Тилли
"Спасите! Пожалуйста! Кто-нибудь, помогите!"
Родгар вскинулся и резко сел в спальном мешке, тараща глаза в лесную тьму. Все было тихо и спокойно. Ни один листик не шелестел в безветренном ночном воздухе, не хрустели ветки под чьими-либо ногами, человеческими или нет, и уж тем более не слышно было никаких звуков сражения. Лишь где-то очень далеко уныло и размеренно вскрикивала ночная птица (довольно жутковатый звук, но Родгар знал, что это действительно птица), да глядели сквозь дырявый полог листвы белые звезды, холодные и крупные, какие можно увидеть лишь безлунной ясной ночью вдали от любых поселений.
И тем не менее Родгар знал, что ему не приснилось. Камень на его груди был теплым и тускло светился, и, сжав его в кулак, Родгар ощутил тяжелую пульсацию. Где-то там, в ночи, в этот самый момент кто-то отчаянно нуждался в помощи. Скорее всего - находился в смертельной опасности. Судя по голосу, это была маленькая девочка. Лет восемь-девять, ну, десять самое большее.
Родгар снова закрыл глаза, сжал камень плотнее и постарался сосредоточиться. Настроиться на идущие сквозь камень эманации и ощутить их источник. Далеко, проклятье, опять далеко! По меньшей мере миль пятьдесят, а скорее еще больше. У него нет никаких шансов успеть. Нет даже смысла вскакивать на коня - тоже, наверное, еще не успевшего толком отдохнуть - и мчаться куда-то сквозь ночь. Самое разумное - перевернуться на другой бок и спать дальше. Может быть, даже сняв до утра этот чертов камень, чтобы не беспокоил его больше. Но Родгар знал, что не сможет так поступить.
Черт, ну почему эта проклятая штука такая чувствительная? Почему она зовет его, когда он не в силах помочь? Может быть, именно поэтому тот тип продал камень Родгару так дешево? Хотя, конечно, будь радиус действия камня не больше десятка миль, что бы изменилось к лучшему? Для тщетно зовущего на помощь издалека - ничего, разумеется. Зато обладатель амулета мог бы спать спокойно. В прямом и переносном смысле.
Но все-таки, может быть, ситуация не безнадежна. Может, эта девочка просто заблудилась в лесу. Или даже, допустим, ее похитили, но не собираются убивать, по крайней мере, пока. Тогда у него - и у нее - есть шанс. Особенно если удастся установить контакт. Это не всегда получается. Попавший в беду может просто не услышать, Родгар так и не знал до сих пор, от чего это зависит - от расстояния или индивидуальных способностей. А может испугаться голоса, зазвучавшего в голове, больше, чем грозящей реальной опасности, и неосознанно заблокировать связь - это самый безнадежный вариант, тогда камень снова станет холодным и черным, не дающим никакой информации...
"Не бойся! Я слышу тебя, - мысленно произнес Родгар, стараясь как можно четче формулировать слова. - Я иду к тебе на помощь. Что у тебя стряслось?"
"Чудовища! - немедленно откликнулся тот же испуганный голосок. - Пришли из леса... напали на нашу деревню... Папу убили, и всех убивают! Мы с мамой спрятались... но они рыщут повсюду... нас найдут и тоже убьют! Мне так страшно!"
Родгар вновь помрачнел. Похоже, его надеждам не суждено оправдаться. Если лесная нечисть захватила деревню, ей не потребуется много времени, чтобы прочесать каждый погреб, сарай или куда там еще могли спрятаться мама с дочкой. Говорят, что у этих тварей прекрасный нюх на людей, и ни злобы, ни целеустремленности им тоже не занимать. Стая волков, ворвавшаяся в овчарню, еще может уйти, зарезав не всех овец. Но эти лесные чудовища никогда не оставляют людей в живых, не взирая на пол и возраст. В цивилизованных центральных провинциях, откуда родом сам Родгар и где уже даже обычные волки и медведи стали редкостью, это считают байками - ну и пускай считают. А в здешних краях это просто факт, известный всем - такой же непреложный, как приход зимы и закат солнца.
И никакие графские дружинники или королевские кавалеристы, само собой, не прискачут на помощь. По той простой причине, что в здешних краях их нет. Мудрый королевский указ объявил дикие западные леса зоной свободного заселения. Всякий может получить здесь в вечную собственность столько земли, сколько сумеет раскорчевать и обрабатывать, не платя ни оброк лорду, ни десятину церкви. Поскольку в центральных областях вся земля до последнего клочка уже давным-давно поделена между феодалами, а на юге армия увязла в затяжной войне с неверными, и уже многие, некогда видевшие в этой войне шанс вырваться из нищеты, сложили головы в южной мясорубке - теперь безземельные крестьяне потоком хлынули в дремучие леса запада, где никогда прежде не ступала нога человека.
Вот только быстро выяснилось, что лорды и королевские чиновники нужны не только для того, чтобы собирать арендную плату и подати. Их армии и гарнизоны тоже остались на юге и на восточной границе. Именно потому, что они были нужнее там, король и издал тот самый указ. А поселенцы, осваивающие дикие западные земли, оказались один на один с их исконными обитателями, из которых огромные черные медведи, кровожадные волки и свирепые вепри были далеко не самыми страшными...
"Не бойся, - повторил, тем не менее, Родгар, надеясь, что его мысленный голос звучит достаточно убедительно (это только поначалу кажется, будто врать, лукавить или умалчивать при мысленном общении невозможно - на самом деле это такая же речь, как и при обычном разговоре, и собеседник не слышит тех мыслей, которые ты не посылаешь ему специально). - Все будет хорошо. Главное - не двигайся и не издавай никаких звуков, - чем черт не шутит, вдруг их все-таки не заметят? Иногда чудеса все же случаются... - Кричать нельзя, плакать нельзя, с мамой говорить пока нельзя, даже шепотом. Со мной - про себя! - можно. Дышать можно, но тихо-тихо, - он постарался мысленно послать ей улыбку. - Если захочется чихнуть, задержи дыхание и потри нос. Как тебя зовут?"
"Тилли."
"Красивое имя, - он и в самом деле так подумал; это имя вызвало у него мгновенную ассоциацию - звонкая весенняя капель в лучах веселого апрельского солнца. Как ее полностью, интересно - Матильда? Впрочем, сейчас неважно... - Сколько тебе лет?"
"Девять."
Ну да, он примерно так и думал.
"Уже большая девочка", - вновь неискренне произнес он и тут же подумал, что лучше бы ей сейчас быть маленькой. Тогда, возможно, ей бы удалось забиться в какую-нибудь щель, куда монстры не проберутся за ней чисто физически. Это крупные твари, в полтора-два раза выше человека...
"А ты? - требовательно спросила Тилли. - Ты кто?"
"Родгар, - ответил он и вместо родового титула - который, вероятно, ничего не сказал бы юной собеседнице и на который он сам лишил себя права - с невидимой для нее горькой усмешкой добавил: - Странствующий рыцарь."
"Что это такое?"
