается на твоем пути.
     - И  на это вас тоже может не хватить.  Я не знаю,  какова конечная
цель вашего путешествия,  но знаю, что забота об этом эльфе будет мешать
ее достижению. Выбирайте, что для вас важнее.
     Элина прикусила язык.  За всеми трудностями и опасностями последних
дней она как-то  почти не  вспоминала об  Артене.  У  нее были основания
считать,  что пока ему не грозит непосредственная опасность -  иначе она
почувствовала бы это через медальон. Но кто знает, что может случиться в
будущем?  Даже  и  самая незначительная задержка в  пути может оказаться
роковой.  Эйрих был прав -  все рациональные доводы были против принятия
эльфа в  компанию,  он не годился даже в качестве проводника.  Одно лишь
благородство заставляло  Элину  возражать.  Но  последний  довод  Эйриха
поколебал ее решимость.
     - Пожалуй, вы правы, - сказала она. - Но мы не можем так вот просто
прогнать его.  Пусть он едет с  нами хотя бы до ближайшего селения и там
подождет в  лесу,  а мы купим ему одежду и,  может,  какое-то оружие.  Я
сделаю это на свои деньги, - поспешно добавила графиня.
     - Ну  что  ж,  дело  ваше.  Если  вы  так  уверены,  что  деньги не
понадобятся вам впоследствии...  -  пожал плечами Эйрих и  громко позвал
эльфа.
     Тот выслушал решение и постарался не выказать своего огорчения, тем
более что это был еще не худший вариант.
     - Знаете,  я  не  так уж и  ни на что не способен,  как вы,  верно,
решили,  - сказал он. - Конечно, мои умения не идут ни в какое сравнение
с  легендарными качествами предков,  но  все-таки  я  с  детства добывал
пропитание охотой.  Жаль,  что не получится изготовить лук... нет ни жил
для тетивы,  ни  наконечников для стрел.  Но если кто-нибудь из вас даст
мне нож, я постараюсь что-нибудь придумать.
     Элина  протянула  ему  просимое.  Йолленгел  поблагодарил  и  вновь
скрылся в лесу.  Эйрих не возражал против самой идеи поохотиться -  хотя
до заката оставалась еще пара часов,  место на берегу ручья было удачным
для ночлега,  и  трогаться в этот день дальше не имело смысла.  Однако к
способностям эльфа  он  явно  относился скептически,  и  сам  отправился
поставить несколько силков,  оставив Элину сторожить лагерь. Вернулся он
еще засветло. Йолленгела еще не было; не пришел эльф и после наступления
темноты.
     - Сдается мне,  что  он  решил обменять наше гостеприимство на  ваш
нож, - усмехнулся Эйрих, укладываясь спать и оставляя Элину на часах. Ей
не  хотелось так думать,  но  за несколько часов ее смены эльф так и  не
вернулся.
     Утром Эйрих разбудил ее и отправился проверить ловушки. Ему повезло
- в  одной  из  них  он  обнаружил  зайца.  Пока  мясо  жарилось,  Элина
мужественно терпела восхитительные запахи, ничем не показывая, насколько
велик  ее  аппетит.  Зато,  когда пришла пора  отведать эйрихову добычу,
графиня набросилась на нее чуть ли не с  урчанием.  В  этот момент из-за
деревьев почти бесшумно показался Йолленгел.
     В  одной руке он нес самодельное копье -  к  обструганной палке был
привязан ремнем нож Элины - а в другой держал добытого им барсука.
     - Вы могли нас уже не застать, - заметил Эйрих, отрываясь на миг от
сочного куска зайчатины.
     - Надеялся,  что  застану,  -  ответил  эльф.  -  Мне  не  хотелось
возвращаться без добычи.
     - Ну  что  ж,  придется нам еще задержаться,  чтобы зажарить и  ваш
трофей. Не пропадать же мясу.
     После того,  как с  едой было покончено,  а оставшееся жареное мясо
уложили  в  котомки,   путники  вновь  двинулись  на  восток.  Йолленгел
по-прежнему ехал за спиной Элины.
     Весь этот день и  следующий они ехали по  лесу;  лишь на третий они
наткнулись на тропу, которая, в свою очередь, вывела их на дорогу. Здесь
Йолленгел занервничал -  на дороге шансы повстречаться с  луситами резко
повышались.  То же самое подумал и Эйрих,  а подумав,  велел эльфу - как
обычно,  без лишней деликатности -  спешиться и идти по лесу параллельно
дороге.  Им приходилось ехать шагом,  чтобы эльф не отставал, и Эйрих не
упустил случая напомнить Элине свои слова о помехах и задержках.
     Дорога привела их в большое луситское село.  Здесь было более сотни
дворов и  даже  какое-то  подобие земляного вала  по  периметру;  вполне
вероятно,  что в будущем этому селению предстояло стать городом. Местные
жители  обрабатывали  землю,  выращивали  скот,  занимались  кожевенным,
гончарным и винокуренным промыслом, активно торговали с Перском и вполне
имели представление о событиях во внешнем мире.  О падении Чекнева здесь
уже  знали;  знали и  о  результатах двух  других битв в  ходе борьбы за
криславский престол,  разразившихся южнее. Перяне, однако, в этой борьбе
не   участвовали:   княжество  зализывало  раны   после  летнего  похода
кочевников.  До  этого села степняки не  добрались,  однако некоторые из
местных  жителей воевали в  княжеском ополчении и  бились  с  врагами на
стенах Перска; их рассказы до сих пор пользовались популярностью.
     Здесь  Эйрих  и   Элина  купили  запасную  одежду  и  другие  вещи,
утраченные в  Чекневе,  а  также  приобрели луситские меховые шапки;  до
первых заморозков оставалось, должно быть, совсем не долго. Посетили они
и  местного оружейника и купили два небольших лука со стрелами и широкий
нож.  Один из луков Эйрих приобрел для себя,  как видно, учтя предыдущий
опыт блуждания по лесу без еды -  хотя и находил это оружие громоздким и
мешающим.  Остальное оружие предназначалось для  эльфа.  Договорившись с
хозяином одного из домов о ночлеге,  Элина и сопровождавший ее на всякий
случай Эйрих  вечером отъехали в  лес,  на  условленное место  встречи с
Йолленгелом.
     Эльф уже давно поджидал их -  и, надо отдать ему должное, делал это
весьма скрытно;  они  не  заметили его,  пока он  сам  не  вышел.  Элина
спешилась и передала ему костюм,  шапку,  оружие и флягу с водой;  Эйрих
наблюдал за этим, не покидая седла.
     - Увы, мне даже нечем отблагодарить вас, - сказал Йолленгел, - но я
никогда не забуду,  что вы для меня сделали.  Я всегда надеялся,  что не
все люди - варвары и убийцы.
     - Желаю вам отыскать своих сородичей, - ответила Элина.
     - Хотелось бы верить,  -  вздохнул эльф, - но вряд ли это возможно.
Так или иначе, спасибо вам!
     Он  замолчал,  но  не  спешил  уходить -  словно  надеялся,  что  в
последнюю минуту ему предложат остаться.
     - Нам пора, - сказал Эйрих и поворотил коня.
     - Прощайте, Йолленгел, - Элина подняла руку в рыцарском салюте.
     - Прощайте, господа.
     Эльф не трогался с места,  пока они не уехали, а затем повернулся и
быстро скрылся в лесу.

     Наутро Элина и  Эйрих выехали в направлении Перска.  На сей раз под
копытами их лошадей лежала довольно широкая дорога, которую в иное время
года можно было даже назвать недурной.  Похоже,  в этих местах сообщение
между  населенными пунктами  было  более  оживленным:  несколко  раз  им
попадались навстречу луситские всадники, судя по всему - простолюдины, а
один раз  они даже обогнали увязшую в  грязи телегу.  Два дня спустя они
миновали еще одно село, а на следующий день выехали к Перску.
     Городские укрепления до сих пор хранили следы пожаров и  разрушений
после  нашествия степняков.  Видны  были  и  заплаты свежих бревен между
потемневшими от  времени  и  въевшейся  копоти  старыми  башнями.  Город
встречал подъезжавших путников визгом пил и стуком топоров - на одной из
стен все еще шли работы.  Судя по тому,  что они не были окончены до сих
пор,  через несколько месяцев после нашествия, первоначальные разрушения
были очень значительными.
     Тем  не  менее,  в  городе кипела жизнь.  На  рыночной площади и  в
окрестных лавках шла бойкая торговля,  в кабаках наполнялись кружки,  на
улицах  прямо  под  ногами  у  прохожих играли  чумазые дети,  глядя  на
которых,  трудно было предположить,  что  многие из  них  не  так  давно
лишились  братьев  и  сестер,   а  то  и  родителей,   угнанных  в  плен
кочевниками.
     Элина была настроена не  останавливаться в  городе и  ехать дальше,
благо до вечера было еще далеко. Эйрих, однако, убедил ее посвятить этот
день сбору информации, которой, несомненно, в Перске можно было услышать
больше,  чем в недавно покинутом путниками селе.  Итак,  договорившись с
хозяином постоялого двора о ночлеге,  они отправились бродить по городу,
уделяя пристальное внимание все  тем  же  рынкам и  кабакам.  Разговор с
местными начинал Эйрих,  как более представительный по сравнению с  юным
Эрвардом,  но последний,  уже довольно сносно изъяснявшийся по-луситски,
время от времени тоже задавал интересовавшие его вопросы.  Эйрих целиком
принял  на  себя  удар,   связанный  с   обычной  процедурой  выуживания
информации у  луситов -  а именно необходимость пить помногу и с каждым.
"Эрварду" пришлось пару раз хвататься за  меч,  когда горожане позволяли
себе насмешки над "его" трезвостью, но, к счастью, до серьезной ссоры не
дошло (по причине, впрочем, не менее обидной - перяне все извиняли "его"
молодостью).
     В  конечном  счете,  помимо  различных  не  представлявших интереса
местных сплетен,  подробностей вечных дрязг между княжествами и князьями
и сравнительных характеристик товаров из разных городов удалось выяснить
следующие факты.  Во-первых,  летом,  незадолго до  войны со степняками,
мимо  города  проследовало тургунайское посольство -  не  вызвав особого
переполоха,  ибо за  несколько месяцев до того оно уже побывало здесь по
пути на Запад.  Впрочем, это было не столь уж интересно, ибо Элина и так
знала,  что нападение на  экспедицию произошло много позже и  восточнее.
Во-вторых,  еще до наступления осени кочевники, захватив богатую добычу,
но  и  понеся немалые потери,  вернулись в  свои степи,  так  что теперь
окрестные места были безопасны хотя бы  в  этом плане.  Меж  тем  жители
Тугича,  столицы соседнего княжества,  также  пострадавшего от  набегов,
снарядили большое посольство к  хану  степняков Курибаю,  дабы  выкупить
угнанных  в  плен  сородичей,  и  перяне  решили  присоединить  к  этому
посольству и своих представителей.  Тугич стоял на Омоле,  и посольство,
после соединения двух делегаций,  должно было спуститься на  ладьях вниз
по реке.  Перский обоз со своей долей выкупа и охраной покинул город три
дня назад.
     В конце концов Эйрих произнес:  "Ну что ж, пожалуй, довольно", имея
в  виду  не  то  количество собранной информации,  не  то  дозу выпитого
алкоголя,  и,  выйдя из очередного кабака, направился вместе с Элиной на
постоялый двор.  Надо отдать ему  должное -  шел он  уверенно и  говорил
почти как трезвый,  однако,  добравшись до своей комнаты, пластом рухнул
на кровать,  предварительно наказав Элине разбудить его рано утром,  ибо
не был уверен, что проснется сам.
     Открыв глаза  с  утра,  Элина  сперва подумала,  что  проспала -  в
комнате было слишком светло для столь раннего часа.  Однако,  выглянув в
окно,  она  убедилась,  что  бурая  грязь  улиц  и  крыши  домов  укрыты
свежевыпавшим  снегом.   Редкие  снежинки  еще  и  сейчас  опускались  в
безветренном воздухе.  Лишь кое-где  безупречную белизну нарушали первые
цепочки следов -  человечьих и собачьих.  Графиня оделась и пошла будить
Эйриха.
     Ее  спутник,  с  трудом разлепив веки,  первым делом  осушил залпом
большой ковш с водой,  вылив остатки себе на голову; затем бросил хмурый
взгляд в  окно и,  голый по пояс,  вышел на улицу,  где растерся снегом.
После этого он  почувствовал себя  намного лучше и  готов был  обсуждать
дальнейший план действий.
     - Если  мы  поторопимся,  то  успеем догнать перское посольство,  -
сказал он.
     - Зачем оно нам сдалось? - удивилась Элина.
     - Чтобы присоединиться к  ним и  спуститься по  Омоле до Срединного
моря,  -  ответил Эйрих таким тоном,  словно это  был  давно обсужденный
план. - Это самый безопасный способ пересечь земли кочевников.
     - Вы,  кажется, забыли, что мне не нужны ни кочевники, ни Срединное
море. Я еду на восток, а не на юг.
     - В это время года вы далеко не уедете. Имеете ли вы представление,
что  такое зима в  условиях резко континентального климата?  В  лесах за
Омолой  навалит снега  в  человеческий рост,  а  морозы там  такие,  что
ломается сталь мечей.  Ехать туда сейчас -  это верное самоубийство. Так
что,  боюсь,  вам  придется сопровождать меня до  Дулпура.  А  уж  потом
поворачивайте на север, когда погода станет благоприятной или когда хотя
бы доберетесь до хороших дорог восточных стран.
     Для  Элины это  препятствие оказалось неожиданным.  Она  привыкла к
мягким зимам Запада и  как-то  не  предполагала,  что на  тех же широтах
климат может быть совсем иным (тем паче что в старых легендах о таком не
говорилось -  при  чародеях климат был мягким везде).  Правда,  Тургунай
располагался южнее,  так что была надежда,  что ей  все же  не  придется
дожидаться на  юге весны,  чтобы продолжить свой путь.  Но еще больше ее
удивило другое.
     - Ведь вы и раньше знали это, - сказала она обвиняющим тоном.
     - Знал.
     - Почему же не сказали?
     - Вы могли решить, что я вас куда-то заманиваю.
     Элине пришлось признать справедливость этого рассуждения.
     - А  вы  уверены,  что послы позволят нам к  ним присоединиться?  -
спросила она. - Все-таки они везут немалые ценности, а мы чужаки.
     - Не уверен. Но мы попробуем.
     Лучшего  плана   все   равно  не   было,   и   уже   через  полчаса
путешественники выехали рысью из восточных ворот Перска.  Легкий морозец
сковал присыпанную снегом грязь; под копытами лошадей с хрустом лопались
ледяные корочки. Судя по отсутствию других следов, этим утром они первые
ехали по этой дороге.  Эйрих заметил, что луситы, должно быть, потратили
немало времени,  чтобы договориться о  совместном посольстве;  провозись
они еще некоторое время - и лед на Омоле разрушил бы всю затею.
     Около  полудня путники сделали привал -  разумеется,  под  открытым
небом,  никакого жилья поблизости не  было.  Перекусив и  отдохнув,  они
вновь вывели коней на дорогу и  собирались уже садиться в  седла,  когда
Эйрих, прищурившись на запад, неодобрительно заметил:
     - Похоже, за нами кто-то скачет.
     Элина тоже взглянула в том направлении.  Дорога здесь шла прямо,  и
видно было далеко.
     - Почему вы думаете, что за нами? Просто едет по своим делам.
     - Уж больно торопится.
     - Должно быть, у него спешные дела.
     - Возможно.  Например,  догнать нас.  Я обычно предпочитаю доверять
своей интуиции.
     - Похоже, он уступает нам в скорости. Если он вас смущает, мы можем
просто от него ускакать. Заодно и проверим, попытается ли он не отстать.
     - Нет, я предпочитаю выяснять такие вещи как можно скорее. Да и что
он может нам сделать? Дождемся его тут.
     Одинокий всадник приближался.  Одет он был по-луситски;  впрочем, в
этих местах трудно было ожидать иного.
     - А  в  седле он  держится,  как куль с  песком,  -  неодобрительно
заметила Элина.
     - Тем более непонятна такая спешка, - отозвался Эйрих.
     Всадник, безусловно, заметил, что его ждут, однако не снижал темпа.
Можно было подумать,  что Элина и Эйрих действительно не интересуют его;
но, подъехав вплотную, он остановился, да так резко, что едва не вылетел
из седла.
     - Что  тебе нужно?  -  осведомился Эйрих по-луситски (у  луситов не
было  в  обычаях обращаться друг к  другу на  "вы",  хотя,  если Элине и
Эйриху случалось говорить по-луситски между  собой,  они  придерживались
западного этикета).
     - Вы  меня не  узнаете?  -  ответил тот,  сдвигая на  затылок низко
нахлобученную лохматую шапку.
     - Йолленгел,   -  спокойно  констатировал  Эйрих.  -  У  меня  было
предчувствие, что так просто нам от вас не избавиться.
     - Я  не  буду вам  обузой,  -  поспешно заговорил эльф.  -  Вам  не
придется больше на меня тратиться. Просто ехать вместе безопаснее.
     - Для вас -  наверняка,  -  Эйрих,  как обычно,  не  обременял себя
лишней тактичностью.
     - Откуда у вас лошадь? - удивилась Элина.
     - Я ее украл, - просто ответил Йолленгел.
     - Эльф-конокрад - это звучит! - не удержалась графиня.
     - Ну-ка  слезайте с  коня,  -  потребовал вдруг Эйрих строго.  Эльф
поспешно и  явно испуганно повиновался.  Эйрих быстро и  умело расседлал
лошадь.
     - Полюбуйтесь,  что вы наделали! - возмутился он. - Разве можно так
обращаться с животным? У него вся спина стерта седлом. А все из-за того,
что некоторые представители нечеловеческой расы не умеют толком затянуть
подпругу...
     - Я... мне право же очень жаль, - пробормотал эльф.
     - Вот  что,  Йолленгел,  благотворительность никогда не  была  моей
профессией.  Более того,  моим  хобби она  также не  является.  Если  вы
желаете ехать на восток или куда-либо еще,  это ваше дело.  Но держитесь
от нас подальше.  Я не шучу,  - в знак убедительности Эйрих положил руку
на рукоять меча.
     - Я...  я  еще не сказал,  чем могу быть вам полезным,  -  поспешно
произнес эльф.
     - Полагаю, что из лука я стреляю лучше вас, - перебил Эйрих.
     - Нет,   не  лук...  вот...  правда,  это  умение  больше  ценят  в
цивилизованных краях,  но говорят, что даже среди дикарей... - произнося
эти слова, Йолленгел рылся в глубине своей мешковатой для него луситской
куртки,  и наконец выудил оттуда простую,  без лака и украшений, флейту.
Видно было,  однако,  что инструмент не был изготовлен в спешке на днях;
возможно, флейта пережила несколько поколений последних эльфов. Пережила
она и  недавние события,  едва не  стоившие Йолленгелу жизни.  Взяв ее в
руки,  эльф преобразился;  от  его испуганно-угоднической поспешности не
осталось  и  следа,  тонкие  черты  лица  отразили  величавое достонство
древней расы. Он медленно поднес флейту к губам и заиграл.
     Элина провела последние 8  лет  жизни при дворе,  и  ей  доводилось
слышать  лучших  музыкантов  Тарвилона.   Она  и   сама,   как  положено
благородной девице,  обучалась музыке,  хотя  на  этом поприще преуспела
заметно меньше,  чем в области фехтования.  Тем не менее,  ее слуха и ее
познаний  было   вполне  достаточно,   чтобы  оценить  игру   Йолленгела
адекватно;   она   поняла,   что   его  мастерство  уступает  придворным
исполнителям. Однако, зафиксировав разумом этот факт, она не обратила на
него  никакого  внимания,  завороженная поразительной красотой  мелодии,
искупавшей  все  огрехи  исполнения.   Флейта  плакала  и  пела,   унося
слушателей на  волнах  светлой печали;  ее  пронзительные,  щемящие ноты
способны были,  казалось, разрушить самую прочную броню равнодушия. Даже
вечно  сурово-сосредоточенное  лицо   Эйриха  мало-помалу  разгладилось,
обретя задумчивое и прямо-таки отрешенное выражение...
     Когда   последние  звуки  мелодии  растаяли  в   морозном  воздухе,
несколько мгновений никто не  произносил не  слова.  Даже  лошади стояли
тихо-тихо. Элина первой нарушила молчание, спросив, кто автор.
     - Не я, - улыбнулся эльф. - Это очень старая вещь, еще эпохи магов.
Время не сохранило имени композитора...  и  даже само произведение дошло
до нас с потерями. Оригинал был длиннее.
     "Удивительно,  - подумала графиня, - если эта вещь написана в эпоху
расцвета эльфов,  откуда в  ней  столько грусти?  Неужели они  уже тогда
предчувствовали свой конец?  Хотя...  расцвет расы не  отменяет трагедий
отдельных личностей.  А может быть и так,  что общий тон произведения не
был  таким  печальным,  но  эльфы  времен упадка исполняли и  передавали
следующим поколениям лишь  те  места,  что  были  наиболее  созвучны  их
настроению..."
     - Вы  и  теперь  будете  возражать против  общества  Йолленгела?  -
агрессивно поинтересовалась она у Эйриха.
     - Ну вообще-то у  нас здесь не оркестр,  -  без прежней уверенности
ответил тот.  - Хотя... мой опыт показывает, что пригодиться может самое
неожиданное умение.  Ладно,  -  обратился он к эльфу,  -  можете ехать с
нами.  Только  не  ждите  поблажек.  Вы  должны выдерживать наш  темп  и
обеспечивать свое пропитание...  причем так,  чтобы у  нас не  возникало
проблем с местными жителями.
     Эльф согласно кивал.
     - Однако,  когда мы сядем на корабль,  вы уже не сможете ночевать в
лесу... - продолжал Эйрих. - Снимите шапку.
     Йолленгел повиновался,  и  Эйрих,  достав  из  котомки перевязочный
материал,   сделал  ему   повязку,   закрывавшую  уши.   Повязка  вполне
гармонировала со  следами  побоев,  еще  сохранявшимися на  лице  эльфа,
однако Эйрих осмотрел свою работу критически.
     - М-да,  -  резюмировал он. - Слишком приметно. Ну да все равно это
более надежная маскировка,  чем волосы.  Старайтесь все-таки не  снимать
шапку в тех ситуациях, когда это не выглядит подозрительно.
     Оказав фиктивную медицинскую помощь Йолленгелу,  Эйрих уже  всерьез
занялся его лошадью,  смазав ей  мазью пострадавшую спину (свои снадобья
он  хранил  в  обширных внутренних карманах своей  куртки,  а  потому не
лишился их  в  Чекневе).  Мазь,  конечно,  не  могла  оказать мгновенный
эффект,  поэтому до  следующего привала эльф вновь ехал за спиной Элины.
Пара встречных всадников проводили их удивленными взглядами.
     В  Перске Эйрих  выяснил все  подробности дороги,  так  что  теперь
путешествие проходило  без  неожиданностей.  В  Тугич  они  должны  были
прибыть на пятый день, перед этим дважды переночевав в деревнях и дважды
- под открытым небом.
     Первый  вечер  по  выезде  из  Перска  они  встретили  в   селении,
отстоявшем  на   пару  миль  от   основной  дороги;   когда  по  дорогам
периодически движутся армии  -  и  чужие,  и  свои  -  непосредственно у
обочины лучше  не  селиться.  Эйрих сговорился о  ночлеге с  хозяином и,
оставив  Элину  позаботиться  о  лошадях,  как  бы  между  прочим  отвел
Йолленгела в сторону.
     - Мой  товарищ молод  и  наивен,  и  порой не  обращает внимания на
очевидные вещи,  но  со  мной лучше не пытайтесь хитрить,  -  сказал он,
глядя эльфу в глаза. - Допустим, вы могли пробраться в деревню и украсть
крестьянскую лошадь -  хотя собаки учуяли бы  вас еще на  подходе;  но я
говорю -  допустим. Однако где вы взяли сбрую? Да и конь ваш явно лучше,
чем положено быть крестьянской кляче.
     Эльф испуганно молчал.
     - Вы  подстерегли путника на  дороге,  застрелили его  и  завладели
лошадью,  - спокойно констатировал Эйрих. - Не отпирайтесь, я не осуждаю
вас за убийство лусита. У вас к тому были все основания.
     - Я...  я хотел так сделать,  - сказал Йолленгел, потупив взгляд. -
Но я не смог... Два раза мимо моей засады проезжали на запад всадники. Я
накладывал стрелу на тетиву,  но...  у меня так дрожали руки...  я бы не
попал,  я чувствовал,  что не попаду, и всадник только поднимет тревогу,
повернет назад, и все село пойдет прочесывать лес в поисках меня...
     - И что же? - поторопил его Эйрих.
     - Когда уже почти совсем стемнело,  мимо проехал еще один всадник -
на этот раз с  запада.  Он свернул с дороги прямо на меня,  я испугался,
что  он  меня заметил,  хотя это  было невозможно...  Но  нет,  он  лишь
собирался остановиться на  ночлег в  лесу.  Я  ждал,  пока  он  разведет
костер, потом поужинает... потом заснет...
     - И?
     - Я осторожно подошел, отвязал его лошадь и ушел.
     - А он?
     - Он не проснулся.
     - Так вы не убили его?
     - Как я  мог убить спящего?  Да  и  зачем?  Я  ведь и  так завладел
лошадью.
     - Которая могла заржать в  любую минуту.  Вообще вам очень повезло,
что она так легко вас послушалась.
     - Когда-то мой народ умел управлять животными... может быть, что-то
еще осталось.
     - Все равно - очень неблагоразумно с вашей стороны. А я уж было вас
зауважал, решив, что вы прикончили одного из ваших обидчиков... Ведь это
был лусит?
     - Дда... наверное, лусит.
     - Что  значит  "наверное"?   Вы  разглядывали  его  вблизи  минимум
полчаса.
     - Ну я все-таки не говорил с ним... да и темно было... одет был как
лусит, это точно.
     - Как простой путник или воин?
     - На нем не было доспехов, но у него был меч.
     - Ладно,  Йолленгел.  Можете идти спать. И смотрите, чтобы во сне с
вас не слезла повязка.
     Сам Эйрих вернулся в конюшню и тщательно осмотрел краденую сбрую.
     "Похоже, тот парень такой же лусит, как я - тарвилонский король", -
подтвердил он свои подозрения.  "И дороги он не знает,  иначе не стал бы
ночевать в  лесу,  а  проехал бы  еще  милю до  деревни.  Впрочем...  не
исключено,  что он  просто не  хотел там светиться.  Что ему здесь надо,
хотелось бы мне знать? И не по нашему ли следу он путешествует?"
     Он  решил пока не говорить об этом Элине,  но бдительность удвоить.
Если  Йолленгел  и  оказал  им  невольную  услугу,   оставив  неведомого
преследователя без коня, то это давало лишь незначительную отсрочку. Тот
мог раздобыть среднюю лошадь в селе,  а хорошую -  в Перске.  Сейчас они
ехали  быстро,  стремясь догнать перское посольство,  так  что  вряд  ли
дистанция между ними и преследователем сокращалась;  однако в предыдущие
дни тот вполне мог наверстать упущенное.  Конечно,  ничто не доказывало,
что  незнакомец едет именно за  ними -  кроме тех  фактов,  что западные
гости -  большая редкость в  этих краях,  и  что  этот человек был  одет
по-луситски,  то  есть,  вероятно,  не  хотел привлекать к  себе  лишнее
внимание.   Тем  не  менее,  Эйрих  хорошо  знал,  что  опасность  лучше
переоценить,  чем недооценить.  В  другое время он бы сделал финт и  сам
подстерег загадочного путника в  засаде у  дороги,  но  сейчас на это не
было времени. Однако кое-что он все-таки предпринял. Выйдя к воротам, он
достал нож и  вырезал на  правом столбе небольшой знак,  который местные
жители не  заметили бы  или сочли детским баловством,  но  который много
сказал бы посвященному,  решившему навести в этом доме справки о недавно
гостивших путешественниках.  Было уже темно,  и никто не видел Эйриха за
этим занятием.
     Утром,  по  настоянию Эйриха,  выехали еще до  рассвета.  Йолленгел
хотел честно отработать свою долю платы за ужин и ночлег,  испробовав на
хозяевах  свои  музыкальные таланты,  но  Эйрих  сказал  "Времени нет  -
сочтемся позже" и расплатился за него сам.
     Два  дня  спустя,  в  следующей деревне,  эльф все-таки дал концерт
луситам.  Послушать чужестранного "игреца" набилась полная изба  народу.
Полилась нежная и печальная мелодия,  не вызвавшая,  однако,  восторга у
слушателей,  привыкших  к  более  простецким напевам.  Общее  настроение
выразил один чернобородый мужик,  грубо перебивший музыканта:  "Ну, чего
разнылся? У нас тут не похороны!"
     Йолленгел сбился, отнял флейту от губ и несколько секунд пребывал в
растерянности,  а  потом  вдруг заиграл совсем иной  мотив,  напомнивший
Элине роллендальские карнавалы.  Графиня и  не  ожидала,  что эльфийская
флейта зазвучит так  задорно.  Лица луситов разгладились,  они принялись
притопывать и прихлопывать в такт,  а хозяин избы подыграл Йолленгелу на
балалайке.
     Эльф исполнил еще несколько подобных мелодий, не гнушаясь, кажется,
импровизацией; не особенно удачные ее моменты были заметны для Элины, но
не  для луситов.  Стало ясно,  что в  этой деревне платить не  придется.
Напротив, некоторые крестьяне кидали Йолленгелу серебряные монеты, а еще
больше было  тех,  кто  хотел угостить его  брагой;  эльфу стоило немало
трудов  отбиться от  последних,  которые,  впрочем,  сами  себе  в  этом
удовольствии не  отказали.  Наконец  шумная  толпа  покинула избу;  было
слышно, как они поют на улице.
     Эйрих не был в восторге от этого концерта -  теперь каждая собака в
деревне  могла  рассказать  таинственному  преследователю о  проезжавших
здесь чужестранцах;  с другой стороны,  однако,  полезно было проверить,
насколько игра эльфа производит впечатление на луситов, да и деньги были
не лишними. Тем не менее, наутро они вновь выехали до рассвета.
     Днем  заметно потеплело;  снег  таял,  дорога вновь  превращалась в
грязную кашу.  Небо,  однако,  оставалось пасмурным, дул сырой ветер, и,
того и гляди,  грозился вновь пойти дождь. До жилья оставалось еще почти
два дня пути.
     - Знаете,  Эрвард,  - сказал Йолленгел, ехавший рядом с Элиной, - у
меня как будто нет причин относиться к  луситам иначе,  чем как к сброду
дикарей и убийц. Они истребили моих соплеменников и с радостью сожгли бы
меня заживо,  если бы знали,  кто я такой.  Не только те,  от которых вы
меня спасли,  но и эти тоже,  без сомнения.  Но когда я вчера играл... я
думал, что буду играть для себя, что мне наплевать, как они отреагируют,
эти скоты,  недостойные высокого искусства...  но все вышло не так.  Мне
было совсем небезразлично,  как  они принимают мою музыку.  Я  играл для
них.  Я был искренне рад, когда нашел мелодии, которые им понравились. У
меня больше не было ненависти к ним.  Я забыл об отношениях между нашими
расами.  Это были мои слушатели,  и  я дарил им радость,  а они были мне
благодарны, вы понимаете?
     - И вам не казалось унизительным развлекать их?