Хороший вопрос... Ну да - откуда дочери здешних крестьян, которая, очевидно, родилась уже в отвоеванной (как оказалось, ненадолго) у векового леса деревне и никогда не была в более цивилизованных краях, что-то знать о рыцарях и даже королях. Для нее наверняка нет главнее и знатнее человека на земле, чем сельский староста.
"Тот, кто странствует по миру, стараясь помочь тем, кому больше помочь некому", - ответил Родгар все с той же горькой усмешкой. В абсолютном большинстве случаев это была ложь. Притом - опасная для тех, кто примет ее всерьез. Действительность разительно отличалась от романтических сказок, которыми забивали себе головы мечтающие о подвигах мальчишки с деревянными мечами и мечтающие о кавалерах томные барышни за стенами хорошо укрепленных замков. В настоящем странствующем рыцаре благородного нет ничего, кроме происхождения. Как правило, это младший сын, которому, согласно закону о майорате, при дележе наследства не досталось ничего - ни замка, ни земли, ни дружины. Все его имущество - личный конь, оружие и навыки обращения с тем и другим. И все, что ему остается - это странствовать в поисках, в лучшем случае, тех, кто готов платить за эти навыки, а в худшем - тех, с кого можно получить золото не в качестве жалования, а в качестве добычи. То есть карьеры наемника и разбойника, причем одно может с легкостью переходить в другое.
Но Родгар не был младшим сыном. Он был старшим, и именно ему со временем должны были отойти титул, имение и состояние. Но он не собирался отсиживаться за крепкими стенами отцовского замка в ожидании наследства. На юг, на Священную войну против неверных, он отправился не за трофеями, как многие, а по искреннему убеждению. Нести свет истинной веры и цивилизации погрязшим в нечестии и варварстве язычникам, спасать их души, пусть даже вопреки их желаниям - "ибо не ведают, что творят", устанавливать прочный мир на южных землях и умножать благородную славу королевства и собственного древнего рода...
Быстро выяснилось, правда, что варвары строят на удивление красивые дворцы и храмы, пусть и посвященные ложным богам, что они пишут изысканные поэмы на тонкой хлопковой бумаге, не идущей ни в какое сравнение с грубыми пергаментами Севера (да и грамотны при этом почти поголовно, в то время как в рыцарском войске даже не каждый граф, не говоря уже о дворянах помельче и простолюдинах, способен был написать что-то сложнее собственного имени), и даже в искусстве ковки оружия превзошли "цивилизованных" северян.
И тем не менее, все это не мешало южанам оставаться погрязшим в нечестии язычниками, чьи нравы внушали ужас и отвращение. Они сажали пленников на кол и сдирали с живых людей кожу, забивали неверных жен камнями (вместо гуманной пожизненной отправки в монастырь - впрочем, у них и монастырей-то не было) и вовсю практиковали рабство, продавая не только пленных, но и своих собственных соотечественников на базарах, как скот. И все это не было пропагандой. Увы, Родгар убедился в правдивости этих историй слишком хорошо, когда в результате внезапной атаки вражеской легкой кавалерии был захвачен барон Грюнхардт, бывший Родгару старшим другом и наставником. На следующей день рыцарское войско обнаружило и захватило лагерь врага и отбило барона... или то, что от него осталось. Грюнхардт был еще жив, но лишился рук, ног, глаз и гениталий. Язык изуверы ему оставили - очевидно, чтобы он мог их умолять. Понятно, с какой единственной просьбой несчастный обратился к своим освободителям... Родгар сам нанес удар милосердия, перед этим поклявшись умирающему другу воздать выродкам сторицей за все его муки.
Несмотря на все преимущества язычников, даваемые войной на своей территории и в привычном климате, превосходством в ковке клинков и быстротой маневра летучих отрядов на отменно быстроногих конях, у варваров совершенно не было тяжелой кавалерии, а также и тех особых навыков дисциплины и взаимодействия, которые развиваются при ее умелом использовании - а потому рыцарская армия, пусть медленно и с потерями (больше от болезней, вызванных дурной водой и жарким климатом, чем от вражеских клинков), но продвигалась вперед. Увы, когда королевское войско подошло к стенам Эль-Хурейма, второго по величине вражеского города, Родгар был лишен возможности исполнить свою клятву, ворвавшись в город в числе первых, как он мечтал. У командования были для него другие планы - вместе с большим отрядом рыцарей он был послан в пустыню на перехват идущего к Эль-Хурейму подкрепления. Противник, убедившийся, что его маневр раскрыт, не принял боя и обратился в бегство, лишь издали осыпав рыцарей стрелами, практически бесполезными против их доспехов с такого расстояния. - так что и здесь Родгар был лишен возможности утолить свою жажду мщения, поэтому бескровная победа не слишком обрадовала молодого воина. Вместе с товарищами он направился обратно к Эль-Хурейму, надеясь, что бои за город еще продолжаются.
Но к тому времени, как они подъехали к городским стенам, все было уже кончено. Над взломанными воротами и башнями реяли гордые флаги победителей. Тем не менее, Родгар въехал в город, держа наготове обнаженный меч. Попадись ему в этот момент даже и связанные пленные - очень возможно, что он воздал бы им той же монетой, какой платили своим пленникам сами варвары, и мало кто осудил бы его за это.
Но пленных солдат противника он не увидел. Он увидел улицы, липкие от крови (а кое-где она все еще стояла лужами, доходя коню до середины бабок); увидел голые трупы женщин с выпущенными кишками, которым вспороли животы после изнасилования; увидел мертвых стариков, повешенных за длинные седые бороды... То тут, то там слышались довольные пьяные крики победителей. Криков жертв слышно уже не было.
Благородная королевская армия - ревнители рыцарской чести, носители цивилизации, защитники Истинной Веры, на знамени которой начертаны заповеди мира и любви - учинила в Эль-Хурейме неслыханную бойню. И дворянин с десятью поколениями аристократических предков не особо отличался при этом от вчерашнего крестьянина, взявшего копье под обещание трофеев и отпущения грехов.
Окончательно добил Родгара как раз один из дворян - пехотный капитан, не самый, правда, родовитый, но известный в войске своей храбростью, доходившей до безрассудства. И теперь он прямо посреди улицы... Родгар не мог поверить своим глазам... он... совокуплялся с отрезанной головой девочки с длинными черными волосами. Девочке было, наверное, лет девять. На мертвом лице - при жизни, несомненно, бывшем очень хорошеньким - застыло выражение удивления. Она очень походила на младшую сестру Родгара Сандру, хотя у той волосы и глаза не были такими черными. В год, когда Родгар отправился на войну, его сестре тоже было девять.
Как и Тилли сейчас.
Заслышав липкое чавканье копыт, капитан скосил глаза и дурашливо щелкнул каблуками, приветствуя рыцаря - но не прекращая при этом своего занятия. Напротив, частота его движений возросла - он явно приближался к кульминации. А затем, испустив утробный рык, принялся неторопливо обтирать свое хозяйство волосами жертвы.
"Всегда хотел попробовать, каково это, - сообщил он Родгару без малейшего смущения. - Ежели в рот не снаружи, а изнутри. Через горло. Жаль, конечно, что она уже не могла мне подмахивать..."
Меч Родгара взвился над головой...
"Значит, ты спасешь меня?" - спросила Тилли, отвечая на его последнюю реплику.
"Да, - мысленно сказал Родгар с максимальной уверенностью в голосе. - Только мне потребуется... некоторое время, чтобы добраться до тебя, - он уже поднялся с земли и торопливо сворачивал спальный мешок. Бессмысленно, конечно, либо чудовища найдут девочку в ближайшие полчаса, и тогда он ничем не поможет, либо не найдут и уйдут, и тогда о ней позаботится мать. Впрочем, тогда он сможет проводить их к другому, еще целому и лучше укрепленному селению. - А пока ты должна сидеть тихо-ти..."
"Мама! - закричала вдруг Тилли. - Нет, мама, нет!"
Чуда все-таки не случилось.
"Беги!!! - крикнул Родгар, мигом все понявший. - Беги, Тилли, не оглядывайся!"
Возможно, конечно, что бежать просто некуда. Но скорее всего - мать сама бросилась на чудовищ, давая дочери крохотный шанс...
Родгар сжимал камень, ожидая, когда тот начнет холодеть. Несколько мгновений, не больше. Пусть это был не погреб, пусть там был второй выход - но разве может девятилетняя девочка убежать от монстров, которым она по колено? Впрочем... маленький заяц с легкостью убегает от человека, и даже крысу или ящерицу изловить руками не так-то просто. Но то грызуны и ящерицы. А человек, на самом деле, так неуклюж и медлителен... Венец творения, м-да.
Но мгновения текли, а камень все еще пульсировал теплом, и в глубине его тлел тусклый (из-за расстояния) огонек. Тилли, подумал Родгар почти с такой же мольбой, с какой она сама взывала к неведомому спасителю. Тилли, пожалуйста!
... взвился над головой капитана - а затем медленно отправился в ножны. По-прежнему чистый от крови. Один из очень немногих чистых от крови предметов в этом городе...
Родгару стоило огромных усилий не сделать этого. Не пролить кровь боевого товарища. Сохранить верность присяге хотя бы в этом. Все равно одна эта смерть ничего бы уже не решила и не исправила.
Как, впрочем, и любые другие действия. Апеллировать к коннетаблю? К королю? Смешно даже думать, что вся эта бойня устроена без их, по меньшей мере, молчаливого согласия. А то и по прямому приказу: "Не щадить никого!" Что еще делать с этими упрямыми язычниками, отвергающими свет Истинной Веры? Мы ведь цивилизованные люди - нам не нужны рабы.
Поэтому он просто развернул коня и поехал прочь. Из города. Из армии. Из страны...
А пьяный подонок, похоже, даже и не заметил, какой опасности избежал.
"Родгар? Ты еще здесь?"
В какой-то мере.
"Да, Тилли! Как ты?"
"Я... сумела убежать от них. Но мама..."
"Ты молодец, девочка! - поспешно перебил ее Родгар. Она только что потеряла мать и отца, но ни в коем случае нельзя давать ей задуматься об этом, пока она не окажется хотя бы в относительной безопасности. - Ты еще слышишь их? Они гонятся за тобой?"
"Не знаю. Я так быстро бежала... Никогда в жизни еще так..."
Но это, разумеется, не значит, что твари не настигнут ее позже, после того, как закончат с ее матерью и остальными селянами - на что им отнюдь не потребуется много времени. Бежать дальше, рискуя выдать себя треском сучьев, или прятаться, рискуя, что чудовища отыщут ее по запаху? Запаху пота только что мчавшегося со всех ног человека...
"Где ты сейчас?"
"Я выбежала на берег речки."
"Речка! Отлично! - обрадовался Родгар. - Вода собьет их со следа! Только... там глубоко?"
"Не знаю. Мама и папа не разрешали мне заходить в воду."
"Значит, плавать ты не умеешь." Это уже хуже...
"Н-нет..."
"Тогда сделаем так. В воде у берега растет какой-нибудь тростник?"
"Да! Не прямо тут, дальше. Где речка выгибается."
"Отлично. Беги туда. Сломай такую тростинку... она полая, сквозь нее можно дышать. Убедись, что у тебя это получается, а потом ложись в воду... там, где еще не очень глубоко, но чтобы тебя не было видно сверху. Держись за корни тростника, чтобы не всплыть. Будет, наверное, холодно, но ты терпи! Очень важно не двигаться", - хорошо, что сейчас ночь, под водой ее и не увидят, и не учуют...
"Сколько?" - требовательно спросила Тилли.
Если бы он знал. Хотя, если эти твари и выйдут на берег, вряд ли они будут долго торчать на одном месте...
"Ты пока не погружайся с головой. Пусть глаза будут над водой, и следи за берегом. Если их увидишь - сразу опускайся под воду, только аккуратно, без всплесков, поняла?"
"Да..."
"Умница. Я уже еду, Тилли. Еду к тебе."
Родгар действительно уже оседлал коня и теперь взобрался в седло. Ветер покосился на хозяина большим коричневым глазом (в темноте казавшимся абсолютно черным) и коротко фыркнул, словно спрашивая - ну, куда теперь? Он был рыцарским конем и знал, что тревога может застигнуть в любое время суток.
...Родгар так и не вернулся домой. Теперь он был дезертиром, нарушившим обет, данный богу, и присягу, данную королю. Запятнавшим честь своего рода. Вряд ли его попытались бы привлечь за это к суду - даже король, скорее всего, предпочел бы замять дело и не портить отношения с влиятельным графским родом. Но Родгар не мог теперь явиться к собственному отцу, болезненно щепетильному и в вопросах рыцарской доблести, и в вопросах веры. Былые раны не позволили старому графу принять участие в походе самому, но тем бОльшие надежды он возлагал на сына - и Родгар, уезжая на войну, конечно же, искренне клялся не посрамить... Его рассказ ничего бы не изменил. Граф просто не понял бы сына, забывшего свой долг, опозорившего фамильный герб - и хуже того, усомнившегося в догматах веры! - из-за каких-то язычников, которые к тому же все равно уже были мертвы. Пусть лучше считает, что его сын пал в бою и упокоился в безвестной могиле, подобно многим рыцарям, ехавшим за славой, а нашедшим лишь яму в песке. Это будет для старика меньшим ударом.
Поэтому Родгар отправился в дикие западные леса. Туда, где никто не стал бы его искать и никто не узнал бы при встрече. Туда, где всякий волен начать жизнь с нуля и где, как он вскоре убедился, не принято спрашивать о прошлом.