     - Только сначала.  А потом пришло это чувство.  Из меня бы не вышел
воин, не так ли? Впрочем, эльфы никогда не были воинственным народом.
     - Мой  отец  говорит,  что  ненависть -  плохой помощник в  бою,  -
возразила Элина.
     - Ваш отец - военный?
     Графиня открыла было  рот,  но  прикусила язык.  Разговоры об  отце
грозили раскрыть ее  инкогнито.  И  пусть  эльф,  вне  всякого сомнения,
никогда  не   слышал  в   своих  чащобах  о   графе  Айзендорге,   да  и
распространителем  слухов  мог  стать  едва  ли  -  раз  приняв  решение
путешествовать под вымышленным именем, следовало его держаться.
     - Да,  - коротко ответила она Йолленгелу. Тот почувствовал, что его
собеседник не хочет развивать тему, и тоже замолчал.
     После полудня лес  стал  редеть;  сплошной массив сменялся рощами и
перелесками. Въезжая в очередной раз под кроны леса, Эйрих несколько раз
придерживал коня и оглядывался назад,  на только что пересеченное пустое
пространство;  но не было заметно, чтобы кто-то скакал за ними. К вечеру
пошел-таки дождь,  так  что путешественников ждала еще одна малоприятная
ночевка под открытым небом.
     На другой день снова подморозило,  и дорога сделалась скользкой. Во
второй половине дня  они  наконец добрались до  Тугича.  Город  стоял на
крутом берегу Омолы, которая текла в этих местах на юго-восток, но затем
постепенно заворачивала к  югу,  а перед впадением в Срединное море даже
отклонялась несколько к  западу.  Согласно  карте,  лежавшей  в  кармане
Элины, Ильт-Ка была отнюдь не самой великой рекой континента; однако все
реки к западу от нее уступали ей, и Элина не без волнения смотрела на ее
мутные воды,  хоть они и  выглядели в этих широтах не столь внушительно,
как в низовьях.  У берега можно было уже заметить мелкие льдинки; луситы
действительно едва не опоздали с отправкой посольства водным путем.
     Зато Элина, Эйрих и Йолленгел опоздали. Прибыв в город, они узнали,
что посольские ладьи отплыли рано утром.
     Эйриха,  однако,  это  не  обескуражило.  "Догоним  по  берегу",  -
спокойно сказал он.  Таким образом,  задержавшись в  Тугиче буквально на
пару часов,  чтобы дать отдых себе и  лошадям (Эйрих успел еще пополнить
запасы провизии), они снова отправились в путь.
     Корабли на ночь не приставали к  берегу и  не становились на якорь,
поэтому догнать их оказалось не такой уж легкой задачей - тем паче что и
местность не везде благоприятствовала быстрой скачке.  Тем не менее, два
дня  спустя  путешественники все  же  поравнялись с  вереницей  из  пяти
луситских судов,  обликом весьма напоминавших тарсунские - вот разве что
с  изображением солнца  на  парусе  и  резной  головой дракона на  круто
вздыбленном носу.  Подавать сигналы с берега было,  однако, бесполезно -
навязываться луситам в  пассажиры следовало явочным порядком,  прямо  на
середине реки. Лошади в качестве плавательного средства явно не годились
- по сравнению с  Омолой речка,  через которую некогда переплыли Элина и
Эйрих, выглядела жалким ручейком, да и температура воды была теперь лишь
ненамного  выше  точки  замерзания.  Таким  образом,  путники  поскакали
дальше, обгоняя ладьи и отыскивая средство для переправы.
     Такое  средство обнаружилось через  несколько миль.  Берег  в  этом
месте стал более пологим,  и  всадники получили возможность спуститься к
самой воде.  Здесь кончалась выныривавшая из-за деревьев дорога, и здесь
они увидели то, что некогда, по всей видимости, было домом лодочника. От
дома  уцелела лишь часть стены и  каменная печь в  черных языках копоти,
возвышавшаяся среди  обугленных  бревен,  недогоревших досок  и  прочего
мусора,  бывшего когда-то человеческим жильем.  Подъехав ближе,  путники
увидели -  и почуяли -  хозяина сожженного дома. Труп был объеден лесным
зверьем практически до костей,  но остатки гнилого мяса,  запутавшиеся в
рваном тряпье одежды, все еще воняли. Лодочник не стал жертвой пожара, а
был убит у  себя во дворе при попытке спастись;  оперенный хвост стрелы,
торчавший между обнажившимися ребрами,  служил тому подтверждением. Судя
по всему, со времени трагедии прошел уже не один месяц.
     Эльф  отвернулся,  перегибаясь через седло;  через несколько секунд
его  вырвало.  Элина  отнеслась к  представшему перед  ними  куда  более
спокойно - детский опыт сказывался, хотя граф и старался оберегать ее от
наиболее страшных сцен войны. Она лишь деловито спросила:
     - Луситы?
     - Скорее всего,  кочевники,  - покачал головой Эйрих. Он подъехал к
останкам  лодочника  и,   наклонившись,   спокойно  выдернул  стрелу.  -
Определенно, - подтвердил он свою догадку, рассматривая орудие убийства.
- Форма наконечника не характерна для луситов.
     Элина впервые почувствовала масштабы опустошения, нанесенного этому
краю степняками.  Судя по наличию дороги и переправы, когда-то эти места
были достаточно оживлены; но со времени нашествия миновало уже несколько
месяцев,  и  за  это  время никто так  и  не  появился здесь,  раз  тело
погибшего не  было  предано земле.  Ни  один лусит не  бросил бы  своего
земляка гнить под открытым небом.
     Эйриха  занимали  более  практические мысли.  Небольшая  деревянная
пристань избежала разрушения,  но  куда  важнее было то,  что  уцелела и
лодка,  наполовину вытащенная на  берег.  Весел,  правда,  нигде не было
видно; однако среди полуобгоревших досок можно было подыскать подходящие
орудия для гребли, о чем Эйрих и сообщил своим спутникам.
     Элина  окинула лодку скептическим взглядом,  особенно задержавшимся
на воде в кормовой, погруженной в реку части.
     - Не  выглядит  особенно надежной,  -  согласился Эйрих,  -  но  до
середины реки хватит.
     - А если они откажутся принять нас на борт? - подал голос эльф.
     - Вам  придется  дать  им  концерт  по  горло  в  ледяной  воде,  -
осклабился Эйрих.
     Меж тем ладьи были уже недалеко,  и следовало спешить,  пока они не
миновали траверз пристани и не начали удаляться -  тогда, гребя досками,
догнать их  было  бы  уже  нереально.  Втроем путешественники освободили
лодку из вязких объятий мокрого песка и завалили ее на бок, сливая воду,
а  затем  снова  спихнули с  берега,  попутно бросая  внутрь свои  вещи.
Лошадей,  очевидно,  приходилось оставить -  даже если бы они и  доплыли
успешно в  ледяной воде,  посреди реки  все  равно  было  бы  невозможно
втащить их  на  борт  ладьи.  Поэтому рачительный Эйрих вместе с  Элиной
сняли с них сбрую и тоже кинули в лодку.
     - Вы  бы  хоть  весла пока подыскали,  -  неприязненно бросил Эйрих
ничем не занятому Йолленгелу,  но тот виноватой улыбкой дал понять,  что
ничто не заставит его приблизиться к остаткам дома и тому, что находится
рядом. Пришлось Эйриху, ругаясь, сбегать за подходящими досками.
     Они отчалили и  принялись быстро грести каждый своей доской;  Эйрих
задавал  ритм.  Хуже  всего,  конечно,  получалось у  Йолленгела,  из-за
которого лодка постоянно отклонялась от  курса то  в  ту,  то  в  другую
сторону,  и  только необходимость отсчитывать вслух гребки мешала Эйриху
разразиться нелестной тирадой о представителях нечеловеческих рас.  Вода
меж тем и впрямь начала прибывать,  просачиваясь в давно не конопаченные
щели.  Котомки с  вещами были водружены на сиденья.  Лодка не преодолела
еще и  трети пути,  а  воды в  ней уже было выше чем по щиколотку;  даже
сквозь сапоги чувствовалось,  какая она холодная. На ладьях, несомненно,
уже заметили гребущих наперерез,  но  не  делали никаких попыток сбавить
скорость или изменить курс, чтобы облегчить им задачу.
     Вода поднималась все выше,  а  до цели было еще далеко.  К  тому же
лодка,   постепенно  погружаясь,   теряла  в  скорости.  Сопоставив  все
тенденции, Эйрих подумал, что его вывод о пригодности лодки для плавания
по крайней мере до середины реки был, возможно, не вполне обоснованным.
     - Йолленгел,  -  сказал он,  -  оставьте в покое доску,  от вас все
равно больше вреда, чем пользы. Будете вычерпывать воду.
     - Чем? - растерялся эльф.
     - Чем!  -  только  присутствие Элины  удержало  Эйриха  от  грубого
ругательства -  хотя  ответ  был  действительно неочевиден:  можно  было
достать из котомки кружку, но такой сосуд был слишком невместительным. -
У вас голова на что, шапку носить? Вот ею и вычерпывайте!
     - Головой? - не удержалась Элина.
     - Шапкой!
     Действительно,  шапка  с  ее  кожаной  подкладкой,  практически  не
пропускавшей воду,  неплохо подходила для  этой цели.  Поначалу дело как
будто  пошло  на  лад,  и  Йолленгелу удавалось  достойно  противостоять
прибывающей воде;  однако эльф  быстро устал нагибаться,  черпать полную
шапку  воды  и  опрокидывать  ее  за  борт,   и  шумные  всплески  стали
раздаваться  все  реже.   Вода  вновь  медленно,   но  неумолимо  начала
подниматься.  Оставалось уже меньше полупути, но эта часть маршрута была
труднее предыдущей, особенно учитывая, что гребцов осталось всего двое.
     Первая ладья  миновала траверз лодки,  а  через  некоторое время  и
вторая.   Эйрих,  сжав  зубы,  яростно  греб,  обливаясь  потом;  Элина,
обдаваемая брызгами из-под его доски,  едва поспевала за ним.  Луситские
гребцы все так же ритмично вздымали и опускали весла своих ладей.
     - Эй! - не выдержала графиня. - Подождите нас!
     Никакой  реакции  не   последовало.   Уже  третья  ладья  была  вне
досягаемости. Вода постепенно подбиралась к коленям.
     - Может, выбросить вещи? - робко предложил эльф.
     - Можете выбрасывать свои, только не просите потом нас снова их вам
покупать,  -  огрызнулся Эйрих. Тем не менее, он спихнул свою котомку со
скамьи в воду внутри лодки. Окажись на его месте Артен, он бы задумался,
насколько дырявой должна быть лодка,  чтобы это и в самом деле уменьшило
тяжесть груза,  но Эйрих действовал интуитивно.  Его примеру последовали
остальные.  Четвертая ладья поравнялась с лодкой и неспешно ушла вперед.
Отчаяние придало Йолленгелу силы,  и  он  вновь заработал шапкой так  же
энергично,  как  и  вначале.  Это  позволило лодке  еще  какое-то  время
держаться на плаву, но последняя ладья уже неумолимо проплывала мимо.
     - Эрвард,  -  сказал Эйрих,  -  у  вас заняты руки,  и вы не можете
заткнуть уши, но постарайтесь не запоминать того, что сейчас услышите, -
и он, набрав побольше воздуха, разразился громогласной и длинной тирадой
на луситском, из которой Элина поняла лишь предлоги.
     Несколько  воинов   высунулись  из-за   борта   ладьи,   целясь   в
путешественников из луков.
     - Что надо? - спросил один из них.
     - Официальные церемонии потом,  -  крикнул  Эйрих,  -  вы  что,  не
видите, что мы тонем?
     - Ты не лусит, - заметил воин, слыша его акцент.
     - Верно. Но ведь и не кочевник, правда? Мы - мирные путешественники
с Запада.  А сейчас,  может, вы притормозите свою посудину и бросите нам
веревку, пока нам не пришлось учиться дышать под водой?
     Луситы посовещались с  кем-то в ладье,  и тот,  очевидно,  пришел к
выводу,  что даже если тонущая лодка и трюк, то три человека, из которых
лишь  один  выглядит настоящим воином,  в  любом случае не  представляют
реальной опасности.  Весла ладьи приподнялись из воды,  а  затем сделали
возвратное движение,  вздымая небольшие буруны  и  тормозя ход.  Тонущая
лодка приблизилась к  борту,  через который полетели три  каната.  Эйрих
сильной рукой забросил на палубу котомки с  вещами.  Элина ухватилась за
один из канатов и проворно полезла вверх.  Йолленгел, плюхая сапогами по
заполнявшей лодку воде, тоже подошел к канату и ухватился за него, но на
большее его сил не хватало.
     - Эй, тяните правый канат! - крикнул Эйрих. На борту так и сделали,
и  эльф,  дрыгая ногами,  вознесся над  готовой уже  погрузиться лодкой,
начавшей  вновь  отставать  от   корабля.   Так  он  провисел  несколько
мгновений, а затем с шумом сорвался в реку.
     Эйрих  среагировал моментально и  успел  ухватить эльфа за  шиворот
прежде,  чем тот скрылся под водой. Он поднял Йолленгела, словно котенка
за шкирку,  и  ткнул носом в  болтающийся конец каната,  за который эльф
поспешно вновь уцепился.  Но едва Эйрих разжал руки,  как терпение лодки
лопнуло, и она пошла ко дну.
     Элина,  бывшая уже  на  борту,  только вскрикнула,  глядя,  как  ее
товарищ с  головой уходит  под  воду,  увлекаемый весом  меча,  сапог  и
тяжелой  одежды.  Лишь  круги  разошлись у  кормы  продолжавшей движение
ладьи.
     - Что  ж  вы  стоите,  надо  его  спасти!  -  накинулась графиня на
луситов.
     - Сам прыгай,  если хочешь,  -  ответил один из  бойцов.  Он не был
жесток,  просто понимал,  что  шансы даже  просто найти человека в  этой
мутной  ледяной воде  ничтожны,  не  говоря уже  о  том,  чтобы  успешно
вытащить его.  Никто на  корабле не  собирался идти на  смертельный риск
ради чужака,  спасти которого к  тому же было почти невозможно.  Элина с
отчаянием поняла, что у нее тоже не хватит сил выплыть вместе с Эйрихом,
хотя руки ее уже машинально отстегивали пояс с мечом...
     Но  в  этот  момент  за  кормой  на  поверхность вынырнула  голова,
глотнувшая воздуха и  снова  исчезнувшая.  Несколько секунд спустя Эйрих
показался уже  ближе,  он  отчаянно работал  руками  и  ногами,  пытаясь
удержаться на  поверхности и  догнать ладью.  Элина вырвала канат из рук
замешкавшегося лусита и  бросила конец в  воду;  Эйрих схватился за него
через пару гребков. Совместными усилиями его втащили на борт.
     - Чертов недотепа,  - прорычал Эйрих, поворачиваясь к Йолленгелу, -
когда-нибудь я удавлю тебя своими руками!  (Он впервые отступил от своей
манеры презрительной вежливости,  побуждавшей его  всегда говорить эльфу
"вы".) - Из-за тебя мне пришлось бросить меч!
     - А  мне  ты  без  меча  больше  нравишься,  -  усмехнулся могучего
сложения лусит в доспехе-бахтерце;  судя по манере держаться и обращению
остальных,  он  был  здесь  за  старшего.  -  С  таким молодцом приятней
разговаривать, когда ему ничто не оттягивает руки... по крайней мере, до
тех пор, пока не узнаешь его намерений.
     - Я уже сказал - мы мирные путешественники, - ответил Эйрих уже без
всяких  следов  гнева.  -  В  данный  момент наша  цель  -  добраться до
Срединного моря, и мы будем вам признательны, если вы нас подвезете.
     - Это не купеческие корабли, - хмуро ответил лусит.
     - Знаю.  Нам  все  рассказали о  вас  в  Тугиче.  И  нам тоже нужно
навестить хана.  Поскольку мы следуем через его земли, нам надо получить
пайцзу.
     - А больше вам ничего не надо? - усмехнулся лусит.
     - От  вас -  ничего,  -  спокойно ответил Эйрих,  то  ли  не уловив
иронии, то ли не пожелав ее замечать.
     Лусит разглядывал его с любопытством.
     - Где ты научился так ругаться? - спросил он.
     - Я много чего умею, - не стал вдаваться в подробности Эйрих.
     - Например, подать знак дружкам на берегу, да?
     - Разве я похож на луситского разбойника?
     - На луситского - может, и нет. Но на разбойника - вполне.
     Эйрих презрительно пожал плечами.
     - В  таком случае,  мои сообщники остались в лесах Запада.  Чего же
вам бояться?
     - Ты мне нравишься,  -  хмыкнул лусит.  -  Ну а  что ты еще умеешь?
Сядешь на весла, чтобы оправдать свой проезд?
     - Согласен, - кивнул Эйрих, не предлагая расплатиться деньгами. Его
собеседник был доволен,  что удалось заполучить сильного гребца,  но  не
был расположен к благотворительности по отношению к его спутникам.
     - А чем отработают они? - спросил он.
     Красноречивый взгляд Эйриха убедил Элину,  что о  золоте и  серебре
лучше не заикаться.
     - Я  умею играть на флейте,  -  смущенно произнес Йолленгел.  Слова
"флейта" не было в луситском языке, поэтому он сказал "на дудке".
     - Это то, что нам больше всего необходимо, - рассмеялся лусит. - Ну
что ж, послушаем. Ты? - палец уперся в Элину.
     - Ну, я тоже мог бы грести, - ответила она неуверенно.
     - Ты?  Не смеши,  парень.  Ты даже весло не поднимешь.  Давно ли ты
держался за мамкину юбку?
     - На  твоем месте я  бы  не смеялся над тем,  кого ты не знаешь,  -
брови  Элины  угрожающе сдвинулись,  а  рука  легла на  рукоять меча.  -
Говорят, что смех продляет жизнь, но иногда он ее укорачивает.
     Йолленгел глядел на готовую вспыхнуть ссору с  ужасом,  но Эйрих не
вмешивался и улыбался в усы.
     Лусита, похоже, тоже позабавила горячность юного чужестранца.
     - Хочешь получить урок мечного боя?  Ну  что ж.  Убивать я  тебя не
буду,  а  вот проучить стоит.  Ну  давай,  доставай свою железяку.  Если
проиграешь -  либо прыгай за борт, либо будешь прислуживать мне и другим
воинам до конца плавания.
     - А если выиграю,  с тебя бесплатный проезд и кормежка.  Для меня и
моих спутников.
     Лусит считал шансы юноши нулевыми, но возразил из принципа:
     - Нет, речь только о тебе. Они сами за себя отвечают.
     Элина бросила взгляд на Эйриха, и тот слегка кивнул.
     - Идет, - согласилась графиня.
     Им  расчистили место  на  середине палубы.  Луситы  стояли  вокруг,
обсуждая шансы бойцов и  подтрунивая над  ними  обоими.  Шутки были куда
более обидными для Элины,  чем для ее противника, которому говорили, что
он  связался с  младенцем;  тем  не  менее,  графиня уже не  обращала на
шутников внимания,  понимая,  что сейчас за  нее будет говорить ее  меч.
Эйрих,  с одежды которого все еще текло, основательно приложился к своей
фляжке и  с явным удовольствием приготовился смотреть.  Мокрый Йолленгел
мелко дрожал от холода и страха, не решаясь ни глядеть на окружавших его
луситов, ни приблизиться к своему грозному спасителю.
     Поначалу луситский командир наносил удары вполсилы,  так как боялся
ранить или  убить не  защищенного кольчугой противника.  Но  постепенно,
видя,  что  все  его выпады парируются,  а  самому ему с  трудом удается
отражать внезапные и стремительные атаки,  лусит вошел в раж и рубил уже
в  полную силу -  так  что Элине грозила теперь реальная опасность.  Эти
удары были уже  слишком могучими,  чтобы ей  хватило сил отбивать их  на
встречном  движении;   поэтому  Элина  сменила  тактику  и  либо  просто
уворачивалась  от   них,   либо  заставляла  их   изменить  направление,
подставляя меч  под  углом  и  используя энергию удара  против  него  же
самого.
     Как обычно бывало в  поединке Элины с  грузным и  тяжеловооруженным
противником,  тот  вскоре  стал  уставать  и  махал  мечом  без  прежней
резвости;   дыхание  сделалось  тяжелым,   струйки  пота  текли  по  его
раскрасневшемуся лицу,  а  графиня  все  так  же  легко  порхала вокруг,
пружиня на  полусогнутых ногах и  со свистом рассекая мечом воздух.  Уже
несколько раз ее клинок лязгал по кольчуге лусита,  и  будь это реальное
сражение,  по  крайней мере один из  этих ударов закончился бы серьезной
раной.  Лусит  чувствовал,  что  проигрывает бой  этому  мальчишке,  но,
конечно,  не  мог  признать этого на  глазах у  подчиненных и  продолжал
рубиться.
     Элина понимала это  его  упрямство и  решила,  что  бой  необходимо
закончить   каким-нибудь   эффектным   способом.    Долгое   время   она
примеривалась,  исследуя пробными выпадами реакцию противника, и наконец
разыграла свою комбинацию. Первой атакой снизу она вынудила его рубануть
мечом сверху вниз,  да  так,  что  острие клинка выщербило доску палубы.
Элина же,  увернувшись от  этого страшного удара,  стремительно чиркнула
мечом под  подбородком лусита.  Срезанный клок  бороды упал  на  палубу.
Пройди острие на дюйм дальше -  и туда бы хлынула кровь из перерезанного
горла.
     Дружный хохот луситов был ответом на выходку Элины.
     - Что,  Ратислав,  побрили тебя?  -  кричали они  своему командиру,
ничуть,  кажется,  не задетые тем,  что тот претерпел такое поругание от
чужеземца. Они ценили удаль, и им понравился смелый юноша.
     Ратислав побагровел от злости,  когда понял,  что произошло, но тут
же  осознал,  что  единственный способ  сохранить  авторитет -  смеяться
вместе со всеми.
     - Ну,  герой!  -  сказал он,  пряча меч в ножны и с усмешкой трогая
подбородок. - Звать-то тебя как?
     - Эрвард Эльбертин.
     - А вас? - обратился он к остальным чужеземцам.
     - Я Эйрих,  а это Йорен,  - быстро произнес товарищ Элины, не давая
Йолленгелу раскрыть рта.
     - Я Ратислав,  - важно сказал лусит, словно они еще этого не знали.
- Командую этой ладьей. Можете ехать с нами.
     - Не найдется ли у вас запасного меча? - поинтересовался Эйрих. - Я
бы вернул его вам при расставании.
     - У нас нет лишнего оружия.  Более того,  вам придется сдать мне на
хранение ваше, пока вы на борту.
     Элина  и  Эйрих  разом попытались что-то  возмущенно возразить,  но
Ратислав оборвал их:
     - Если на моем корабле кому-то что-то не нравится - берег там, - он
кивнул за борт.
     Пришлось подчиниться.  Элина отдала свой меч,  от души надеясь, что
ей  его не  подменят менее качественным луситским,  а  Йолленгел -  лук.
Эйрих потерял в воде то и другое,  так что ему отдавать было нечего;  до
личного обыска с требованием сдать ножи дело не дошло.
     На  луситской ладье не  было отдельных кают,  хотя пространство под
палубой и было разделено на несколько отсеков -  часть их отводилась под
груз,  в  других спали люди.  Ратислав хотел определить гостей в один из
таких отсеков,  но  в  планы Эйриха это никак не входило -  находясь все
время  на  виду  у   луситов,   трудно  было  скрыть  истинную  сущность
Йолленгела.
     - Нельзя  ли  нам  ночевать в  отдельном помещении,  пусть  даже  и
нежилом? - обратился он к Ратиславу.
     - Брезгуешь?   -  насмешливо-подозрительно  вздернул  брови  лусит.
Брезговать, кстати, было чем - дух в тесных отсеках стоял тяжелый.
     - Наоборот,  -  возразил Эйрих.  -  Ты же видишь, Йорен был ранен в
голову.  Я лечу его специальными мазями,  а они довольно вонючие.  Мы-то
уже привыкли... Кроме того, после той контузии он часто кричит во сне.
     - Вот как?  - лусит все еще смотрел недоверчиво. - А ты уверен, что
это именно рана?
     - А что же еще?
     - Может, какая болезнь, которой твой друг заразит нас всех?
     - Что за  вздор!  Будь это так,  стали бы мы с  Эрвардом подвергать
себя опасности, путешествуя в его обществе?
     - А кто вас знает,  -  ответил Ратислав,  и Эйрих отметил про себя,
что  тот  весьма недалек от  истины.  -  Будет лучше,  если  наш  лекарь
осмотрит рану вашего приятеля.
     - Вот еще,  не хватало,  чтобы какой-то знахарь лез своими грязными
пальцами куда не надо! Я сам лечу Йорена и знаю, как это делать. Повязки
надо накладывать и менять строго в определенное время, если открыть рану
не вовремя, все лечение пойдет насмарку.
     - Так ты врач?  -  недоверие Ратислава, казалось, лишь возрастало с
каждым новым объяснением.
     - Я знаком в том числе и с этим искусством.
     - А  по-моему,  если ты  что и  умеешь по врачебной части,  так это
отрубать больные конечности,  -  усмехнулся лусит.  У  Эйриха отлегло от
сердца -  разговор переходил с  Йолленгела на  него  самого,  и  если он
теперь докажет справедливость последних слов,  то поверят и тому, что он
говорил перед  этим.  Эйрих  много раз  сталкивался с  этой  тривиальной
логической ошибкой.
     - Отведи меня к какому-нибудь больному, и убедишься сам.
     - На моем корабле все здоровы.
     "Незадача", - подумал Эйрих. На крайний случай у него было средство
продемонстрировать свое  умение -  глубоко поранить себе  руку и  быстро
остановить кровь,  однако наносить себе травму из-за  какого-то эльфа не
хотелось.
     - Может, на других кораблях? - предположил он.
     - Ладно. Мы это выясним.
     Они  снова поднялись на  палубу,  где оставался весь экипаж -  днем
луситы предпочитали свежий речной воздух,  пусть даже холодный,  тяжелой
духоте и мраку подпалубных помещений. Другие ладьи уже были поставлены в
известность о  подобранных чужестранцах -  один из  воинов прокричал эту
новость с  носа  судна,  и  таким же  образом она  была передана дальше.
Теперь  Ратислав  аналогичным  способом  отправил  свой  запрос.   Через
некоторое время лусит на корме четвертого корабля прокричал ему ответ.
     - Тебе повезло,  -  сказал Ратислав Эйриху.  -  Или не повезло.  На
третьей ладье один из  гребцов,  не  размявшись,  слишком рьяно налег на
весло, и ему прострелило спину. Сможешь привести его в норму?
     - Постараюсь.
     После  очередного  обмена  криками  корабли  замедлили  ход,  чтобы
плывшую впереди ладью можно было  догнать на  лодке.  Лодка эта,  совсем
маленькая,  лежала кверху днищем в носовой части палубы;  ее спустили на
воду,  и  один из воинов сел на весла вместе с  Эйрихом;  больше места в
лодке не было. Сильные гребки повлекли ее вперед.
     С того момента,  как лодку подняли на борт третьего корабля, прошло
минут  двадцать.  Ратислав,  Элина,  совершенно  продрогший Йолленгел  и
несколько воинов стояли на носу ладьи, нетерпеливо вглядываясь вдаль. Но
вот лодка снова плюхнулась на  воду,  и  в  нее по  канатам соскользнули
двое. В скором времени они поравнялись с ладьей Ратислава.
     - С  греблей ему  надо  чуть  повременить,  но  боли больше нет,  -
сообщил Эйрих,  перебираясь через борт. Сопровождавший его лусит кивнул,
подтверждая правдивость его слов.
     - Как ты это сделал? - поинтересовался Ратислав.
     - Растер ему спину мазью, - пожал плечами Эйрих.
     - У тебя есть мази на все случаи жизни?
     - В основном на те, что могут произойти в дальнем путешествии.
     - Что ж  ты  раньше не сказал,  что ты врач?  Это поценнее простого
гребца.
     - Ты сказал,  что тебе нужен гребец.  К  тому же у  меня с собой не
такой большой запас снадобий, и мне бы не хотелось тратить их на кого-то
еще.
     - Ну а если ты обучишь нашего лекаря готовить эти снадобья?
     - Увы,  - покачал головой Эйрих, - я давал клятву хранить их рецепт
в секрете.
     Элина взглянула на  него с  удивлением.  Она  привыкла к  насмешкам
Эйриха над предписаниями рыцарской чести и не ожидала,  что он откажется
от практической выгоды ради столь же эфемерных соображений.
     - Ну, если тебе больше нравится грести, дело твое, - ответил не без
раздражения  Ратислав.   Однако  просьбу  о   предоставлении  отдельного
помещения он выполнил.  Путешественникам отвели каморку в  носовой части
судна, где хранились канаты и запасной парус.
     Здесь было тесно и  темно,  но  лишь здесь они  могли почувствовать
себя свободно.  Все же  как минимум двое из них выдавали себя не за тех,
кем являлись.
     Эйрих  наконец влил  в  горло  слабо сопротивлявшемуся эльфу порцию
спирта с добавлением какой-то жидкости из металлической колбочки.  После
того,   как  к  Йолленгелу  вернулась  способность  говорить,  он  робко
поинтересовался причиной своего переименования.
     - "Йолленгел" звучит слишком по-эльфийски, - ответил Эйрих.
     - Но раньше вас это не смущало.
     - Раньше мы не общались с  луситами подолгу,  а  теперь у них будет
достаточно времени,  чтобы сложить два и два. Так что советую вам твердо
зазубрить,  что вас зовут Йорен и вы родом из Столенхейма - надеюсь, это
достаточно далеко на  западе,  чтобы никто из  луситов ничего не знал об
этой стране.
     Вечером  Йолленгел дал  свой  первый  концерт на  палубе  ладьи.  К
удивлению Элины, он снова начал с печальной темы - и на этот раз попал в
точку,  учитывая скорбную причину посольства.  На  борту было  несколько
человек,  лично  заинтересованных в  успехе  миссии  -  их  родные также
оказались в плену. Впрочем, таких в состав экспедиции включили немного -
из опасения,  что при неуспехе они могут предпринять безнадежную попытку
освободить  пленников  силой.  Однако,  погрустив  вместе  с  эльфийской
флейтой,  луситы  захотели развеяться,  и  Йолленгел перешел к  задорным
мелодиям.   Успех  был  полный;  Ратислав  не  раскаялся,  что  позволил
необычным странникам плыть на своем судне.
     Звуки  флейты  далеко  разносились  над  ночной  рекой,  и  уже  на
следующий день луситы с  других ладей стали звать чужеземца поиграть и у
них.  Эльфа  совсем  не  радовала  перспектива  оказаться  одному  среди
луситов,  но  уважительная причина  для  отказа  нашлась быстро.  Уже  в
середине дня Йолленгел чувствовал себя плохо,  а  к вечеру и вовсе слег.
Купание в  ледяной воде с  последующим стоянием на холодном ветру все же
сделали свое дело; мера, предпринятая накануне Эйрихом, запоздала. Эйрих
снова дал больному своей микстуры на  спирту и  уложил его на  парусине,
наказав как можно больше спать.
     - Он  поправится?  -  тревожно спросила Элина,  когда они  вышли из
каморки.
     - Не знаю. Никогда не лечил нелюдей.