Поначалу он думал поселиться в одном из здешних селений, отвоеванных у вековой чащи. Жить вместе с этими простыми и суровыми мужиками, помогая им своим мечом защищаться от лесной нечисти и лихих людей, тоже порою нападавших на уединенные деревни. Обучить самых ловких и смекалистых военному делу, превратить мужичье с дубинами в дисциплинированный военный отряд, способный дать достойный отпор любому врагу. Но его планы не нашли понимания у местных. Он не мог, да и не пытался, сойти среди них за своего. Его доспехи, конь и оружие стоили больше, чем вся деревня. Он был лордом - то есть одним из тех, от чьей власти они бежали в эти дремучие леса. "Сегодня ты сражаешься плечом к плечу с нами, и это, конечно, недурно. Но завтра ты попросишь, чтобы в благодарность за твой меч и твою науку мы сложили для тебя замок. Послезавтра те из нас, кого ты обучишь и вооружишь, назовутся дружиной и переберутся туда жить, забыв и крестьянский труд, и прежних товарищей - а мы согласимся их кормить, чтобы они нас защищали. А потом они явятся к нам за оброком, уже не спрашивая нашего согласия..."
Не везде ему говорили это в лицо. Кое-где он лишь читал это в угрюмых взглядах лесовиков, угадывал в смолкавших при его приближении разговорах. Но он быстро понял, что ни в одном здешнем селении ему не будут рады. Ему, конечно, везде предложат еду и ночлег, как велят местные обычаи - но вздохнут с облегчением, когда он уедет. Он навсегда останется для этих людей чужим.
И тогда он решил стать тем, кого не бывает. Странствующим рыцарем из легенды, а не из суровой действительности. Помогающим тем, кому больше некому помочь. И уезжающим прочь прежде, чем их благодарность начнет их тяготить и перерождаться в неприязнь.
"Родгар! Они идут сюда!"
"Прячься! Прячься под воду!"
"Так я уже."
"Ты умница, Тилли. Дышится нормально?"
"Да."
"Тогда главное - сиди и не шевелись. Я скажу тебе, когда можно будет выглянуть."
Да уж, он скажет. Будем надеяться, девочку убедил его уверенный тон, хотя все, что он может - это предполагать, причем вслепую. Если бы амулет позволял ему не только слышать ее мысленный голос, но и видеть ее глазами... а еще лучше - глазами ее преследователей... впрочем, нет, не надо - ведь тогда бы, наверное, и они почувствовали его. Но в любом случае бессмысленно обдумывать заведомо отсутствующие возможности...
...Он встретил бродягу в одной из немногочисленных местных харчевен - громоздкой, мрачной и угрюмой, как практически всё в этих краях. Когда Родгар вошел, тот сидел над кружкой (давно уже, похоже, пустой) за дальним столом в углу, но вскоре после того, как толстый коренастый хозяин (трактирные служанки здесь были не в чести) принес рыцарю тарелку с жареным мясом (Родгар не удивился бы, узнав, что это медвежатина), серую ноздреватую лепешку и кувшин с элем, бродяга поднялся, не слишком твердым шагом пересек почти пустое по раннему времени помещение и, не спрашивая дозволения, уселся напротив.
Родгар коротко посмотрел на него, ни о чем не спрашивая. Он уже знал, что здесь не принято задавать поспешные вопросы, особенно продиктованные праздным любопытством. Бродяга был высок и тощ; в его фигуре еще можно было угадать следы былой выправки, и Родраг подумал, что, возможно, перед ним еще один дезертир из армии - но ныне он имел самый непрезентабельный вид. Всклокоченная неухоженная борода, грязные спутанные волосы неопределенно-сивого оттенка, давно не знакомые ни с ножницами, ни с гребнем. Из-под этих волос нездорово блестели карие глаза, а испещренный полопавшимися сосудами нос определенно свидетельствовал о давнем пристрастии к алкоголю. Собственно, от бродяги и сейчас несло дешевым вином - вперемешку с запахом немытого тела. Он кутался в старый выцветший плащ, ныне более похожий на серую тряпку, но не дошедший еще, однако, до стадии лохмотьев. Родгар неприязненно подумал, что сейчас у него будут клянчить на выпивку.
Бродяга разлепил шелушащиеся, обметанные лихорадкой губы.
- Ищешь кого-то, рыцарь?
- Никого конкретного, - сдержанно ответил Родгар после короткой паузы. Обращение на "ты" его не задело - он уже привык к тому, что нормы этикета и титулы остались далеко на востоке - но, принимая свое решение "помогать тем, кому больше некому помочь", он вовсе не имел в виду опустившихся пьяниц. - Почему ты спрашиваешь?
- Рыцари в здешних краях - нечастые гости.
Родгар ничего не ответил и принялся резать мясо ножом.
- Могу помочь... в поисках, - произнес бродяга и сунул руку под плащ. Рефлекс заставил Родгара слегка напрячься, хотя он понимал, что едва ли его визави полез за оружием. Действительно, полминуты спустя на стол лег некий небольшой предмет, замотанный в грязную тряпку.
- Что это? - спросил Родгар без интереса.
- Разверни.
- Почему бы тебе самому не сделать это?
- Я не хочу... осквернять эту вещь своим прикосновением, - криво усмехнулся бродяга.
Родгар слегка пожал плечами и не без брезгливости, за краешки, развернул тряпку. Его удивленному взгляду предстал ограненный черный камень - скорее всего, морион - заключенный в тонкую, подобную сети прожилок, серебряную оправу на серебряной же цепочке. Вещица, несмотря на изящество и искусную работу, не была сверхдорогой - все же морион - не бриллиант, а серебро - не золото - но все-таки не вязалась ни с этой тряпкой, ни с жалким обликом бродяги. Родгар поскреб оправу ногтем, проверяя, не крашеная ли это проволока, но его ноготь не оставил разоблачающего следа, да и сохраняющаяся в руке благородная прохлада камня опровергала версию о стеклянной подделке.
- Если ты хочешь продать это, ты не по адресу, - сказал, тем не менее, Родгар, вновь кладя камень на стол. - Я не занимаюсь скупкой украшений.
- Это не просто украшение, - качнул головой бродяга. - Этот камень позволяет своему носителю слышать зов.
- Какой еще зов?
- Зов тех, кто нуждается в помощи. И находить путь к тому, кто зовет.
Родгар скептически усмехнулся. Ему, как и всякому, доводилось слышать истории о магических камнях, и он знал, что в большинстве случаев это байки. Знал он и то, что не во всех случаях это байки. Церковь, вообще крайне неодобрительно относившаяся к магии, даже издала специальный циркуляр, в числе прочих грехов поминавший "предерзкое владение колдовским камнем, что крадет молитвы, кои не смертному, но лишь единому Господу слышать надлежит". Вот, значит, о каких камнях там шла речь... Впрочем, осуждение церкви теперь менее всего беспокоило Родгара. Церковь со всеми ее институтами, включая грозную Конгрегацию Стражей Веры, осталась там, на востоке, вместе с прочими атрибутами цивилизации. Здешние лесовики, конечно, тоже по большей части числили себя верующими, но от того, во что они веровали, у столичных блюстителей канонов встали бы дыбом волосы вокруг тонзуры. Это была гремучая смесь из ортодоксальных догматов, местных легенд, апокрифов и еретических толкований, диких суеверий, принимаемых за непреложные факты и, напротив, фактов, в цивилизованных областях считающихся дикими суевериями. Практически все, что относилось к магии и лесной нечисти, проходило как раз по последнему разряду. Но это никоим образом не значило, разумеется, что всякий кусок черного кварца, оправленный в серебро, и в самом деле обладает магическими свойствами. Особенно когда его предлагает такой вот... продавец.
- Значит, если я сейчас надену это на шею, в моих ушах раздастся зов о помощи? Я даже знаю, чей. Одного субъекта, которому остро не хватает денег на выпивку...
- Не смейся, рыцарь, - мрачно ответил бродяга. - Ты не знаешь, над чем смеешься. Да, ты услышишь зов. Но только в том случае, если речь идет о жизни или смерти. Или, по крайней мере, взывающий уверен, что это так.
Родгар все с той же недоверчивой усмешкой надел цепочку на шею.
- Под одежду, - инструктировал его бродяга. - Камень должен касаться кожи. Тогда ты услышишь и почувствуешь.
Родгар исполнил и это. Разумеется, ничего нового он не услышал. Мышь скреблась под полом. Потрескивал огонь в очаге. За соседним столом здоровенный детина, заросший до глаз рыжей бородой, бросил на стол обглоданную кость и шумно рыгнул.
- Это же не каждый час случается, - спокойно прокомментировал бродяга, видя его реакцию. - И не каждый день. По крайней мере, в пределах действия камня.
- И как ты докажешь, что не пытаешься меня одурачить?
- Никак, - пожал плечами бродяга. - Поэтому я и не прошу за него много.
Родгар снял камень с шеи.
- Почему ты вообще решил, что мне это интересно?
- А разве нет, рыцарь? - теперь насмешка прозвучала в голосе бродяги, хотя Родгар не мог понять, что она значит.
- Ну и сколько ты хочешь? - спросил он после короткой паузы, всем своим видом давая понять, что не позволит себя обмануть.
- Одну крону.
Родгар удивился. Он ожидал, что цена будет неадекватной, но совсем в другую сторону. Даже если - в чем он почти не сомневался - камень не имел никаких магических свойств, сам по себе он стоил, по меньшей мере, крон десять. Разумеется, по меркам ювелиров цивилизованных областей. В здешних краях хороший плуг или борону - или крепкое копье - ценили больше, чем красивые безделушки, но и здесь наверняка можно было выручить за такой камушек крон пять. Даже здешний трактирщик наверняка согласился бы принять его в уплату по более щедрому курсу. Или бродяга совсем не понимал его цены, или очень спешил от него избавиться, сбагрив чужаку, который сегодня здесь, а завтра - поминай как звали. Что в обоих случаях наводило на мысль...
- Могу я спросить, откуда у тебя эта вещь? - осведомился Родгар, пристально глядя на бродягу. Если когда-то тот и был солдатом, сейчас он не выглядел достаточно крепким для разбойника-душегуба... хотя для того, чтобы отнять у человека жизнь и имущество, совсем не обязательно превосходить его физически.
- Спросить - можешь, - ответил бродяга, давая понять, что ответить он отнюдь не обещает. И настаивать, само собой, бесполезно. Скажет - выиграл в кости, или и вовсе нашел, и поди докажи, что это не так.
- Я не покупаю краденое, - твердо произнес, тем не менее, Родгар.
- Я это не крал, - пожал плечами бродяга. - Только не заводи снова про "чем докажешь". Цену я назвал, берешь или нет?
Родгар еще раз взглянул на амулет. Что, если этот тип все-таки не врет? Шансов мало, но... ведь это именно то, что нужно странствующему рыцарю!
- Что ты будешь делать с этой кроной? - спросил он.
- Пропью, - равнодушно ответил его визави. - А что ты ожидал услышать? "Начну новую жизнь?"
- Я бы на твоем месте подумал об этом.
- Когда окажешься на моем месте, тогда и будешь думать, - бродяга требовательно выставил грязную жесткую ладонь, ожидая монету.
Родгар развязал кошель, но вновь остановился. Представления о чести, оставшиеся от прежней жизни, требовали сказать, что цена несправедливо низкая. С другой стороны, какая разница, сколько пропьет пьяница - одну крону или пять? Дать ему меньше денег будет лишь полезнее для его же здоровья.
- Почему ты сразу не предложишь камень трактирщику? - спросил, тем не менее, Родгар.
- Мне показалось - тебе он нужнее, - усмехнулся бродяга. Золотой кружок кроны исчез в его грязном кулаке, и он, ничего больше не говоря, поднялся. Однако, вопреки ожиданию Родгара, побрел не к стойке, а на улицу. Родгар повесил камень на шею под рубашку и вернулся к еде.
"Родгар?"
"Да, Тилли! Думаю, теперь ты уже можешь выглянуть. Только медленно и осторожно."
Пауза. Ветер, послушный седоку, перешел с шага на рысь. Чем хороши эти леса - в отличие от южных зарослей, немногочисленных в пустынном климате, но уж там, где они есть, представляющих собой совершенно непроходимое переплетение стволов, ветвей и колючих лиан - здесь, под огромными вековыми деревьями, почти всегда достаточно места, чтобы не только пройти, но и проехать, не пригибаясь. Даже и в ночной темноте.
"Никого нет. Они ушли."
Слава богу! Или... Родгар уже и сам не знал, кого следует славить в таких случаях.
"Ты уверена? Хорошо посмотрела? Они не могут прятаться где-то на берегу?"
"Нет, их нет. Я бы почувствовала. Эти твари так воняют..."
Что да, то да. Особенно когда их разрубишь - в этом Родгар имел возможность убедиться лично. Серо-зеленая слизь, заменяющая лесной нечисти кровь, воняет так, что даже бывалого рыцаря, всякого навидавшегося (и нанюхавшегося) в походе, где падаль быстро разлагается под палящим солнцем, может вывернуть наизнанку.
"Хорошо. Тогда выбирайся на берег, но старайся все-таки не шуметь. Замерзла?"
"Н-нет..."
Ну да, конечно. Все еще не прошедшая боевая ажитация, так это называли армейские костоправы. Человек в таком состоянии может не замечать ни холода, ни боли. Родгар сам видел солдата, бежавшего на кровоточащих культях только что отрубленных ног...
"Ты молодец, девочка."
"Я знаю. Ты уже говорил."
"А тебе палец в рот не клади!" - мысленно рассмеялся Родгар.
"Палец? В рот? Лучше не надо", - серьезно согласилась Тилли.
"Не обращай внимания, это просто выражение такое. Значит, иди теперь вдоль берега и высматривай какое-нибудь укромное местечко, где можно спрятаться до утра."
"А утром прибудешь ты?"
"Я... ну, может быть, не утром, а чуть попозже. Но это не важно. Ты, главное, не бойся. Самое страшное уже позади. Я обязательно приеду и спасу тебя!"
Неужели на сей раз у него действительно получится?