     Таким образом,  концерты откладывались,  и у плывших на ладье вновь
не  осталось иного  вечернего развлечения,  кроме разговоров.  Чужеземцы
вызывали естественный интерес,  и с ними охотно общались; Эйрих, однако,
умел  повернуть разговор так,  чтобы  не  столько  рассказывать о  себе,
сколько выслушивать других.
     Выяснилось,  что возглавляет посольство,  ни много ни мало, младший
брат тугичского князя (он плыл на второй ладье и был,  кстати, не так уж
молод  -  весной  ему  исполнилось 44),  а  самым  знатным из  пленников
является средний  брат,  командовавший войском  тугичан,  которое должно
было остановить кочевников на границе княжества.  Однако поражение этого
войска  и  пленение воеводы  привели  к  тому,  что  степняки больше  не
встречали централизованного сопротивления;  жители княжества заперлись в
своих  городах,  каждый из  которых оборонялся в  одиночку,  предоставив
захватчикам хозяйничать на остальной территории. Часть городов кочевники
легко взяли,  у  остальных оставили небольшие осадные силы,  а  основные
свои войска двинули дальше,  на Перск. Разграбив и перское княжество, на
обратном пути они попытались-таки взять остававшиеся в  осаде города.  В
двух случаях им  это  удалось,  еще  три  города,  включая и  сам Тугич,
выстояли.   Не  желая  задерживаться  на  севере  в   преддверии  осени,
захватчики вновь отступили в свои южные степи.
     Как  оказалось,  тугичский князь  еще  летом,  получив  известия  о
готовящемся нашествии,  посылал в  Перск  предложение о  соединении двух
армий для отпора врагу.  Однако перский князь и его советники рассудили,
что тугичане и сами смогут остановить степняков -  или, по крайней мере,
ослабить настолько,  что те  не  решатся идти дальше.  И  вот запоздалое
решение о  совместных действиях было  принято только теперь,  когда надо
было выкупать земляков и родичей из неволи.
     Ладьи по-прежнему плыли днем  и  ночью,  не  приближаясь к  берегу.
Объяснялось  это   не   столько  даже  спешкой,   сколько  соображениями
безопасности.  Угрозу  представляли не  степняки,  давно  покинувшие эти
широты,   а  свои  же  соплеменники  -  луситские  разбойники,  любившие
устраивать засады на  лесистых берегах Омолы и  грабить проходившие мимо
корабли.  Собственно, именно из-за этой опасности на ладьях было столько
воинов - среди многотысячных орд Курибая две сотни бойцов были для посла
не большей защитой, чем десяток.
     - А где вообще гарантия, что степняки пойдут на честный обмен, а не
присвоят все себе, никого не освободив? - поинтересовалась Элина.
     - Они не так глупы,  чтобы резать курицу,  несущую золотые яйца,  -
хмуро  ответил Ратислав,  смыкая пальцы на  подбородке.  Раньше он  имел
привычку в  мрачном настроении теребить бороду,  но  ему  пришлось очень
коротко подстричь ее после урона,  нанесенного мечом "Эрварда".  - У них
давний опыт торговли с нашими князьями.
     Элина вспомнила рассказы о том,  что луситские правители привлекают
кочевников для  помощи в  междоусобной борьбе,  но,  видя выражение лица
Ратислава, решила не углубляться в тему.
     На шестой день плавания стало окончательно ясно, что Йолленгел идет
на  поправку,  но полностью он оправился от болезни лишь к  концу второй
недели.  Задним  числом  он  соглашался,  что  все  сложилось  наилучшим
образом,  избавив его от опасности слишком частых контактов с  луситами.
Теперь плыть оставалось уже недолго.
     Пейзаж  по  берегам изменился.  Сперва  леса  сменились небольшими,
жмущимися к  воде  рощицами,  а  затем  исчезли и  они,  растворившись в
бескрайних просторах степей. Высокая степная трава пожелтела и пожухла в
преддверии зимы,  и все же здесь было заметно теплее,  чем на севере.  В
этих широтах Омола практически никогда не замерзала.
     Однажды  утром,  поднявшись  на  палубу,  Элина  заметила  какое-то
оживление среди луситов,  тут же сменившееся угрюмой руганью.  Проследив
направление недобрых взглядов, она увидела на берегу кочевника. Он сидел
на коне,  подняв к  небу копье,  неподвижно,  словно статуя.  С середины
широко разлившейся в  своем нижнем течении реки  трудно было рассмотреть
подробности.   Несколько  минут   он   оставался  недвижным,   возможно,
рассматривая ладьи, а затем развернулся и поскакал в степь.
     Позже,  однако,  корабли сами подошли ближе к левому берегу. Таково
было давнее правило, установленное кочевниками для проходящих судов - те
должны были идти на таком расстоянии, чтобы за ними было легко наблюдать
с берега.  Сами жители засушливых степей собственных кораблей не имели -
даже для переправы они чаще использовали своих лошадей, нежели лодки.
     Вообще за  время наблюдения за  кочевниками с  борта ладьи у  Элины
сложилось впечатление,  что  они  вовсе  никогда не  покидают седла.  Их
низкорослые мохнатые  кони  явно  находились в  родстве  с  тургунайской
породой.  Степняки были облачены в  кожаные доспехи,  иногда с  нашитыми
металлическими бляшками;  на  головах были остроконечные кожаные шапки с
меховой опушкой.  Практически у  каждого за  спиной висел колчан,  а  на
поясе  -  свернутый аркан.  Помимо  луков,  они  были  вооружены кривыми
саблями или копьями;  у  некоторых на копьях развевались конские хвосты,
это были,  говоря по-западному,  офицеры.  Несмотря на то, что эти земли
были  их  давними владениями и  никакие внешние враги не  могли внезапно
появиться поблизости,  Элина  ни  разу  не  видела  ни  одного  степняка
безоружным.
     Вскоре после того, как ладьи ушли с середины реки, на левый берег в
плотном конном строю выехали два десятка воинов.  Один из них, вероятно,
командир,  отделился от  остальных и,  подъехав  к  самой  кромке  воды,
принялся что-то  визгливо кричать на  своем  языке,  делая красноречивые
жесты рукой.  Очевидно,  он приказывал судам остановиться и  принять его
людей  для  досмотра.  Луситы послушно бросили каменные якоря и  выслали
лодку; приставать к берегу им не было позволено.
     Самая большая лодка из  находившихся на  ладьях вмещала только трех
человек;  поэтому кочевники грубо выдернули из нее гребца и оставили его
на берегу под охраной своих,  а сами сели в лодку втроем (командир и еще
двое) и поплыли к первой ладье.
     Прошло почти два  часа,  прежде чем  они,  осматривая одну ладью за
другой,    добрались   до   последней,   на   которой   плыли   западные
путешественники.   Такая  задержка  объяснялась  тем,   что  проверявшие
придирчиво выбирали,  что  из  привезенных для  выкупа товаров присвоить
себе.  Впрочем,  они знали свое место и  не посягали на дорогие подарки,
предназначенные хану.
     Наконец степняки поднялись на  борт пятой ладьи.  Все,  кто плыл на
ней,  включая пассажиров,  должны были  выстроиться на  палубе.  Элина с
интересом,  хотя  и  не  без  опаски,  смотрела,  как  идет  вдоль рядов
кривоногий кочевник,  скользя  по  лицам  луситов презрительным взглядом
раскосых глаз. Ратислав, утративший весь свой гордый и внушительный вид,
семенил за  ним,  приноравливаясь к  его  короткому шагу,  и  отвечал на
бросаемые через плечо вопросы. Графиня с удивлением поняла, что Ратислав
отвечает по-луситски; стало быть, степняк знал этот язык, но считал ниже
своего достоинства говорить на нем.
     Поравнявшись с  представителями Запада,  кочевник остановился;  его
внимание привлекли не  столько лица -  для  него все белые были на  одно
лицо -  сколько одежда,  отличавшаяся от луситской.  В нос Элине шибанул
запах никогда не мывшегося тела;  она еле сдержала отвращение.  Кочевник
ткнул  пальцем  в  их  сторону  и  изрек  короткий  вопрос  -  очевидно,
интересовался, кто такие.
     Однако прежде,  чем  Ратислав успел ответить,  за  него это  сделал
Эйрих. Элина в очередной раз подивилась, заслышав из уст своего спутника
кургузые и немелодичные слова языка кочевников.
     Удивился и  степняк.  Он  вздернул редкие брови и  спросил Эйриха о
чем-то еще.  Выслушав ответ, он заулыбался и покровительственно похлопал
пришельца с Запада по плечу.  Затем, сменив выражение лица на деловитое,
обернулся к Ратиславу, и они последовали в трюм.
     - Эйрих, сколько языков вы знаете? - спросила Элина.
     - В  совершенстве только пять.  Более-менее объясниться могу еще на
дюжине.
     - Где вы всему этому научились? Вы и воин, и лекарь, и...
     - У меня была насыщенная биография.
     Элина поняла, что подробностей не добьется, и сменила тему:
     - О чем вы говорили с этим вонючим субъектом?
     - К  вонючим субъектам вам придется привыкать -  в  ближайшее время
нам  предстоит с  ними  общаться.  А  я  всего лишь сказал ему,  что  мы
путешественники с Запада,  он спросил,  откуда я знаю язык, а я ответил,
что слава о великом хане Курибае достигла даже далеких западных земель.
     - Кочевники падки на такую примитивную лесть?
     - Весьма и весьма. Интересный, знаете ли, феномен - их мораль прямо
противоположна  западным  представлениям о  чести,  обман  и  коварство,
особенно по отношению к чужим,  считаются у них верхом доблести - но при
этом  они  так  любят  лесть,  словно  искренне верят  в  нее.  Впрочем,
вероятно,  все  же  не  верят,  а  принимают как  знак смирения перед их
могуществом.
     - Хорошо было бы проучить этих самовлюбленных дикарей.
     - О, не стоит их недооценивать. Нам следует благодарить судьбу, что
после падения власти чародеев кочевники, придя в эти земли с востока, не
двинулись дальше. В одном их табуне может быть больше голов, чем во всей
конной   гвардии   какого-нибудь   западного   короля.   Хочу,   кстати,
предупредить вас,  чтоб  вы  не  вздумали  здесь  задираться.  Тут  вашу
гордость  никто  не  оценит.  Честные  рыцарские поединки  остались там,
откуда мы  приехали.  Здесь  проявившему непочтительность просто отрубят
голову, это в лучшем случае.
     Элина вспыхнула от  возмущения,  но  поняла,  что  Эйрих прав.  Как
говорил  ее  отец,  "если  не  можешь  навязать свои  правила -  научись
выигрывать по чужим".
     Наконец степняки отчалили вместе со  своей добычей,  для  перевозки
коей  пришлось задействовать еще  одну  лодку.  После  того,  как  лодки
вернулись, ладьи продолжили путь.
     В  этот  же  день Элина впервые увидела на  берегу пленных луситов.
Судя  по  всему,  кочевники обращались с  ними  дурно,  заставляли много
работать и плохо кормили.  Вид у пленников был изможденный;  несмотря на
весьма ощутимый даже в этих южных широтах холод, они ходили в лохмотьях,
большинство -  босиком или,  в  лучшем  случае,  с  обмотанными тряпками
ногами.  Графиня мысленно содрогнулась при  мысли,  что  и  Артен  может
подвергаться такому обращению.  Впрочем,  она тут же возразила себе, что
он -  жертва политического заговора, а не военной неудачи, и уж если его
захватили живым,  то явно не для того,  чтобы просто обратить в рабство.
Правда, это еще вопрос, что хуже - организовать побег обычного раба было
бы проще...
     Пленники   с   надеждой  смотрели  на   проплывающие  мимо   ладьи,
догадываясь,  что  соотечественники прибыли  для  переговоров о  выкупе.
Иногда  степняки,   замечая  это,  принимались  демонстративно  хлестать
плетьми своих  рабов.  Луситы на  ладьях стискивали зубы  и  кулаки,  но
ничего не могли поделать.
     Однажды  Элина  стала  свидетельницей драматической  сцены.  Обычно
корабли все время оставались под наблюдением кого-нибудь из  гарцевавших
на берегу кочевников,  но в этот раз вышло так,  что берег на протяжении
нескольких миль  был  пуст.  И  вдруг  к  воде  вышел  пленник,  молодой
луситский парень. Оглянувшись по сторонам, он бросился в холодную воду и
быстро поплыл по направлению к ладьям.
     Графиня ожидала,  что  хотя  бы  одно судно сменит курс и  подойдет
ближе к берегу, чтобы скорее подобрать его, но ладьи плыли, как раньше.
     - Грести! - послышался окрик Ратислава. - Не снижать темпа!
     Гребцы,  не отрывая взгляда от плывущего парня, продолжали ритмично
налегать на  весла.  Свободные от  вахты  луситы столпились на  палубе и
мысленно -  только мысленно - подбадривали беглеца. Ничего другого им не
оставалось;  ссориться с кочевниками они не могли.  Надежда была лишь на
то, что парень успеет добраться до ладей незамеченным.
     Когда он проплыл уже половину пути, на берег выехал кочевник.
     Он  сразу же  заметил беглеца,  но  не стал суетиться.  Он спокойно
подъехал к кромке воды,  не спеша снял с плеча лук,  вытянул из-за спины
стрелу и  стал тщательно прицеливаться.  Юноша не  знал о  грозившей ему
опасности, но и так плыл изо всех сил.
     Стрела просвистела в  воздухе и  цвикнула в  воду возле левого бока
парня. Мимо! Пленник продолжал плыть.
     Но  не  было радости на  лицах луситов.  Они понимали,  что теперь,
после того как  кочевник увидел беглеца,  они не  смогут принять того на
борт.
     В движениях степняка исчезла демонстративная медлительность. Он был
слишком уверен,  что  попадет с  первого раза,  а  теперь жертва грозила
ускользнуть.  Вторая стрела легла на тетиву. В этот раз кочевник целился
еще  более тщательно,  даже  один раз  опустил лук,  потом снова поднял.
Снова стрела сорвалась в свой смертоносный полет - и на сей раз попала в
цель, под углом вонзившись юноше в спину.
     Но  беглец все  еще  плыл!  За  ним  расплывалась в  воде  кровавая
дорожка,   но  он  упрямо,  стиснув  зубы  от  боли,  с  каждым  гребком
приближался к  кораблям.  Степняк потянулся было за третьей стрелой,  но
раздумал.  Жертва была  уже  слишком далеко.  Ухмыляясь,  он  смотрел на
ладьи,  ожидая,  отважатся ли луситы нарушить закон степи и дать убежище
беглому рабу.
     Юноша был уже совсем близко.  Силы оставляли его, но до пятой ладьи
оставались буквально считанные футы.
     - Право   руля,   -   скомандовал   Ратислав.   Последовало  легкое
замешательство.
     - Право руля! - гаркнул он. - Или вы хотите добивать его веслами по
голове?!
     Ладья стала отклоняться вправо.  Юноша не верил своим глазам, видя,
как  близкое  спасение  уходит  от  него,  и  из  последних сил  пытался
добраться до корабля.  Весла ритмично поднимались и  опускались.  Гребцы
старались не смотреть за борт.
     Юноша продержался на воде еще минуты три.  Уже безнадежно отстав от
ладьи, он все еще плыл за ней, но движения его становились все слабее, и
в  конце концов,  так и  не  издав ни  звука,  он скрылся под водой.  На
поверхности расплылось бурое пятно.
     Элина  услышала  странные  звуки  и,   повернувшись,  увидела,  что
стоявший рядом лусит, рослый, сильный воин, плачет.
     - Они за все заплатят нам, - с ненавистью сказал Ратислав. - Придет
день - и они, и их жены и дети проклянут час своего рождения. Но пока мы
должны терпеть, иначе не сможем помочь нашим братьям.
     На  пятый  день  плавания через  земли  кочевников ладьи пристали к
берегу.  Здесь  было  нечто вроде порта;  на  берегу раскинулся торговый
город кочевников,  в  котором роль домов играли кибитки.  Сюда прибывали
купцы с  юга,  поднимавшиеся от  моря по реке;  несмотря на своеобразные
представления степняков о честности в торговых сделках, желающие иметь с
ними дело всегда находились,  ибо здесь можно было по дешевке приобрести
награбленное в набегах добро и рабов.  Кочевники, в свою очередь, охотно
закупали  оружие,   изготовленное  из   лучшей,   нежели   позволяли  их
примитивные технологии,  стали  -  и  продавцы  этого  оружия  не  особо
задумывались  над   тем,   что   через  несколько  лет  оно  может  быть
использовано против их собственных стран.
     Здесь приплывшие сошли на берег -  не все,  а  лишь сами послы -  6
человек,  западные путешественники и дюжина воинов;  все прочие остались
на кораблях.  Там же оставался пока товар и золото,  предназначенные для
выкупа;  послы должны были  лишь  доставить дары лично для  Курибая.  Им
прислали эскорт из трех десятков степняков, который должен был проводить
их  в  ханскую ставку.  На  все  посольство выделили лишь одного конька,
запряженного в  двухколесную повозку -  для  перевозки ларцов с  дарами;
люди сложили туда также личные вещи,  но сами должны были идти пешком, в
то время как эскорт степняков, разумеется, был конный.
     Элина  не  обращала  внимания  на  это  очередное  унижение,   а  с
любопытством осматривалась по  сторонам.  Хотя рыночные площади западных
городов и  не отличались чопорностью и унылостью,  теперь перед графиней
предстало нечто куда  более пестрое,  яркое и  шумное.  Она  смотрела на
кочевые  кибитки  со   сплошными,   без   спиц,   деревянными  колесами,
превращенные в  торговые лавки,  на  развешанные тут и  там разноцветные
ткани  и  ковры,  на  блестящие россыпи разложенных на  дорогом сукне  и
бархате украшений,  на  богато убранную,  пахнущую кожей  конскую сбрую;
разумеется,  не  осталось без ее  внимания многочисленное оружие,  среди
коего  преобладали  всевозможные  кривые  восточные  сабли  и  мечи,  но
попадались и  прямые западные клинки.  (Возле одного из  таких торговцев
Эйрих отстал от  эскорта,  сделав знак Элине не беспокоиться,  и  вскоре
вновь нагнал их  уже с  мечом на поясе;  командир конвойных покосился на
него подозрительно,  но  ничего не сказал.)  Разноголосые и  разноязыкие
торговцы  наперебой расхваливали свой  товар,  пытались перекричать друг
друга,  азартно торговались и бранились с покупателями;  где-то тренькал
заунывный трехструнный восточный мотив,  где-то  звенели бубны,  ржали и
всхрапывали кони, ревели верблюды (не все торговцы прибывали сюда водным
путем).
     Жадно вбирая новые впечатления,  Элина как-то не задумывалась,  что
за  весьма  значительную часть  всего  этого  великолепия  заплачено  не
столько золотом,  сколько кровью и  слезами;  она  даже не  поняла,  что
девушки, танцующие под звуки бубна - выставленные на продажу рабыни. Тем
сильнее было ее потрясение,  когда ее взгляд наткнулся на большой загон,
где продавали детей.  Самому старшему из  них было не больше двенадцати.
Дети, особенно старшие, понимавшие, что происходит, смотрели затравленно
и  испуганно,  но  не плакали.  Они уже знали,  что будут за это жестоко
наказаны.  Некоторые все же  украдкой всхлипывали,  но умудрялись делать
это  беззвучно.  Элина встретилась взглядом с  одним из  них и  поспешно
отвернулась.  "Ты не можешь исправить все зло на свете",  - говорила она
себе,  но  ощущение непонятной вины не  уходило.  Эйриху подобные эмоции
были явно чужды,  да и любопытства он не проявлял -  очевидно,  здесь не
было для него ничего нового.  Эльф же,  впервые оказавшийся среди такого
количества людей,  да  еще говоривших на незнакомых ему языках,  был еще
бледнее обычного; казалось, все его силы уходили на борьбу с собственным
страхом.
     Затем  торговый город  остался позади -  ханская ставка находилась,
разумеется,  гораздо дальше от  берега.  До  нее  добрались лишь ближе к
вечеру.  Дозорные  встретили эскорт  за  несколко  миль  до  стойбища  и
поскакали доложить хану.  Через  полтора часа  наконец и  сами  путники,
пройдя между рядами шатров, достигли цели.
     Ханский  шатер,  минимум  втрое  превосходивший  по  размеру  любой
другой,  возвышался  посреди  обширного  пустого  пространства в  центре
становища. Над ним вился штандарт, состоявший из девяти конских хвостов.
Перед  входом  горело  два  факела,   укрепленные  на   длинных  шестах;
считалось,  что  проходящие между  ними  очищаются от  дурных  помыслов,
прежде чем предстать перед ханом.
     В этот день,  однако,  Элине и ее товарищам не суждено было увидеть
Курибая;   хан   принял  только  луситских  послов.   Для  ночлега  всем
путешественникам была отведена одна юрта, правда, довольно просторная.
     Послы не  были расположены обсуждать с  западными путешественниками
результаты переговоров,  но,  судя по их лицам, пока дела шли не слишком
хорошо для луситов.  На второй день хан вновь общался с ними,  а также с
посланцами подчиненных ему кочевых племен,  так что ему опять было не до
гостей с дальнего Запада.
     - Неужели  нельзя  получить этот  дурацкий пропуск у  какого-нибудь
чиновника,  - ворчала Элина, недовольная задержкой. Впрочем, ворчала она
для  успокоения совести;  на  самом  деле  ей  хотелось повидать владыку
степей.
     - Ханская пайцза -  самая надежная,  -  возразил Эйрих.  - Никто не
имеет   полномочий  выдавать  такие,   кроме   него   самого.   Конечно,
какой-нибудь нойон или туменный тоже могли бы  предоставить нам охранный
знак, но он был бы значим лишь для их подчиненных, а не для всей степи.
     - А  вообще ехать  через степь -  это  самый короткий путь?  Может,
лучше было  спуститься к  морю на  одном из  кораблей этих торговцев?  -
продолжала очищать совесть Элина.
     - Если в здешних местах и есть кто-то более опасный и коварный, чем
степняки, то это торгующие с ними купцы. Для них взять с человека деньги
за  проезд,  а  потом  продать его  в  рабство -  значит сделать хороший
бизнес, - ответил Эйрих.
     - Интересно,  -  задумчиво произнесла графиня, - а что будут делать
луситы,  когда закончат переговоры? Ведь они не смогут подняться обратно
по Омоле. Выше по течению река скована льдом.
     - Насколько мне  известно,  корабли тоже спустятся к  морю,  но  по
правому рукаву дельты,  и пойдут потом не на восток, а на запад. По всей
видимости, они переждут зиму в южных портах. А освобожденным пленникам и
части воинов для их охраны придется возвращаться домой пешком.  Впрочем,
на ладьях для них все равно недостаточно места.
     - Разутыми и раздетыми - в луситскую зиму?
     - Не  все  содержимое трюмов ладей предназначено для выкупа.  Часть
пойдет на  то,  чтобы хоть как-то одеть и  обуть освобожденных.  Кстати,
если одежда будет куплена на  местном базаре,  то некоторым из них могут
достаться их собственные вещи, некогда сорванные с них степняками.
     - И  все же  это сопряжено с  большими неудобствами.  Не проще было
отложить посольство до весны?
     - Полагаю,  те, ради кого оно организовано, предпочли бы идти домой
босиком по  снегу,  нежели  оставаться еще  на  несколько месяцев рабами
кочевников.  К  тому же  к  весне многие из  них были бы  уже распроданы
работорговцам и увезены на восток.
     Графиня  почувствовала  стыд  за  свое  "рациональное"  предложение
подождать до  весны;  ведь  и  сама она  не  стала поступать так  же,  а
пустилась в путь, едва узнав о постигшей принца беде.
     Этот  разговор  происходил  снаружи  их  временного жилища.  Внутри
делать было  нечего,  но  и  далеко отходить от  шатра Элина обоснованно
опасалась.  В  данный момент она  наблюдала за  мальчишкой,  гарцевавшем
вдоль окраины стойбища.  Тому было лет  десять,  но  он  весьма уверенно
держался  в  седле,  и  жеребец,  судя  по  всему,  молодой  и  горячий,
повиновался ему.  Несмотря на юный возраст,  на поясе у мальчишки висела
сабля,  хоть и укороченная,  но все же вполне настоящая, способная убить
человека.  Элина улыбнулась,  вспоминая себя  в  этом  возрасте.  Однако
здесь,  похоже,  подобное  не  было  экзотикой -  конечно,  среди  детей
мужского пола.
     - Вот  потому  я  и  говорю,  что  мы  должны  благодарить  судьбу,
остановившую кочевников  у  Хурлуцкого  моря,  -  сказал  Эйрих,  словно
прочитав ее мысли.  -  Дело даже не в том, что они весьма многочисленны.
Дело в  подходе.  На  Западе воин -  это профессия,  а  здесь -  половой
признак.  В  степи мужчина и  воин -  синонимы.  Конечно,  им не хватает
стратегических построений военной  науки,  они  сражаются  по-варварски,
налетают  с   визгом  и  гиканьем  большой  толпой,   имея  как  минимум
трех-пятикратное  преимущество в  численности;  грамотно  организованная
оборона  опытных,  не  склонных  к  панике  бойцов  способна серьезно их
сконфузить.  И все же мне бы не хотелось наблюдать битву между западными
армиями и степными ордами.
     Наконец на  третий день  за  ними явился посланец от  хана.  Эльф в
последний момент  оробел и  хотел  остаться в  юрте,  но  степняк сделал
властный жест,  приказывая всем троим следовать за ним, оставив при этом
в юрте оружие.
     И  вот,  пройдя между потрескивающими и чадящими факелами,  Элина с
любопытством вступила под  полог огромного шатра.  В  нос шибануло вонью
немытых  тел,  прогорклого  масла  и  перебродившего  кислого  кобыльего
молока.  После  ясного  солнечного утра  снаружи внутри  казалось совсем
темно; но наконец глаза Элины привыкли к тусклому свету масляных плошек,
и  она смогла рассмотреть грозного степного повелителя,  власть которого
признавали  на  территориях,  в  несколько  раз  превышавших по  площади
крупнейшее из королевств Запада.
     Перед ней  на  алой подушке,  скрестив ноги в  остроносых войлочных
сапожках,  сидел  старый  жирный  степняк с  выбритой наголо  непокрытой
головой.  Он был облачен в расшитый золотом парчовый халат, препоясанный
золоченым  же  поясом  с  пышными  кистями.   К  поясу  была  прицеплена
внушительных размеров сабля  в  украшенных драгоценными камнями  ножнах.
Глядя на этого обрюзгшего старика,  трудно было поверить, что некогда он
был  могучим  и  грозным воином,  бесстрашно скакавшим во  главе  своего
тумена и не раз первым врубавшимся во вражеский стан; в те годы удар его
сабли способен был  развалить человека надвое до  седла.  Теперь Курибай
извлекал оружие из  ножен  лишь  для  того,  чтобы  перед  своим  шатром
собственноручно рубить головы заподозренным в  нелояльности нойонам;  на
это у него сил еще хватало.
     По левую руку от хана на подушке поменьше восседал его сын Судэбай,
а  по правую -  приближенный воевода Бахтакыр.  Эти двое ненавидели друг
друга;  хану это было прекрасно известно и полностью его устраивало - он
видел  в  этом  гарантию собственной безопасности и  не  упускал  случая
подлить масла в  огонь.  То,  что  собственного сына он  посадил лишь по
левую руку, а безродного Бахтакыра, возвысившегося из простых кочевников
благодаря военным талантам -  по правую, было одним из таких штрихов. По
обе стороны от  врагов стояло по  телохранителю с  обнаженной саблей,  а
чуть  ближе  к  вошедшим,  между ханом и  воеводой,  на  покрывавшей пол
циновке примостился толмач.
     Хан вяло шевельнул рукой,  приказывая чужеземцам не подходить ближе
и  садиться.  Те  опустились на циновку,  скрестив ноги.  Курибай словно
нехотя  произнес несколько слов,  и  толмач открыл было  рот  переводить
(вероятнее всего,  на луситский), однако Эйрих уже отвечал хану на языке
степняков.  Курибай принял это как должное; скорее он был недоволен тем,
что  двое других путешественников недостаточно грамотны,  чтобы говорить
на  его  языке.  После  обмена несколькими фразами с  повелителем степей
Эйрих обернулся к своим спутникам.
     - Хан хочет,  чтобы мы рассказали ему про свои страны,  -  произнес
он,  мешая тарвилонские и луситские слова,  причем произнося последние с
жутким западным акцентом -  должно быть, в расчете, что эльф его поймет,
а  толмач -  нет.  -  Я сказал,  что Эрвард из Тарвилона,  а Йорен -  из
Столенхейма. Пусть каждый из вас говорит на своем _родном_ языке, я буду
переводить.
     Элина мысленно улыбнулась - настолько мало недотепа-эльф походил на
жителей  Столенхейма,   суровой  и   холодной  страны  на  северо-западе
континента,  края метелей,  свинцовых валов,  разбивающихся о прибрежные
скалы,   могучих  снежноволосых  и   льдистоглазых  воинов  и  протяжных
героических  саг,   воспевающих  битву  и  месть.  Следом,  однако,  она
удивилась  подчеркнутому слову  "родном";  неужели  Эйрих  знает  еще  и
эльфийский? Тогда почему он скрывал это прежде?
     Хан   довольно  долго  говорил  с   Эйрихом  и,   похоже,   остался
удовлетворен беседой;  затем он обратился к Элине.  Курибая интересовали
самые  разные  вещи  -  климат Тарвилона,  качество дорог  и  количество
городов,  из каких классов состоит население и  какие налоги взимаются с
каждого (Элина и сама толком не знала ответа на последний вопрос,  как и
на  ряд других,  касавшихся хозяйства),  часто ли случаются неурожаи,  с
какими странами торгуют тарвилонцы и многое другое. Задал он и несколько
вопросов об армии -  как бы между прочим, не заостряя на этом внимание и
не  ожидая особой проницательности от мальчишки;  но Элина была начеку и
заметно преувеличила мощь тарвилонской армии в своем рассказе.
     Затем  наступил черед Йолленгела.  Элина не  без  волнения ожидала,
достанет ли у  эльфа фантазии бойко рассказывать о стране,  о которой он
ничего не знает.  Однако,  когда Эйрих обратился к нему с вопросом хана,
опасения  Элины  сменились недоумением:  хотя  она  никогда  не  слышала
эльфийского языка,  но  была  уверена,  что  вопрос был  задан совсем не
по-эльфийски.  Это  была  какая-то  жуткая  и  бессмысленная мешанина из
западных наречий.
     Йолленгел,  похоже, растерялся не меньше графини, но Эйрих повторил
свой вопрос,  слегка изменив его.  Эльф что-то нерешительно произнес,  и
Эйрих  слегка кивнул одобрительно.  Йолленгел заговорил более  уверенно.
Элина  с  удовольствием слушала  мелодичные звуки  чужого  языка,  столь
контрастировавшие с визгливо-каркающей речью кочевников.
     Странный диалог  продолжался.  Элина  заметила,  что  Эйрих  теперь
вставляет в  свои "вопросы" услышанные от Йолленгела слова,  но,  тем не
менее,  они,  очевидно,  не  стали более осмысленными.  Эйрих выслушивал
вопрос хана,  говорил какую-то  тарабарщину,  слушал,  как эльф в  ответ
рассказывает что-то свое,  а  затем излагал Курибаю собственный ответ на
вопрос.
     Наконец хан удовлетворил свое любопытство.  Его приближенные за все
время не произнесли ни слова;  Судэбай при этом явно скучал, а Бахтакыр,
напротив,  слушал  с  неослабевающим  интересом.  Курибай  что-то  изрек
покровительственным тоном; Эйрих поклонился ему и перевел на луситский:
     - Великий хан милостиво приглашает нас разделить его трапезу.
     Элина,  хоть  и  принюхалась уже  к  стоявшему в  шатре запаху,  не
ожидала ничего  хорошего от  степняцкой кухни;  к  тому  же  от  долгого
сидения в  непривычной позе у  нее  затекли ноги,  и  ей  ничего так  не
хотелось, как поскорее выйти отсюда на свежий воздух и размяться. Однако
ясно было, что от такой чести не отказываются.
     Хан хлопнул в  ладоши,  и  из-за  циновки,  отделявшей заднюю часть
шатра,  выпорхнули три нарядно одетые девушки-рабыни,  которые принялись
расстилать на полу дастархан и расставлять кушанья.  Это были степнячки,
а  не луситки;  хану было совершенно ни к  чему,  чтобы услышанное в его
шатре доходило до  ушей пленников.  Должно быть,  девушки происходили из
бедных  семей  кочевников  и   были   проданы  в   рабство  собственными
родителями. Им повезло - жизнь в качестве прислужниц хана была роскошной
по сравнению с той,  что ждала бы их,  останься они на свободе.  Свобода
эта была бы чисто номинальной -  фактически они все равно оказались бы в
рабстве, но не у богатого и милостивого к хорошим слугам повелителя, а у
мужа-бедняка.  И  все же,  глядя на  их  улыбающиеся лица и  слыша,  как
позванивают их браслеты и  мониста,  Элина почувствовала ужас при мысли,
что,  родись она в другой семье, и ее судьба могла бы быть такой - и она
бы даже не мечтала о лучшей участи.
     Еда,  вопреки ожиданиям графини,  оказалась не  такой уж и  плохой.
Конина, жареная с душистыми степными травами, была хоть и жестковата, но
приятна на вкус; вот разве что несколько глотков питья из перебродившего
кобыльего молока  дались Элине  с  трудом.  К  счастью,  западный обычай
тостов был здесь не в  моде,  и  этими глотками можно было ограничиться.
Ели, разумеется, руками; закончив трапезу, хан важно вытер жирные пальцы
о халат и объявил свое решение.
     - Нам  разрешено  пересечь  земли  великого  хана,   -  перевел  на
луситский Эйрих,  - но мы должны уплатить пошлину в размере пяти золотых
с каждого.
     И  тут Йолленгел,  помня о  своем обещании не  обременять спутников
расходами,   решил  проявить  инициативу.  Он  извлек  из  глубин  своей
мешковатой куртки флейту и выжидательно посмотрел на Эйриха. Тот явно не
пришел  в  восторг от  этой  идеи,  но  делать  было  нечего -  пришлось
переводить:
     - Наш  товарищ  Йорен  из  Столенхейма просит  позволения  развлечь
великого хана музыкой.
     Курибай  величественно  кивнул.   Элина  ожидала,   что  для  вождя
кочевников эльф выберет что-нибудь воинственное,  но, должно быть, таких
мелодий не было в его репертуаре. Он снова заиграл что-то печальное.
     Через несколько минут Судэбай впервые нарушил свое молчание.
     - Этот жалкий плач не для воинов, - презрительно фыркнул он.
     - Да, это не для воинов, - согласился хан, - но это хорошая мелодия
для  рабов,  оплакивающих свою свободу.  Я  люблю слушать жалобные песни
побежденных. Продолжай, чужеземец.
     Йолленгелу пришлось  исполнить несколько произведений,  прежде  чем
Курибай позволил ему остановиться.
     - Слушайте волю  хана,  -  изрек он.  -  Вы  двое получите пайцзу и
можете ехать.  Я  освобождаю вас от уплаты пошлины.  А Йарын останется у
меня и будет играть на моих пирах.
     Эйрих перевел. Йолленгел испугано вытаращил глаза. Элина похолодела
и открыла было рот, готовая отстаивать свободу эльфа.
     - Не вздумайте возражать, - процедил ей Эйрих по-тарвилонски.
     Элина метнула на него испепеляющий взгляд.
     - Но...
     - Вы что, хотите, чтобы нас всех троих посадили на кол?
     Эйрих обернулся к Курибаю.
     - Мы благодарим великого хана.
     Слуга принес две пайцзы - это были овальные металлические пластинки
с  выгравированным на  них  сложным узором.  Эйрих и  Элина поднялись и,
сопровождаемые умоляющим взглядом эльфа,  направились к выходу.  Прежде,
чем покинуть шатер, Эйрих еще раз поклонился хану и почти силой заставил
Элину сделать то же самое.
     - Вы продали нашего товарища в рабство за 15 золотых!  - накинулась
на него графиня, едва они отошли от шатра.
     - Во-первых,  я никого не продавал -  он сам напросился, - спокойно
ответил Эйрих.  -  Во-вторых,  хан теперь не  отпустит его и  за бОльшую
сумму.  В-третьих,  это не рабство.  Рабов вы видели. А Йолленгел теперь
придворный музыкант.
     - На   Западе  придворный  музыкант  может  оставить  двор,   когда
пожелает!
     - Мы не на Западе, и чем скорее вы это усвоите, тем лучше.
     - Вы всегда хотели избавиться от Йолленгела, вот и радуетесь!
     - Не знаю - может, он еще и мог быть нам полезен. Но что произошло,
то  произошло.  В  конце концов,  он  сам хотел поселиться где-нибудь на
востоке.
     - Что они с ним сделают, когда узнают, что он эльф?
     - Ничего плохого. Высшей расой они считают только себя. А что эльф,
что  лусит,  что мы  с  вами -  для них едино;  главное,  чтобы исправно
служили им. Ну разве что эльф - это экзотика, и Курибай будет ценить его
еще больше, чем просто музыканта.
     - Но послушайте, мы не можем так просто оставить его там против его
воли!
     - Ошибаетесь.  Мы не можем _не_ оставить его там.  В становище хана
имеет значение только воля хана.
     - Наверняка можно устроить побег.
     - Можно.   Но  крайне  неблагоразумно,  находясь  в  сердце  степи,
ссориться со  степняками.  Если вам угодно поиграть в  игры со  смертью,
это,  конечно,  ваше право.  Но лично я здесь не за этим.  Я здесь всего
лишь проездом в  Дулпур.  Да и у вас,  помнится,  было какое-то важное и
спешное дело на востоке?
     Вновь  он  сражал ее  этим  аргументом.  Элина  не  имела  права на
излишний риск по дороге,  если хотела спасти Артена.  С  другой стороны,
если она  спасует перед задачей освобождения Йолленгела сейчас,  то  как
она справится с задачей освобождения принца, которого наверняка стерегут
куда более тщательно?  Однако к  побегу принца можно будет старательно и
незаметно готовиться,  а здесь у них нет никакой свободы маневра, они на
виду и должны уехать...
     - А пайцза нам не поможет? - неуверенно спросила Элина.
     - Это  всего лишь медная пайцза,  удостоверяющая право предъявителя
на проезд через признающие власть хана земли. И не более чем. Бывает еще
серебряная пайцза,  означающая, что степняки должны оказывать содействие
ее предъявителю,  и золотая -  эта значит, что предъявитель действует от
имени самого хана,  и степняк любого ранга обязан выполнять его приказы.
Но нам такой роскоши не достать.
     В юрте один из луситских послов спросил их,  куда девался их третий
спутник. Элина угрюмо поведала о случившемся.
     - Эти  скоты норовят наложить лапу на  все,  до  чего дотянутся,  -
понизив голос,  сказал лусит.  -  Ну,  теперь уж ничего не поделаешь.  У
Курибая нет  никаких контактов со  Столенхеймом,  так что ему нет резона
церемониться.
     Явившийся следом  кочевник  объявил,  что  хан  позволяет гостям  с
запада взять себе коней из табуна -  тех,  которых они поймают с  одного
броска аркана.  Элина вопросительно взглянула на  Эйриха -  она не умела
бросать  аркан,   это  было  не   западное  и   тем  паче  не  рыцарское
приспособление - но Эйрих кивнул утвердительно, очевидно, ему и это было
по плечу. И действительно, после того как их проводили к табуну, Эйрих с
первого раза заарканил злобного степного конька и  быстро принудил его к
повиновению,  а затем,  уже сидя у него на спине, раздобыл скакуна и для
Элины.  Воины одобрительно поцокали языками, глядя, как ловко обращается
с арканом пришелец с Запада.
     Сбруя у Эйриха и Элины сохранилась собственная - они привезли ее на
повозке вместе с другими личными вещами,  так что теперь ничто не мешало
им  ехать  дальше.   Эйрих  настоял  на  том,  чтобы  покинуть  стойбище
немедленно;  во  многом  это  было  продиктовано его  желанием  поскорее
увеличить дистанцию между  Элиной  и  Йолленгелом и  избавить первую  от
искушения попытаться освободить последнего.
     - Между  прочим,  ну  и  наговорили вы  Курибаю,  -  неодобрительно
заметил Эйрих,  когда становище осталось позади.  -  Вы же почти позвали
его в гости.
     - Я  рассказал  ему,   что  армия  Тарвилона  могуча,   а  крепости
неприступны! - возмутилась Элина.
     - Все,  что  вы  говорили о  тарвилонской армии,  Курибай делил  на
четыре.  Он не так глуп, чтобы ожидать, что вы скажете ему правду. А вот
из остальных вопросов он мог составить себе вполне полное представление,
что  Тарвилон  -  достаточно благополучная и  небедная страна  с  мягким
климатом,  благодаря которому у его коней не будет проблем с кормом, а у
его  солдат -  с  продвижением.  При этом тарвилонские города пользуются
значительной самостоятельностью,  да и власть короля над баронами далеко
не  абсолютна -  а  это значит,  что в  критических условиях тарвилонцам
будет трудно быстро организовать централизованное сопротивление.  Короче
говоря,   ваш  рассказ  был  бы   увесистым  камушком  на   чашу  весов,
склоняющуюся в пользу похода на Запад.
     - Вы сказали -  был бы?  - с надеждой переспросила Элина, чувствуя,
что краснеет от стыда за свою недальновидность.
     - Разумеется.  Мой  перевод сильно отличался от  оригинала.  Теперь
Курибай думает,  что тарвилонские почвы бедны и  не родят в  достаточном
количестве сочной травы  для  коней,  климат суров,  случаются заморозки
даже летом, от дурной воды часто вспыхивают эпидемии, зато среди жителей
процветает культ воинов, поскольку основой тарвилонской внешней политики
являются завоевательные походы с целью захватить более удобные для жизни
земли.  Не знаю,  насколько он мне поверил,  но это в любом случае лучше
того, что рассказали вы.
     - А что вы рассказали о своей стране?
     - Примерно  то  же  самое,  хотя  и  нарисовал более  благополучную
картину -  хан бы заподозрил неладное, если бы я стал открыто жаловаться
на свою родину,  в степи это не принято. Но, сравнив мой рассказ с якобы
вашим, он должен был сделать вывод, что ситуация в наших странах схожая,
а   разница  в  рассказах  обусловлена  как  раз  моими  патриотическими
чувствами. При этом я не упускал случая тонко польстить ему...
     - Кстати, Эйрих, вы так и не говорили мне, откуда вы родом.
     - Я и сам не знаю, - просто ответил Эйрих.
     - Как это?  -  Элина повернула к нему удивленное лицо. - Я понимаю,
как человек может не знать своих родителей,  но как можно не знать своей
страны? Какой ваш родной язык?
     - Люди, воспитывавшие меня, говорили на разных языках. И я не знаю,
откуда был привезен к ним. Видимо, из какого-то королевства Запада.
     - Да уж, на выходца с Востока вы вряд ли похожи.
     - Вы  думаете?  -  Эйрих на минуту отвернулся,  а  когда повернулся
вновь,  Элина едва не  вскрикнула.  На  нее  смотрел кочевник.  Раскосые
глаза,  широкие скулы,  тонкая нитка черных усов по верхней губе... Лишь
вглядевшись в  это лицо,  она узнала черты Эйриха.  Затем его лицо вновь
изменилось, принимая обычные очертания. Рукой он разгладил усы.
     - Как вы это делаете? - спросила изумленная графиня.
     - Это старинная методика,  в которой,  однако, нет никакой мистики.
Тренировка  лицевых   мышц   позволяет  достигать  достаточно  эффектных
результатов.
     - Кажется,  вы могли бы пересечь степи и без пайцзы, - пробормотала
Элина.
     - Да,  и однажды я это проделал.  Но с пайцзой надежнее.  К тому же
долгое время сохранять измененное лицо утомительно.
     - Так вы  говорите -  вас куда-то  привезли во младенчестве?  Стало
быть, вас похитили?
     - Может быть и так.
     - Тогда, возможно, в ваших жилах течет благородная кровь?
     - Эрвард,  романтические фантазии оставьте бардам.  Скорее всего  я
был    десятым   ребенком   в    семье    какого-нибудь    бедняка   или
незаконнорожденным, и родители сами были рады от меня избавиться.
     - Ваши воспитатели никогда не рассказывали вам об этом?
     - Это не в их правилах.
     - А кем они вообще были?
     - Вы задаете слишком много вопросов.  Я  же не спрашиваю вас о цели
вашего путешествия.
     - А если я расскажу вам?  - любопытство Элины было распалено, и она
и впрямь готова была открыться.
     - Мы не в меняльной конторе.
     Графиня обиженно отвернулась. Дальше поехали молча.
     Этот разговор заставил Элину вспомнить,  что она и сама не знает, в
какой стране родилась и кто ее мать.  Ее первым воспоминанием был теплый
летний день.  Она лежала в повозке с брезентовым верхом, и лучики солнца
иглами  пронзали дырявый брезент.  Затем  свет  вдруг  хлынул внутрь,  и
большой человек взял ее на руки и вынес из повозки. Его латы сверкали на
солнце,  и  от его черной бороды пахло дымом.  Этот человек был ее отец.
"Запомни,  Элина,  -  сказал он, - сегодня день великой победы. Мы взяли
Медден,  хотя их  было втрое больше нас."  Он  повернул ее,  так что она
увидела  уходящую  вдаль  зеленую  равнину,  фигурно  разрезанную надвое
змеящейся синей и золотой от солнца рекой,  и над рекой - белые каменные
стены какого-то города,  на которыми медленно поднимались в голубое небо
черные клубы дыма,  кое-где подсвеченные снизу оранжевыми всполохами. От
города к  тому месту,  где  стояли повозки,  и  обратно тянулись пешие и
конные люди в сияющих панцирях,  кольчугах,  просто кожаных доспехах,  с
копьями,  мечами и  луками;  многие из  тех,  что двигались к  повозкам,
волокли на себе тюки с  каким-то скарбом.  Во всей картине было ощущение
веселья и  праздника.  Потом рядом вдруг застучали копыта,  и человек на
коне заслонил солнце.  Элина увидела,  как  его темный силуэт приложил к
шлему два пальца в кольчужной перчатке,  а затем протянул ее отцу свиток
с болтавшейся на шнурке сургучной печатью:  "Господин капитан,  пакет от
его светлости."  Ее  отец поставил дочь на траву и  принял пакет;  Элина
увидела  совсем  близко  от  себя  длинные лошадиные ноги,  и  ей  стало
неуютно.  Она посмотрела вверх,  на отца, потом на всадника; тот меж тем
поворотил коня,  намереваясь ехать,  и в какой-то момент Элина отчетливо
увидела снизу на фоне неба его профиль,  в тот же миг осознав, что это -
страшный, очень страшный человек. Она пронзительно закричала, прижимаясь
к ногам отца...
     Больше о  том дне Элина ничего не  помнила и  не представляла себе,
что именно могло ее напугать в обыкновенном вестовом.  Впрочем,  мало ли
какие  нелепые страхи  могут  родиться в  сознании ребенка,  еще  только
познающего большой и непонятный мир?  Так или иначе, впоследствии она не
отличалась столь  постыдной трусостью.  Своей родиной,  со  слов  графа,
Элина считала Тарвилон -  еще задолго до  того,  как впервые увидела эту
страну;   возвращение  Айзендорга  в  Роллендаль  стало  для  нее  и  ее
собственным возвращением,  а  подлинное место  рождения  не  слишком  ее
интересовало.   Многим  это  показалось  бы  странным,  но  не  особенно
интересовалась Элина и женщиной,  которая произвела ее на свет. Выросшая
без матери,  она полагала такой порядок вещей совершенно естественным; о
том,  что  мама бывает у  всякого ребенка,  она узнала лишь незадолго до
приезда в Тарвилон.  Тогда же на ее вопрос отец ответил ей,  что ее мать
умерла,  и  Элина,  знакомая со  смертью  лучше,  чем  обычные  дети  ее
возраста,  просто приняла это к  сведению.  Отец уже был ее  кумиром,  а
дальнейшее общение со сверстницами при дворе лишь убедило ее, что матери
нужны либо для  презираемых ею  телячьих нежностей,  либо для  различных
строгостей и  запретов под смехотворными предлогами или вовсе без всяких
предлогов.  Так  что  сложившееся положение дел  ее  вполне  устраивало;
повзрослев,   она,   впрочем,  несколько  раз  пыталась  из  любопытства
распрашивать отца,  но всякий раз получала уклончивые ответы и  обещание
все  рассказать когда-нибудь потом.  Элина видела,  что  эта  тема графу
неприятна,  и не настаивала.  Про себя она решила,  что ее мать,  должно
быть,  была скверной женщиной,  и  лишний раз порадовалась,  что пошла в
отца.

     Эйрих хорошо ориентировался в  степи,  несмотря на то,  что взгляду
здесь  практически  не  за  что  было  зацепиться.  Лишь  иногда  пейзаж
разнообразили небольшие холмы или  курганы степных вождей.  Периодически
путники видели кочевников,  скачущих или неспешно едущих по своим делам,
но  те  не  обращали на них внимания,  полагая,  видимо,  что раз чужаки
открыто путешествуют по  степи,  то  имеют на  это  право.  Дважды вдали
показывались большие табуны лошадей и  один  раз  -  юрты становища,  но
Эйрих  явно  предпочитал не  мозолить  лишний  раз  степнякам  глаза.  В
соответствии с  этим,  заночевали в  открытой  степи,  вдали  от  жилья,
поужинав снедью, прихваченной в ханском стойбище.
     Очередь  Элины  дежурить  была  во  вторую  половину  ночи.   Перед
рассветом  сильно  похолодало,   на  траве  выступила  изморозь.   Элина
подкармливала костер  пучками  травы,  слыша,  как  неподалеку  неуклюже
переступают стреноженные лошади.  В  какой-то момент ей показалось,  что
она  слышит и  иной  звук  копыт.  Послушав некоторое время,  а  затем и
приложив ухо к холодной земле,  графиня утвердилась в своих подозрениях.
Кто-то скакал по направлению к их костру,  причем,  похоже,  с приличной
скоростью.   Было  еще  слишком  темно,  чтобы  разглядеть  неизвестного
всадника,  однако тому огонь костра служил ориентиром за многие мили,  и
тушить его было уже поздно. Элина сочла за благо разбудить Эйриха.
     Они  отошли  от  костра -  теперь незнакомец не  мог  разглядеть их
раньше,  чем они его;  хотя он  был один,  а  они находились под защитой
ханского закона,  Эйрих решил,  что предосторожность не помешает. У него
тем более были для этого основания,  ибо он  не  забыл о  подозрительном
западном путешественнике,  лишившемся коня в  лесу по  дороге к  Перску.
Конечно,  вероятность того,  что ему удалось проделать весь этот путь за
ними,  притом по  суше,  была  не  слишком велика,  но  Эйрих знал,  что
пренебрегать ею не следует.
     Всадник,  подъехав к  костру и  не увидев поблизости людей,  осадил
коня;  как  видно,  в  последний момент ему  тоже расхотелось попадать в
освещенный  круг.  Виден  был  лишь  его  силуэт;  складывалась  патовая
ситуация -  ни  одна  из  сторон  не  проявляла желания первой открыться
другой. Элина усмехнулась, подумав, уж не придется ли им ждать рассвета,
но  все разрешилось гораздо быстрее.  Неожиданно задние ноги чужого коня
подломились,  и животное неуклюже завалилось на землю,  придавив ногу не
проявившего расторопности седока. Тот издал жалобный стон.
     - О, нет, - обреченно вздохнул Эйрих.
     - Что?  -  не поняла Элина,  на всякий случай чуть вытягивая меч из
ножен.
     - Вы разве не слышите?
     - Я так рад,  благородные господа,  что смог наконец догнать вас, -
донесся до них страдальческий голос эльфа.
     - За вами есть погоня? - требовательно рявкнул Эйрих.
     - Не знаю. Может быть. Вы не поможете мне выбраться?
     Эйрих,  бормоча что-то  нелестное,  выдернул Йолленгела из  седла и
занялся его лошадью.  Эльф,  прихрамывая,  отошел чуть в сторону, однако
нога его,  по  всей видимости,  серьезно не пострадала.  Он вытащил свою
флейту, проверяя, не пострадала ли она.
     - Как вам удалось бежать? - спросила Элина.
     - С  помощью вот  этого инструмента,  -  Йолленгел любовно погладил
флейту.  -  Я  с  детства слышал,  что  если играть на  нем определенным
образом, то можно подчинить человека своей воле.
     - Эльфийская магия все  еще действует?  -  на  Эйриха это произвело
такое впечатление, что он оторвался от своей ветеринарной деятельности.
     - Здесь  нет  никакой  магии,  -  честно  ответил  эльф.  -  Просто
искусство гипноза.  Я  не знаю,  как это работает,  ведь мы,  эльфы,  не
занимались  наукой...   наверное,   этот  эффект  и   обнаружен-то   был
случайно...  но некоторые монотонные мелодии способны погрузить человека
в транс.
     - На  востоке  есть  фокусники,  укрощающие таким  образом змей,  -
припомнил Эйрих,  -  но я не знал, что это действует и на человека. Даже
странно,   ведь   я   имею  кое-какие  познания  в   отношении  подобных
нетрадиционных штучек...  И вы все это время располагали таким оружием и
молчали?! - накинулся он на эльфа.
     - Я  не  знал,  работает  это  или  нет,  -  смущенно  оправдывался
Йолленгел.  - Я никогда не пробовал. Я даже не был уверен, что старинная
методика дошла до  меня в  неискаженном виде.  И  потом,  это  совсем не
универсальное средство. Человек должен быть спокоен и слушать достаточно
долго...  и  все равно на  многих это вообще не  действует.  Лучше всего
поддаются люди с низким интеллектом, - добавил он извиняющимся тоном.
     - И  вам  удалось  загипнотизировать Курибая?  -  в  голосе  Эйриха
звучало недоверие. - Я бы не назвал его дураком.
     - Его я всего лишь усыпил,  правда,  крепко и надолго.  Помогло то,
что  он  был  расслаблен после  сытного обеда и  пребывал в  благодушном
настроении.  А  вот кто действительно погрузился в настоящий транс,  так
это его телохранитель. Ему-то я и приказал обеспечить меня лошадью.
     - Вы -  приказали? - переспросил Эйрих с нескрываемой иронией. - На
каком же языке, позвольте узнать? На эльфийском?
     - За  то  время,  что  мы  провели  среди  кочевников,  я  запомнил
некоторые  часто  употребляемые  ими   слова,   -   невозмутимо  ответил
Йолленгел.  - Например, "лошадь" и "двигаться". Кстати, нет такого языка
- эльфийский.
     - Как это? - опешила Элина.
     - Так же,  как нет такого языка -  человеческий.  У эльфов, правда,
только одна раса,  а не три,  как у людей, но народов все равно много...
по крайней мере, было.
     - Жаль,  что вы  не выучили,  как будет "хорошая лошадь",  -  изрек
Эйрих, поднимаясь. - Этот конь больше не встанет. Вы загнали его.
     - Я очень спешил, - виновато развел руками эльф. - Я боялся, что не
догоню вас... и что меня будут преследовать.
     - Вы  что  же,  не  удосужились  использовать  свой  гипноз,  чтобы
раздобыть себе пайцзу? Можете не отвечать. Ясно, что не удосужились.
     - Это было бы  слишком сложно...  Я  испугался и  дальше испытывать
возможности гипноза. Вдруг бы не сработало?
     - Тогда у  нас было бы одной проблемой меньше,  -  ответил жестокий
Эйрих. - Сколько, по-вашему, проспал Курибай?
     - Много... Я же говорю - я не знаю. Я впервые этим пользовался.
     - Ясно.  Будем исходить из  худшего -  час.  Хотя  нет...  с  вашим
умением ездить верхом вас бы  уже догнали,  -  Эйрих вдруг лег и  приник
ухом к земле.  -  Пока тихо.  Значит,  еще некоторое время у нас есть...
Нет, ну замечательно - свалиться на нашу голову без лошади и без пайцзы!
По-хорошему, бросить бы вас тут...
     - Эйрих! - возмутилась Элина. Тот раздраженно отмахнулся.
     - Может быть, никакой погони вообще нет, - сказала графиня.
     - Если бы я имел привычку ориентироваться на лучший, а не на худший
вариант, я бы не дожил и до пятнадцати, - ответил Эйрих. - К тому же хан
не склонен прощать тех,  кто нарушает его волю. Не сомневаюсь, что воин,
попавший  под   влияние  эльфийской  дудки,   уже   казнен  каким-нибудь
мучительным способом. Нам придется поспешить, если мы не хотим разделить
его участь.
     Йолленгел,  проведший  всю  ночь  в  седле,  безропотно принял  эту
перспективу и вновь,  как при их первой встрече,  влез на коня за спиной
Элины. Эйрих окинул всадников скептическим взглядом и покачал головой.
     - Двое чужаков скачут во  весь опор,  и  у  одного из них за спиной
сидит  третий.  Нужно быть  полным идиотом,  чтобы не  понять,  что  это
бегство.  Удивительно,  что  нашего друга  эльфа не  перехватили раньше,
когда он мчался по степи,  но теперь везение точно кончится.  Слезайте и
ждите меня здесь.
     - Куда вы? - удивилась Элина.
     - Поеду  прогуляюсь по  окрестностям,  -  усмехнулся Эйрих и  вдруг
протянул эльфу свою пайцзу.  - Вот. Если появятся кочевники - предъявите
им это. Не уверен, что поможет, но лучше, чем ничего. Эрвард, надеюсь на
вас.  Если заметите,  что  они  приближаются -  скачите прочь,  но  если
потребуют  остановиться  -   подчинитесь.   Сейчас  погасите  костер.  Я
постараюсь вернуться не позже чем через час.
     Он ускакал, оставив их в недоумении. Светало.
     Сидеть без огня было холодно,  а тревога не добавляла уюта.  В небе
кружил стервятник,  заприметивший лошадиную тушу и  досадующий на людей,
мешающих приступить к трапезе.  Элина периодически прикладывалась ухом к
земле,  но пока все было тихо.  Прошло, наверное, уже часа полтора; эльф
клевал  носом,  но  периодически  испуганно  просыпался  и  вскидывался,
оглядываясь по сторонам.  По иронии судьбы случилось так,  что как раз в
один из таких моментов он первым заметил приближающегося всадника.
     - Их двое! - вскочила Элина, глядя туда, куда он показывал. Однако,
присмотревшись внимательно,  с облегчением поправилась:  -  Нет,  один с
конем в поводу. Не иначе, Эйрих добыл вам коня!
     Однако это  мог быть и  не  Эйрих;  в  таком случае,  время,  чтобы
вскочить в  седло и  ускакать,  еще  было.  Элина,  однако,  промедлила,
рассудив,  что  один человек не  представляет опасности.  Всадник скакал
прямо по направлению к ним.  Когда он подъехал ближе,  Элина поняла, что
это кочевник.  Ее рука непроизвольно легла на рукоять меча, но затем она
решила проявить больше дружелюбия.
     - Не вздумайте его бояться!  -  строго сказала она Йолленгелу.  Тот
неуверенно кивнул, нервно тиская в пальцах пайцзу.
     - Только  не   заставляйте  меня  за  вами  гоняться!   -   крикнул
подъезжавший.
     - Эйрих!  -  Элина расслабилась и облокотилась на седло. - Откуда у
вас эта одежда?
     - Оттуда   же,   откуда   и   конь,   -   усмехнулся  ее   спутник,
останавливаясь. - Одолжил у одного местного.
     - Одолжили? Что же вы оставили ему в залог?
     - Хороший удар мечом,  после которого он  вряд ли  станет требовать
одолженное назад. Седлайте коней, поехали.
     - Он напал на вас? - поинтересовалась Элина, вскакивая в седло.
     - Нет. Я напал на него. Вас что-то смущает?
     - Меня   смущает  компания  грабителя  и   убийцы!   -   возмущенно
воскликнула графиня.
     - Кочевники -  отнюдь  не  друзья людям  Запада.  Они  сами  широко
практикуют грабеж и  убийство по отношению к другим.  Разве вы не готовы
были сражаться за свободу Йолленгела? Или, по-вашему, вам не пришлось бы
для этого убивать?
     - Есть разница между защитой и нападением исподтишка!
     - Есть, - кивнул Эйрих. - Напавший внезапно имеет преимущество.
     Элина  тяжело  вздохнула.  Отношение Эйриха к  рыцарским понятиям о
чести ей  было известно...  и,  что хуже всего,  он постоянно оказывался
прав.
     - Что  будет,  когда его соплеменники найдут тело?  -  перевела она
разговор в практическую плоскость.
     - Может,  примут за  нашего друга  Йолленгела.  А  скорее просто за
раба. Они ведь не найдут ни одежды, ни головы.
     Эйрих протянул эльфу свой меч вместе с ножнами и поясом.
     - Я не умею с этим обращаться, - растерянно сказал Йолленгел.
     - Никто и  не  предлагает!  -  рявкнул Эйрих.  -  Но раз,  по вашей
милости, у нас две пайцзы на троих, мне придется изображать аборигена. А
западный меч с местным костюмом не гармонирует.
     Когда он протягивал эльфу оружие, Элина брезгливо наморщила нос.
     - Эйрих,  вы  настоящий герой,  если  способны носить на  себе  эти
вонючие шкуры, - сказала она.
     - Мне приходилось одеваться и похуже,  - невозмутимо ответил тот. -
Согласно  повериям  степняков,  мыться  значит  смывать  с  себя  удачу.
Конечно,  вряд ли у  них сложились бы такие обычаи,  если бы в степях не
было  проблем с  водой.  Куда больше,  чем  запах,  неудобен размер этих
вещей.  Как вы могли заметить, кочевники в среднем ниже ростом, чем люди
Запада - исключения бывают, но у меня не было времени их искать.
     Эльф,  кое-как  нацепивший  наконец  пояс  с  мечом,  рассыпался  в
благодарностях, понимая, на какие неудобства идет ради него Эйрих.
     - Вот именно, Йолленгел, - удовлетворенно изрек тот.

     Они  скакали  быстро,   но  не  настолько,   чтобы  загнать  коней.
Йолленгел,  несмотря на тряску,  несколько раз порывался заснуть и  один
раз  чуть не  свалился на  землю;  Эйрих пригрозил,  что  привяжет его к
лошадиному хвосту и  потащит на  аркане,  если  он  не  может  нормально
держаться в седле. Около полудня их остановил разъезд степняков.
     Эйрих мастерски сыграл свою  роль.  Он  говорил на  языке Курибая с
акцентом,  но это не было подозрительным: степь населяли разные племена.
Он  объяснил,  что  сопровождает  путешественников  с  Запада.  Элина  и
Йолленгел предъявили пайцзы, и им было позволено ехать дальше.