...В том, что амулет работает, он убедился буквально на следующий день после покупки. Точнее - на следующую ночь. Его разбудили отчаянные крики: "Пожар! Пожар! Горю!" Родгар со всей стремительностью солдата, привыкшего просыпаться по тревоге, вскочил с широкой лавки (в сельской избе, куда он попросился на ночлег, нашлась лишь такая свободная кровать), перепугав хозяев и вызвав рев их младшего ребенка - но никакого пожара не было. Ни в этом доме, ни в соседних. Лишь тогда Родгар вспомнил о камне, болтавшемся на груди; теперь он пульсировал темно-багровым светом и, сжав его в кулак, Родгар снова услышал вопли - а заодно и неведомым ему прежде образом почувствовал, откуда они исходили. Направление... и примерное расстояние.
Впрочем - они затихли прежде, чем он успел что-нибудь предпринять. Да и что он мог сделать? Камень вновь стал холодным и черным, и Родгар вернулся на лавку, заверив хозяев, что ему просто приснился дурной сон.
Утром, провожаемый их все еще неприязненными взглядами - "вот же послал черт ненормального на ночлег!" - он выехал в том направлении, что так ясно представилось ему ночью. И лишь к вечеру добрался до той самой деревни.
Запах гари все еще чувствовался в воздухе, и найти пепелище не составило труда. От когда-то крепкой избы осталась лишь печь и одна стена, которую соседи, передавая по цепочке ведра, сумели залить водой. Любопытствующему чужаку неохотно пояснили, что пожар случился накануне ночью, должно быть, уголь выпал из печи через неплотно закрытую дверцу. Вся семья успела выбежать на улицу - за исключением парализованного деда, который не мог выбраться сам. Ни сами домочадцы, ни уж тем более их соседи не рискнули лезть в пламя, чтобы попытаться спасти его. Ясно было и то, что дом обречен; все усилия селян были брошены на то, чтобы не позволить огню перекинуться на соседние дома. Это им удалось, и это было немалой удачей. От старика, само собой, остались лишь обгорелые кости.
Потом был мальчишка, утонувший в лесном озере. Тоже слишком далеко - Родгар находился в паре десятков миль, когда услышал его полный ужаса зов. Потом - дровосек, задавленный упавшим деревом; и он испустил дух раньше, чем Родгар мог до него добраться, даже если бы рыцарю и удалось сдвинуть с места тяжеленный ствол. Потом...
Лишь один раз он все-таки успел. Это был охотник - так он, по крайней мере, назвался - провалившийся в берлогу. Берлога была пустой и заброшенной, но охотник сломал ногу и не мог выбраться. Родгар скакал полдня и всю ночь, давая лишь краткие передышки коню - и вытащил-таки бедолагу. Оказалось, кстати, что нога вовсе не сломана, а лишь вывихнута. Родгар вправил вывих и предложил подвезти спасенного до его деревни - Ветер был могучим конем и выдержал бы двоих - но охотник поблагодарил и сказал, что теперь немного отдохнет и сможет дойти сам. Родгар не стал настаивать. Никогда не навязывай свои благодеяния - этот урок он уже усвоил.
Потом были новые неудачи. Баба, пошедшая по грибы и растерзанная волками... мужик, увязший в трясине (этот умирал особенно долго и страшно, причем Родгар слышал его еще пару минут после того, как густая мутная жижа сомкнулась над его головой)... еще один, укушенный змеей (этого Родгар даже застал еще живым, но помочь не мог уже ничем)... Всегда слишком далеко, слишком мало времени, или не удавалось установить двустороннюю связь, или вообще не было никакой возможности для спасения.
В последний раз это были две девушки, две сестры, на которых напали разбойники. Наконец-то не слепые силы природы, наконец враг, которого можно сразить мечом - но и тут у Родгара не было никаких шансов успеть. Когда он доскакал, нашел лишь обнаженные трупы. Промежность в крови, горло перерезано. Неподалеку валялись еще два мертвеца, мужчины, молодой и постарше - не то отец и брат, не то просто односельчане, вызвавшиеся охранять девушек в пути. Увы, этой охраны оказалось недостаточно.
Но на сей раз, по крайней мере, Родгар мог отомстить. Он поскакал по следу разбойников, которые особо и не скрывались, чувствуя себя в лесу полными хозяевами. На следующий день он настиг шайку. Их было полдюжины, но пешие с кистенями, ножами и дубинами мало что могли противопоставить хорошо обученному конному рыцарю в доспехах и с мечом. Он порубал их всех.
В последнем узнав некогда спасенного им "охотника".
Это воспоминание было совсем свежим. Возвращаясь от логова бандитов, Родгар не успел засветло добраться до жилья и вынужден был заночевать в лесу. Что проделывал уже не впервые и что его не пугало - Ветер чуял опасность и способен был предупредить хозяина не хуже сторожевой собаки. Но опасность вновь грозила не ему. Именно в эту ночь он был разбужен криком Тилли...
"Родгар!"
"Да, Тилли!"
"Я залезла на дерево."
"Хм... это не очень хорошая идея. Во-первых, эти твари тоже умеют лазить по деревьям. А во-вторых, если ты заснешь, ты свалишься."
"Не свалюсь. Тут удобно. А если что, я могу перебраться по веткам на соседнее."
"Но если монстров будет несколько, они могут полезть на несколько деревьев одновременно."
Если у них, конечно, хватит ума. Но никогда не стоит недооценивать противника.
"Думаю, сверху я замечу их раньше, чем они меня. Но вряд ли они придут сюда. Они потеряли мой след."
Те самые, может, и да. Но это не значит, что в лесу нет других. Да и обычные медведи тоже по деревьям лазают.
Но, с другой стороны, разве для маленькой девочки в ночном лесу существует хоть какое-то безопасное убежище? Таковым не стал даже ее собственный дом... Так что дерево, дающее хороший обзор и сохраняющее путь для бегства, возможно, и в самом деле не худший вариант.
"Ладно, Тилли. Оставайся пока там. Но будь осторожна. Держи ушки на макушке."
"А как же иначе?"
"Вот и умница."
Умница еще и потому, подумал Родгар, что поверила ему - бесплотному голосу, звучащему в ее голове. Не сочла его ни сумасшествием, ни дьявольским искушением, как некоторые взрослые, которым он тщетно пытался помочь. Хотя обычно ум - это как раз способность сомневаться, а не верить (теперь Родгар мог позволить себе такие еретические мысли), но сомнения тоже хороши в меру. Сомнение есть признак ума, когда оно не позволяет догматически уверовать без доказательств, но оно же есть признак глупости, когда оно отвергает доказательства, противоречащие ранее усвоенному догмату. Отвергает наблюдаемые факты, какими бы необычными они ни казались... Вопреки, заметим, всякой логике - эти же самые люди только что мысленно взывали о помощи, а услышав ответ - решают, что он от дьявола. Зачем тогда, спрашивается, взывали? И к кому, в таком случае - не к дьяволу ли? Ибо знали, что взывать к богу заведомо бесполезно... Ох, хорошо, что его не слышит Конгрегация Стражей Веры!