     Дальнейшее их  путешествие через степь протекало без  приключений -
разве  что  на  третий день  им  встретилось стадо  сайгаков,  и  Эйрих,
вооруженный теперь,  как  кочевник,  подстрелил  одного,  что  позволило
пополнить  запасы   продовольствия  без   лишних  контактов  с   местным
населением.  Карающая длань  Курибая так  и  не  настигла беглеца и  его
товарищей.  Через  пять  дней  пути  от  ханской ставки  они  выехали на
побережье Срединного моря.  Эйрих слегка ошибся в расчетах;  он надеялся
выехать  прямиком  к  городу  Эль-Хасар,  однако  они  оказались у  моря
западнее, на пологом пустынном берегу.
     Для  эльфа  зрелище  простертой до  горизонта  водной  стихии  было
совершенно  в  новинку  и  не  слишком  ему  понравилось;  набегавшие на
песчаный пляж  волны (небольшие,  не  выше пары футов) прямо-таки пугали
его,  и  он  не рискнул подъехать к  воде.  Элина пару раз видела море в
детстве,  во  время скитаний Айзендорга,  но и  для нее эти воспоминания
были смутными,  почти не существующими. Однако, в отличие от Йолленгела,
она  сразу  же  выехала  на  полосу  прибоя,  где  холодная  белая  пена
разбивалась с  шипением о  копыта ее  коня,  и  с  удовольствием вдыхала
влажный,  пропитанный йодом  воздух.  Изменчивая  белая  кайма  отделяла
безбрежность моря от бескрайности степи -  но и  сама уходила при этом в
бесконечность, и казалось, что нет на свете ни городов, ни стран, а есть
одна  лишь  дикая  и  прекрасная  в  своей  безлюдности природа.  Однако
показавшийся на  горизонте парус  напомнил о  существовании цивилизации.
Корабль шел в Эль-Хасар; туда же направились и путешественники.
     Некогда  северное  побережье Срединного моря  было  заселено  южной
ветвью западной расы;  здесь  было  выстроено много прекрасных городов с
многоколонными дворцами и  белыми  мраморными лестницами,  спускавшимися
прямо к волнам.  Защищенная властью магов от катаклизмов и неурядиц, эта
благодатная земля процветала.  Холмы утопали в  зелени виноградников,  в
море было полно рыбы, у причалов всегда покачивались многочисленные суда
из разных стран, увозившие в своих трюмах расписные амфоры, полные вином
и оливковым маслом,  нежное овечье руно и разнообразные творения местных
мастеров и художников. Здесь жил веселый и беззаботный народ - во всяком
случае,  так казалось чужеземцам;  на самом деле местные жители,  будучи
людьми,  разумеется, находили поводы отравить жизнь себе и окружающим. И
все  же   нигде  на  Западе  не  было  такого  количества  празднеств  и
карнавалов,  как  здесь,  и  даже  простые пастухи обычно  бывали  здесь
неплохими певцами и  музыкантами.  Город  Эль-Хасар,  называвшийся тогда
Эхасса,  был самым крупным в  западной части побережья;  здесь сходились
торговые пути  с  четырех сторон  света  -  да,  в  те  времена и  Южный
континент  еще  не  погряз  в  дикости,  и  его  чернокожие жители  тоже
приплывали торговать в  Эхассу на  своих длинных многовесельных лодках с
полосатыми квадратными парусами.
     С  падением власти магов  все  изменилось.  С  севера,  из  глубины
континента,  на  побережье двинулись кочевники,  а  с  востока  -  более
цивилизованные   завоеватели   из   молодых   эмиратов   и   султанатов,
образовавшихся на  месте  прежних провинций чародейских империй.  Жители
побережья,  давно  утратившие воинственность своих  далеких предков,  не
могли  оказать достойное сопротивление;  многие  тысячи их  были  убиты,
обращены в  рабов или бежали на  запад,  под защиту новых монархов своей
расы.  Завоевателям пришлось сражаться не столько даже с  ними,  сколько
друг с другом.  Многие дворцы и статуи были уничтожены как в ходе боевых
действий,  так и  просто развлекавшимися варварами.  К рукотворным бедам
добавились и  природные катаклизмы,  которые прежде предотвращала магия:
выяснилось, что многие районы побережья слишком засушливы для проживания
большого количества людей,  да и  сейсмически не вполне благополучны.  В
итоге в  течение первого же столетия после свержения власти магов многие
прибрежные города были разрушены и  полностью покинуты или  основательно
захирели.  Другие  отделались  меньшими  потерями,  хотя  и  существенно
сменили состав населения.  В  то же время переселенцы с востока основали
даже несколько новых городов.
     В  конечном  счете  территориальные споры  решились так:  восточная
часть побережья отошла граничившим с  нею царствам,  города же  западной
части  получили  формальный статус  "вольных",  т.е.  независимых,  хотя
независимость эта держалась на регулярной уплате дани степнякам. К числу
таких городов относилась и Эхасса, совсем было захиревшая в эпоху войн и
разрыва торговых связей,  но за прошедшие с  тех пор столетия постепенно
возродившаяся к  новой жизни.  Национальный состав ее жителей,  как и  в
других  подобных городах,  был  теперь  весьма  пестрым;  тут  проживали
потомки и коренного населения, и различных завоевателей, и завезенных из
других мест рабов,  и  всевозможных беглецов,  бродяг и переселенцев,  в
разные времена оседавших здесь.  Преобладали все же  выходцы с  Востока,
что  отразилось и  в  языке,  и  в  изменившемся названии.  Политическое
устройство  Эль-Хасара,  однако,  не  походило  на  восточные  монархии.
Знатность не  имела  здесь никакого значения;  беглый раб  из  степи мог
разбогатеть и стать уважаемым купцом и почтенным человеком, а разгружать
в  порту его  суда мог  отпрыск древнего патрицианского рода.  Город жил
торговлей и  мерил  достоинства деньгами.  Управлял городом Совет  Пяти,
избираемый на общем заседании купеческой гильдии.
     Прежде,   чем  въехать  в  Эль-Хасар,  Эйрих  избавился  от  одежды
кочевника и вновь облачился в свои вещи - по понятным причинам степняков
в городе не жаловали.  Лук и кривую саблю он отдал эльфу, забрав обратно
свой меч.
     Подобно  другим  городам  времени  меча,   Эль-Хасар  был   обнесен
крепостной стеной,  отсутствовавшей во времена магов. Высокая, сложенная
из  массивных каменных блоков стена выглядела практически неприступной -
однако и она не могла защитить жителей от бедствий осады,  не говоря уже
о том, что благополучие Эль-Хасара держалось на бесперебойном и надежном
функционировании порта,  поэтому  горожане предпочитали исправно платить
степным ханам.  Днем все  ворота были распахнуты,  так  что  Элина и  ее
спутники беспрепятственно въехали в  город.  В  Эль-Хасаре ни с  кого не
брали  въездных пошлин -  хитрые градоначальники предпочитали выкачивать
деньги из карманов гостей, когда те будут уже в городе.
     Светило солнце,  и  было тепло,  как в  Роллендале весной.  Элина и
Эйрих  ехали  без  головных  уборов,   и  лишь  Йолленгел  вынужден  был
нахлобучить свою  меховую шапку,  чем  периодически привлекал любопытные
взгляды.  Элина тем  временем с  интересом оглядывалась по  сторонам.  В
Эль-Хасаре сохранилось немало сооружений времен Эхассы,  а  в  последнее
столетие многие из  них были к  тому же  отреставрированы,  дабы сделать
город еще привлекательнее для гостей. Не без удивления смотрела Элина на
статуи,  изображавшие нагих  мужчин и  женщин.  На  Западе подобное было
немыслимо.   Там  воздвигали  лишь  монументы  королей  и   полководцев;
скульптура  Запада  была  атрибутом  политики,   а  не  эстетики,  а  уж
изображение обнаженной натуры было абсолютно недопустимым непотребством.
Элина,  однако,  не  испытывала особого смущения -  в  детстве ей не раз
приходилось видеть, как купаются солдаты ее отца.
     Почти  вплотную  к  стенам  старинных  дворцов,   однако,  лепились
невзрачные кубики глинобитных домов с  узкими прямоугольными дырами окон
без стекол;  большинству эль-хасарцев,  вынужденному ютиться в  подобных
жилищах,  было мало проку и  от древнего величия Эхассы,  и от нынешнего
богатства городских купцов.  Как и всякий город,  вынужденный ограничить
свои  пределы  крепостной стеной,  Эль-Хасар  страдал  от  тесноты.  Тем
удивительнее было увидеть почти в  центре города незастроенный холм.  На
вершине его среди бурьяна виднелись обломки поваленных колонн и  вросшие
в  землю  каменные глыбы.  При  чародеях здесь  был  дворец  Наместника,
управлявшего  городом.   Дворец  не   стал   жертвой  землетрясения  или
завоевателей;  его разрушили сами эхасситы,  как только узнали о падении
власти магов.  Тогда же  был убит и  сам Наместник.  Впоследствии дважды
предпринимались попытки использовать холм для застройки,  но  оба раза в
самом начале, еще при расчистке вершины от развалин, с кем-то из рабочих
происходил несчастный случай. В результате холм был признан проклятым, а
застройка отложена на будущие времена,  когда силы магии иссякнут в мире
окончательно.
     Путешественники отыскали  трехэтажную гостиницу  и  сняли  наиболее
дешевые комнаты на верхнем этаже.  Отсюда, предводительствуемые Эйрихом,
они направились в порт.
     - Между прочим,  Йолленгел,  почему бы вам не обосноваться здесь? -
спросил вдруг Эйрих.
     - Здесь?... - вопрос явно застал эльфа врасплох.
     - Ну да.  Вы же собирались поселиться где-нибудь на востоке. В наше
время это уже восток.  Притом довольно спокойное его место -  по крайней
мере, до тех пор, пока город исправно платит дань степи. Об эльфах здесь
если и слышали, то смутно.
     - Я... я не знаю... - растерянно пробормотал Йолленгел. - Здесь так
много людей...
     - К   вашему  сведению,   это  свойство  любого  города.   Если  вы
предпочитаете лес, почему вы там не остались?
     - Мне  бы  хотелось все  же  увидеть побольше.  Чтобы было из  чего
выбирать, - решился эльф.
     - Ну,  дело ваше,  только не  ждите,  что  я  оплачу вам  проезд на
корабле. Что-то мне подсказывает, что капитаны, ходящие отсюда в сторону
Дулпура, небольшие поклонники музыки.
     - Не  беспокойтесь,  Йолленгел,  в  случае  чего  я  расплачусь,  -
поспешно сказала Элина, неприязненно взглянув на Эйриха.
     В  порту было меньше судов,  чем в летние месяцы,  но все же вполне
достаточно,  чтобы поиски нужного заняли немало времени. В конце концов,
побеседовав на  нескольких языках  с  различными матросами,  отдыхавшими
портовыми грузчиками и просто бездельниками,  гревшимися на солнышке или
удившими мелкую рыбешку с  волнорезов,  Эйриху удалось отыскать корабль,
идущий прямиком в Дулпур.  Судно называлось "Русалка",  но,  несмотря на
романтическое имя,  отнюдь  не  впечатляло  изяществом  форм.  Это  была
небольшая,  достаточно неуклюжая на вид трехмачтовая каравелла, на своем
веку не раз стоявшая в ремонтных доках. Единственное орудие - катапульта
- было установлено на  корме;  маневренный бой  не  был сильной стороной
"Русалки",  все,  на что она могла рассчитывать -  это отстреливаться от
преследующего врага.
     Настоящие русалки,  впрочем, хотя и были превосходными пловцами, но
тоже  заметно отличались от  созданного легендами романтического образа.
Элине  доводилось видеть  чучело  русалки в  кунсткамере роллендальского
дворца.  Эти существа,  разумеется, были лишены волос, которые под водой
были бы только бессмысленной помехой, человеческого носа, ушных раковин,
и вообще куда больше походили на рыбу с руками,  чем на женщину с рыбьим
(точнее, дельфиньим) хвостом. Кстати, на самом деле они были не самками,
а гермафродитами -  поэтому,  собственно, никто и никогда не видел самца
русалки,  а  все  легенды о  любви  русалки и  моряка являются полнейшей
чепухой.  Даже во времена магов интеллект русалок уступал человеческому;
впоследствии же они деградировали до животного состояния и теперь вообще
встречались крайне редко.
     Капитан  был  на  борту,  потому  переговоры  состоялись сразу  же.
Морской волк  был  пузат,  как  его  судно,  радикально лыс  и  смугл от
постоянного пребывания на солнце.  Черная с  проседью борода его свирепо
топорщилась во  все стороны.  Изъяснялся он на языке Варсалии,  одной из
южных стран Запада,  пересыпая свою речь словами из  еще  десятка языков
побережья.   Элина,   благодаря  приобретенным  в   детстве   отрывочным
лингвистическим  познаниям,   не   то  чтобы  все  понимала,   но  смысл
улавливала.
     - Вам повезло -  мы уходим завтра,  -  говорил капитан.  -  Давайте
задаток сейчас,  и в полдень будьте на борту. Опоздаете - сами виноваты,
ждать не буду.
     Запрошенная им  цена  была достаточно высокой,  особенно для  судна
такого класса,  и Эйрих принялся торговаться. Капитан не хотел сбавлять,
напирая на то,  что следующего судна до Дулпура они могут дожидаться еще
не  один месяц -  и  это была правда;  однако Эйрих проявил решимость и,
развернувшись,  объявил своим спутникам,  что они поищут другой корабль.
Лишь когда они спустились на  причал,  капитан окликнул их и  согласился
уступить.
     После этого они отправились осматривать город и гуляли до вечера по
его  кривым  горбатым улочкам и  обширным площадям,  чьи  камни  помнили
расцвет эпохи магов;  ныне  многие из  этих  площадей были  превращены в
рыночные.  Помимо торговцев,  там  делали бизнес представители еще  двух
категорий:   во-первых,  уличные  фокусники,  акробаты  и  музыканты,  а
во-вторых,  карманные воры.  О  последних Эйрих  особо предупредил своих
спутников -  и  оказался прав,  ибо  через  некоторое время  Элина ловко
перехватила руку,  решившую погостить в  ее  кармане.  Рука принадлежала
коричневому от  грязи  и  загара  оборванному мальчишке лет  тринадцати.
Пойманный  рванулся,   но,  столкнувшись  с  железной  хваткой,  тут  же
прекратил сопротивление и  принялся  униженно  молить  о  пощаде.  Эйрих
выразил готовность позвать стражников,  но Элина, глядя на незадачливого
воришку,  смущенно  переступавшего грязными босыми  ногами  на  холодных
камнях площади и  утиравшего нос  свободной рукой,  сжалилась над  своим
пленником и  отпустила его,  предварительно взяв  через  Эйриха обещание
больше не воровать. Мальчишка моментально растворился в толпе, а Эйрих с
усмешкой  сообщил,   что   его  обещание  будет  действовать  еще  минут
пятнадцать.  Графиня с достоинством возразила,  что человеку надо давать
шанс.  Эйрих ничего на это не ответил,  но подумал про себя, что как раз
шанса  зарабатывать себе  кусок  хлеба  честным путем у  этого парнишки,
скорее всего, нет.
     В  гостиницу вернулись уже  в  сумерках и,  поужинав,  вскоре легли
спать -  Элина в одной комнате, Эйрих и эльф в другой. Было еще довольно
рано,  но усталость от путешествий по взбиравшимся на холмы и  сбегавшим
вниз улочкам сказывалась.  Впервые со  дня высадки на  берег Омолы Элина
позволила себе отоспаться на всю катушку, не ожидая никаких опасностей.
     Когда она встала,  солнце уже карабкалось по небу короткого зимнего
дня.  Выйдя в коридор,  она столкнулась с Эйрихом. Ее спутник только что
продал  лошадей  хозяину  гостиницы.  Это  была  обычная практика -  так
поступали  многие  путешественники,  прибывавшие  в  Эль-Хасар  сушей  и
покидавшие его морем. На специальном рынке можно было продать дороже, но
это означало лишние хлопоты, да и налог пришлось бы платить.
     - Йолленгел не вернулся? - спросил Эйрих.
     - Я даже не знал,  что он уходил,  -  ответила Элина,  почувствовав
беспокойство. Эйрих заглянул в свою комнату и убедился, что она пуста.
     - Он не говорил, куда идет? - спросила графиня.
     - Похоже,  он не хотел меня беспокоить. Я слышал сквозь сон, как он
выходил, но подумал, что это он просто по нужде. Однако вряд ли это дело
может так затянуться даже у эльфа.
     Немногочисленные  вещи  Йолленгела  находились  в  комнате,   да  и
покинуть своих благодетелей,  не  попрощавшись,  было бы не в  его духе.
Однако время шло,  а эльф не возвращался.  В конце концов Эйрих объявил,
что пора идти, иначе они опоздают на корабль.
     Элина  шла  по  улице  в  расстроенных  чувствах  -  она  почти  не
сомневалась, что Йолленгел попал в беду. Однако город был слишком велик,
чтобы надеяться быстро разыскать его, а опоздай они к отплытию - и ждать
следующего корабля пришлось бы неведомо сколько.  В  который раз графиня
вынуждена была сделать выбор в  пользу Артена.  Тем не менее,  она шла в
порт  не  самой  короткой  дорогой,  петляя  по  улицам  и  заглядывая в
переулки.
     - В  Эль-Хасаре  нет  ксенофобии -  здесь  проживает слишком  много
народов, и само благополучие города зависит от его привлекательности для
гостей,  -  успокаивающе говорил Эйрих. - Так что ничего особо страшного
ему тут не грозит. Скорее всего, он просто пошел погулять и заблудился -
языка он не знает и дорогу спросить не может. А нам надо поспешить.
     - Эрвард! Эйрих! - послышался вдруг знакомый голос.
     Они  обернулись.  Крик  доносился из  глубины ответвлявшейся улицы.
Расталкивая прохожих, они устремились туда.
     Шестеро   городских   стражников,   вооруженные   кривыми   мечами,
конвоировали троих  задержанных,  одним из  которых был  Йолленгел.  Под
глазом эльфа красовался свежий синяк,  губа  была  разбита.  Двое других
арестованных выглядели не  лучше.  Их руки не были связаны -  как видно,
стражи порядка не ожидали сопротивления.
     - Что  случилось?   -   требовательно  спросил  Эйрих  по-луситски,
переходя  на  шаг  и  двигаясь  рядом  с  недобро  косившимися  на  него
конвоирами.
     По  быстрой и  сбивчивой речи  Йолленгенла удалось реконструировать
события.  Терзаемый совестью по поводу денег, уплаченных за него Элиной,
эльф решил подзаработать.  Идея пришла ему в  голову накануне,  когда он
увидел уличных музыкантов.  Рано  утром он  тихо выбрался из  комнаты и,
расположившись на одной из людных улиц,  начал играть. Его мелодии имели
большой успех,  и прохожие щедро кидали ему монеты.  Однако эльф не учел
того  обстоятельства,  что  все  сколь-нибудь выгодные места  на  улицах
Эль-Хасара  давно  поделены между  городскими музыкантами,  фокусниками,
нищими и  прочей подобной публикой.  Так  что  в  скором времени явились
хозяева территории и  потребовали от нарушителя убираться,  отдав им при
этом "незаконно" добытые деньги.  Эльф из-за  незнанья языка даже не мог
понять,  чего они от  него хотят;  тогда те  перешли к  более доходчивым
средствам - один двинул Йолленгела в челюсть, а второй вырвал из его рук
флейту и  сломал старинный инструмент о колено.  Смирный эльф мог бы еще
стерпеть побои,  но не это.  Как тигр, он набросился на обидчиков. Драка
продолжалась до тех пор,  пока не явились стражники и не арестовали всех
троих, не побрезговав при этом и подобрать рассыпанные монеты.
     Уяснив  ситуацию,  Эйрих  обратился к  начальнику караула,  пытаясь
объяснить,  в чем дело,  и добиться освобождения эльфа. Элина, хотя и не
понимавшая языка,  горячо его поддерживала.  Стражник, однако, ничего не
желал слушать,  повторяя, что во всем разберется судья. Эйрих вздохнул и
неохотно произнес:
     - Ну хорошо, сколько?
     - Взятка? - ненатурально возмутился стражник.
     - Компенсация за причиненные хлопоты,  - дипломатично сформулировал
Эйрих,  мысленно проклиная ненасытность стражников,  которые и  так  уже
неплохо поживились за счет Йолленгела.
     - Не  здесь,  -  буркнул начальник караула.  Приличия не  позволяли
принять мзду и  отпустить задержанного прямо посреди людной улицы,  хотя
вряд ли  хоть для кого-то из прохожих продажность городской стражи стала
бы новостью.
     И в этот момент эльф все испортил.  Не то ошибочно приняв возникшую
паузу за  неуспех переговоров,  не  то  осознав,  что он вновь,  вопреки
собственному обещанию,  ввергает своих  спутников в  расходы,  Йолленгел
воспользовался  тем,   что   внимание  конвоиров  отвлечено  Эйрихом  и,
оттолкнув одного из них,  бросился бежать. В следующую секунду пустились
наутек его  обидчики;  они сделали это рефлекторно,  им,  как постоянным
жителям города,  не  следовало лишний раз ссориться со  стражниками.  Те
дернулись было  догнать  арестантов,  но  безуспешно -  прохожие  быстро
расступались  перед   беглецами   и   весьма   неохотно   -   перед   их
преследователями.   Простые  эль-хасарцы  в   массе  своей  не  жаловали
городскую стражу.
     Тогда  гнев  охотников,  упустивших добычу,  обратился на  Эйриха и
Элину.  Друзья одного из  беглецов были в  их глазах прямыми виновниками
побега.  Сразу двое  стражников схватили за  руки  Эйриха,  а  еще  один
потянулся к графине. Рука Элины молниеносно метнулась к мечу.
     - Меч  в   ножны,   Эрвард!   -   страшным  голосом  рявкнул  Эйрих
по-тарвилонски. Элина, слегка ошарашенная, послушалась и лишь увернулась
от  того,  кто пытался ее  схватить.  В  следующий миг Эйрих расшвырял в
стороны державших его,  но  и  сам не  стал обнажать меч.  Он знал,  что
делает -  нападение на  городских стражников с  оружием было  куда более
серьезным преступлением,  чем просто сопротивление.  Однако,  в то время
как Элина,  отскакивая от наседавших врагов,  сохраняла у себя за спиной
путь к свободе,  сам Эйрих оказался в окружении.  Один из стражников уже
вовсю свиристел глиняным свистком, призывая подмогу.
     - Бегите в порт! - крикнул Эйрих, раздавая удары направо и налево.
     - А как же вы?  -  крикнула в ответ Элина,  понимая,  однако, что с
голыми руками она не сможет ему помочь.
     - Обо мне не беспокойтесь!  Ждите меня на борту!  Но даже если я не
прорвусь, я скоро буду на свободе!
     Элина в последний раз ударила стражника ногой по голени и бросилась
бежать.   Некоторое   время   она   слышала   за   собой   топот   сапог
преследователей, затем он отстал.
     Двадцать минут спустя она  вылетела на  набережную в  паре  миль от
порта;  планировка города была  не  слишком удобной для  ориентирования.
Элина перевела дух,  еще раз оглянулась,  нет ли  погони,  и  дальше уже
пошла быстрым шагом.
     Наконец  она  отыскала  нужный  причал  и  поднялась по  пружинящим
сходням  на  борт  "Русалки".  На  судне  шли  последние приготовления к
отплытию.
     - Наконец-то, - ворчливо приветствовал ее капитан. - Где остальные?
     - Сейчас  будут,  -  ответила  Элина,  чувствуя разочарование:  она
надеялась, что по крайней мере эльф уже на корабле.
     Она стояла у  борта и  смотрела на город,  надеясь разглядеть вдали
знакомые фигуры.  За  ее  спиной  топали  башмаками по  скрипучим доскам
палубы матросы,  волокли последние тюки грузчики и  хрипло покрикивал на
тех и других боцман.  Все пассажиры уже прибыли; некоторые из них стояли
на палубе,  подобно Элине, другие прогуливались по причалу, оттягивая до
последнего момент  расставания с  твердой  землей  под  ногами.  Наконец
капитан зычно рявкнул:  "Все на борт,  отчаливаем!"  -  и  пассажиры,  в
последний раз  пожав руки  или  обнявшись с  провожающими,  поднялись на
корабль.
     - Ну, где твои друзья? - спросил капитан, проходя мимо Элины.
     - Не  знаю,   -  печально  пожала  плечами  графиня.  -  Что-то  их
задержало.
     - Я  предупреждал -  судно ждать не будет.  Ты едешь или сходишь на
берег?
     Элина еще раз все обдумала.  Вряд ли Эйрих врал, говоря, что ничего
особо страшного ему не грозит.  Ну,  может быть,  месяц тюрьмы,  если не
сможет откупиться.  И зачем ему понадобилось ввязываться в драку, почему
было не откупиться сразу? Конечно, обозленные стражники содрали бы с них
двоих больше, чем намеревались вначале за Йолленгела, но зато теперь все
были бы  на  борту.  Или нет,  стражники все равно бы  промурыжили бы их
слишком долго?  Должно быть,  именно так.  И  куда девался эльф?  Скорее
всего,  он бежал куда глаза глядят и  просто заплутал в  лабиринте улиц.
Выходило,   что  спутники  Элины  не  нуждались  в  спасении;  если  она
останется,  то просто потеряет несколько недель,  а то и месяцев, ожидая
следующего  корабля.   С  другой  стороны,  Эйрих  был  весьма  полезным
спутником,  но  ведь он  ехал только до  Дулпура,  значит,  им все равно
предстояло расстаться -  не в  порту отправления,  так в порту прибытия.
Терять время и  подвергать лишней опасности Артена лишь для того,  чтобы
иметь возможность нормально проститься, было глупо.
     - Я еду, - ответила Элина.
     - Поднять сходни! Отдать швартовы! - гаркнул капитан.
     Между  бортом  и  причалом стала  шириться полоса воды;  заскрипели
снасти,  захлопали  паруса,  ловя  ветер,  город  стал  поворачиваться и
уходить за корму. Элина все еще всматривалась в очертания порта, надеясь
увидеть своих товарищей;  и  лишь когда судно вышло из бухты в  открытое
море, она ушла в свою каюту.

     Поначалу  плавание  протекало  благополучно.  Дул  ровный  попутный
ветер;  море  было  спокойно,  хотя,  конечно,  без  небольшой волны  не
обходилось.  За  свою  предыдущую жизнь  Элина  лишь  однажды  совершала
морское путешествие -  ей было тогда лет пять,  и  король,  в чьей армии
служил  тогда  ее  отец,  решил  перебросить свой  экспедиционный корпус
морем.  Тем не менее,  морская болезнь,  истязавшая половину пассажиров,
Элину  не  тронула  -  благодаря  регулярным тренировкам,  куда  входили
различные  прыжки,   развороты  и   сальто,   у  нее  был  тренированный
вестибулярный аппарат.  Постепенно и пассажиры стали привыкать к качке и
выбираться на  палубу не  только для того,  чтобы согнуться над бортом в
приступе рвоты.  Поскольку плавание предстояло долгое,  в скором времени
все перезнакомились друг с другом,  хотя некоторым требовалась для этого
помощь других попутчиков в качестве переводчиков.
     Пассажиров было немного -  всего дюжина, не считая Элины (а команда
судна   состояла  из   восемнадцати  человек).   Большинство  составляли
подручные купцов  средней руки,  не  имевших собственных кораблей -  эти
люди сопровождали груз или,  напротив,  возвращались из деловой поездки.
Четверо были переселенцами,  отправившимися на  восток в  поисках лучшей
жизни:  худой неразговорчивый мужчина без  двух пальцев на  левой руке и
семья из  трех  человек -  муж,  жена и  их  восьмилетний сын.  Ребенок,
толстый некрасивый мальчик,  был изрядным плаксой и  изводил родителей и
других  пассажиров  своими  гнусавыми  громогласными жалобами;  Элина  с
первой  же  минуты почувствовала к  нему  глубокое отвращение.  Наконец,
последним пассажиром был  молодой человек,  ехавший к  своей невесте,  с
которой не  виделся несколько лет.  Всех  остальных людей  на  свете он,
похоже,    рассматривал   в   качестве   слушателей   его   патетических
разглагольствований о своей возлюбленной.  Он был еще большим бедствием,
чем  ребенок;  за  несколько  дней  он  успел  всем,  включая  матросов,
прожжужать уши рассказами о  том,  как они вместе играли в детстве,  как
целовались и  давали клятвы верности в  отрочестве,  как жестокая судьба
забросила их семьи "на разные края света" - ее в Дулпур, его в Эль-Хасар
(между "краями света" не было и трех тысяч миль),  и, разумеется, какими
неземными  достоинствами  обладает  его  идеал.  В  "Эрварде"  он  особо
рассчитывал  найти  благодарного  слушателя  -   тем  паче  что  нашелся
юго-западный диалект, который понимали они оба - но был жестоко отшит.
     - Ваша  девушка,  должно быть,  давно  замужем за  кем-нибудь более
здравомыслящим,  но если она и впрямь ждет вас, то мне ее искренне жаль,
- сказала Элина.
     - Вы просто еще не знаете, что такое любовь! - воскликнул тот тоном
не столько обиженным, сколько покровительственным.
     - Даже если бы я не знал,  что любовь -  это величайшая глупость на
свете,  мне достаточно было бы взглянуть на вас, чтобы в этом убедиться,
- отрезала графиня. Больше пылкий влюбленный с ней не разговаривал. Ему,
однако,  удалось-таки  заполучить внимательного слушателя в  лице матери
плаксивого ребенка  -  усталой женщины за  тридцать,  утратившей остатки
красоты, но так и не набравшейся ума.
     В первые дни плавания узкая полоска суши виднелась на горизонте, но
затем корабль отклонился к югу.  В принципе можно было идти вдоль берега
в  течение всего плавания,  но  такой путь был  бы,  во-первых,  заметно
длиннее из-за сильно изрезанной северной береговой линии,  а  во-вторых,
отнюдь не безопаснее. Между портовыми городами простирались незаселенные
территории,  где  в  угрюмых  скалистых  бухтах  или  между  прибрежными
островами вполне могли  поджидать в  засаде быстроходные пиратские суда.
Впрочем, южный берег моря был в этом плане еще опаснее: на севере Южного
континента у  пиратов была  целые города.  Государства,  имевшие выход к
Срединному  морю,  предпринимали не  одну  военную  экспедицию  с  целью
разорения этих разбойничьих гнезд,  но,  сожженные дотла и с потопленным
флотом,  те через некоторое время возникали вновь,  на прежнем или новом
месте.
     К  середине  второй  недели  плавания  погода  испортилась.   Ветер
сменился на северо-восточный;  он гнал по небу рваные тучи и взъерошивал
пенные гребни свинцово-серых волн. Начинался один из тех зимних штормов,
после которых к  берегу нередко прибивает плавучий мусор,  оставшийся от
кораблей, а иногда и раздутые тела утопленников.
     Тут  уже  даже  Элине  пришлось  несладко.   Лежа  в  своей  каюте,
пристегнутая ремнями к койке,  она боролась с комом в горле и пустотой в
животе,  когда  каравелла то  карабкалась к  небу,  задрав  бушприт,  то
скользила в водяную яму.  Один раз графиня, дабы продемонстрировать свою
храбрость и  набраться впечатлений,  попыталась было выйти на заливаемую
морской  и  небесной  водой  палубу,  но  привязавшийся к  мачте  боцман
немедленно погнал ее обратно - и вовремя, иначе следующий вал мог унести
ее в море.
     Трое  суток  "Русалку" мотало  по  волнам.  Старый корпус угрожающе
скрипел,  принимая на  себя  удары бесчисленных тонн  воды,  зарывался в
волну чуть ли не по нижние реи -  однако всякий раз выныривал, стряхивая
с  бортов водопады ярящейся пены и  норовя вновь уставить мачты в зенит.
Наконец на  четвертый день -  это  был пятнадцатый день плавания -  море
успокоилось.  "Русалка",  несмотря на  внешнюю  неказистость,  с  честью
выдержала  испытание  (далеко  не  первое  и  не  самое  страшное  в  ее
биографии);  правда,  под конец в трюме образовалась течь, но ее удалось
заделать.  Некоторые  снасти  нуждались в  починке.  Пострадал кое-какой
груз, залитый водой или плохо закрепленный. Один из матросов был смыт за
борт во время шторма;  один из торговцев сломал себе руку в  собственной
каюте,  не  удержав равновесия при  качке.  Больше  потерь не  было,  не
считая,   конечно,   того   обстоятельства,   что   корабль  отнесло  от
первоначального курса вспять и к югу.
     Почти  сразу  вслед за  штормом воцарился штиль.  Желваки волн  еще
перекатывались под поверхностью воды,  но  мокрые паруса висели дрябло и
бессильно.  До  самого вечера "Русалка" лежала в  беспомощном дрейфе,  и
лишь ближе к закату удалось поймать хоть какой-то ветер. Он был слабый и
не слишком попутный,  так что "Русалка" тащилась вперед, делая не больше
трех-четырех узлов. В таких условиях прошла ночь.
     Утром,  выйдя на палубу,  Элина сразу обратила внимание на какое-то
нездоровое оживление команды.  Проследив направление взглядов, то и дело
кидаемых за корму,  она увидела на горизонте белый парус. Даже, пожалуй,
не совсем на горизонте, а уже ближе.
     Графиня решительно поднялась на ют и  подошла к капитану,  который,
скрестив  руки  над  животом,   тоже  неприязненно  смотрел  в   сторону
неизвестного судна.
     - Это пираты? - без обиняков спросила она.
     Капитан вообще не склонен был раньше времени поднимать панику среди
пассажиров, но как-то поддался решительному натиску Элины.
     - Пока не знаю,  - хмуро ответил он. - Мачты у них невысокие, почти
как  на  рыбачьей  лодке.  Но  рыбачьей лодке  нечего  делать  на  таком
расстоянии от берега.  Значит,  галера или что-то вроде. Конечно, галеры
имеются и в обычных военных флотах... Идут за нами с рассвета.
     - Мы сумеем оторваться?
     - С  этим-то ветром?  -  горько усмехнулся капитан.  -  Они идут на
веслах, это очевидно.
     "Русалка",  конечно,  делала все возможное,  развернувшись кормой к
ветру и  идя на  всех парусах,  но три часа спустя неизвестное судно уже
практически настигло  ее.  Теперь  уже  отчетливо было  видно,  что  это
небольшая двухмачтовая галера.  Она могла бы догнать каравеллу и раньше,
но,  должно быть,  на галере берегли силы гребцов,  понимая,  что добыча
никуда  не   денется.   Увы,   теперь  уже  практически  не  приходилось
сомневаться,  что  команда  галеры  рассматривает "Русалку"  в  качестве
добычи.   Ни  один  государственный  флаг  не  развевался  под  клотиком
преследователей;  впрочем,  будь это и не так, оснований для спокойствия
все  равно  бы  не  было  -  пираты нередко используют флаги захваченных
кораблей для маскировки.  На палубе галеры толпились люди,  и  их оружие
сверкало на солнце.
     Вскоре Элина,  стоя на  юте,  могла уже рассмотреть галеру во  всех
подробностях. Острый форштевень рассекал волны; под водой он переходил в
грозный бивень тарана.  На  носу  судна  располагалась широкая площадка,
закрытая  спереди  и  с  боков  обитыми  бронзой  деревянными стенками в
человеческий рост;  в  этом  ограждении были  прорезаны широкие  щели  -
несколько вертикальных и одна сплошная горизонтальная, смещенная кверху.
Площадка  предназначалась  для  лучников,   обстреливающих  преследуемый
корабль.  Сразу же за ней располагалась катапульта;  благодаря тому, что
корма "Русалки" поднималась выше  палубы галеры,  можно было разглядеть,
что,  в отличие от жестко закрепленного орудия каравеллы, неприятельская
катапульта  установлена на  поворотном круге  и  может,  таким  образом,
стрелять в любом направлении;  при этом,  однако, она была меньше и била
более легкими ядрами. Поскольку катапульта - навесное орудие, ограждение
стрелковой  площадки  не   мешало  ей  бить  прямо  по  курсу;   широкая
горизонтальная щель служила в  этом случае для прицеливания бомбардиров.
Вдоль бортов в  нескольких местах было  установлено что-то  типа трапов,
благодаря которым абордажная команда могла легко взбежать на  борт более
высокого корабля.  На приподнятой корме располагалась вторая катапульта,
аналогичная первой;  но она,  как и орудие каравеллы,  предназначалась в
основном для защиты - стрелять вперед ей мешали паруса.
     На "Русалке" была объявлена тревога.  Трое бомбардиров заняли места
у  катапульты.  В  обязанности двоих входило закладывать каменные ядра и
вращать ворот,  отводя рычаг,  а третий,  командовавший ими,  отвечал за
наведение на цель. На всякий случай каравелла подняла сигнальные флажки,
предупреждающие,  что  дальнейшее сближение  судов  будет  расценено как
нападение;  как  и  следовало ожидать,  это  предупреждение не  возымело
действия.  Пираты -  теперь уже  было бесспорно,  что  это  именно они -
разумеется,  видели орудие каравеллы и потому заходили не прямо с кормы,
а  со  стороны,  дабы  оказаться вне  его  зоны досягаемости.  "Русалке"
пришлось  маневрировать,   теряя  и  без  того  невеликий  темп.  Галера
выстрелила  первой.  Каменное  ядро  перелетело  наискось  через  корму,
проломило  левый  фальшборт  и  плюхнулось  в  воду.   Ответный  выстрел
каравеллы пришелся аккурат на середину пиратской палубы. Было видно, как
взлетели вверх  обломки досок;  ветер  донес с  пиратского корабля вопль
агонии.   Матросы  "Русалки"  разразились  радостными  и   воинственными
криками.
     Пираты вновь  меняли курс,  уходя с  линии обстрела.  Их  следующий
выстрел оказался точнее,  проломив корму каравеллы;  никто,  однако,  не
пострадал.
     На сей раз бомбардиру "Русалки" не удалось угадать момент,  и  ядро
ушло в  воду рядом с  бортом галеры,  сломав,  впрочем,  по пути одно из
весел.
     Следующее  ядро  пиратов  прорвало  бизань  и  рухнуло  на  палубу,
переломав ноги не успевшему отскочить матросу. Гребцы налегали на весла,
обходя  каравеллу  и  вынуждая  ту  разворачиваться против  ветра,  дабы
остаться кормой к неприятелю. Во время этого маневра бомбардир "Русалки"
целился   более   тщательно  и   пропустил  выстрел  вражеской  кормовой
катапульты,   который,   однако,  не  достиг  цели.  Его  старания  были
вознаграждены:   пущенное  с   каравеллы  ядро   своротило  правый  край
стрелковой  площадки,   увлекая  в   море  обломки  ее   стен  вместе  с
разможженным телом одного из пиратов. "Русалка", однако, почти полностью
потеряла  ход,   и  теперь  суда  сближались  стремительно.   Бомбардиры
каравеллы  заложили  еще  одно  ядро,  но  выстрелить не  успели:  новый
пиратский снаряд  угодил  прямо  в  катапульту,  сломав  рычаг  и  выбив
осколком дерева глаз главному бомбардиру.
     Теперь, в принципе, галера могла бы курсировать вокруг, обстреливая
беспомощное судно,  пока не кончатся ядра; однако ее капитан, как видно,
предпочел поберечь боеприпасы на случай более тяжелых боев и сразу повел
свой  корабль  на  абордаж.   Галера  подходила  к  "Русалке"  с  кормы,
отклоняясь  вправо;   таким  образом,   стрелковая  площадка  оставалась
обращенной к каравелле своей непострадавшей стороной,  и оттуда уже били
лучники.  Впрочем, в данном случае им даже не нужно было прикрытие стен,
ибо на "Русалке" не было луков и арбалетов.
     Капитан каравеллы меж тем колотил в двери кают с криком:  "Выходите
с  оружием,  если не хотите,  чтоб вас продали на базаре,  как обезьян!"
Пассажиры,  попрятавшиеся (за  исключением Элины  и  пары  торговцев) по
каютам  в  начале боя,  выбирались на  палубу,  нервно стискивая рукояти
мечей или кинжалов -  у кого что было.  Несколько человек,  очевидно, не
способные оказать вооруженное сопротивление, остались в каютах, дрожа от
страха и призывая на головы пиратов всех демонов вселенной.
     Всего  готовых  сражаться  пассажиров  вместе  с  Элиной  набралось
восьмеро.  К  этому времени двое  матросов были  ранены стрелами;  таким
образом,   из  команды,  вместе  с  капитаном  и  помощником,  на  ногах
оставалось  14  человек  (даже  главный  бомбардир,  несмотря  на  боль,
перевязал платком кровоточащую глазницу и стоял рядом с другими,  сжимая
рукоять топора).  На  палубе  же  галеры момента атаки  дожидалось более
полусотни пиратов.
     Гребцы  подняли  весла,   чтобы  они  не  мешали  абордажу;  галера
скользила  по  инерции  вдоль  правого  борта  "Русалки".   Враги  имели
последнюю возможность взглянуть друг на  друга,  прежде чем  сцепиться в
беспощадной  схватке.  Большинство  пиратов,  как  и  экипаж  каравеллы,
принадлежало  к   западной  расе,   хотя  были  и   раскосые  желтолицые
представители  востока,   и  даже  один  негр.  Но  наибольшее  внимание
привлекал не он,  а пират,  стоявший по центру.  Он был не выше среднего
роста,  однако казался гигантом благодаря исходившей от  него силе.  Его
торс  был  защищен кольчугой,  однако  руки,  вздутые буграми мускулов и
веревками жил,  были обнажены до плеч,  несмотря на холод;  в  каждой он
сжимал по  ятагану.  Но  хуже всего было его  лицо,  казавшееся какой-то
кошмарной маской.  Палач  вырвал  ему  ноздри  и  выжег  клеймо на  лбу;
остальную же  кожу  бритой головы покрывали узоры  татуировок,  словно у
южных дикарей.  Судя по коротким властным командам, которые он сплевывал
сквозь зубы, это был предводитель пиратов.
     Через борт полетели абордажные крючья, с хрустом впиваясь в дерево.
Оглашая воздух воинственными криками, пираты ринулись в атаку.
     В первый момент более высокий борт каравеллы обеспечил преимущество
ее защитникам;  на короткое время им удалось сдержать натиск пиратов,  и
несколько разбойников,  раненых или  убитых,  рухнули обратно на  палубу
галеры.  Но  все  новые  абордажные трапы  со  стуком  ложились на  борт
"Русалки",  к  тому  же  несколько  пиратов,  раскачавшись  на  канатах,
привязанных к реям галеры,  запрыгнули на каравеллу сверху, сразу спутав
порядок обороняющихся.  Вскоре бой кипел уже на  палубе "Русалки" от юта
до бака.
     Матросы каравеллы дрались не  так уж  плохо,  но  численный перевес
неприятеля поневоле заставлял их оступать. Что же до пассажиров, то лишь
Элина и трое торговцев оказались хорошими бойцами;  остальные не столько
бились,  сколько  пятились  от  противника,  отмахиваясь своим  оружием.
Графиня видела,  как влюбленный юноша кинулся на  врага со шпагой -  это
оружие, которое граф Айзендорг презрительно именовал вязальной спицей, в
последнее время входило в моду среди дворян южных городов взамен тяжелых
мечей.  Но  то,  что хорошо для учтивой дуэли,  мало годится для боя без
правил;  в  следующий же миг острое лезвие тяжелой пиратской сабли легко
переломило  субтильный  клинок  и,  не  встречая  больше  сопротивления,
разрубило  наискось  шею  юноши.  Несчастный  жених  упал,  захлебываясь
собственной кровью.
     Капитан  "Русалки",   видя  все  это  и   понимая,   что  положение
безнадежно,  решился на  отчаянный шаг.  Криком  увлекая за  собой  свою
команду,   он   бросился  на   пиратов,   рассчитывая  пробиться  к   их
предводителю.  Отчаяние и  ярость  сделали свое  дело:  орудуя  мечом  с
неожиданным для своей комплекции провороством, капитан зарубил одного за
другим четырех разбойников,  так что и подчиненные его, воспрянув духом,
перешли в контратаку,  остановив натиск пиратов, а кое-где даже потеснив
их к  правому борту.  Но капитан последних как раз перебрался через этот
борт и  с  усмешкой остановился перед своим врагом.  Когда два  капитана
скрестили  клинки,   внимание   дерущихся  с   обеих   сторон   поневоле
сосредоточилось  на  лидерах,  так  что  прочие  бои  почти  прервались,
сменившись взаимными оборонительными стойками.
     Поединок продолжался несколько секунд. Капитан "Русалки" обрушил на
своего  врага  страшный  удар,   который,   казалось,   невозможно  было
парировать; но тому это удалось. Затем пират с видимым напряжением отвел
левым ятаганом в  сторону неприятельский меч и каким-то будничным жестом
воткнул второй  ятаган  в  толстый живот  противника.  Капитан каравеллы
стоял,  глядя  выпученными глазами на  свой  живот;  лицо  его  выражало
крайнее изумление.  Тому, кто не понимал бы смысла этой сцены, она могла
показаться комической.  Затем меч выпал из  ослабевшей руки,  и  толстяк
стал соскальзывать с окровавленного ятагана на палубу.  Его лысая голова
глухо ударилась о доски.
     Этот  звук  словно  послужил сигналом об  окончании боя.  Матросы и
пассажиры  "Русалки" стали  бросать  оружие,  отдаваясь на  сомнительную
милость   победителей.   Двое   торговцев  еще   дрались,   но,   увидев
безнадежность сопротивления, сдались и они.
     Однако каравелла не  была  еще  окончательно в  руках  захватчиков.
Отступившая к левому борту,  Элина продолжала сражаться. С начала боя ее
меч восемь раз входил в  тела врагов;  только на  нынешней позиции перед
ней  лежало трое  мертвых пиратов,  и  один раненый отползал в  сторону.
Трупы эти образовали как бы барьер, мешавший новым врагам приблизиться к
ней;  четверо пиратов делали  издали  выпады  саблями и  мечами,  но  не
решались шагнуть ближе,  через тела товарищей,  еще  недавно посчитавших
этого юношу легкой добычей.  Они  понимали,  что  один боец,  даже очень
искусный,  не может противостоять команде целого корабля;  но понимали и
то,  что  меч этого бойца может забрать еще не  одну жизнь,  и  лезть на
рожон,  тем паче учитывая, что бой уже фактически выигран, никому из них
не хотелось.  Наконец один решился -  и в следующий миг его рука с мечом
валялась на палубе,  а сам он кричал и размахивал фонтанирующей культей,
орошая кровью окрестности. Больше желающих не находилось.
     Элина,  залитая чужой кровью с  ног до головы,  со сжатыми зубами и
сверкающими яростью  глазами,  почти  рычащая от  ненависти и  отчаяния,
являла собой  в  этот  момент зрелище немногим менее страшное,  чем  сам
пиратский капитан. Переводя взгляд с одного врага на другого, она готова
была биться до тех пор, пока хватит сил держать меч.
     Но в этот момент резкий голос скомандовал пиратам расступиться. Они
обернулись,   затем   послушались.   Перед  Элиной  оказался  бандит  со
взведенным арбалетом в руках,  целивший ей прямо в грудь. Он был слишком
далеко,  чтобы  достать  его  мечом,  но  слишком близко,  чтобы  успеть
увернуться.
     Графиня швырнула свой меч на палубу.
     Однако  прежде,  чем  протянувшиеся руки  успели  схватить ее,  она
подпрыгнула в  воздух,  крутанула заднее сальто через борт  и  мгновение
спустя отвесно ушла в воду.
     Граф  Айзендорг говорил,  что  между  очень  плохим  и  безнадежным
вариантом следует выбирать очень плохой; однако гордость заставила Элину
сделать выбор в пользу безнадежного. До берега было больше сотни миль, а
в  воде  такой температуры человек мог  бы  продержаться от  силы  минут
сорок.  Тем не  менее,  не загадывая,  что будет дальше,  ближайшие свои
действия Элина  просчитала вполне рационально.  Она  не  стала  сразу же
выныривать и  плыть от корабля на глазах у  пиратов;  напротив,  нырнула
поглубже,  чтобы ее не было видно сверху, и, развернувшись, проплыла под
днищем  "Русалки",  собираясь незаметно вынырнуть у  ее  правого  борта,
между каравеллой и галерой,  где ее никто не стал бы ждать. Однако в тот
момент,   когда  она   уже   собралась  всплывать,   графиня  с   ужасом
почувствовала,  что  ее  попрежнему тянет в  глубину.  Ее  одежда весила
слишком много -  в  особенности сапоги и  куртка с зашитыми и лежащими в
карманах монетами.
     Несмотря на  парализующий холод,  боль  в  ушах от  давления воды и
сказывавшуюся уже  нехватку воздуха,  Элина  переборола вспыхнувшую было
панику и, работая ногами, чтобы все же направить себя вверх, в несколько
движений выбралась из  куртки.  Высвободив руки,  она яростными гребками
устремилась к поверхности.
     Ее грудная клетка пульсировала в  агонии,  пытаясь доставить легким
отсутствующий воздух,  в  ушах уже  начинало звенеть;  должно быть,  еще
немного -  и рот непроизвольно разжался бы,  алчно втягивая смертоносную
воду;  но в этот момент голова Элины с шумом вылетела на поверхность.  С
минуту она не могла думать ни о чем, кроме жадного, взахлеб, дыхания.
     И все же нехватка воздуха подвела ее. Она вынырнула слишком шумно -
ее  услышали.  Отдышавшись,  Элина  увидела глядевших на  нее  с  бортов
каравеллы и галеры пиратов; они переговаривались и показывали пальцами.
     Теперь не оставалось ничего другого,  как попытаться просто уплыть;
о том,  чтобы снова нырять под киль,  Элине было страшно подумать, и она
заработала руками и  ногами вдоль борта в  сторону кормы.  Ей вспомнился
пленный  лусит,   застреленный  кочевником;  каждую  секунду  она  ждала
арбалетной стрелы меж лопаток.
     Но  ей  было  уготовано нечто иное.  Не  успела она  миновать корму
галеры, как сверху на нее упала сеть.
     Она  попыталась было  вновь  нырнуть,  уходя от  ловушки,  но  было
поздно.   Ее  руки  запутались  в  ячеистых  тенетах.  Ее  выволокли  на
поверхность и  втащили на борт,  для верности подцепив длинным багром за
ремень.  Освобождая от  сети,  ее  повалили на палубу,  заломили руки за
спину и крепко связали запястья.  Едва графиню отпустили,  она поднялась
на ноги, не желая лежать покорной жертвой у ног победителей.
     Пираты,  обступив самого необычного из своих пленников,  обсуждали,
что  с  ним  делать.  Они говорили между собой на  юго-западном диалекте
тарвилонского,  том  самом,  на  котором изъяснялся с  Элиной несчастный
жених,  так  что графиня хорошо понимала их.  Одни хотели расправиться с
юношей,   нанесшим  самый  чувствительный  ущерб  их   команде.   Других
останавливали практические соображения -  зачем  убивать того,  за  кого
можно  получить выкуп  или  плату  от  работорговца.  Третьи  прониклись
уважением к  мастерству и смелости юного бойца и готовы были принять его
в свои ряды,  если бы он изъявил такое желание.  Однако прежде,  чем они
успели прийти к какому-либо решению,  один из пиратов, окинув наметанным
глазом прилипшую к телу рубашку Элины,  понял,  что фигура у пленника не
совсем мужская. Своим открытием он немедленно поделился с остальными.

     Настроение пиратов мигом переменилось.  Лица  расплылись в  сальных
улыбках;  градом  посыпались непристойные шуточки.  Те,  кто  только что
призывал к кровавой расправе,  теперь говорили,  что пленница,  конечно,
должна быть наказана,  но по-другому; но и те, кто только что восхищался
боевым искусством юноши,  теперь обещали "показать этой сучке,  для чего
на  самом  деле  предназначена женщина".  Графиня затравленно озиралась.
Множество похотливых взглядов жгло ее;  множество рук  тянулось к  ней с
самыми недвусмысленными намеренями. Спасения не было.
     - Клянусь землей и  небесами,  каждый,  кто  прикоснется к  графине
Айзендорг,  горько пожалеет об этом!  -  в отчаянии воскликнула девушка.
Взрыв хохота был  ей  ответом.  Одна из  рук уже готова была схватить ее
рубашку.
     - Стойте! - раздался вдруг властный голос.
     Пираты  замерли,  затем  поспешно  расступились,  пропуская  своего
предводителя.  "О,  конечно,  капитан, - послышались угодливые голоса, -
такая добыча должна принадлежать вам!"
     Главарь разбойников остановился в  двух шагах от  нее,  внимательно
разглядывая девушку.  Но взгляд его не был раздевающим, как у других; он
будто пытался узнать ее.  Элина,  вновь взявшая себя в руки,  смотрела в
его жуткое лицо смело и презрительно, словно это он был ее пленником.
     - Так ты говоришь, что ты - графиня Айзендорг? - спросил он.
     - Могу повторить это еще раз, если ты плохо слышишь.
     - Откуда ты родом?
     - Из  Тарвилона,  -  Элина подумала и  решила,  что лучше ничего не
скрывать.  -  Точнее, я родилась в военном походе. Тарвилон - это родина
моего отца. Он привез меня туда, когда мне было восемь.
     - Как зовут твоего отца?
     - Эльберт, граф Айзендорг. Надеюсь, тебе что-то говорит это имя.
     - О, да... Говорит. Ну-ка повернись.
     - Зачем? - насторожилась Элина.
     - Повернитесь, графиня, прошу вас, - усмехнулся пират.
     Элина,  пожав  плечами,  повиновалась.  Холодная сталь коснулась ее
кистей.  В  следующий  момент  ее  руки  были  свободны.  Графиня  вновь
обернулась к  капитану,  массируя запястья и еще не до конца веря в свою
удачу.
     - Надо понимать, что я свободна?
     - Да. Ты сможешь сойти на берег в ближайшем порту.
     Ропот  пробежал по  рядам пиратов,  но  тут  же  смолк под  грозным
взглядом капитана.  "Если кто-то  из вас вздумает докучать этой девушке,
он   отправится  крутить  шашни  с   акулами",   -   изрек  предводитель
разбойников.
     - Это  потому,  что  ты  знаешь о  моем  отце?  -  Элину  разбирало
любопытство.
     - Когда-то я знал его, и очень близко.
     - Что  может связывать такого,  как  ты,  с  графом Айзендоргом?  -
фыркнула Элина, к которой в полной мере вернулась ее уверенность в себе.
     - Что может связывать? - переспросил пират тоном, от которого Элина
сразу пожалела о своей надменности.  -  Я скажу вам,  графиня.  Железная
цепь длиною в  три  фута и  весом в  шестнадцать фунтов -  вот  что  нас
связывало.  Мы были прикованы за ногу друг к  другу на галере "Принцесса
Сэлия" военного флота его величества короля Варсалийского.
     - Отец никогда не рассказывал об этом, - медленно произнесла Элина.
     - Еще  бы!  Не  думаю,  что  высокородному графу приятно вспоминать
кандалы и  бич  надсмотрщика.  Дело в  том,  графиня,  что варсалийцы не
делают  разницы  между  военнопленными и  преступниками.  Тех  и  других
отправляют на каторгу.  Ваш отец командовал ротой солдат, а я командовал
шайкой грабителей -  а  в  итоге мы оба очутились на одной галере.  И не
скажу,  чтобы мне  это понравилось больше,  чем ему -  как,  впрочем,  и
другим,  кто был на  "Сэлии".  Одному из  наших удалось пронести на борт
пилку -  представьте себе,  он спрятал ее в собственной заднице, которая
потом несколько дней кровоточила.  И  вот этой пилкой мы день за днем по
очереди подпиливали свои  кандалы,  дожидаясь,  пока  все  будут готовы,
чтобы  напасть на  надсмотрщиков и  солдат.  Но  один  из  надсмотрщиков
оказался слишком  бдителен и  заметил  неладное.  Нам  пришлось начинать
прямо тут же,  хотя у  многих цепи были еще не перепилены.  И если бы не
ваш отец -  нам бы всем крышка. Он один дрался против целой кучи солдат,
пока я  сбивал цепи с  тех,  что  еще  не  освободились.  Были и  другие
освободившиеся,  но их в первый момент было мало,  и без вашего отца нас
бы одолели.  Ну а  потом подоспела подмога от остальных,  и мы победили.
Граф  был  ранен,  но  легко.  После  того,  как  мы  перебили солдат  и
надсмотрщиков,  пересчитали свои раны и  потери,  мы стали думать -  что
делать дальше? Большинство решило, что грех бросать такое хорошее боевое
судно и  не  заняться пиратством.  Графу эта идея не  нравилась,  но так
хотело большинство.  Потом  стали выбирать капитана;  все  помнили,  что
сделал для нас граф,  к тому же знали,  что он опытный офицер, хотя и не
морской,  и  хотели  выбрать его.  Но  граф  сказал:  "Я  не  вправе вам
указывать;  вы  завоевали свободу,  и  если  хотите использовать ее  для
занятий разбоем -  это ваш выбор,  и вам отвечать за последствия. Но я в
этом участвовать не хочу.  Я не буду вашим предводителем и прошу лишь об
одном -  позвольте мне сойти в  ближайшем порту,  а вместе со мной всем,
кто тоже не захочет пиратствовать." Конечно,  мы сказали, что уважим его
просьбу,  хотя и жаль, что такой молодец не с нами. Снова стали выбирать
капитана и выбрали меня.
     Граф, однако, не чурался нас; он объявил, что не станет участвовать
в  бою,  если мы  нападем на какое-нибудь судно,  но в  обычном плавании
вместе со всеми стоял вахту и  садился на весла,  когда его рана зажила.
Вышло,  однако, так, что не мы напали на судно, а оно напало на нас. Нас
выследил варсалийский военный галеон,  капитан которого хотел  выяснить,
что случилось с  "Сэлией" и  не верил,  что та могла просто потонуть при
полном отсутствии шторма.  Среди нас тогда почти не было людей, сведущих
в  морском деле,  и галеон легко перерезал нам путь.  Бой был жарким,  и
шансы были не в нашу пользу,  но под конец стало жарко в прямом смысле -
нам  удалось устроить на  галеоне пожар и  уйти.  Судя  по  тому костру,
который мы наблюдали на горизонте, им так и не удалось потушить его. Так
вот, в том бою граф второй раз спас меня. Я был ранен, упал на палубу, и
солдат уже заносил надо мной свой меч -  когда граф, отбивавшийся еще от
двоих, развернулся и снес ему голову.
     Потом мы  пришли в  один из портов на востоке Срединного моря,  где
смотрят сквозь пальцы на пиратов с Запада,  и там граф сошел на берег, а
с  ним еще пятеро или шестеро.  Перед этим я  сказал ему,  что он дважды
спасал мне жизнь,  и  я дважды в долгу перед ним.  Он ответил:  "Пустое!
Забудь  об  этом."  Но  я  знаю,   почему  он  так  ответил!  От  своего
собрата-дворянина он бы принял благодарность.  Но бандитом вроде меня он
побрезговал.  Однако напрасно вы,  графья,  думаете,  что  честь имеется
только у вас.  И я решил,  что рано или поздно выплачу ему свой долг.  В
тогдашней его  бродячей жизни это было вполне возможно;  однако потом он
вернулся в Тарвилон, и судьба так и не свела нас снова. Я слышал, что он
стал знаменит,  о  нем  сложили песни;  обо  мне,  впрочем,  тоже поют в
кое-каких портовых кабаках.  Так  или  иначе,  у  меня  было мало шансов
когда-нибудь оказать ему услугу; и я рад, что могу это сделать благодаря
вам.  Когда  встретите своего  отца  -  передадите ему  привет  от  Таба
Саберро.
     - Хорошо, - кивнула Элина. - Однако пока вы выплатили лишь половину
долга, - заметила она, тоже переходя на "вы".
     - Я  с  детства знал,  что  знатный сеньор  своего  не  упустит,  -
усмехнулся Саберро.  -  Что ж,  назовите,  что вы еще хотите.  Все,  что
угодно, кроме сдачи властям.
     Элина подумала,  что могла бы назвать капитану любой порт,  куда ее
следует доставить -  и  тот,  пожалуй,  не стал бы отказываться от своих
слов;  однако представления о  рыцарской чести  требовали высказать иное
желание.
     - Я хочу, чтобы все пленники с "Русалки" были освобождены, - твердо
сказала она.
     Эта  идея  явно понравилась пиратам еще  меньше,  чем  освобождение
самой Элины. Саберро тоже нахмурился.
     - Вы не знаете законов нашего братства, - произнес он. - Я капитан,
и  мне причитается бОльшая доля добычи,  чем простому матросу;  однако я
могу распоряжаться лишь своей долей,  а не чужой.  Я освободил вас и мог
бы освободить еще некоторых,  но на всех у меня просто нет прав. Просите
что-нибудь другое.
     - Я вынуждена настаивать,  -  произнесла графиня изысканно-вежливым
тоном. - Мне показалось, что вы пользуетесь авторитетом у своих людей.
     Саберро хмыкнул и тряхнул головой, оценив этот выпад.
     - Ладно, сделаю, что могу.
     Он  повернулся и  зашагал  к  середине палубы,  где  уже  выстроили
пленных.  Их  было 19 -  10 пассажиров и  9  членов команды;  пираты уже
успели добить раненых с каравеллы,  которые не могли стоять на ногах,  а
также двоих своих, чье положение сочли безнадежным. У всех пленников, не
исключая ребенка,  его  мать и  двух легкораненых,  руки были связаны за
спиной; лишь для торговца со сломанной рукой сделали исключение.
     - Кто может уплатить 500 дихразов - шаг вперед, - велел им Саберро.
Это  была весьма значительная сумма;  даже хороший,  вышколенный раб  на
восточных базарах нередко стоил  дешевле.  Однако деньги за  раба  можно
было получить сразу,  выкупа же  приходилось ждать месяцами,  и  все это
время заложников надо было кормить и стеречь.
     Пятеро торговцев вышли из строя.  Для них произошедшее было крупной
неприятностью,  но не трагедией;  отправляясь в опасное путешествие, они
заручились  от  своих  хозяев-купцов  страховой  гарантией  на  подобный
случай.  Единственный их коллега,  оставшийся на месте,  предпочел этому
более высокие комиссионные и  теперь проклинал себя  за  жадность.  Лицо
стоявшего  рядом   неразговорчивого  переселенца,   напротив,   выражало
стоическое спокойствие; в жизни ему довелось испытать столько несчастий,
что потерю свободы он воспринимал просто как еще одно звено в  привычной
цепи неудач.  Но наибольшее отчаяние читалось на лицах мужа и жены;  они
понимали,  что отныне не  только они сами,  но  и  их ребенок обречен на
рабство,  притом,  скорее всего,  всех  троих  продадут разным хозяевам.