Действительно, кстати, хорошо. Что, если у них тоже есть или появятся какие-нибудь амулеты, позволяющие слышать человеческие мысли? Причем не только те, которые человек транслирует сознательно... Родгар не знал, существуют ли такие на свете - но вдруг? Одна надежда на то, что Стражи считают любую магию греховной - но эта надежда, по правде говоря, слабая. Чем строже запрет или правило, тем с большей легкостью его нарушают его же ревнители ради него же самого. Заповедь "не убий" тут нагляднейший пример...
Родгар не задумывался об этом прежде. Он был воином, а не философом. Задача воина - исполнять приказ... исполнять не думая, да. Точнее, не совсем - ибо глупый воин, и уж тем более глупый офицер, который сам должен командовать своими людьми, мало того что долго не живет, так еще и гибнет (и губит других) бездарно. Но весь его ум должен крутиться вокруг вопроса "как?" и немедленно отключаться при приближении к вопросу "зачем?" К отработке этого умения, собственно, и сводится вся воинская дисциплина... Но месяцы странствий в одиночестве, без надежды вернуться к прежней жизни, поневоле способствуют размышлениям. Размышлениям, изменившим его сильнее, чем любые шрамы от вражеских клинков. Если его отец считает сына погибшим, это, пожалуй, не так уж далеко от истины. Прежний рыцарь Родгар, наследник прославленного титула и защитник Истинной Веры, действительно умер там, в Эль-Хурейме. По дремучим лесам Запада теперь странствует совсем другой человек.
Человек, которому очевидна, например, абсурдность самой идеи защиты Истинной Веры. Если вера истинна и бог - всемогущ, в каких защитниках он может нуждаться? Если же он в них нуждается, значит, он не всемогущ и вера - ложна. Если бог всемогущ, зачем ему вообще утверждать свою религию через насилие - будь то хоть мечи и стрелы, хоть небесные громы и молнии? Дело даже не в том, что это противоречит его же заповедям, а в том, что это попросту бессмысленно - как бессмысленно взламывать дверь хозяину, у которого есть ключ. Он может обратить все народы в свою веру одним лишь собственным изволением - или, если он так ценит их свободу воли, продемонстрировать им неопровержимые доказательства. Если же он этого не делает, это означает одно из трех - либо его вообще нет, либо он бессилен, либо, наконец, он совершенно не желает обращать в свою веру другие народы, и тогда самозваные "защитники", пытающиеся делать это от его имени, как раз и есть прямые нарушители божьей воли...
Когда Родгар впервые пришел к этим умозаключениям, больше всего его поразила не их еретичность. Его поразила их простота и ясность - и то, что миллионы людей, причем не только его соотечественников, но и "неверных", с неменьшим остервенением сражающихся за собственную религию, не понимают столь очевидных вещей. Предпочитают лить реки крови, лишь бы только не понять их. Да, конечно, очень часто высокие слова о святынях служат лишь прикрытием жажды трофеев, титулов, славы. Но ведь многие верят вполне искренне. Он сам еще пару лет назад кинулся бы с мечом на себя теперешнего, услышав такие речи...
С детьми проще. Их разум все еще открыт миру. Они еще готовы воспринимать факты такими, каковы они есть, а не такими, какими их положено считать. До тех пор, пока взрослые не убьют у них эту способность - по крайней мере, у большинства из них. Родгару хотелось верить, что Тилли - принявшая его руководство, но в то же время готовая отстаивать свою позицию, а не подчиняться бездумно - как раз из меньшинства. Что она сохранит независимость мышления - здесь ей, кстати, это будет проще, чем в цивилизованных областях. Хотя, конечно, и эти дикие леса когда-нибудь перестанут быть дикими, а значит, лет через двадцать Стражи Веры доберутся и сюда...
Впрочем, чудовища и хищники могут добраться до нее куда раньше.
"Родгар?"
"Да, Тилли!"
"Мне... уже можно плакать?"
Лучше бы, конечно, отложить все эмоции на потом. На время, когда она будет в безопасности. Но для девятилетней девочки, только что потерявшей и мать, и отца, она и так держится фантастически.
"Можно. Только так, чтобы тебя не услышали."
"Я тихонько."
"И... постарайся все-таки... не зацикливаться на том, что случилось, - здесь бы следовало прибавить традиционное утешение про папу и маму на небесах, но Родгар не мог заставить себя сказать то, во что больше не верил сам. - Думай о будущем. У тебя впереди вся жизнь. Но для этого нужно, чтобы никакие твари не добрались до тебя раньше меня."
"Я понимаю."
"Ты обязательно должна дождаться меня. Я на тебя надеюсь."
"Я дождусь, - она сделала паузу, возможно, всхлипнула, но при мысленном общении он не мог это услышать. - Я не подведу тебя, Родгар."
Родгар подумал, стоит ли, однако, ему самому спешить прямо сейчас. Его решение отправиться в путь немедленно, как только он понял, что Тилли можно спасти, было... ну, не сказать, что чисто эмоциональным, скорее это была нормальная реакция солдата, который по тревоге сначала начинает действовать, согласно уставу и полученным тренировкам, а уже потом - обдумывать и разбираться. И это оправдано, ибо на войне и вообще в критической ситуации лучше действовать неправильно, чем не действовать никак. Но вот теперь, когда он уже успел хорошо прочувствовать разделяющее их с Тилли расстояние, пришла пора обдумывания и выбора оптимального плана. За сутки ему никак не добраться до девочки. Минимум двое (с учетом минимально необходимого отдыха ему самому и коню), если по дороге. Беда только в том, что он не знает, где здесь ближайшая дорога, ведущая в нужном направлении - если таковая вообще есть. Некоторые из этих затерянных в лесах сел, промышляющие больше охотой и сбором дикого меда, нежели традиционным крестьянским трудом, живут настолько обособленно, что к ним и дорог-то не существует. А карт здешних мест, наверное, вообще нет в природе.
Ну а напрямик по лесу - это скорее три дня, и то в лучшем случае - если он не упрется в болото или бурелом, чего тоже нельзя исключать. С другой стороны, Тилли не обязательно сидеть на одном месте, она может двигаться ему навстречу... но тут надо решить, что безопаснее. Так или иначе, ему еще придется делать привалы, и неоднократно. А ехать все-таки лучше днем, а не ночью. Поэтому разумно было бы сейчас спокойно доспать, а утром продолжить путь.
Но, поразмыслив еще немного, он все же не стал останавливать коня. Все равно сейчас он уже слишком возбужден, его организм настроен на боевой лад, и быстро он не заснет. А значит - зря потеряет время, ворочаясь. Нет, останавливаться стоит тогда, когда он почувствует, что заснет мгновенно.