Мальчик, как ни странно, не плакал; он был слишком испуган и находился в
состоянии, близком к ступору.
     Из команды никто не двинулся с  места;  даже для помощника капитана
сумма выкупа была слишком велика, не говоря уже о простых матросах.
     - Отвести в трюм и запереть, - распорядился Саберро, указывая своим
людям на готовых заплатить выкуп. - Остальных развяжите, они свободны. Я
расплачусь с командой за них.
     Торговцы,  мгновение  назад  снисходительно сочувствовавшие будущим
рабам, остановились как вкопанные, не веря своим ушам. Весь их жизненный
опыт отвергал возможность ситуации, когда отсутствие денег лучше, чем их
наличие.   Однако  пираты  немилосердно  подталкивали  своих  заложников
вперед,  так что размышлять о несправедливости судьбы тем предстояло уже
в трюме.
     Освобождаемые тоже боялись поверить своему счастью,  думая, что это
какая-то жестокая шутка пиратов.
     - Благодарите эту девчонку и ее отца,  -  буркнул им Саберро.  - Вы
покинете корабль в  первом же порту,  а  пока тоже сидите в  трюме и  не
путайтесь под ногами у моих парней. Но прежде вы поможете нам перетащить
груз с каравеллы.
     - Почему  бы  не  отпустить их  обратно на  "Русалку"?  -  негромко
спросила  Элина  у  предводителя  пиратов.   -   Да  и  я  бы  могла  не
злоупотреблять вашим гостеприимством.
     - В этих водах шныряют военные корабли, - ответил Саберро. - Нам не
нужно, чтобы кто-то навел их на наш след. Да и куда бы вы уплыли с такой
куцей командой и без шкипера?
     Пока добычу пиратов переносили на  галеру,  капитан наконец обратил
внимание,  что  Элина  стоит на  палубе в  насквозь пропитанной холодной
водой одежде.  Он  велел выдать ей  сухой костюм,  попутно выделив каюту
(одному из  его подручных пришлось перебраться жить к  товарищу).  Элина
также выразила желание получить обратно свой меч,  что, после некоторого
колебания капитана, было исполнено.
     Переодевшись, графиня вернулась на палубу. Матросский костюм был ей
великоват,  но  с  родным мечом  на  поясе она  чувствовала себя  вполне
комфортно,  несмотря даже  на  недружелюбные взгляды  части  пиратов.  В
нынешней команде  Саберро  сохранилось лишь  несколько человек из  числа
каторжников,  взбунтовавшихся некогда  на  "Принцессе  Сэлии"  и,  таким
образом, лично обязанных графу; большинство же услышало подробности этой
истории впервые.  Мнения разбойников разделились -  одни сочли,  что  их
капитан поступил с  Элиной правильно,  другие полагали,  что  Саберро не
следовало играть в  благородство,  тем  паче по  отношению к  дворянину,
высокомерно им  пренебрегшему.  Но  и  эти последние не смели ослушаться
своего предводителя.
     Разграбление "Русалки" было закончено.  На  палубе ее остались одни
лишь трупы -  как защитников,  так и нападавших.  Абордажные крючья были
отцеплены,  трапы убраны -  все,  кроме двух. По ним несколько пиратов в
последний раз перебрались на каравеллу.  Они обошли побежденное судно от
бака до юта,  поджигая его в разных местах. Убедившись, что огонь уже не
потухнет,  они поспешно попрыгали обратно на  галеру.  Гребцы налегли на
весла,   и   пиратский  корабль  стал  быстро  отходить  от   "Русалки",
превращавшейся в гигантский погребальный костер.
     Бывших пленников - впрочем, пока еще не совсем бывших - отправили в
трюм, в соседний с заложниками отсек, и Саберро повернулся к Элине:
     - Я бы и вам не советовал зря маячить на палубе.
     - Как будет угодно капитану, - не без обиды пожала плечами графиня.
- Еще только один вопрос.  Почему вы поверили,  что я -  это я?  О графе
Айзендорге сложены баллады,  я  могла бы знать о  нем,  и  не будучи его
дочерью.
     Вопрос был опасным -  что,  если Саберро просто не подумал об этом?
Однако Элина уже  чувствовала,  что  этот человек -  не  такой дурак,  а
значит, ответ у него есть.
     - Я видел, как вы деретесь, - ухмыльнулся пират.

     Галера рыскала по морю,  отклоняясь то к  северу,  то к  югу,  но в
целом постепенно двигалась в  восточном направлении.  Элина без  всякого
удовольствия -  да  что  скрывать,  со  страхом -  думала о  перспективе
встречи еще с каким-нибудь судном.  Она вняла предостережению капитана и
старалась не  выходить лишний раз из  каюты,  а  дверь всегда держала на
запоре.  Хотя не все здесь были настроены к ней враждебно, на этом судне
у  нее  не  было друзей.  Даже и  сам  Таб Саберро отнюдь не  походил на
классический  образ  "благородного  разбойника"  из   легенд.   Это  был
грабитель,  убийца,  работорговец и насильник -  не всякой ведь женщине,
попавшей к нему в руки, посчастливилось оказаться в родстве с человеком,
оказавшим ему услугу.  Он ступил на преступный путь еще мальчишкой и  ни
разу в  том  не  раскаялся.  Тем не  менее,  у  этого человека были свои
понятия о  чести,  которым он  неукоснительно следовал.  Иногда он любил
порисоваться,  демонстрируя свое благородство. Так, он искренне полагал,
что оказывает великое благодеяние захваченным на "Русалке",  не продавая
их  в  рабство  и  компенсируя команде  недополученную прибыль  за  счет
собственных средств.  Те  обстоятельства,  что  он  потопил их  корабль,
присвоил все их  имущество и  теперь собирается высадить их  без гроша в
кармане в чужой стране, как-то не принимались им в расчет.
     Элина испытывала к предводителю пиратов определенный интерес, какой
испытывают к большому и опасному зверю;  она,  пожалуй,  была бы непрочь
послушать историю его жизни,  но после первого своего рассказа тогда, на
палубе,  Саберро  больше  не  проявлял  склонности к  автобиографическим
повествованиям. При редких встречах они лишь перебрасывались несколькими
словами.
     Однажды Элина,  совсем обессилев от духоты тесной каюты,  выбралась
подышать на палубу.  Капитан стоял на носу, вглядываясь в горизонт прямо
по  курсу.  Графиня вспомнила,  что  во  время боя  так и  не  разобрала
название галеры;  теперь она прошла на нос и осторожно перегнулась через
борт,  чтобы взглянуть на него.  Предположение подтвердилось -  название
было записано явно не западной азбукой.
     - Что вы там увидели? - спросил Саберро, не оборачиваясь.
     - Разве это не "Принцесса Сэлия"?
     - Нет,  это восточная галера "Иль-бадияр". Мы зовем ее "Акулой", но
в восточных портах удобнее иметь восточное название. "Сэлия" затонула во
время шторма 13 лет назад.  Недолго она нам прослужила, меньше года. Как
сказал  бы  какой-нибудь  поэт,  "Принцесса" не  захотела  быть  добычей
пиратов и предпочла смерть, - усмехнулся капитан.
     - Выходит,  та  история с  моим отцом произошла 14  лет назад?  Тут
что-то не сходится. Мне тогда было уже два года.
     - Ну и  что?  По-вашему,  граф ходил в  бой с младенцем под мышкой?
Наверняка,  отправляясь в экспедицию,  закончившуюся для него пленом, он
оставил дочку кому-то на попечение.
     - Должно быть,  так и было. Я ничего об этом не помню. Просто за то
время,  что я  помню,  мы с  ним никогда надолго не расставались.  Можно
сказать, что сейчас - это в первый раз.
     - А теперь вы решили поискать приключений на свою задницу?
     Элина вспыхнула, но вспомнила, с кем имеет дело.
     - Мой друг нуждается в помощи, - сказала она с достоинством.
     - И ради этого вы отправляетесь на край света в гордом одиночестве?
Всегда знал, что аристократы не в ладах с головой.
     Графиня проглотила и это оскорбление.
     - Вы уже решили, где меня высадите? - холодно осведомилась она.
     - Да. Через два дня мы должны прийти в Харбад.
     - Хорошо,  -  Элина кивнула и вернулась в свою каюту. Ее обрадовало
известие,   что  путешествие  в   обществе  пиратов  вскоре  закончится.
Возникала,  однако,  одна проблема деликатного свойства. Хотя ей вернули
скудные пожитки,  найденные в ее каюте на "Русалке",  основное богатство
Элины покоилось на морском дне,  зашитое в подкладку ее куртки. И теперь
ей предстояло либо ступить на чужой берег без денег,  либо...  просить о
подачке у пиратского капитана. Поначалу графиня решительно отвергла саму
возможность  второго  пути.   Унизительно  было  обращаться  с  подобной
просьбой;  еще  унизительней было  бы  нарваться на  отказ.  Но  если бы
Саберро согласился, вышло бы еще хуже: она, графиня Айзендорг, присвоила
бы себе краденые деньги,  став, таким образом, соучастницей разбойников!
Однако,  обдумав  альтернативу,  Элина  решила  взглянуть на  ситуацию с
другой стороны. Деньги все равно уже украдены и ни при каких условиях не
будут  возвращены законным  владельцам;  так  что  плохого  в  том,  что
некоторая их  часть послужит благому делу?  К  тому же  это благодаря ей
пассажиры "Русалки" избавлены от рабства; разве это не стоит того, чтобы
небольшая  часть  их  имущества досталась освободительнице?  "Не  иначе,
общение с  Эйрихом на  меня  повлияло",  -  подумала Элина,  оценив свои
прагматические выкладки.  "Интересно, что с ним теперь? И с Йолленгелом?
Увидимся ли  мы еще когда-нибудь?"  Логика подсказывала,  что это весьма
маловероятно.
     На другой день на северо-востоке показалась земля. Галера подходила
к южной оконечности Агабейского полуострова. Пираты повеселели, предвидя
скорый кутеж на берегу.  Элина, наконец, решилась объяснить Саберро свои
стесненные финансовые обстоятельства.
     - Вы,  кажется,  путаете  пиратский корабль с  городским советом по
благотворительности, - усмехнулся капитан.
     - Нет,  всего лишь  полагаю,  что  и  пиратам может быть  не  чуждо
благородство, - голос Элины прозвучал искренне, но в душе она испытывала
отвращение как к Саберро, так и к себе самой.
     - Я  и  так уже пошел на  немалые расходы из-за  вас.  Однако же  я
вспоминаю,  что ваш отец,  сойдя на берег с "Сэлии", не взял своей доли.
Правда,  делить было особенно нечего:  галеон мы  лишь подожгли,  но  не
захватили,  а  сама  "Сэлия" была  военным кораблем и  не  несла  лишних
грузов.  Личные вещи и  деньги ее  капитана и  офицеров -  вот  все наши
тогдашние трофеи. Доля графа, как рядового члена команды, не достигала и
десятка дихразов.  Но если считать,  что он был нашим капитаном -  пусть
лишь в  течение минуты -  тогда его доля поднимается до  пятидесяти трех
дихразов.  Я  помню,  что именно столько получил я.  Эти деньги я  вам и
отдам.
     - Вы очень великодушны, капитан, - насмешливо поклонилась Элина.
     - К вашим услугам, графиня, - в тон ей ответил Саберро.
     На  следующий день  галера вошла в  порт.  Элина рассчитывала лично
проследить,   как   освобожденные  пленники  покинут   корабль,   но   у
предводителя пиратов были иные планы.
     - Хоть в этих портах и не склонны цепляться к людям нашего ремесла,
ибо  здесь мы  продаем свою добычу,  однако формальную благопристойность
следует соблюдать,  -  пояснил он.  -  Если  эти  люди  станут досаждать
местным властям рассказами о том,  что "Иль-бадияр" - пиратский корабль,
тем  придется начать расследование.  То  бишь нам  придется заплатить им
больше,  чем  обычно.  Поэтому,  пока  мы  стоим в  порту,  ваши протеже
останутся на борту. Их отпустят перед самым отплытием.
     - Это точно? - подозрительно нахмурилась Элина.
     - Вы,  кажется,  уже могли убедиться,  что я держу свое слово. И, в
свою очередь,  готов поверить вашему,  поэтому вы сможете сойти на берег
сразу же.
     - Хорошо,  я  обещаю  не  говорить никому в  городе,  что  из  себя
представляет ваш корабль.
     - Вы можете рассказывать,  что ваше судно потонуло во время шторма,
а  мы  подобрали вас  в  открытом море.  Тем не  менее,  ваши приятели с
"Русалки" могут дать другие показания, а потому не советую встречаться с
ними на берегу.
     - Я  учту это.  А  вы,  стало быть,  не  боитесь,  что их показания
помешают вам  когда-нибудь в  будущем?  -  Элина не  могла избавиться от
привычки задавать опасные вопросы.
     - Когда  мы  придем  в  Харбад  в  следующий  раз,   история  будет
благополучно замята.
     Меж  тем последние пираты,  сходившие на  берег в  этой смене,  уже
спустились по сходням; Саберро проводил их взглядом и добавил:
     - И  с  моими парнями вам на  берегу тоже лучше не встречаться.  Вы
здесь не всем понравились.
     - Это взаимно, - усмехнулась Элина. - Ну что, я могу идти?
     - Идите,  графиня.  И  постарайтесь не попадаться мне больше.  Наша
следующая встреча может оказаться не столь безоблачной.
     - Верно,   -   кивнула  Элина.   -  Ибо  мой  долг  верноподданного
тарвилонской короны - способствовать аресту и казни таких, как вы.
     - Мне нравится ваша дерзость,  -  хмыкнул Саберро.  -  Ну а  если я
гарантирую вам безопасность на будущее, вы пообещаете сделать то, что от
вас зависит,  чтобы избавить мою шею от петли? - его губы усмехались, но
он и в самом деле готов был заключить такое соглашение -  жизнь морского
пирата полна превратностей,  и неизвестно, кто чьим пленником окажется в
следующий раз.
     Элина на мгновение задумалась, но тут же покачала головой.
     - Нет,  Саберро.  Вы приносите несчастья сотням людей,  и я не могу
покупать собственную безопасность за их счет.
     - Ну что ж.  В таком случае прощайте,  графиня, и надеюсь, что наши
пути больше не пересекутся.
     - Аналогично, - Элина повернулась и легко сбежала по сходням.
     Впервые  она  оказалась  в  действительно  восточном  городе.  Если
космополитичный  Эль-Хасар  представлял  собой  смешение  стилей,  эпох,
народов и  культур,  то  Харбад,  второй по  величине город  Агабейского
Эмирата,  даже  во  времена магов был  классическим воплощением Среднего
Востока,   успешно  противостоя  как  западному,  так  и  юго-восточному
культурному влиянию,  несмотря на  то,  что  находился в  ключевой точке
морского пути,  соединявшего противоположные области  материка.  В  этом
месте Великий и Южный континенты ближе всего подходили друг к другу;  их
разделял пролив шириной всего в двадцать миль, соединявший море и океан,
поэтому  Харбад  еще   называли  Восточными  Воротами  Срединного  моря.
Естественно,  после  падения  чародейских империй  такое  географическое
положение оказалось весьма  выгодным  не  только  в  торговом,  но  и  в
военно-стратегическом плане;  город превратился в  одну  из  главных баз
агабейского военного флота (что,  впрочем,  не  мешало пиратам со  всего
Срединного моря  практически в  открытую  сбывать  здесь  свою  добычу).
Харбад  неоднократно  подвергался  нападению  соседних  стран,  желавших
захватить контроль над Восточными Воротами,  но  всякий раз атака бывала
отбита.  Тем не менее, потери и разрушения были велики, и в конце концов
эмират  пошел  на  компромисс,  введя  значительно более  мягкие условия
прохода через пролив и стоянки в харбадском порту для иностранных судов.
Несколько раз  эмиры агабейские пытались использовать Харбад в  качестве
базы  для  колонизации Южного континента,  однако неукротимая свирепость
тамошних дикарей, не желавших мириться с пришельцами, всякий раз служила
к  тому препятствием;  колониальная война с  нападающими из непроходимых
джунглей аборигенами затягивалась на годы и годы,  пока очередной эмир -
как правило,  наследник того,  что начал колонизацию -  не прекращал это
явно  убыточное  предприятие.  Наконец,  деду  нынешнего  эмира  удалось
преуспеть -  он  бросил  через  пролив  столь  мощные силы,  что  дикари
вынуждены   были   отступить  вглубь   континента.   Под   командованием
наместника-воеводы Махмадана была  изменена сама  природа этих  диких  и
неприветливых мест; джунгли выжигались и вырубались, болота осушались. И
вот,  когда вековая мечта агабейских правителей о южной колонии - "южной
створке Восточных ворот",  по выражению одного из дипломатов - казалось,
осуществилась,  Махмадан вдруг  провозгласил себя  эмиром,  а  колонию -
независимым государством. Последовала новая война; немногочисленный флот
Махмадана был быстро разгромлен,  однако на  суше крепости,  выстроенные
против  дикарей,  сослужили неплохую службу и  против солдат метрополии.
Тем  не  менее,   перспективы  сепаратистов,  фактически  отрезанных  от
цивилизации, зажатых между джунглями с юга и агабейской армией с севера,
выглядели  достаточно  мрачно,  и  их  капитуляция  стала  бы,  по  всей
видимости,  лишь делом времени -  если бы не поддерджка, которую оказали
им  другие  страны,   давние  соперники  Агабейского  эмирата.  Начались
переговоры;  метрополия согласна была  признать формальную независимость
колонии,  но  фактические  условия  сводили  эту  формальность  на  нет.
Махмадан был против и выступал за продолжение войны;  в результате среди
его  ближайших соратников созрел  заговор  -  вероятно,  не  без  помощи
агабейских агентов -  и бывший наместник был убит, а голова его передана
агабейскому воеводе для отсылки эмиру.  После этого был подписан мир, по
которому бывшей  колонии  запрещалось иметь  флот  и  крупные  порты  на
побережье;  кроме того, она должна была выплачивать метрополии ежегодную
дань.   Вполне  вероятно,   что  если  бы  заговорщики  не  поспешили  с
предательством, то им удалось бы выторговать и более выгодные условия...
С  тех  пор  такая  ситуация  сохранялась;  основная торговля и  морское
сообщение по-прежнему шли через Харбад,  а у бывшей колонии едва хватало
сил  лишь  на  отражение набегов дикарей.  Эмиры агабейские,  напуганные
угрозой сепаратизма, предпочли иметь на юге слабых данников, чем сильный
собственный форпост.
     Пробившись  через  сутолоку  порта,  Элина  оказалась  в  одном  из
кварталов города.  Здесь не было роскошных дворцов с большими розовыми и
синими  куполами,  изразцовыми стенами,  изящными резными балюстрадами и
необычайно  высокими,   устремленными  в   небо  башнями,   похожими  на
гигантские свечи;  подобное великолепие сосредоточено было в центральной
части Харбада.  Однако не был это и  район трущоб,  с  немощеными узкими
улочками и громоздящимися друг на друга кособокими мазанками,  где вечно
висит в  воздухе пыль,  духота и  вонь нечистот.  В  примыкавшем к порту
районе,  по которому шла Элина,  располагались в основном лавки и жилища
торговцев (впрочем,  наиболее богатые  купцы  жили  в  другом  квартале,
подальше от портовой толчеи;  их роскошные дома утопали в  зелени садов,
как  и  особняки знати).  Здания торгового квартала нельзя было  назвать
роскошными,   однако   их   создатели  явно   уделяли  больше   внимания
декоративным  элементам,  чем  прагматичные строители  Запада.  Если  на
Западе основными элементами архитектуры были прямая и  плоскость (и даже
зодчие древней Эхассы использовали тот же  базис,  хоть и  разнообразили
его  колоннами и  статуями),  то  здесь -  свод,  арка,  купол.  Нередко
встречались  тонкие  резные  колонны,  многоугольные  окна,  мозаика  на
стенах.  Элина уже видела этот стиль в новых кварталах Эль-Хасара; здесь
он проявлялся еще более ярко.
     На улицах было немало народу,  в  основном,  конечно,  из незнатных
сословий;  но так же,  как и  архитектура,  одежда агабейцев производила
впечатление большей пышности и  меньшей функциональности по сравнению со
строгими повседневными костюмами жителей Запада.  Чалмы,  теплые  халаты
(даже и  в  этих южных широтах все же стояла зима,  хотя,  конечно,  она
больше напоминала прохладный летний день в  Тарвилоне),  широкие кушаки,
шаровары,  остроносые туфли...  Большинство двигалось пешком,  хотя пару
раз  навстречу  Элине  неспешно  протрусили агабейцы  на  ишаках,  а  на
перекрестке улицу важным шагом пересек одногорбый верблюд, неся на спине
грузного не  по летам молодого человека.  Затем сзади послышался быстрый
цокот  копыт,  и  Элина  обернулась.  По  улице скакал воин  -  об  этом
свидетельствовали кривая сабля  и  круглый щит;  в  глаза  бросались его
длинный черный плащ  и  алый  тюрбан.  Тонконогий белый конь  с  изящной
маленькой головой на  длинной шее  не  походил ни  на  западных,  ни  на
степных и  тургунайских сородичей.  Сабля покоилась в  ножнах,  но  рука
агабейского солдата сжимала иное оружие - ременную плеть, которой он, не
церемонясь,  стегал прохожих, не поспешивших освободить дорогу его коню.
Элина, возмущенная подобной манерой, хотела было демонстративно остаться
у  него на  пути,  положив руку на  рукоять меча -  она не сомневалась в
быстроте своей реакции -  однако вспомнила,  что говорили и  ее отец,  и
Эйрих  относительно  храбрости  и  безрассудства,  и  нехотя  шагнула  в
сторону.
     Но  вовсе не  это  произвело самое сильное впечатление на  графиню.
Среди пестрой уличной толпы двигались невысокие фигуры,  с головы до пят
облаченные в коричневые или серые балахоны,  полностью скрывавшие лицо и
тело.   В   первый  момент  Элина  почувствовала  страх  и  брезгливость
одновременно:  несколько раз  в  жизни  ей  приходилось видеть  подобные
балахоны на Западе,  их носили прокаженные. Но затем графиня поняла, что
в  нормальном городе не  может быть  такого количества прокаженных,  тем
более что ни  у  кого из  них не  было обязательного колокольчика,  коим
прокаженный предупреждает о  своем  приближении.  В  следующий  миг  она
осознала, что видит в толпе бородатые лица мужчин и безбородые - юношей,
но  ни  одного женского,  и  ужасная истина открылась ей.  Выходит,  эти
несчастные  создания,  обреченные  носить  одежду  прокаженных,  причем,
наверное,  не только зимой,  но и летом,  в жару -  это и есть...  Элина
вспомнила,  что Эйрих говорил о  странах Востока,  где женщины не  имеют
права открывать лица,  но  она не ожидала,  что это выглядит -  так.  Ей
представлялось что-то  вроде  изящной  западной вуали...  Кажется,  даже
рабыни-степнячки имели больше свободы,  чем агабейки.  Элина в очередной
раз возблагодарила судьбу за  неведомые ей,  но несомненно благоприятные
обстоятельства собственного рождения.
     Графиня двигалась по  улице  уверенным деловым шагом,  так  что  со
стороны не возникало сомнений,  что она знает, куда идет - хотя на самом
деле она не имела об этом ни малейшего понятия.  Она находилась в  чужой
стране, языка и обычаев которой не знала, и при себе у нее была, как она
догадывалась,  не  такая уж  большая сумма денег (впрочем,  местные цены
тоже  были  ей  неизвестны).   Дипломатических  отношений  с  Западом  и
соответственно западных посольств здесь не было,  это Элина знала точно.
Она обдумывала эту ситуацию еще на пиратском корабле и  пришла к выводу,
что  наибольшие шансы отыскать людей,  знающих западные языки -  либо  в
порту, либо в книжных лавках; несомненно, были переводчики и у городских
чиновников,  но связываться с официальными харбадскими структурами ей не
хотелось.  Порт пока что отпадал -  слишком велика вероятность нарваться
еще на  каких-нибудь пиратов.  Оставались книжные лавки,  но их еще надо
найти.  Смешно надеяться, что у такого заведения будет вывеска, понятная
неграмотным - вроде башмака у сапожника или кренделя у булочника.
     Случай,  однако, распрорядился иначе. Элина, рассматривая прохожих,
замечала,  что и на нее периодически кидают любопытные взгляды - гости с
Запада были здесь не  то  чтобы совсем диковиной,  но  все  же  явлением
довольно редким (исключая разве что матросов, но Элина, несмотря даже на
матросскую куртку,  с  ее  мечом  и  высокими  сапогами  не  походила на
представителя этой профессии).  Однако человека,  следившего за  ней  из
подворотни, графиня не замечала до тех пор, пока он сам, выйдя из своего
укрытия, не устремился к ней.
     - Какая   радость   встретить   в    этой   дикой   стране   своего
соотечественника!  -  воскликнул он на одном из диалектов тарвилонского.
Элина  обернулась.  Говоривший,  невысокий и  смуглолицый,  был  одет  в
соответствии с  местной модой  и  походил скорее на  аборигена;  однако,
вглядевшись в черты его лица, украшенного жгучими черными усиками, можно
было понять,  что он относится к западной расе,  хотя, видимо, и к южной
ее ветви.
     - Вы тарвилонец? - живо откликнулась Элина, хотя и по акценту, и по
внешнему облику этот человек не походил на тарвилонца.
     - Увы,  нет,  -  развел руками ее новый собеседник.  -  Я  уроженец
Гриндазийского княжества,  что к  востоку от Варсалии.  Мое имя -  Джато
Гварели.  Но  я  взял на  себя смелость предположить,  что  вы  говорите
по-тарвилонски,  ибо вы  похожи на выходца из центральных королевств,  а
там  многие знают этот язык.  Надеюсь,  вы  не  сочтете за  дерзость мое
обращение,  ибо  в  этой  глуши  все  мы,  представители цивилизованного
Запада, можем считать себя соотечественниками...
     Элина хотела возразить,  что эпитеты "глушь" и  "дикая страна" мало
подходят  могущественной восточной державе,  в  строительстве городов  и
кораблей как минимум не уступающей самым развитым из королевств Запада -
но вспомнила несчастных в глухих балахонах и солдата, хлеставшего плетью
людей на улице, и промолчала.
     - Простите мое любопытство, что привело вас в эти края? - тараторил
меж тем Гварели. - Мой интерес не праздный, ибо, возможно, я мог бы быть
вам полезен...
     Не сказать,  чтобы этот человек с  его угодливой и  суетливой речью
понравился Элине, но ее положение не располагало к привиредливости.
     - Я здесь проездом и направляюсь дальше на восток, - сказала она. -
Вы можете посоветовать мне недорогую гостиницу?
     - О,  конечно, конечно! Все, что нужно проезжающему. Идите за мной,
здесь совсем близко.
     "Уж не заманит ли меня этот тип к  грабителям?"  -  подумала Элина.
Гварели, как видно, уловил ее колебания и поспешил пояснить:
     - Хейнс Фандертольд,  известный в Харбаде купец,  будет рад оказать
помощь соотечественнику,  тем паче такому благородному господину, как вы
- вы ведь принадлежите к дворянскому сословию, я сразу это понял...
     Вполне  возможно,  что  Гварели ничего  не  понял,  а  просто хотел
польстить, но Элина почувствовала, что ей все равно приятно.
     Лавка Фандертольда действительно оказалась неподалеку. Элина прошла
за  своим  провожатым по  выложенной разноцветными камнями дорожке между
двух журчавших перед дверью фонтанчиков и,  миновав приказчика-агабейца,
который устремился было  к  ним,  но  по  знаку  Гварели отступил назад,
поднялась  на   второй  этаж.   Они   оказались  в   круглой  комнате  с
куполообразным потолком,  откуда  сквозь цветные стекла падал  солнечный
свет.  Стены  были  убраны  роскошными коврами,  украшенными причудливым
восточным орнаментом;  пол был выложен шестигранными плитками голубого и
золотого цветов.  В  центре  располагался маленький круглый  бассейн,  в
голубой воде  которого плавали рыбки.  Половину комнаты охватывал низкий
подковообразный  диван,  на  котором  лежали  алые  подушки,  украшенные
золотым шитьем.  В  комнате было  две  двери;  через одну они  вошли,  в
другой,  раздвинув скрывавшие ее циновки,  исчез Гварели, попросив Элину
немного подождать.
     Элина рассматривала роскошное убранство с восхищением,  однако и не
без  осуждения;  несмотря  на  свой  аристократический титул,  она  была
приучена к бережливости - как, впрочем, и западные купцы, не позволявшие
себе излишних трат на  внешнее великолепие.  Но Фандертольд,  как видно,
слишком долго прожил на востоке.
     Наконец  циновки  вновь   раздвинулись,   и   вошел   хозяин  дома.
Фандертольду было лет шестьдесят; движения его были неспешными, фигура -
довольно обрюзгшей,  отвислые щеки и отечные мешки под глазами дополняли
картину.  Одет он был по-западному,  но черты его лица сложились в маску
типично восточного гостеприимства.
     - Сердечно рад встрече, не имею чести знать вашего имени, сударь, -
сказал купец.
     Элина на  мгновение задумалась.  Не  выбрать ли себе очередное имя?
Ведь на  пиратском корабле ее  инкогнито было раскрыто,  и,  как  только
бывшие пленники с "Русалки" окажутся на свободе, слух о том, что из себя
представляет  "Эрвард  Эльбертин",   может  распространиться.  С  другой
стороны, Эйрих посоветовал ей выбрать такое имя, под которым ее могли бы
отыскать друзья,  и  теперь ей не приходило в  голову никакой подходящей
замены;  да и отец говорил ей, что если уж приходится лгать, то надо, по
крайней мере,  твердо  придерживаться одного  варианта лжи.  К  тому  же
способны ли  чужаки,  даже не знающие местного языка и  не имеющие здесь
никаких связей,  пустить сколь-нибудь жизнеспособный слух?  Вряд ли; тем
паче что в  этих краях имя графа Айзендорга мало кому что может сказать.
Притом Элина не  собиралась задерживаться в  Харбаде (хотя пока  еще  не
представляла,  хватит ли  ей  денег на дальнейшую дорогу и  как их можно
добыть). Всех этих соображений было достаточно, чтобы не задумываться об
имени раньше,  когда Элина полагала, что ей придется иметь дело только с
аборигенами;  для  них,  должно быть,  что  Эрвард Эльбертин,  что Артен
Вангейский -  все едино;  однако встреча с  западным купцом заставила ее
по-новому взглянуть на проблему.  Но времени на раздумье больше не было;
Элина ругнула себя за  то,  что не  озаботилась этим вопросом,  пока шла
сюда, и сказала:
     - Эрвард Эльбертин.
     - Из Тарвилона?
     - Почему вы так думаете?
     - Я  жил там лет двадцать назад и помню тамошнее произношение.  Это
характерное "р"... Вы прибыли сюда в одиночестве?
     - Почему вас это интересует? - Элина вновь ощутила подозрения.
     - Просто  хотел  выразить восхищение вашей  смелостью.  Будучи,  да
позволено мне будет это заметить,  в столь юном возрасте, вы отправились
в такое далекое и опасное путешествие...  вы воистину недаром носите имя
легендарного героя.  Однако что же мы стоим?  Прошу вас,  - он указал на
диван.
     На низком диване с непривычки было неудобно - колени торчали вверх,
меч в  ножнах уперся в пол.  Элина попыталась скопировать непринужденную
позу купца, раскинувшегося на подушках неподалеку.
     - Я  полагаю,  будет лучше,  если  от  обсуждения моего возраста мы
перейдем к делу, - холодно сказала Элина. - Я собираюсь как можно скорее
продолжить  свое  путешествие  на  восток.   Мне  нужна  комната,  чтобы
переночевать,  кое-какие  припасы в  дорогу,  помощь человека,  знающего
местный язык и, возможно, полезные советы.
     - Все это вы получите здесь!  -  расцвел в улыбке Фандертольд.  - С
тех  пор,  как  я  осел  тут,  столь  редко выпадает удовольствие помочь
соотечественнику...  пусть даже моя родина и  не Тарвилон,  но здесь все
мы,  белые люди...  вы  сейчас же  получите комнату по  высшему разряду,
всего за тридцать дихразов...
     - Сколько?!
     - О,  я, кажется, сказал "тридцать". Простите, я по привычке назвал
стандартную цену. Конечно же, с вас я возьму только двадцать пять.
     - Боюсь, что и это слишком дорого, - помрачнела Элина.
     - Ну,  конечно,  у  меня есть для  вас  комната попроще,  -  улыбка
Фандертольда стала несколько уже.  -  Скажем,  за 17.  Что скажете?  Ну,
только из уважения к вам - 15.
     - Послушайте,  мне  нужно  просто  место,  где  переночевать.  И  я
непривередлив.
     - Я  бы  ни  за что не осмелился предложить вам комнату хуже чем за
десятку...  -  купец сделал паузу,  глядя выжидательно, - ... но если вы
так настаиваете,  то у  меня есть и за пять.  Хотя это оскорбительно для
нас обоих. В этой комнате останавливаются погонщики ослов.
     - По  крайней мере не  сами ослы,  этого уже довольно,  -  ответила
Элина,  поняв,  что ниже цену уже не сбить.  - Теперь насчет дальнейшего
путешествия.  У  меня  нет  желания продолжать путь морем,  как  здесь с
сухопутными дорогами?
     - Довольно приличные,  хотя и  не  вполне безопасные для  одинокого
путника. На вашем месте я бы нашел себе компанию.
     - Вероятно, я так и сделаю. Сколько стоит лошадь?
     - Хорошая или такая же, как комната?
     - Получше, чем комната, - ответила Элина. Отец учил ее: "Никогда не
экономь на  качестве оружия и  коня  -  от  того и  другого зависит твоя
жизнь."
     - 90 дихразов, и это практически мне в убыток.
     - Ээ... а за 40 ничего нельзя достать?
     - Можно,  -  радушие  Фандертольда стремительно таяло,  -  если  вы
желаете ездить на ишаке.
     - Хорошо,  отложим это пока,  -  пробормотала Элина.  -  Как насчет
переводчика? Возможно, он понадобится мне на несколько дней.
     - В Харбаде найдется немного людей, знающих западные языки, так что
подобное  стоит  дорого.  Но  вам  повезло.  Вы  можете  воспользоваться
услугами Гварели,  и это будет стоить вам не больше...  ээ...  дихраза в
день.
     - Гварели -  ваш слуга? - уточнила Элина, хоть и обрадованная, но и
удивленная этой внезапной дешевизной.
     - Не  совсем,  -  улыбнулся купец.  -  Но  он кое-чем мне обязан и,
конечно, не откажется выполнить мою просьбу.
     - Можно узнать,  чем именно?  -  поинтересовалась графиня, полагая,
что маленький гриндазиец,  скорее всего, залез в долги и теперь вынужден
отрабатывать.
     - Я  выкупил  его  из  рабства,  -  просто  ответил Фандертольд.  -
Вернуться домой ему было не на что,  да не очень-то и хотелось, вот он и
остался здесь. Берется за всякую мелкую подработку, оказывает услуги мне
и другим торговцам, так и живет.
     - Ясно,  -  протянула  Элина,  подумав,  что  была  несправедлива к
несчастному  гриндазийцу.  -  Сейчас  я  хотел  бы  пообедать,  а  потом
прогуляться по городу в сопровождении Гварели. Это реально?
     - Конечно.  Обед будет стоить вам  еще  4  дихраза.  И  боюсь,  что
вынужден попросить вас уплатить вперед.
     - Я  полагал,  что  обед  входит в  стоимость комнаты,  -  Элине не
удалось скрыть разочарования.
     - Знаете,   сударь,   -   тон   купца  утратил  остатки  восточного
гостеприимства и  сделался холодным,  как  снега Столенхейма,  -  вам не
следовало пускаться в столь далекое путешествие без денег.
     - Мои деньги лежат на  дне моря вместе с  моим кораблем,  -  резким
тоном ответила Элина.
     - Ах вот что... Простите. В таком случае, как вы добрались сюда?
     - Меня подобрал проходивший мимо корабль.
     - Вам  очень повезло,  -  заметил Фандертольд.  "...что  вы  сидите
сейчас здесь, а не стоите на помосте невольничьего рынка", - закончил он
мысленно. - Могу я узнать название этого достойного судна?
     Элина вновь заколебалась.  Она не  давала капитану пиратов слова не
упоминать  название  корабля;  более  того,  тот  прямо  предложил ей  -
"говорите, что мы спасли вас". С другой стороны, купец, по природе своей
профессии, наверняка располагал информацией о приходящих в порт судах и,
поскольку пираты неоднократно сбывали здесь добычу,  мог прекрасно знать
об  истинной сущности галеры.  В  то же время,  назови Элина вымышленное
судно,  Фандертольд,  в силу все той же информированности, сразу отнесся
бы к  ней с подозрением.  "Будь что будет,  -  решила Элина,  -  если он
заподозрит меня в связях с пиратами,  я расскажу ему почти все, как было
- не упоминая только мой пол.  Если он и  так знает про галеру,  слова я
при этом не нарушу."
     - "Иль-бадияр", - сказала она.
     Реакция  Фандертольда  была  неожиданной.  Его  лицо  снова  широко
расплылось в восточной улыбке.
     - Что ж вы сразу не сказали!  -  воскликнул он.  -  Все намеками да
намеками...  Я подумал,  что у вас и впрямь нет денег.  Разумеется, я не
возьму с вас платы за постой. Друг капитана Саберро - мой друг.
     Элина  сидела,  ошарашенная.  Как?!  Этот  человек,  практически ее
соотечественник,  представитель  западной  цивилизации  -  не  восточный
варвар,  не беглый каторжник, а респектабельный и процветающий негоциант
- деловой  партнер одного  из  самых  свирепых пиратов Срединного моря?!
Благородная натура Элины попыталась уцепиться за мысль,  что Фандертольд
может не  знать об  истинном происхождении продаваемого капитаном галеры
товара,  но  логика  тут  же  отвергла эту  идею.  Товар...  скупает  ли
Фандертольд только награбленные вещи,  или - неужели? - он причастен и к
торговле людьми?  Со  времени посещения базара степняков и  разъяснений,
данных  по  этому  поводу Эйрихом,  Элина  знала,  что,  помимо пиратов,
существуют и,  так сказать,  легальные белые работорговцы,  но  эти люди
представлялись ей какими-то абсолютными злодеями,  их образ не вязался с
этим  сидящим  на  диване  улыбающимся  стариком,   который,   возможно,
скуповат, но никак не выглядит чудовищем...
     "Нет,  наверное,  нет,  -  решила Элина.  - Он, конечно, знает, чем
занимается Саберро,  и слишком жаден, чтобы отказаться иметь с ним дела,
но  до  торговли  себе  подобными  он  не  опустился.  Ведь  он  выкупил
Гварели... наверное, выкупал и других, чтобы успокоить свою совесть..."
     - Капитан будет гостить у вас? - спросила она.
     - Нет,  капитан редко покидает корабль,  во всяком случае,  здесь в
Харбаде.  Если у него ко мне дело,  он пришлет своего человека,  - купец
выжидательно уставился на Элину,  словно ожидая признания "я и есть этот
человек".  Впрочем,  не получив в ответ условного знака,  Фандертольд не
удивился -  он  и  не думал,  что Саберро пришлет для разговора о  делах
юношу, у которого еще даже не сломался голос.
     Графиня меж  тем  пыталась в  очередной раз  отыскать выход из  все
более усложнявшейся ситуации. Пожалуй, момент для признания "вообще-то я
вовсе  не  друг  капитана Саберро" был  упущен.  Купец  не  ожидал,  что
человек,  свободно покинувший пиратский корабль,  может не  быть пиратом
или их союзником -  и  в  результате Элина оказалась в  категории людей,
которые слишком много знают.  Правда, власти Харбада смотрели на пиратов
сквозь пальцы,  так  что у  Фандертольда,  вероятно,  не  было серьезных
оснований для волнений - но кто знает, как там оно на самом деле. К тому
же - Элине стыдно было в этом себе признаться, но возможность в качестве
"друга Саберро" избежать расходов весьма ее порадовала.  Наверное, самым
безопасным было  покинуть дом  купца  незамедлительно и  больше сюда  не
возвращаться; графиня, однако, решила прежде при помощи Гварели провести
кой-какую  разведку  в  городе.  В  любом  случае,  она  не  планировала
пользоваться гостеприимством партнера Саберро дольше одного дня.
     Комната,  куда проводил ее лично сам купец, явно предназначалась не
для погонщиков ослов,  да и  обед был подан весьма недурной.  Как видно,
бизнес,  который Фандертольд делал с  пиратами,  приносил очень неплохие
доходы,  раз скупой купец так расщедрился.  Затем в дверь робко постучал
Гварели  и  сообщил,  что  он  весь  к  услугам  благородного  господина
Эльбертина;  Элина прихватила с  собой тощую котомку со своими пожитками
на  тот случай,  если решит не возвращаться,  и  отправилась исследовать
город.
     В первую очередь ее интересовали не красоты архитектуры,  а лавки и
рыночные площади;  она была не так проста,  чтобы безоговорочно поверить
высоким ценам,  которые называл ей Фандертольд.  Но увы!  цены на рынках
оказались  еще  выше  -   как  видно,   купец  и   впрямь  делал  скидки
соотечественникам.
     - Гварели,  вы можете дать мне совет? - решилась наконец Элина (она
по-прежнему следовала рыцарской манере говорить "вы"  даже  людям  много
ниже по положению). - Только пусть это останется между нами.
     - Как вам будет угодно,  сударь,  если скромный Джато Гварели может
быть чем-то полезен...
     - Вот вам дихраз,  чтобы было приятнее хранить молчание.  Я  бы мог
дать и больше,  но в том-то и проблема,  что у меня их не слишком много.
Но Фандертольду об этом знать не следует.
     - Благодарю,  сударь, я буду нем, как камень, - ответил гриндазиец,
пряча монету куда-то вглубь своей просторной туземной одежды.
     - Так  вот  -  скажите мне,  где  и  как в  городе можно заработать
немного денег?
     - Боюсь,  сударь,  что  здесь трудно найти работу для  благородного
господина вроде вас.  Не  станете же  вы разгружать корабли в  порту или
убираться в чайхане.
     - Да уж, я бы предпочел ненадолго продать свой меч.
     Гварели окинул взглядом спрятанное в ножны оружие Элины.
     - Вряд ли вам много дадут за него, - покачал он головой, - здесь не
привыкли  к  прямым  западным мечам.  И  потом,  что  значит  -  продать
ненадолго?
     Элина рассмеялась его непонятливости.
     - Я не собираюсь расставаться со своим оружием!  "Продать свой меч"
- это значит наняться в охранники, телохранители или что-то в этом роде.
Все  предрассудки относительно моего возраста я  могу  развеять за  пару
минут...
     - Увы, сударь, на это мало шансов. Ни один состоятельный харбадец в
здравом уме  не  наймет себе  в  охрану незнакомца -  а  вдруг  тот  уже
подкуплен врагами?
     - Ну и нравы у вас тут, - пробормотала Элина.
     Они  как  раз выходили с  большой рыночной площади.  Внезапно слева
донесся крик  и  громкие причитания.  Элина  повернула голову и  увидела
небольшую  толпу,   человек  полтораста-двести,   окруживших,   по  всей
видимости,  невысокий помост  -  над  толпой возвышались голова и  плечи
человека,  там  стоявшего.  Элина начала уже было проталкиваться,  чтобы
посмотреть,  что происходит,  но  тут сильные руки стоявшего на  помосте
вскинули ввысь блеснувший на солнце серповидный топор,  а  затем тяжелое
лезвие обрушилось вниз с глухим стуком.  Элина ожидала,  что после удара
наступит тишина,  как  обычно бывает в  первую минуту после казни -  ибо
нетрудно было догадаться, что за действо только что буднично совершилось
на рыночной площади,  в полусотне футов от кипящих жизнью торговых рядов
- но,  напротив,  следом за ударом воздух прорезал истошный вопль. Палач
невозмутимо поднял  над  головами отрубленную по  локоть  руку,  обильно
сочившуюся кровью.
     - Что  это?  -  Элина  повернулась к  своему провожатому,  стараясь
перекричать вопли злосчастного преступника.
     - Вор. Обычное дело, сударь, - пожал плечами Гварели.
     - В Харбаде за воровство отрубают руки?
     - Этот закон действует во всем эмирате.
     - И что, воров меньше, чем на Западе?
     - Мелких  воришек действительно меньше.  Зато  больше  грабителей и
убийц, которым все равно нечего терять.
     - М-да. И что, всегда казнят прямо вот так, посреди базара?
     - Воров наказывают на  рыночных площадях,  потому что там они часто
промышляют.  Неверных жен  забивают каменьями обычно посреди улицы,  где
они  жили.  Серьезных преступников -  убийц  и  разбойников -  казнят на
площади перед тюрьмой.  Ну а  кто замешан в  политическом заговоре,  тех
сажают на  кол  на  центральной площади,  перед дворцом градоправителя -
наместника эмира.  Это не  то что какой-то воришка,  на такое посмотреть
полгорода собирается.
     Не  то  чтобы в  этих сведениях было что-то шокирующее -  публичные
казни практиковались и  на  Западе,  и  хотя на  кол  и  не  сажали,  но
колесования случались -  но  Элине не понравились сладострастные нотки в
голосе Гварели.  Подобно другим аристократам,  она восхищалась воинами и
презирала палачей.  Хотя,  если вдуматься,  логики в  подобном отношении
немного  -  палач  избавляет общество от  преступника,  а  воин  убивает
законопослушных  граждан  (пусть  даже  они  и  послушны  закону  другой
страны).  Гриндазиец,  впрочем,  вряд ли  имел основания симпатизировать
харбадцам,  по какую бы сторону закона те не находились - ибо этот закон
считал продажу людей в рабство нормальным делом.
     Они прошли мимо тощего человека, жонглировавшего горящими факелами,
и Элина подумала,  что, при ее регулярных тренировках с мечом, она могла
бы без особых проблем освоить подобное ремесло - хотя, конечно, это было
и  не  самое подходящее для  дворянина занятие.  Тем  не  менее,  если в
ближайшее время не отыщется более благородный способ заработка, придется
ей  забыть  о  гордости  и  вспомнить времена  кочевого  детства,  когда
графиня,  которой тогда еще не  было и  девяти,  не могла себе позволить
гнушаться физической работой.
     Помня о  том,  что у  Фандертольда лучше не  задерживаться,  Элина,
после неутешительной прогулки по  рынкам,  попросила Гварели показать ей
какой-нибудь постоялый двор.  Был,  конечно, определенный риск, что если
купец и  впрямь решит ее  преследовать,  то ему не составит труда узнать
нужный адрес у  гриндазийца;  один  дихраз за  молчание выглядел слишком
ненадежной гарантией.  Но выбирать не приходилось -  без знания языка ее
свобода маневра была слишком ограниченной.  Элина,  впрочем,  не  теряла
времени даром и  старалась запоминать слова и  выражения,  когда Гварели
переводил ее  вопросы и  ответы торговцев.  Правда,  это было непросто -
язык слишком сильно отличался от всех знакомых ей западных.
     Постоялый двор  -  или,  как  его  здесь называли,  караван-сарай -
выглядел целой крепостью внутри города.  Постройки,  предназначенные для
гостей,  с четырех сторон сплошной стеной огораживали внутренний квадрат
двора;  узкие наружные окна напоминали бойницы, а единственные массивные
ворота и  четырехугольные башенки по углам усиливали сходство с  замком.
Подобная архитектура была  бы  очень  уместной где-нибудь на  караванном
пути вдали от  городов,  однако Элина поинтересовалась,  к  чему вся эта
фортификация внутри Харбада.
     - В городе всякое может случиться,  -  ответил Гварели.  - Волнения
или нападение бандитов,  а  гости хотят чувствовать себя в безопасности.
Дворцы знати тоже хорошо укреплены.
     Ворота были закрыты -  их отворяли только в момент прохода каравана
- однако  рядом   виднелась  открытая  калитка.   Пройдя  внутрь,   мимо
отдыхавших прямо  посреди двора  верблюдов и  арб  на  огромных колесах,
упершихся в землю растопыренными оглоблями, Элина и ее гид встретились с
человеком,  бывшим,  вероятно,  одним из подручных хозяина -  для самого
хозяина он выглядел недостаточно солидно. Элина через своего переводчика
осведомилась о  ценах за постой,  и ответ вновь оказался неутешительным.
Самая плохонькая комнатка и  впрямь стоила пять дихразов.  Тем не менее,
графиня решила все же  перебраться сюда на  следующий день,  а  пока еще
некоторое время попользоваться услугами Гварели.
     Короткий зимний день меж  тем уже клонился к  вечеру,  и  маленький
гриндазиец  прозрачно  намекал,   что   пора  возращаться,   ибо   после
наступления темноты комфортно на  улице себя чувствуют только грабители.
Элина,  конечно,  заявила,  что ее меч чувствует себя комфортно в  любое
время  суток,  однако  не  стала  настаивать  на  продолжении экскурсии,
поскольку с приближением заката жизнь на улицах и площадях действительно
замирала, общаться было не с кем, да и осматривать достопримечательности
во тьме тоже смысла не имело.  По дороге Элина уже напрямую распрашивала
Гварели о местном языке; гриндазиец, как ей показалось, отвечал не очень
охотно.  Вернувшись в  гостиницу Фандертольда,  она попрощалась со своим
гидом до завтра.
     Вскоре в  номер  был  подан ужин.  Если  в  обед  гостю прислуживал
мужчина,  то  ужин принесла служанка.  На ней не было тяжелого балахона;
напротив,  тонкие ткани ее одежд,  сквозь которые просвечивали очертания
тела,  выглядели излишне фривольно даже по меркам западных нравов.  Лицо
ее ниже глаз прикрывала прозрачная кисея,  не способная, впрочем, скрыть
тот факт, что служанка очень молода - возможно, не старше Элины.
     Едва  тарелки,  горшочки и  кувшинчики заняли свое место на  столе,
графиня принялась уписывать какое-то  острое  горячее блюдо,  заедая его
мягкой лепешкой; заметив, что принесшая все это девушка не уходит, Элина
отпустила ее кивком.
     - Должна ли я позже посетить господина? - спросила служанка тихим и
застенчивым голосом.  Она говорила по-тарвилонски с сильным акцентом, но
понять было можно.
     - Конечно,  -  ответила Элина,  кое-как прожевав, - не оставлять же
здесь посуду до утра.
     - Должна ли я буду развлечь господина? - уточнила служанка.
     - Почему бы и  нет,  -  кивнула Элина.  Идея скрасить долгий зимний
вечер показалась ей весьма кстати. Она полагала, что речь идет о музыке,
пении или чем-то подобном. - Что ты умеешь?
     - Все,  что нужно, чтобы доставить удовольствие мужчине, - служанка
по-прежнему говорила тихо и  застенчиво.  -  Я  обучена шестидесяти двум
позам...
     Когда Элина, наконец, поняла, о чем идет речь, то даже поперхнулась
от гнева и отвращения.
     - Убирайся!  - крикнула она, чувствуя, как краска заливает ее лицо.
Служанка испуганно выбежала из комнаты.
     Так  вот,  значит,  какого  рода  услуги полагаются почетным гостям
Хейнса Фандертольда!  Впрочем, чего еще ожидать от подельника пиратов...
Графине хотелось немедленно покинуть этот вертеп,  но  она сдержала свой
порыв.  Затем она почувствовала укол совести. Пожалуй, зря она накричала
на  проститутку.  Что,  если эту несчастную просто заставляют заниматься
столь постыдным ремеслом?  Хотя то,  как  она рекламировала свои услуги,
наводило на мысль,  что застенчивый голос был просто маской... "Все, что
нужно,  чтобы доставить удовольствие мужчине..." Хороши же мужчины,  для
которых  это  действительно  "все,   что  нужно!"  И  эти  животные  еще
воображают себя  хозяевами мира...  Хорошо,  что  ее  отец не  такой.  И
Артен...
     Элина  нащупала висящий на  груди  медальон.  Может  быть,  удастся
почувствовать связь?  Все-таки  теперь она  уже  гораздо ближе  к  цели.
Графиня  закрыла глаза  и  попыталась сосредоточиться,  мысленно вызывая
образ  принца.   Но  нет,  возникавшие  в  сознании  картины  были  лишь
воспоминаниями,  и  пальцы не  ощущали струящейся от  медальона энергии.
Однако Элина не  оставляла своих попыток,  и  постепенно ее сознание все
больше и больше отключалось от внешнего мира...
     Стук в дверь нарушил ее медитацию.
     - Кто там? - недовольно крикнула Элина, открывая глаза.
     - Вы  позволите забрать посуду,  господин?  -  донесся из-за  двери
голос слуги.
     Элина взглянула на стол и обнаружила, что так и не закончила ужин.
     - Позже, - ответила она. - Утром!
     Слуга  удалился.   Элина  доела  без  прежнего  аппетита,  чувствуя
усталость  после  тщетных  попыток  установить  магическую  связь.   Она
прилегла на  кровать,  не  раздеваясь и  спустив ноги на пол,  и  тут же
заснула.
     Разбудил ее очередной стук.  Стучали негромко и  осторожно,  потому
Элина  долго колебалась между сном  и  пробуждением,  прежде чем  начала
осознавать реальность помехи.
     - Утром, сказано же, утром! - пробормотала она, не открывая глаз.
     Стук не умолкал.  Элина,  наконец,  поднялась с кровати, нашарила в
темноте меч и открыла дверь.
     В полутемном коридоре стоял Гварели.
     - Быстрее уходите, - сказал он. - Вам грозит опасность.
     Сон графини моментально испарился.
     - Кто,  сколько, где? - лаконично спросила она, бросая взгляд в оба
конца коридора.
     - Фандертольд знает,  кто вы.  Вечером прибыл пират с корабля.  Они
говорили о вас,  когда я вошел.  Говорили по-пирвадийски, но я знаю этот
язык. Пират хочет вашей крови, и Фандертольд согласился.
     Элине  не  требовалось много времени на  сборы.  Застегнуть пояс  с
мечом, просунуть руку в лямку котомки - вот и все.
     - Надеюсь,  что могу вам верить, - произнесла она, выходя в коридор
и пристально глядя в глаза гриндазийцу.
     - Можете,  графиня,  -  ответил он,  опуская глаза.  -  Днем я  вас
обманывал,  завышая  цены  по  приказу Фандертольда,  но  сейчас  говорю
правду.
     "То-то  местная  система числительных показалась мне  странной",  -
подумала Элина,  а  вслух спросила:  -  И  что  же  заставило вас теперь
ослушаться вашего благодетеля?
     - Благодетеля...  - горько усмехнулся Гварели. - Что он вам наплел?
Что он выкупил меня из рабства?
     - А это не так?
     Гриндазиец сдвинул назад свою чалму,  с которой не расставался даже
в помещении, и Элина увидела выжженное на лбу клеймо.
     - Он меня не выкупил. Он меня купил. Я - его раб.
     - Один белый человек -  раб другого?!  -  возмущению Элины не  было
предела.
     - Законы эмирата не  видят в  этом ничего неестественного.  Однако,
поторопитесь.
     - Бегите со  мной!  -  Элина,  как  обычно,  поддалась благородному
порыву. - Я обещаю вам защиту.
     - Мне  некуда  бежать,   -  покачал  головой  Гварели.  -  А  вы  -
спасайтесь, пока они не застукали здесь нас обоих!
     Элина еще  раз нерешительно оглянулась на  него -  и  устремилась к
выходу. Ей отчаянно хотелось ворваться к Фандертольду и дать волю своему
мечу, но она в который раз напомнила себе о благоразумии.
     Фандертольд,  стоявший  у  окна,  проводил  взглядом выскочившую на
улицу фигурку и обернулся к своему собеседнику.
     - Гварели выполнил свою задачу,  -  сказал купец.  -  Как видно,  и
впрямь решил, будто я не знаю, что он понимает пирвадийский.
     - И  надо  было  ломать  комедию...  -  проворчал  развалившийся на
подушках пират. - Справились бы с ней прямо в комнате...
     - Если бы  вы,  мой  кровожадный друг,  прибыли чуть пораньше,  это
можно было бы сделать с  помощью яда на ужин,  а драки на мечах мне ни к
чему.  Впрочем,  яд тоже нежелателен.  Я  не хочу никаких смертей в моей
гостинице,  и  даже на улице рядом с  ней.  У вас свой бизнес,  а у меня
свой.
     - Дело не в бизнесе,  -  ответил морской разбойник.  -  Дело в моем
брате Барго,  которому эта сука выпустила кишки. Мне пришлось добить его
своей рукой.
     - Можно подумать,  что на  ее  месте вы бы вели себя по-другому,  -
купец с кряхтением опустился на подушки.  -  По правде сказать, мне жаль
девчонку.   Она,   конечно,   чокнутая,   раз  отправилась  в   подобное
путешествие...  но  есть  в  безрассудной храбрости нечто,  что  внушает
уважение.
     - Будь она парнем,  я бы не стал мстить, - кивнул пират. - Бой есть
бой. Но я не потерплю, что Барго загнулся от руки какой-то сучки!
     - Эта сучка уложила девятерых,  если я  не ошибаюсь?  -  усмехнулся
Фандертольд.  -  На  вашем месте я  бы  просто выстрелил ей  в  спину из
арбалета и не пытался взять ее живой.
     - Мои парни знают, что им делать на своем месте, - пробурчал пират.
     Элина шагала по погруженным во тьму улицам и ругала себя за то, что
не  покинула дом  Фандертольда сразу же,  как  только узнала,  что купец
связан с  людьми Саберро.  Почему-то она решила,  что по крайней мере до
утра следующего дня она в  относительной безопасности.  Глупость,  какая
глупость...
     Однако она не собиралась повторять прежние ошибки. В отличие от той
ночи,  когда она  так  же  шла  по  улицам пралецкого городка -  ночи ее
встречи с Эйрихом -  теперь бдительность Элины была на высоте. И потому,
как  ни  осторожно подбирались к  ней  преследователи,  она  услышала их
раньше,  чем они рассчитывали.  Но в первый момент Элина не подала виду.
Ей  пришлось  пережить  несколько очень  неприятных секунд,  прежде  чем
появилась возможность свернуть  в  узкий  переулок.  Велик  был  соблазн
остановиться сразу  же  за  углом и  ждать с  мечом наготове,  но  Элина
понимала,  что враги разгадают этот маневр по  стихшему звуку ее  шагов.
Что  ж,  довольно уже  того,  что переулок узкий,  а  значит,  численный
перевес лишь оборачивается против нападающих.
     Элина   сосчитала  про   себя   до   тридцати  и,   рассудив,   что
преследователи уже  в  переулке,  сделала вид,  что споткнулась,  чтобы,
позволив  котомке  соскользнуть  с   плеча,   тут  же   прыгнуть  назад,
прокручивая сальто и  приходя на руки.  За краткий миг,  когда ее ладони
ударились о  камень,  она  успела  оценить количество противников -  как
минимум шестеро -  и расстояние до них,  и пошла на второе сальто.  Этот
акробатический номер был сложнее -  чтобы не  приземлиться спиной к  уже
близким врагам, ей пришлось перекрутиться в стойке на руках и лишь затем
рывком перебросить свое тело в нормальное положение. Меч в ножнах тяжело
ударил ее по бедру.  Удобно иметь специально сконструированные ножны, из
которых клинок не вываливается при подобных кульбитах,  но в то же время
моментально выскакивает,  повинуясь пальцам хозяйской руки!  В следующий
миг стальное лезвие уже рассекло воздух.
     Хотя пираты и знали, с кем имеют дело, внезапный переход намеченной
жертвы в атаку оказался для них неожиданностью.  Они все-таки надеялись,
что им  удастся схватить Элину;  у  двоих из них наготове были не мечи и
кинжалы,  а  веревки.  Поэтому графиня атаковала третьего из ближайших к
ней,  вооруженного  коротким  и  широким  мечом.  Клинок  Элины,  описав
короткую дугу,  обрушился на  него  сверху;  пират вскинул свой клинок и
парировал удар -  чтобы тут же  получить увесистый пинок носком сапога в
наиболее чувствительное у  мужчины место.  Даже  и  сам  граф  Айзендорг
признавал,  что  в  иных  ситуациях  приходится прибегать  к  отнюдь  не
рыцарским приемам.
     Коротко и  страдальчески охнув,  пират согнулся,  и  следующий удар
меча пришелся на  его бритый затылок,  прорубая кость.  Не  давая врагам
опомниться,  Элина  атаковала бандита справа,  который все  еще  пытался
обойти ее  сбоку и  набросить веревку.  Сделать это он  не  успел -  меч
рубанул его по  шее,  и  кровь обильно хлынула из перерубленной артерии.
Графиня  тут  же  переключилась на  третьего,  который пытался отбросить
веревки  и  достать свои  кинжалы,  но  от  спешки  сам  же  запутался в
уготованных для Элины путах.  Он пытался попятиться назад, но ему мешали
собственные товарищи.  Элина угостила его прямым ударом в грудь.  Должно
быть,  она попала в сердце,  ибо враг рухнул,  как подкошенный, едва она
успела выдернуть клинок.
     Таким образом,  буквально за  первые же  мгновения боя  трое врагов
были  выведены из  строя;  это  был  рекорд результативности в  пока еще
небогатой боевой практике Элины,  который,  впрочем,  сделал бы  честь и
более опытному воину.  Однако оставалось еще четверо (бандитов оказалось
все же семь,  а не шесть).  И эти четверо были уже во всеоружии. Правда,
ширина   переулка   не   позволяла  им   наступать  одной   шеренгой   и
беспрепятственно обходить с флангов; двое оказались впереди, двое сзади.
Из тех, что впереди, один был вооружен саблей, а второй - двумя ножами.
     Пользуясь  тем,  что  пиратам  мешают  валяющиеся под  ногами  тела
сообщников, Элина шагнула назад и подобрала короткий меч, предварительно
перебросив свой,  более длинный,  в левую руку, чтобы легче было держать
на  расстоянии  бандита  с  ножами.   Она  отступила  достаточно,  чтобы
позволить двум бандитам переступить через трупы по направлению к ней, но
не  собиралась  давать  ту  же  возможность  двум  оставшимся  и   вновь
устремилась в атаку. Противостоявшие ей пираты были неплохими бойцами, и
Элине  стоило  немалого  труда  отражать  коротким  мечом  стремительные
сабельные удары,  одновременно не  давая  приблизиться второму врагу,  в
руках у которого так и порхали ножи.  Отчаявшись застать ее врасплох дл