В ночном лесу по-прежнему было тихо. Несколько раз Родгар, правда, слышал шорох и треск, но всегда - удалявшийся. Ночные существа, кто бы они ни были, предпочитали убраться с пути его коня. На самом деле даже в этих дремучих лесах не так уж много обитателей, готовых первыми напасть на человека, тем более - на всадника с конем. Большинство предпочтут не связываться, особенно летней порой, когда в лесу хватает более безопасных способов прокормиться. Хотя, конечно, особо крупная волчья стая может и попытать счастья. Ну или если наткнуться на медведицу, у которой где-то рядом медвежонок. А вот медведь-самец - нет, тот удерет. Этот большой и свирепый зверь на самом деле трус. (Последнее обстоятельство стало для Родгара даже отчасти обидным открытием - ведь медведь был изображен на его родовом гербе. Впрочем, после того, как он ознакомился на юге с истинными повадками львов, красовавшихся на королевских знаменах... Да и, к тому же, он сам лишил себя права и на это имя, и на этот герб.)
Ну и лесная нечисть, конечно же. Эти нападают не потому, что голодны (собственно, до сих пор достоверно неизвестно, людоеды они или нет, хотя молва им, конечно, это приписывает) и не потому, что испуганы внезапной встречей. А просто по принципу "увидел человека - убей". Родгар понимал, что, вполне возможно, по пути к Тилли ему придется сразиться в одиночку с целой кучей этих тварей - с теми, что уничтожили деревню девочки, или другими. Он не боялся этой битвы, но и не считал подобную перспективу пустяком. Ему уже несколько раз доводилось биться с нечистью вместе с селянами, чье доверие он тщетно пытался завоевать, но еще ни разу - одному. Он знал, что четырехдюймовые когти на руках и ногах тварей, острые и прочные, как ножи, с легкостью вспарывают кожаные и войлочные куртки - единственные доспехи, доступные крестьянам - но бессильны против стальных лат, в то время как плоть чудовищ, в свою очередь, хорошо рассекается рыцарским мечом. Но размеры и силу тварей никоим образом не следовало недооценивать. Их удар, пусть не способный пробить доспехи, вполне мог выбить рыцаря из седла, а падение с коня на землю в латах - малоприятный опыт даже на турнире, где на упавшего не накидывается немедленно толпа кровожадных монстров в два человеческих роста... Да и, к тому же, в бою Родгар должен был бы заботиться не только о собственной безопасности. Его коня не защищали никакие доспехи. А еще хуже выйдет, если ему придется вступить в бой, когда за спиной у него уже будет сидеть Тилли...
Впрочем, пока что никто не тревожил Родгара. Однако перед рассветом лес окутался густым туманом, и он понял, что благоразумнее будет все же сделать привал. Расседлав Ветра, он почувствовал, как волной накатывает отогнанная было сонливость. Вот и хорошо. Он дал себе команду проснуться через два часа. Но его разбудили раньше.
"Родгар!"
"Да, Тилли! - его пальцы нащупали рукоять меча прежде, чем мозг осознал, что пока это бесполезно. - Что у тебя случилось?"
"В смысле, сейчас? Нет, ничего. Просто хотела сказать тебе 'с добрым утром'."
Туман еще висел белой кисеей между деревьями, но его уже просвечивали солнечные лучи. Скоро развиднеется. И день, похоже, будет ясным, первая половина точно.
"А... да, конечно. С добрым утром, Тилли."
Да уж - добрее некуда, для девочки, потерявшей все... Хотя - она все еще жива. Единственная из всего села. А значит, утро и в самом деле доброе.
"Я тебя напугала? Извини, я не хотела."
Родгар усмехнулся. Представить себе, что девятилетняя девочка может напугать рыцаря, прошедшего войну... Впрочем, так оно всегда и бывает. Как бы мы ни были сильны - как только мы принимаем на себя ответственность за кого-то, мы становимся уязвимы. Столь же уязвимы, как он или она.
"Все в порядке, Тилли. Как ты? Поспала немного?"
"Да. И, как видишь, никуда не свалилась! - добавила она с торжеством. - К моему дереву тоже никто не подходил. Никаких свежих следов внизу. Еще я видела на дереве белку, но не смогла ее поймать."
"Не стоит ловить белок, - заметил Родгар. - Они только выглядят мило, а на самом деле могут больно укусить."
"Я знаю. Но я проголодалась."
Он не сразу понял, что она имеет в виду.
"Ты хотела поймать белку, чтобы ее съесть?"
"Ну да. У меня ведь больше нет папы, который ходит на охоту."
Ну да, конечно. Местные охотники добывают в том числе и белок. Само собой, не ради мяса, а ради меха - особо меткие умеют попадать из лука белке в глаз, не повреждая шкурку. Но Родгар никогда не задумывался, что они делают с тушками. В самом деле - зачем выбрасывать готовое мясо? На вкус бельчатина, наверное, не хуже крольчатины. Тилли - дитя лесовиков, и на многие вещи она смотрит проще и практичнее, чем ее ровесницы за стенами городов и замков. К примеру, Сандру перспектива съесть "симпатичную белочку" повергла бы в ужас, а уж если учесть, что есть ее пришлось бы сырой - Тилли ведь нечем развести огонь...
"Ладно, Тилли, не расстраивайся. Одной белкой все равно сыт не будешь."
"Все лучше, чем ничего."
"Ты не заметила, не выскочила ли белка из какого-нибудь дупла? У нее там могут быть припрятаны орехи."
"Я посмотрю. Думаю, на таком большом дереве должно быть дупло."
Ровесницы. Родгар напомнил себе, что на самом деле Сандра - вовсе не ровесница Тилли. Это он все еще воспринимает сестренку, как девятилетнюю, какой видел ее в последний раз - но на самом деле Сандре уже пятнадцать. Отец, быть может, уже выдал ее замуж - или сделает это в ближайшее время. Дабы еще при жизни удостовериться, что его род не угаснет. Раз прямая мужская линия прерывается на Родгаре, титул должен перейти к мужу его сестры. Но, конечно же, старый граф не будет хвататься за первого попавшегося дворянчика и подберет для дочери достойную такого титула партию. Какого-нибудь высокородного лорда; возможно - вернувшегося со Священной войны. Вернувшегося, разумеется, героем, а не дезертиром, получившего на это разрешение короля...
"Ах, графиня, какое чудесное у вас ожерелье!"
"Спасибо, баронесса. Это свадебный подарок моего мужа."
"Восхитительная вещица. Какая тонкая работа! Не поделится ли он с моим супругом адресом ювелира, у которого делал заказ?"
"Он не заказывал это ожерелье. Он взял его как боевой трофей. В каком-то Эль... Эль-Хурейме, кажется, если я правильно запомнила это варварское название."
"Ах, графиня, я вам так завидую! У вас такой доблестный муж! Не то что мой тюфяк, которого не выгонишь из замка даже на охоту! Представьте себе - дворянин, за всю жизнь не убивший даже кабана!"
И собеседницы, конечно, даже на миг не задумаются о той, чью шею это ожерелье украшало прежде. И что стало с ней и ее детьми.
И, наверное, хорошо, что не задумаются. Разве он не хочет своей сестре счастья? Разве он пожелал бы ей... своей собственной судьбы?